ЗОРЬКА

 

Беззвучно великолепие ночного звездного неба с его вечным скитальцем-месяцем. Среди ночного царства стрекочущих сверчков, нестройного переквакивания лягушек, легкого шелеста, отдыхающих от дневной жары трав и листвы деревьев, создаваемого легким ветерком, вдруг слышится несвойственная этой относительной тишине-идиллии, мелодия будильника. Но уже через несколько секунд она виновато смолкает, этим и попросив прощения за нескромное вторжение в ночной слабоосвещенный пейзаж.

Два неясных силуэта, один за другим, выползают из старенькой, видавшей виды, брезентовой палатки. Минут десять копаются в вещах, переодеваются. Силуэт, тот, что повыше, нависает над полуостывшим кострищем, зачерпывая из висящего на самодельной треноге котелка еще теплый чай в две эмалированные кружки. Они, естественно, не видны, но от этого не перестают быть. Второй силуэт, тот, что пониже, приносит столь же невидимые бутерброды. Чай выпивается, а бутерброды, оставаясь нетронутыми, складываются в пакет. Будет еще их черед. Все, пора…

Захватив по паре удочек, сумку со снастями, тени спускаются, к находящемуся в прямой видимости от становища берегу озера. Безлюдная заводь, на другом конце соединяющаяся с довольно полноводной рекой, давно облюбована рыбаками. На всех свободных от кустов и камышовых зарослей участках берега сооружены нехитрые рыбацкие места. Где пни, где коряги, а где и естественный контур берега, служат сиденьями. Из воды на разном отдалении от берега торчат, раздвоенные на конце, колышки-рогатины.

Уже минут через тридцать, хозяюшка Мать-природа проснувшись, начала постепенно вливать в отстоявшую вахту ночь парное молоко. Постепенно, тоненькой-тоненькой струечкой, постоянно и равномерно помешивая, заваривать новое свежее утро.

Лягушачий хор утраивает свои старания. К нему добавляется пение просыпающихся птиц. Но это не мешает, а лишь подчеркивает общую тишину пейзажа. Гладь озера, отражая посветлевшее небо, позволяет уже рассмотреть слегка раскачивающиеся в дыхании водных масс, небольшие поплавки из гусиного пера, опоясанного пенопластовой выпуклостью красного цвета. К ним и приковано внимание пары. Из-за недозаваренного утреннего света, а еще больше из-за поднимающегося над озером неравномерного клубяще-слоисто-рваного тумана, вглядываться приходится до боли в глазах, напрягая до предела весьма ограниченные человеческие возможности.

Стоп!!! Ага, есть поклевка. Еще одна… Поплавок дважды дернулся, слегка погружаясь глубже в воду, и тут же принял прежнее положение. Так-так, что дальше? Неужели все? Ну, милый, давай, продолжай, пожалуйста…. Дал! Еще поклевка, еще один нырок, а вот сейчас бы не прозевать… Так и есть, поплавок слегка приподнялся и лег под углом. Медлить нельзя, теперь все зависит от быстроты реакции. Рука, держащая на весу длинное удилище, делает резкое, еле заметное с виду движение, поддергивая леску вверх. Есть подсечка! Теперь можно пробовать тянуть. Так-так, что там у нас? Что-то тяжеловато для пустого крючка. Ого! Оно даже сопротивляется… Неужели? Хорошо, хорошо – рвать не буду, чуть ослаблю леску, поплавай, успокойся. И я успокоюсь. Там не мелочь, там нечто посерьезнее зацепилось… Только бы не в кусты, только бы не сошла…

- Саша! Быстрее, помоги! А то уйдет! Где подсак? – взволнованный женский голос разорвал тишину вступающего в свои права утра.

- Сейчас, не кричи, распугаешь всю рыбу! Вот он. Держи-держи. Так, умница! Не волнуйся. Замри. Не шевелись. Ничего, ничего, пусть водит. Ну, еще пару метров. Спокойно, только спокойно… Вот так, молодец, правильно. Иди сюда, дорогой… Есть! Есть! – последняя фраза также не сдержавшись, пошла на повышение тона.

- Ну, кто там?

Подсак уже на берегу. Удочка брошена там же. Радостное волнение зашкаливает обоих. Из подсака мужчина извлекает головастую рыбину, килограмма на полтора, приблизительно.

- Это Сазан, Олечка! Ну, ты везучая! Я и не думал, что в здешнем озере еще не все крупные экземпляры выловили… А чтобы еще и на удочку - это вообще, фантастика! Мы же больше, чем на мелочевку и не рассчитывали…

- Саша, бросай его, у тебя клюет! – предупредила, успевающая оглядываться, Оля.

Бросив рыбину обратно в подсак, Саша понесся к своему, поставленному на торчащую из воды рогатину, удилищу за соседним кустом. Потянул. Есть! Успел-таки. Подсек, вытянул. Конечно, легче. Потому, как и меньше. И намного. Маленькая, с ладошку, плотвичка ровно легла с лету в мужскую руку. Насадив новую наживку, перезакинув удочку, Александр достал из сумки садок. Положил в него свою плотвичку, вернулся к бьющемуся в подсаке сазанчику, извлек, полюбовался красавцем под сияющий счастьем Ольгин взгляд, и отправил к маленькой подружке. Опустив садок в воду, прикрепил к торчащей рогатине, проверил на прочность свою конструкцию, если уплывет, потеря будет невосполнимой в моральном плане, и довольный жизнью подошел к своему смыслу жизни – любимой женщине. Поцеловав в улыбающиеся губы, заставив почувствовать, что рядом нежно любящий мужчина, вернулся на свое рыбацкое место за кустом. Для любви у них еще целая жизнь, а вот утренняя зорька для заядлых рыбаков кончается быстро.

 

А кончилась она с неплохим результатом. Сазанов больше не поймали, но с полсотни разных, от мелких до средних, рыбешек часам к десяти утра тыкалось мордочками в некрупные ячейки сетки садка. Клевать перестало. Теперь можно было возвращаться к палатке. Время бутербродов стремительно приближалось. Чувство голода его подгоняло, а свежий воздух усиливал эффект.