СОН

Сон изначально меня насторожил. Вроде сценки из жизни, но события возникали, будто с новым подтекстом. Т.е. что, с чем едят и зачем. Впрочем, настороженность быстро пропала, будто жизнь была не моя, как в кино. А снилось мне – детство.

 

ДЕТСТВО

Я родился в Одессе: 02, 12, 1948. Многое непонятное, типа физиономий кривляк, позже оказалось моими родными, братьями, сёстрами. К ним надолго осталось ощущение недоверия, будто только и ждали, когда я подрасту. Но меня почти сразу отправили к бабушке на Слободку, поэтому эксперименты начались позже.

Бабушкин дом на Слободке, с садиком-огородом, казавшимся в детстве огромным, был деревенского типа. Ну и, где-то в августе, когда я восседал во дворе на стеганом одеяле, мимо прокрякал семейный гусь. После чего, я оторвал от земли свой тяжёлый задок и... пошёл вслед за ним, будто бы никогда и не ползал. Гусь оказался удивительно чутким наставником. Он выбирал только ровные тропки и скорость большую не набирал. Я и сам теперь удивляюсь: гусь, шипевший на всех, кроме бабушки, меня будто бы опекал. И стоило моим братьям лишь попасть в его поле зрения, он сразу же раскрывал крылья и бросался на них. А если я где-то и шлёпался, он ждал, пока поднимусь, найду равновесие и ступлю первый шаг. Крякнув, он звал меня за собой, заботливо оборачивался и даже крылья приоткрывал, как бы защищая от ветра. Таким образом, вскоре я уже думал, что жизнь это и есть прогулки по огороду с важным и деловым крякуном. Поэтому, когда он что-то клевал, смолкнув и сложив крылья, я терпеливо ждал и трогался с места только после сигнального кряка и вида чуть расправленных крыльев…

Честное слово я никогда даже не думал цапнуть гуся за хвост. Тем не менее, где-то так через месяц, может быть, гусь решил, что мне пора переходить к самостоятельным путешествиям и, неожиданно для меня, он вдруг развернулся, зашипел и... погнал меня в дальний угол двора, в кусты колючей смородины. Ну а я, попав в западню, возмущённый и перепуганный первый раз в жизни, так заорал, что мой тренер присел, развернулся и драпанул от меня… прямо навстречу смерти. Т.е. с воплями, на которые была способна лишь моя бабушка, она уже мчалась ко мне, а гусь к ней.

Здесь, как скажут кинематографисты, изображение ушло в затемнение, поэтому не досталось мне подробностей процедуры превращения гуся в еду. Зато знаю точно, что по сей день мой организм не принимает гусиное мясо.

 

ДЖИМКА

Я по сей день не знаю, когда спала бабушка. Дом и хозяйство, как понятно теперь, держалось только на ней, исключая те дни, когда вся родня собиралась для ремонта и достройки дома, либо для работ в огороде, либо на семейные праздники. Но, естественно, эти подробности я в раннем детстве не анализировал, чисто интуитивно воспринимая, что бабушка заниматься мной, как преданный прежде гусь, уж точно не будет. Да и на практике: любая моя попытка отвлечь её, прерывалась такими криками и убедительной жестикуляцией, что я, даже не зная ещё разговорной речи, понимал, что лучше не путаться под ногами. Честно говоря я просто боялся, что участь гуся может постичь и меня. Значит, если бабушка выкрикивала некие звуки, которые позже стали известны мне как моё имя, мне было должно что-либо крякнуть, заявляя своё существование в пределах её наблюдения. И тогда всё было спокойно. Я мог делать «бим-бом» зреющим помидорам, мог кушать опавшие абрикосы, мог веткой катать по земле мохнатых гусениц, но если какая из них падала на меня или во дворе появлялись братья, я знал, что надо мигом бежать под защиту бабули. Проще сказать, интуиция и инстинкт делали своё дело. Плюс, вскоре, когда исследование сарая и огорода мне надоело, я обратил внимание на мохнатый коричневый шар, постоянно менявший своё положение и издававший неизвестные звуки. Ну и, естественно, я потопал к нему.

Чуть забегая вперёд, скажу, что шар звали Джимкой. В зрелости ему доверялась охрана нашего дома, а тогда, в его подростковой действительности, он мигом свалил меня лапами во всё, что было вокруг его домика, а потом языком обшлёпал моё лицо и защекотал так, что бабушка могла не сомневаться, что опасность мне не грозит. Сколько времени продолжалась эта игра – не скажу. Важнее другое…

Как-то я оказался в домике Джимки, где нащупал запас сухарей. И потому, что Джим оказался парнем не жадным и гостеприимным, я стал наведываться к нему регулярно. Т.е. пока кто-то меня не звал, мы успевали поесть, побороться и поваляться за милую душу. А откуда я появился, в каком виде, тогда мало кого беспокоило. Я же не в джинсах и не в кожаном пиджаке лазал по огороду! Жив и ладно. Но вот, однажды, когда похолодало, в гостях у Джима я задремал. Точнее сказать, размышляя, что сделать, чтобы Джим не последовал за гусём, я заснул богатырским сном. А Джим, то ли считая необходимым закрыть гостя и друга от сквозняка, то ли ощущая мои грустные размышления, обнял меня лапами и завыл колыбельную песнь. А что ещё надо! В результате, я проснулся где-то за полночь, только тогда, когда Джимка выскочил по нужде. Ну и, утратив во тьме ориентацию, я ещё долго тыкался носом в стены, прежде, чем выполз на волю, неприветливо встретившую меня полуночной тьмой и морозом. На что, конечно, я ответил басистым рёвом, после чего, в точке его возникновения собралась вся, подчёркиваю, родня.

Оказалось, что к этому времени «всю Слободку поставили, как у нас говорили, на уши», предполагая, что меня утащили цыгане. И хорошо ещё, что никто так и не понял, что я гостевал у Джима, а то. Впрочем, не будем о грустном! Вскоре меня отмыли, накормили и уложили спать, что позволяло начать размышления о цыганах, страшно нуждавшихся в чужих детях.

 

Джимка вырос удивительным псом! Лаял он только ночью (по службе). А кусаться вообще не умел, и его абсолютно не волновали коты. Т.е. когда бабушка, чтобы убрать вокруг будки отпускала его с толстенной цепи, тоже необходимой по службе, Джим пулей мчался на улицу, совершенно не обращая внимания ни на что постороннее. Тем не менее, он однажды пропал. Все его долго искали, а потом нашли далеко от дома. Лапы были стёрты до крови, поэтому братья принесли его на руках. Джим стойко выдержал обвинения бабушки и все процедуры, пока ему отмывали и бинтовали лапы, лишь тихо повизгивал и виновато смотрел на всех, как это умеют делать только собаки. Его оставили спать на веранде, но он, отдохнув, поковылял на свой пост…

Было трудно предположить, что могло отвлечь его от привычного направления, поэтому все остановились на мысли что, на бегу, в запарке, он просто забыл нужный ему поворот, а потом носился в поисках дома до полного изнеможения. В любом случае с тех пор Джим носился по улице, без экспериментов, строго придерживаясь маршрута. Потом он сам влетал в ворота и падал возле миски с водой. Если бабушка забывала про его цепь, то Джим лаял и толкал свой ошейник носом, пока его не пристёгивали…

 

Я уже возвратился из армии, когда бабушка решила продать дом на Слободке. Две дочери её – моя мама и тётя Миля - уже жили в городе, поэтому на вырученные деньги купили кооперативную квартиру на Черёмушках для тёти Клары. Туда же переезжала и бабушка. Джима решили оставить у новых хозяев, при доме. Он это понял и все дни, пока собирали вещи, грустил. А потом послушно сидел на углу нашей улицы, пока мы ждали трамвай. Позже сестра мне сказала, что каким-то образом он попал под трамвай и похоронили его, как члена нашей семьи.

Джимка всех нас очень любил. Я по сей день, помню вкус его сухарей и уютную будку, куда прятался от обид, дабы рядом с мохнатым другом погрустить о нелёгкой судьбе самого младшего в доме. Позже будка стала мне тесной, да и другие занятия появились. Но осталось незабываемое ощущение преданности, присущей только собакам.

 

Продолжение следует.