Будни радиожурналистки

«Будни радиожурналистки» отрывки из криминального психологического романа «Тупик для соблазнов». Дело о раскрытии убийства школьного учителя Христиана оказалось весьма запутанным, путь его совершения – нестандартным. Раскрывать тайны убийства до прочтения самого романа по понятным причинам не имеет смысла. Но можно познакомить читателя с темами, которые освещала в своих радиорепортажах одна из действующих лиц романа, жена убитого учителя, Франциска Беер.

 

Франциска Беер вернулась из Вены. Она готовила очередную радиопередачу об одном из направлений в современной архитектуре. На этот раз Франциска ездила в столицу Австрии, чтобы увидеть венский дом Фриденсрайха Хундертвассера - австрийского графика, дизайнера и архитектора. Если бы передача была телевизионная, то ее рассказ не представлял бы никаких трудностей для автора: видеосъемки говорили бы сами за себя. Ей же предстояло описать увиденное только при помощи слов, да еще непременно уложиться в отведенное графиком передач время. И так, чтобы слушателям не захотелось переключить приемники на попмузыку. Музыка будет, но другая. Слова и музыка…У радиослушателей должно появиться ощущение собственного присутствия. Они непременно должны узнать о неумолкающих спорах, которые постоянно ведутся вокруг всех необычных строений Хундертвассера. Половина Вены гордится архитектором, а вторая половина ужасно негодует.

Франциска отлично понимала – стиль Хундертвассера идет в разрез с принятой классической имперской архитектурой, которой до сих пор поклоняется большинство немцев. Значит будет очень трудно донести до их сознания восторг, который вызван прелестью зданий, смахивающих на жилища гномов из сказок братьев Гримм. Франциске очень все понравилось. Это творения гения. Лично она в этом не сомневается. Увиденный ею дом – зрелище необыкновенное. Когда Франциска рассматривала выложенный ассиметричными керамическими плитами фасад здания, то даже смогла в этот момент отключиться от разъедающих душу горьких мыслей. Спасибо Хундертвассеру! Ее удивили окна, все до одного разной формы. Полы внутри дома тоже оказались необычными: неровными, напоминающими лесную тропинку. Да и весь дом густо зарос зеленью самых необычных оттенков. Смотрится замечательно! Признаться, Франциска не знает хотелось ли ей самой жить в этом доме…Но от желающих поселиться в нем просто нет отбоя.

Франциска записала все увиденное на видеокассету. Архитектору уже больше семидесяти, но заснят он в обществе юных дам. И это не случайность: Хундертвассер постоянно появляется в окружении молодых особ. Его радует громкая скандальная слава. Очевидно некоторые гамбургцы помнят архитектора еще по тому времени, когда он читал лекции в гамбургской академии изящных искусств и упорно рисовал вместе с Базоном Броком и Хербертом Шульцем «бесконечную линию». Курс закончился громким скандалом, архитектору пришлось срочно покинуть Гамбург и отправиться домой.

Франциска выключила видеомагнитофон и закрыла глаза. Только на секунду… Этого вполне хватило: вместо запечатленной экзотической внешности австрийского архитектора перед ней появилось лицо покойного мужа. Только глаза вдруг у них стали удивительно похожи. Они светились у Христиана фанатичным огнем и выглядели совсем не так, как это было при жизни. Как у человека одержимого…Может быть раньше она была слепа? Долгие годы провела рядом с человеком, ничего не подозревая о его скрытых страстях. О скрытой жизни… Думать об этом было больно. Просто невыносимо. Необычное выражение сверкающих глаз у несуществующего Христиана, словно для того возникло из небытия, чтобы снова включить мучительную память и воскресить то, что она стремится забыть. Забыть… Забыть… Воспоминания неизменно причиняют Франциске боль: судорожную, конвульсивную… Вот и сечас что-то резко заболело внизу живота. Этой болью нельзя ни с кем делиться. Она и не собирается, тем более с любопытными полицейскими. Следует признать: лейтенант Краус умело вел их беседу, исподволь вынуждая ее к признаниям личного характера. В какой-то момент их разговора Франциска почувствовала: еще немного и он добьется своей цели. Тогда она разозлилась, и теперь гордиться тем, что смогла удержаться от откровений. За сдержанной манерой полицейского Крауса задавать вопросы чувствовался интеллектуал, какие, как представлялось Франциске, в полиции большая редкость. Она сумела промолчать еще и от того, что, во время их разговора, Христиан тоже возникал перед ее взором, как бы призывая молчать. Она знала, что полицейские совершенно не обязаны сохранять в тайне услышанное на допросах, если им это необходимо для дальнейшего расследования. Если честно, то их беседа с Краусом мало напоминала допрос. С ним было интересно разговаривать. И, тем не менее, она ничего ему не расскажет. Ей надо молчать: ради уважения коллег на работе, ради дальнейшей жизни среди людей.

Франциска сильно сжала губы, заглушая рвущийся из горла крик. Любые признания, связанные с покойным мужем, для нее невыносимы. Совершенно невыносимы! Христиан понес заслуженное наказание. И для Франциски совершенно не имело значения, кто именно его совершил. Лучше вообще об этом не знать. Во всяком случае, она не станет помогать расследованию. Запоздало узнав правду о муже, Франциска легко могла предположить, что желающих с ним расправиться может быть не так уж мало.

Да и тому же симпатичному лейтенанту Краусу своим молчанием она делает услугу. Ну зачем ему лишний раз копаться в чужой грязи? Пусть для всех Христиан так и останется почтенным наставником детей, убитым при неизвестных обстоятельствах таинственным злоумышленником, предположительно с маниакальными наклонностями. Второй полицейский, ведущий расследование убийства Христиана, кажется выдвигал именно эту версию. Он совсем другой. Во всяком случае, намного ближе к образу полицейского, растиражированному многочисленными криминальными сериалами. Видно по всему ему не слишком хочется углубляться в это следствие и хочется поскорее избавиться от запутанного дела. Значит пусть все так и остается.

Самой Франциске, конечно, трудно смириться с фактом: большая и, безусловно, лучшая часть ее жизни уже прожита. Да и не просто прожита, а как выяснилось, рядом с человеком, казавшимся ей порой холодным как лед. Она винила в этом себя, но, как теперь стало понятно, он вовсе не был холодным, а был одержим своими страстями и идеями. Все. Теперь она полностью свободна. И очень одинока… Франциска давно мечтала завести собаку, но частые командировки останавливали ее от совершения этого шага. А ведь она умела любить. Когда-то она любила, отдавая всю себя любви и не отдавая отчета, за что и почему любит именно этого, оказавшегося равнодушным к ней, человека. Она никогда не анализировала свои чувства. Даже не пыталась. Франциске в любви представлялся тайный глубокий смысл, у слов и поступков была определенная направленность и предопределенность. Был человек, ради которого хотелось жить.Разве не это счастье? Франциска следила за своим телом, потому что оно должно было нравиться ее любимому мужчине. Они были во многом разными, это стало понятно с первых дней их совместной жизни. Нельзя было этого не заметить, но стоило ей услышать спокойный, а порой и требовательный, голос мужа, как их эмоциональное различие мгновенно улетучивалось, стиралось: Франциска была готова служить своему возлюбленному, выполнять любые требования дорогого ей человека. Она уважала привычки Христиана: он всегда соблюдал границы своей половины кровати, садился за стол только на определенное место, не разрешал пить из его чашки, не хотел, чтобы она имела подруг… Они редко ходили в рестораны и, еще реже, приглашали к себе гостей. Христиан не любил ее коллег, да и своих тоже не особо жаловал.

Сестра не раз говорила Франциске, что она дура, если ей может нравиться жизнь, от которой лично она на второй же день умерла бы от скуки. Но Франциске вовсе не было скучно. У нее была интересная, увлекательная работа: очень разнообразная и приносящая удовлетворение. Да еще хороший и надежный муж, даже молчание с которым ее совсем не тяготило...

... Франциска застонала. Ее воспоминания походили на долговременную пытку. Не исключено, что ей придется обратиться к психологу, чтобы от них избавиться. Даже любимая работа, которой она себя сознательно перегружает, не дает возможности полностью забыться. Она до боли прикусила губу. «Хватит. Надо сейчас же выйти из дома, даже несмотря на срочность написания материала о выставке в Кёльне.Успею дописать вечером».

Ее мысли потекли в другом направлении. Она стала припоминать детали увиденного в Кёльне. Выставка под названием «Телесные миры» профессора Хагена будоражила умы многих.

О ней уже немало писали, и мнения журналистов резко расходились. При обилии публикаций, Франциске требовалось найти свой подход к изложению увиденного, но пока у нее ничего особо интересного не получалось. Она дала волю жалости к тем неизвестным, которые не так давно были живыми думающими и переживающими различные страсти людьми, по воле профессора ставшие экспонатами с развороченными внутренностями. Ее передернуло от ужасного предположения, что одним из них мог бы стать Христиан. Франциска не разделяла гордости профессора Хагена, который считал себя не только паталогоанатомом, но и художником. Консервируя мертвые человеческие тела более тысячи часов в специальных растворах, он добивался пугающего сходства с живой плотью. Его уж точно не интересовала предшествующая смерти жизнь этих людей. Чей-то оголенный препарированный мозг возможно думал при жизни о возвышенном, мечтал и страдал… Этиленгликоль профессора Хагена сохранил его в натуральном виде для обозрения зевакам. Возникающие эмоции от этого необычного зрелища настолько сильны, что забивают остальные чувства. И только потом...Ужас! Восторг! И все оттого, что увиденное - жизнь и смерть напоказ! Может быть так и начать статью?

Франциска медленно брела к заливу. Это было ее любимое место для прогулок, после того как она сняла в этом районе квартиру. Она прислушивалась к мелодичному плеску волн, набегавших на причаленные лодки и неровный берег. Неподалеку раскачивался небольшой одинокий парусник с голубой полоской по борту. У них с Христианом когда-то был похожий. Христиан с ним ловко управлялся. Интересно где он сейчас? Франциска не проявила никакого интереса к оставшемуся от покойного мужа имуществу, удивив своим безразличием адвоката. Он не мог знать: любое напоминание о бывшем было для нее болезненным. Франциска подняла голову. Большая чайка, громко вскрикнув, низко пролетела над ней.

«Теперь мне уже не узнать когда Христиан вступил на путь притворства и стал жить двойной жизнью». Франциска не умела притворяться и не улавливала этого в других.

- Простите за беспокойство, но вы настолько погружены в свои мысли, что не замечаете: я уже несколько минут стою рядом. У вас такой печальный вид, - хочется придти на помощь... Случилось что-нибудь непоправимое?

Франциска повернулась. С ней заговорил немолодой, сильно загорелый мужчина. Очевидно от скуки ищущий общения. Но Франциска не собиралась его развлекать и, безусловно, стоило ему прямо об этом сообщить.

- У меня все в порядке. Мне необходимо кое-что обдумать. И не хотелось бы, чтобы мне мешали. «Несколько невежливо зато вполне понятно».

- Это место прекрасно подходит для размышлений. Идеальное место для людей, ищущих одиночества. Меня тоже сюда тянет, когда требуется поразмыслить. Я вас понимаю. Разрешите представиться: доктор Хельмут Бринер, врач -психиатр.

- Франциска Беер, - ответила , как будто подчинившись неведомому приказу. Она не была подвержена мистике, но столь странное совпадение с ее сегодняшними мыслями о человеке подобной профессии ни могло не удивить. Франциска улыбнулась. Нет, она еще не сошла с ума. Врач очевидно принял ее улыбку на свой счет и широко улыбнулся в ответ.

- Мне уже пора идти, - заторопилась Франциска. Случайно столкнувшись с врачом –психиатром она поняла, что еще ни перед кем не готова выворачивать душу. Не готова подвергать анализу свои, пусть и довольно сумбурные, мысли.

«А о выставке я могу написать то, что думаю. Доктор Хаген не имеет морального права делать из людей, пусть даже мертвых, макеты для демонстрации своих талантов. И даже научные образцы, выставляя их для любопытного разглядывания случайной публикой. Да, в медицинских целях использование внутренностей мертвых людей оправдано, но оно должно происходить для определенного круга в оределенном русле и за закрытыми дверьми. Всякая человеческая личность неповторима и не терпит над собой надругательства, даже после кончины».

Франциска слегка умерила быстрый шаг и отдышалась. Она готова была засесть за работу, отключившись, наконец, от мыслей о Христиане.