Море, весело игравшее барашками пены на гребнях волн под черно-розовыми облаками заката, успокоилось. Я сижу на веранде и любуюсь этой панорамой, полной жизни и изменений, и, конечно, пропускаю момент, когда все застывает, как на любой картине о ночном море. Темные кипарисы на первом плане, за ними необозримая гладь моря и лунная дорожка от сияющей тревожно-торжественной луны.

Лунная дорожка, она всегда начинается у твоих ног, если ты стоишь у самой кромки воды. И хочется думать, что она только твоя. Но нет. Любой, кто встанет за моей спиной, может думать так же. И кто бы ни подошел к нам в этот момент, у всех будет одна лунная дорожка. Может, кто-то и не пойдет по ней, или кто-то забежит вперед, или, замешкавшись, побежит догонять – лунная дорожка у всех одна и та же. Все вертятся в этом мерцающем конусе, уходящем вершиною за горизонт. Рано или поздно каждый дойдет до вершины и уйдет в никуда. И никто из тех, кто еще кружится в этом конусе лунного мерцания, не знает, что там. Никто из достигших не пришел оттуда и не прислал весточки.

А вот солнечный путь у каждого свой. Каждому из живущих на Земле Солнце протянуло только одну руку из бесчисленных своих рук-лучей. И каждого ведет только своим, возможным и доступным этому человеку путем.

Приятно бегать и резвиться по лунной дорожке, но трудно идти солнечным путем. Очень многие любимцы Солнца время от времени убегают на лунную дорожку и погибают там, захлебнувшись жизнью, так и не поняв, что рождены они были, чтобы пройти солнечный путь.

Вот и ты, мне думается, оказался таким человеком. Виновата ли я, что ты не до конца прошел свой солнечный путь?

Может быть.

Кто это знает?

Но Путь можно пройти только самому. Только Солнце ведет тебя по нему. Только Солнце – судья и адвокат. И только Оно определяет миг, когда оно вырвет руку-лучик из твоей руки.

Может быть, и виновата. Но вспоминаю я тебя без вины, а только всегда с грустью. И часто мне кажется, что и не со мной это было, а с каким-то другим, просто немного знакомым человеком. Да и что, собственно, было?! Но портрет твой, вырезанный с обложки журнала «Огонек» до сих пор приклеен к стеклу книжного шкафа.

Друзья и знакомые спрашивают:

- Почему?

- Да просто так, Любимый артист.

И ведь не вру. Но и не говорю правды. А они пожимают плечами. Никто и никогда не замечал за мной склонности к фетишизму.

 

Моя подружка (тогда еще подружка, а теперь друг) долго уговаривала меня поехать в Москву в театр. Что-то интересное показывали в «Современнике». Любила ли я театр? Любила. Но без снобизма, без ажиотажа до премьер. Получала настоящее наслаждение от хороших спектаклей, но не говорила на следующий день об этом взахлеб. Возможно, было в этом что-то потребительское, мещанское. Но это так. Я ходила в театр, чтобы отдохнуть или получить пищу для ума и сердца или получить удовольствие от красивого зрелища, но без благоговения и трепета. А в тот день я почему-то долго сопротивлялась. И Рита, зная, что я – человек очень легкий на подъем, была удивлена. Но упорству Риты мог бы позавидовать каждый. Она настояла на своем. Была середина трудной недели. Я ехала в электричке сердитая и голодная и ворчала на себя, не понимая, как это Рите удалось меня совратить. Временами я ворчала вслух. Она терпела все это с невозмутимостью стоика, только загадочно улыбалась. Она знала, что если мне спектакль понравится (а в этом она была уверена!), то мое хорошее настроение вознаградит ее за эти неуютные два часа с лихвой. На радость я была щедрой, и за это меня многие любили.

Мы спешили. Пирожки купили уже на выходе из метро перед самым театром. Билетов, конечно, не было. Не было их ни в кассе, ни с рук. Не часто в жизни мне приходилось видеть растерянную Риту. Но это был как раз тот редкий случай. Мы стояли у театрального подъезда и безнадежно ели свои пирожки.

- Может, все-таки попробуем попасть в «Театр Сатиры», - нерешительно предложила Рита. – Нельзя, чтобы вечер так бездарно пропал.

Я безразлично пожала плечами, с сожалением дожевывая последний кусочек пирожка. Он оказался на редкость маленьким.

 

Почему мы там еще стояли? Может быть, только для того, чтобы не есть на ходу. Я была бесшабашная, мне было все равно. Но Рита была человеком строгих правил. У входа в театр людей уже не было. Счастливчики где-то устраивались на своих местах, а неудачники разошлись. Еще минута, там не было бы и нас. Но именно в эту минуту дверь резко распахнулась, и на площадку, где мы стояли, выбежал парнишка. Он был взволнован, можно даже сказать, чем-то возбужден. Он резко остановился, покрутил головой и увидел нас. Я прямо обалдела. Он был похож на Арно Вишневского из фильма «Приключения Вернера Хольта» в роли Зеппа. Я никогда не влюблялась в артистов, но этот поразил меня какой-то тоской в глазах на молодом лице. У тебя еще не было этой тоски, глаза были живые, веселые. Она потом появилась в твоем взоре, глубокая вселенская тоска.

Ты подошел к нам.

- Девочки, вы не хотели бы попасть на спектакль?

- А сколько ты хочешь за билеты? – спросила осторожная Рита.

- Что? – не сразу ты понял, о чем речь, - Ну что вы, конечно, бесплатно.

Мы с Ритой переглянулись. Вот это удача!

- Конечно, хотим! – сказали мы хором.

Ты был счастлив. А мы – тоже. Но никак не могли понять, что же, собственно, происходит. И только потом я узнала, что это были первые в твоей жизни контрамарки, и тебе хотелось, немедленно их реализовать. В этом спектакле ты не участвовал, и мы с Ритой, грешным делом, решили, что ты просто рабочий сцены.

Все трое, мы были в восторге от спектакля. Настроение резко подскочило. И весь мир был прекрасен. Я, увы, не помню, что мы смотрели в тот вечер. Я помню только состояние души. В антракте ты не покинул нас. Мы весело болтали ни о чем, изощряясь в остроумии. Рита в таких беседах была всегда впереди с лавровой веткой в зубах. Но ты не отставал. Я чувствовала себя провинциалкой, мне и в самом деле не хватало ни знаний, ни снобизма. Именно поэтому у меня было время смотреть по сторонам. И я видела, что на нашу троицу обращают внимание. Это не удивило меня. Ты был красив, да и мы с Ритой были не из тех, кого не замечают в толпе.

После спектакля ты пошел нас провожать. Метро было рядом с театром, а мы почему-то пошли в сторону Красной Площади. Мы шли и все время говорили, теперь все трое, без острот и колкостей, вдохновенно. Наконец, Рита вспомнила, что нам пора домой.

- Не уезжайте, девочки! Я прошу вас. Я не могу сегодня остаться один.

- Кстати, мальчик, а как тебя зовут? – удивленно спросила я.

И все остолбенели. Мы провели вместе почти пять часов, но даже не познакомились. Минуту мы изумленно смотрели друг на друга, а потом рассмеялись.

- Олег меня зовут. А вас?

Мы представились.

Было уже очень поздно. На последнюю электричку мы не успевали. Но Рита твердо решила ехать. Ты поймал такси, и она все-таки успела на последнюю электричку. А я едва успела на первую.

Это было очень характерно для наших с Ритой отношений. Она была умна и самоуверенна. И всегда считала себя истинной в последней инстанции. Впрочем, чаще всего так и было. И говорила, как сирена. Я не знаю людей, которые не поддались бы обаянию ее интеллекта. Я могла часами ее слушать. И допускаю, что тогда она считала меня красивой дурочкой. Когда она говорила, я молчала. Я и сейчас не часто говорю, если не на работе. Она принимала мое молчание за покорность, и часто стремилась показывать свое превосходство надо мной. Ей это нравилось. И что интересно, я ей позволяла так себя вести. Почему? Не знаю. Я ее любила всегда, с первой встречи. И мне не важно было, кто главный в наших отношениях. Я знала свою силу, и мне не нужно было ее демонстрировать. Она долго этого не понимала. Я шла у нее на поводу только до тех пор, пока сама этого хотела. Именно это она и не понимала. Поэтому каждый раз, когда я поступала по-своему, это приводило ее в шок. Она воспринимала это как бунт и уходила из моей жизни. Мы жили в параллельных мирах. А потом наши дорожки опять пресекались.

Так было и в этот раз.

- Как? Ты не едешь? – удивленно спросила она, когда увидела, что я не собираюсь заходить в вагон.

- Да. Я остаюсь.

И почувствовала, как ты благодарно сжал мою руку. Секунду она колебалась, но гордость не позволила ей вернуться на перрон. Двери закрылись, и последняя электричка увезла Риту в наш небольшой подмосковный городок.

- А ты, оказывается, сильная, - задумчиво сказал ты. – А мне сначала показалось, что ты все делаешь так, как хочет она.

- Ей тоже так кажется. Но это не так.

- Тогда это еще интереснее, чем я думал.

- А ты, оказывается, умеешь думать. Это тоже интересно. – Отомстила я.

Ты опять удивленно посмотрел на меня.

- А знаешь, мне ведь хотелось, чтобы она осталась. У меня много знакомых красивых девчонок, а вот поговорить не с кем.

- Ничего. Поговоришь со мной.

Ты снова взял меня за руку, и мы пошли в сторону вокзала, а потом в город. Долго шли молча. А потом ты сказал:

-Хорошо, что осталась именно ты.

- О! Ты начинаешь меня обольщать.

- Нет. Еще нет. Я все это время думал о вас двоих.

- Ну и что надумал?

- Она умная. Очень умная. Но эгоистична и самолюбива. А ты чувствуешь людей. Мне сейчас нужно именно это.

- А ты не подумал, что это самооборона. Если мужчинам от ума – горе, то каково женщине?

Ты еще крепче сжал мою руку.

- Мне повезло! Я сегодня кое-что нашел.

- Если ты имеешь в виду меня, то я не вещь, которую можно найти или потерять.

 

Мы прогуляли целую ночь. Ты рассказывал мне о Москве, никто мне столько не рассказывал об этом городе; читал стихи, пел песни, что-то изображал: то памятник, то Гамлета, то бравого солдата Швейка. Почему я не влюбилась в тебя в ту ночь в такого красивого, умного, талантливого? Я даже не догадывалась тогда, что ты артист. Просто я тогда была влюблена в другого человека.

Почему в ту ночь пересеклись наши солнечные лучики? От каких зеркал отразились они, чтобы осветить эту странную очень теплую майскую ночь? Потом в каждом фильме с твоим участием был для меня привет из прошлого, из юности. Нечто такое, что родилось в ту ночь. А когда я слышу песенку о Купидоне, всегда невольно плачу. У меня перед глазами мальчик с веточкой, которую мы подобрали в одном из скверов, видно, осталась после обрезки деревьев. Ловко жонглируя этой веточкой, ты пел, приплясывая то на тротуаре, то на проезжей части дороги. И ночной милиционер взял под козырек и еще долго улыбался нам вслед. И когда утром я впрыгнула в вагон электрички, ты сделал такие глаза, которыми еще раз посмотрел на меня с экрана в «Утиной охоте». Но это было потом. А тогда у меня екнуло сердце. Есть, очевидно, моменты истины в каждом дне нашей повседневности, но мы почему-то их не замечаем.

- Не прикидывайся! Тоже мне артист выискался!

И попала в яблочко!

А вообще-то мы весело расстались. Этот трагический взгляд был репетицией чего-то там в будущем. Это я сейчас так думаю. А тогда просто решила, что разыгрывает меня мальчик. Телефончик мой ты взял на всякий случай, не веря, что я сказала правду. А я сказала правду, не веря, что мне позвонят. Мы были так свободны, так раскованы, так откровенны в ту ночь, которую мы провели, бродя по московским улицам, как только могут быть откровенны люди, случайно встретившиеся и не собирающиеся встречаться вновь. Почему я откликнулась на твой зов? Что ты искал в ту ночь? У каждого из нас в тот момент все в жизни было хорошо.

Я часто думаю, почему так смела юность. Сейчас, когда мне и терять нечего, я вряд ли рискнула гулять ночью с незнакомым человеком в малознакомом огромном городе. Юность не только бесстрашна, но и щедра. Ничто и никто не кажется бесценно дорогим, потому что живет в душе безумная надежда, что главное впереди. А может быть, это только я так летела по жизни, никому не навязывая себя и никого не удерживая. Для меня высшую ценность имело только то мгновение, которое я в данный момент проживаю. Прошлого уже нет, а будущего еще нет. Исчерпать данное мгновение до дна, прожить его, взять всю боль и радость, которые оно с собой принесло, - это было единственное и главное, что было у нас общим. И это была великая наша тайна.

Ты позвонил мне недели через две и снова предложил нам с Ритой приехать на спектакль. Ты ждал нас около театра, отдал нам контрамарки, а сам куда-то исчез. Нас с Ритой это вполне устроило – по разным причинам.

- Странный у нас появился покровитель, - сказала Рита, когда мы подходили к дому поздно вечером. Мы жили в общежитии.

Я молча пожала плечами. Мне не о чем было рассказывать. Но она думала иначе и пригласила меня на чай. Я жила вольно, как птица, и питалась как птица, чем бог пошлет, или в заводской столовой. Мой кухонный шкафчик был пуст – это в общежитии знали все. Меня никто и никогда не видел на кухне. И скажи я кому-нибудь, что умею вкусно готовить, - это было бы воспринято как забавная шутка, которая быстро облетела бы все общежитие.

Итак, мы пили чай в комнате у Риты, но говорили о спектакле и о чем-то еще. В то время мы никогда не говорили с ней о личных делах. И у нас на это были причины. Мы были соперницами. Так думали все в нашем маленьком городке. И в то время так думала и сама Рита. Все, но не я. Моя совесть пред этой девушкой была абсолютно чиста. Мне она нравилась. Я люблю умных людей. Но человек, которого она любила, стал нашей общей бедой. В то время он, красивый, умный, обаятельный, очень известный в городе человек, с тонким коварством и с завидной настойчивостью портил мне отношения с человеком, которого любила я. Саша - звали его близкие и друзья, минуя титулы и отчество. Сам Саша больше всех старался помешать нашей дружбе с Ритой. А для меня Рита, про которую я точно знала, что она любит этого человека, была спасением от того урагана, с каким крушил и корежил он мою жизнь. Риту при этом он не отпускал от себя. Мало радости и много горя принесла мне странная и разрушительная страсть этого человека. Но Рита в моей жизни появилась благодаря нему. Она хотела знать своего врага. Ее самоотверженная борьба за счастье внушала мне уважение, и я многое ей прощала. Поэтому людей, которые были не в курсе событий, наши отношения приводили в недоумение. Но еще больше поражались те, кто все знал. Они напряженно следили, как развивалось действие этой жизненной драмы, ожидая развязки, - а она была не очевидна. И никто нам тогда не помог! Ни друзья, ни враги. И, если мы все-таки устояли, то этим мы обязаны только друг другу. Сашу наша дружба просто бесила. Он всегда интересовался, о чем мы говорим. Он, конечно, считал, что говорим мы только о нем. Но мы с Ритой за первые десять лет нашего знакомства не сказали друг другу об этом человеке ни одного слова.

И вот на фоне этих страстей у нас с Ритой появился общий дружок. Ты позволял нам часто бывать в самом престижном в столице театре, в который и за деньги попасть было не просто. Иногда ты провожал нас после спектакля, пристрастно интересуясь нашим мнением. И мы судили с жестокостью обывателей, забывающих, что артисты тоже люди и не могут вести любой спектакль как премьеру. Тогда я еще не понимала, что в этих разговорах ты отрабатывал свою позицию.

Ты не входил в наш жизненный круг, как, впрочем, и мы были вне круга твоей жизни. И наши встречи напоминали краткие набеги в запредельную область, где можно быть другим, может быть, и самим собой, но таким, каким тебя никто не знает.

Однажды ты позвонил и сказал:

- Приезжай. Приезжай одна. Я жду тебя в два часа у метро «Маяковская», у выхода, который ближе к театру.

- С ума сошел? Который сейчас час?

Была половина первого. Разгар рабочего дня.

- Возьми такси. Я жду.

В твоем голосе было напряжение натянутой струны. И я поехала. У меня была последняя пятерка. До зарплаты оставалась еще неделя. Но я летела в Москву на такси к человеку, которого едва знала, только потому, что в его голосе были тревога и волнение. И в этом была вся я. Я всегда откликалась на зов о помощи, не задумываясь о последствиях. Мне и в голову не могло прийти, что это могло быть шуткой или розыгрышем. Мое сердце всегда знало правду. И ты меня ждал. Сам расплатился с шофером. Взял меня за руку и заглянул в глаза.

- Спасибо, что приехала.

- Сама не знаю, почему я это сделала.

- Знаешь. И я знаю. Давай пообедаем вместе.

Мы пошли в ресторан.

- Что будешь пить? – спросил ты, подавая мне меню.

- Пить буду сухое вино. А есть буду только фирменные блюда. – И я сделала свой выбор.

Ты с интересом посмотрел на меня и заказал себе то же самое. Нам снова стало легко. Мы говорили о пустяках, о еде, о привычках и даже о погоде и вдруг…

- Скажи, а ты была когда-нибудь знакома с каким-нибудь артистом?

Я откинулась на спинку стула, на секунду задумалась и рассмеялась.

- Не понял.

- Была в моей жизни забавная история.

- Расскажи.

- Последний раз я была в Ленинграде, когда хоронили Черкасова. Я была там по другому поводу. Но на его похороны съехалось много людей. Я жила в гостинице «Октябрьская». Каждое утро я завтракала в буфете на своем этаже. И все время ко мне за столик подсаживались два мужичка, они приходили на пару минут позже. Один невысокий коренастый, лицо его мне почему-то казалось знакомым, а второй – повыше рыжий и в веснушках. Я молча съедала свой завтрак и уходила. Но в дверях каждый раз мне приходилось проходить сквозь строй каких-то девиц, которые почему-то смотрели на меня с нескрываемой завистью и непонятным восторгом. Мне это было не очень приятно, но через пять минут я об этом забывала до следующего утра. В какое-то из этих утр одна из девиц подошла ко мне и спросила:

- Ты с ними хорошо знакома?

- С кем? – не поняла я.

- Ну, с Бернесом и Стриженовым?

- А что эти два мужичка, которые всегда сидят со мной за столом Бернес и Стриженов?

Она посмотрела на меня как на идиотку. А я пошла по своим делам. На следующее утро, как только появились мои соседи, я положила вилку и нож, подняла голову от своей тарелки и в упор спросила:

- Это правда?

- Что, правда? – переспросил один из них.

- Правда, что один из вас Бернес, а другой Стриженов?

- Просветили поклонницы. – Смеясь, сказал Бернес.

- Никогда бы не подумала. Совсем не похожи.

- Документы показать? – иронично и даже чуть обиженно спросил Стриженов.

- Ни в коем случае! Называйте себя, как хотите.

Они хохотали до слез.

- А, может, автограф дать? – предложил Бернес.

- Я не собираю автографы. Да, кстати, почему вы именно меня выбрали себе в сотрапезники?

Они снова рассмеялись. Потом Стриженов повернулся к Бернесу и спросил:

- А почему, действительно?

- Я думаю потому, что она не собирает автографы. – Ответил тот.

В качестве компенсации за причиненный моральный ущерб они пригласили меня на церемонию. Это было грандиозное зрелище. Был удивительно прекрасный день золотой осени. Море людей, море цветов и море речей. Я стояла в каком-то месте, откуда все хорошо было видно и все слышно. Я безутешно плакала. Это были первые похороны в моей жизни. Я плакала от страшной боли прозрения пронзившей мое сердце. Все эти цветы, все эти слова уже не нужны тому, кто ушел. Они нужны этим людям, которые принесли цветы, и которые говорят эти слова. Нужны сейчас, при жизни, но сейчас у них ничего этого нет, но они надеются, что когда и они умрут, им принесут и цветы и скажут эти прекрасные слова. Я была бессильна изменить этот мир. Я плакала от жалости ко всем этим людям и к себе тоже. Поняли ли эти двое, почему я плачу? Не знаю. Но они пощадили меня и не подошли ко мне. Они только проследили, чтобы я невредимая выбралась из толпы, издалека помахали мне. И больше я никогда их не видела.

- Господи! И зачем я все это тебе говорю? Тоже мне смешная история!

Мы долго молчали. Наш обед подходил к концу. Наконец ты нарушил молчание.

- Извини, мне сейчас нужно уйти. Но я очень хочу, чтобы сегодня вечером ты пришла на спектакль. – И ты протянул мне настоящий билет.

Перед тем как расстаться, ты, как бы, между прочим, спросил:

- А ты могла бы полюбить артиста?

- Не знаю. У меня нет знакомых артистов.

Ты улыбнулся, помахал мне рукой и побежал, видно и в самом деле торопился.

До начала спектакля было еще далеко. А я не была уверена, что воспользуюсь этим приглашением. Сначала я бродила по улицам, потом посидела в скверике около Большого театра. Меня мучили раздумья. Зачем он меня позвал? Не с кем было пообедать? Что нужно от меня этому мальчику? Что мне нужно от него? Что мы оба ненормальные, было ясно еще в первую нашу встречу. Но почему эта история до сих пор не закончилась? Ответов не было ни на один вопрос, и я решила поехать к тетке. Моя тетя всегда рада была меня видеть, но все-таки поинтересовалась, что я делаю так рано в Москве, разве сегодня не рабочий день. Я ответила, что была в командировке и быстро справилась со своими делами. И с ужасом подумала, что совсем завралась. На работе сказала, что срочно нужно поехать к тете, а тете говорю, что приехала по работе. И зачем мне все это нужно? Или у меня совсем нет проблем, что я ищу себе еще новые? Тетя накрывала на стол, но я, естественно, не хотела есть, но от чая не отказалась. Она поинтересовалась, когда я поеду домой: сегодня или завтра рано утром, я иногда пряталась у нее, устав от своих проблем. Я ей ответила, что сегодня, если успею после театра на электричку. Ага! В театр я, значит, иду. Она высказала предположение, что мне лучше не ездить одной ночью в электричке. Но я заверила ее, что если не приду после театра, то утром обязательно позвоню с работы и доложу, что все в порядке. Она согласилась. Замечательная у меня тетка!

В театр я не опоздала, но тебя не было ни у входа, ни в фойе, ни на соседнем месте. Настоящее смятение я испытала, когда места и по левую и по правую руку от меня были заняты посторонними людьми. Первый мой порыв был – встать и уйти. Но уж больно хорошее было место! Я поняла, что это не спроста. И решила выпить чашу до дна. Я еще не знала, какое потрясение мне придется испытать. Ставили Диккенса. Спектакль снимали. Через много лет, я снова посмотрела этот спектакль по телевидению, и только тогда поняла, почему ты захотел, чтобы первый раз на сцене я увидела тебя именно в этом спектакле. Но тогда я об этом не думала. Увидев тебя на сцене, я не поверила своим глазам, впрочем, я и не сразу тебя узнала в этом подлом и чопорном викторианском чиновнике с непроницаемым взглядом. И только на один миг глаза твои потеплели, когда ты увидел меня в зале, а я привстала на стуле и чуть не вскрикнула. Потом рухнула снова на свое место и лихорадочно стала искать тебя в программке. Через некоторое время я поняла, что держу ее вверх ногами. На секунду я закрыла глаза, успокоилась и тогда первый раз в жизни прочла твою фамилию, которую потом искала в титрах всю свою жизнь.

Олег Даль.

Я была очень молода, и не считала себя знатоком. Но то, что ты талантлив, я поняла сразу. Никогда больше я так не страдала, теряя дорогих мне людей, как в тот вечер, когда потеряла то, чего у меня не было. Каждый твой жест, каждое твое слово отдавались болью в моем сердце. И эту боль я потом чувствовала всегда, когда видела тебя на сцене или на экране кино. Почему? Почему мне было больно? Почему я не чувствовала гордости, что у меня такой дружок? Почему мое сердце плакало и сжималось от боли? Каким недетским прозрением я поняла, что нет на Земле такой женщины, которая могла бы сделать тебя счастливым? И уж, конечно, это была не я со своим растерзанным сердцем. Я предчувствовала, что человек, которого я любила, предаст меня. Сашку в этот момент я просто ненавидела. Сейчас, в эту секунду я могла отдать тебе всю себя, всю свою невостребованную любовь, но я опоздала. Это надо было сделать в тот, самый первый вечер. А сейчас я была одной из тех многих, которых ты любой ценой покоришь, чтобы назавтра забыть. Это сейчас, и то с большим трудом, я могу выразить все словами. А тогда я просто это чувствовала – и мне было нестерпимо больно.

Спектакль закончился. А я сидела на своем месте, смотря в никуда, и слезы текли сами собой из моих глаз. Ты появился неожиданно быстро, еще не все зрители вышли из зала, и слезы еще не высохли на моих глазах.

- Ну… - ты хотел спросить о моем впечатлении, но почему-то не посмел и задал другой вопрос. – Мы идем или остаемся здесь?

Но я решила ответить на первый, незаданный.

- Мальчик, ты очень талантлив, ты бессовестно талантлив.

- Почему же ты тогда плачешь? – радость полыхнула в твоих глазах и тут же сменилась удивлением.

- А потому и плачу. Идем. Ты хочешь меня проводить?

- Не хочу, но провожу. Я чувствую, что гулять сегодня со мной всю ночь ты не будешь.

Теперь я понимала, что ты умеешь чувствовать так же как я. Но что из этого!

Ты взял такси, и мы покатили в мой городок, молча, прижавшись друг к другу и держась за руки. Нам не нужно было говорить, мы и так понимали друг друга, испытывали огромную благодарность за это понимание, храня тепло невысказанных слов. Такси остановилось около общежития. Ты вышел из машины и проводил меня до порога.

- Ты так и не ответила на мой вопрос.

- Про артиста?

Ты кивнул.

- Ответила. Но я попытаюсь это выразить словами. Абстрактного артиста я не могу полюбить. Тебя – могла бы, но я опоздала. Ты понял это сам, еще там на сцене. А ты ни одну женщину не будешь любить больше своего призвания. Я, к сожалению, теперь такая, как все они, которых у тебя будет много. Я благодарна тебе за твой порыв, за твой талант и за все то, что я не могу выразить словами. Я хочу, если наши дорожки еще пересекутся, увидеть радость в твоих глазах, а не скуку и неприятие. Позволь мне поцеловать тебя как брата. И прости меня.

Я поцеловала тебя в щеку, а ты поцеловал мне обе руки.

- Удивительно! Я никогда не думал, что встречу такого человека, у которого чувства обострены до боли, так же как и у меня.

Ты дал мне свой телефон, по которому я никогда не собиралась звонить.

Через некоторое время меня встретила Рита.

- А ты знаешь, кто на самом деле наш мальчик из театра? – загадочно спросила она.

- Кто?

- Все говорят о нем как об очень перспективном артисте.

- Я думаю, что они очень близки к истине.

Она удивленно, почти обиженно, посмотрела на меня. И больше мы никогда не говорили на эту тему.

А жизнь продолжалась. Ты был единственным мужчиной, которому я дарила цветы.

Когда это случилось первый раз, ты позвонил:

- Спасибо. Ты выполняешь свой принцип: все при жизни?

- Да, ты совершенно прав. На твою могилу я не положу ни одного цветочка.

- Не сомневаюсь.

- Кстати, а как ты узнал, что это были мои цветы?

- О, это очень просто. И это мой секрет.

- Ну ладно. А что не секрет?

- Мне предложили сниматься в кино.

- Я рада за тех, кто увидит этот фильм.

- Ты бы проявилась.

- Нет. В поклонницы я не гожусь.

- А в музы?

- Муза должна быть неуловимой.

- Что делаешь?

- Живу.

И я жила в полную силу своей души. Страдала до отчаяния, любила до самозабвения,

радость щедро дарила друзьям. Я могу вспомнить каждое мгновение своей жизни, потому что каждое из них я пожила. А у Риты тоже была своя жизнь, свои друзья и враги. И хотя мы жили рядом и работали на одном предприятии, наши дороги могли никогда не пересечься. Мы подружились благодаря Сашке и подружились вопреки нему. У нас было много общих знакомых и даже друзей, но мы никогда не оказывались в одной компании.

И если мы общались, то только вдвоем. Мне думается, нами двигал инстинкт самосохранения. Сейчас, спустя много лет, оглядываясь на свою молодость, я не считаю себя, тогдашнюю, глупой. А Рита, и подавно, была редкой умницей. Но вряд ли мы осознанно не хотели появляться вдвоем в одной компании, хотя и могли. Про себя я точно знаю, я не хотела давать досужим людям лишний повод для разговоров. Но это не значит, что мы прятались. Вдвоем нас видели гораздо чаще, чем многим этого хотелось.

Однажды, один наш общий знакомый сказал, что так нам легче наблюдать друг за другом.

Я рассмеялась в лицо этому человеку. Мы с Ритой виделись часто, но жили по-разному.

Бедный Сашка! Он так и не решил, кого он любит больше: умную, интеллигентную, но насмешливую до язвительности Риту или меня, бесшабашную, с душой на распашку, но умеющую вылить ушат холодной воды в неподходящий момент, а еще страшнее, абсолютно непредсказуемую в своих поступках. Мы с Ритой настолько разные, что нас просто нельзя было сравнивать ни тогда, да и сейчас, пожалуй, ничего не изменилось.

Бедный, бедный Сашка! Могу я сказать сегодня. А тогда я к нему испытывала очень странное чувство. Не могу сказать, что он мне совсем не нравился. Но если бы тогда он сказал: «Выбирай: я или Рита». Я, ни секунды не задумываясь, выбрала бы Риту. Он хорошо разбирался в людях, поэтому не посмел предложить мне этого выбора.

Мне нравилось дарить свои стихи друзьям. В них мне как-то лучше удавалось выразить свое отношение и состояние души. Однажды, поздравляя Риту с каким-то праздником, я написала: »Тебя вершины – меня пропасти манят…» И невольно ухватила самую суть разницы между нами.

Так и было. Мы обе занимались общественной работой, но Рита среди научных сотрудников, а я с беспризорниками и молодыми рабочими. Мы хорошо делали свое дело, и одна организация – ЦК ВЛКСМ – выдала почти одновременно нам два мандата: ей на пятнадцатый Съезд ВЛКСМ, а мне в колонию строго режима, которая находилась у самого Полярного Круга. Свои отпуска Рита проводила или на Курилах на путине или в лодочных походах. Я свои – или в стройотрядах или на берегу Черного моря, бессовестно нежась на камушках под палящим солнцем. То, что мы обе заядлые пловчихи, мы обнаружили гораздо позже. А тогда у нас общим было только одно. Мы обе любили, и наши любимые нас предали. И опять мы по-разному решили свою ситуацию. Она осталась там, где была. А я уехала туда, откуда приехала.

Прошел год. И снова понесла меня нелегкая в этот городок. Я возвращалась из отпуска, который провела у брата в Средней Азии. Но не к Рите тогда я приехала в гости. Были в то время у меня там и другие подружки. Кстати с Ритой в тот раз мы так и не встретились. И приключилась со мной там странная история. Девчонки готовились к моему приезду, накрыли стол в той комнате общежития, где я жила. Было очень весело, как может быть весело молодым, которым есть что вспомнить. Бутылки хорошего вина, которую я привезла, нам явно не хватило. Денег ни у кого не было, и у меня осталась только мелочь на электричку. Но одна из нас была инженером-оптиком, и у нее нашелся пузырек со спиртом. Я никогда до этого (и уж, конечно, потом!) спирт не пила. Но, как всегда бывает, девчонки уговорили чуть-чуть, а больше и не было. Нам стало еще веселее.

Кому пришла идея пойти по гостям, этого я не помню. Сколько домов мы обошли, тоже не знаю. Помню только, что лица в нашей компании менялись как в калейдоскопе. Где я совсем отключилась? Этот вопрос не для меня. Проснулась я в белоснежной хрустящей от крахмала постели, открыла глаза и… увидела Сашкино лицо. Он стоял на коленях, положив обе руки на краешек дивана, и в упор смотрел на меня. Голова моя разламывалась. «Теперь я знаю, что значит ¬- напиться до чертиков», - подумала я и снова закрыла глаза. Вздохнула и снова осторожно открыла, но только один глаз. И ничего не изменилось! Второй глаз открылся сам собой. Я, молча, в ужасе смотрела на Сашку.

- Что, голова трещит? – Сказал он насмешливо. – На, выпей рассольчику.

В его руке неизвестно откуда появился стакан. Я машинально взяла его и выпила.

И полегчало-таки.

- Как я сюда попала?

- Пришла с большой компанией под предводительством Пронина.

- А девчонки мои были в той компании?

- Нет. Пронин сказал, что они сходили с дистанции по одной, и их по очереди отводили в общежитие. Ты продержалась дольше всех. Может быть потому, что кроме воды больше ничего не пила.

- Почему же меня не отвели?

- Потому что ты сказала, что тебе здесь нравится, и ты никуда отсюда не уйдешь.

Я окинула глазами комнату. Здесь действительно было красиво и уютно. Я подумала о том, что я никогда не была у Сашки, после того, как он получил квартиру.

- Это ты меня раздел?

- Да. Больше некому было. Ты заснула задолго до того, как все разошлись.

- Ладно. Исчезни. Мне надо одеться.

- Даже если учесть, что это я тебя раздел?

- Да. Даже если учесть и это.

- Хорошо. Я пойду на кухню и приготовлю завтрак. Ванна, туалет в твоем распоряжении.

Секунду я лежала, затаив дыхание, боясь даже задуматься об ужасе своего положения. Но нужно было принимать вещи такими, какие они есть. Решительно отбросив одеяло, я обнаружила, что я в трусиках и в мужской рубашке вместо ночнушки. Это не очень меня успокоило, но было уже кое-что. В этот момент я вспомнила анекдот про Екатерину Вторую, которая, открывая бал в паре с Потемкиным, потеряла трусики (это было нововведение, и женщины еще не привыкли их носить). Глазом не моргнув, она переступила их и двинулась дальше. Потемкин нагнулся, поднял трусики и положил их в карман. С тех пор, говорят, мужчины носят в карманах пиджаков белые платочки. Я – не царица. Но переступить придется. Все остальное было делом двух минут. Оделась, умылась и вошла в кухню, словно я здесь хозяйка, а не гостья, которая взялась неизвестно откуда.

- Ну, так что у нас с завтраком? Есть хочу неимоверно!

- Минуточку! Сейчас все будет готово. – Он суетился около плиты, а там что-то скворчало на сковородке, и еще аппетитно пахло хорошим кофе. – Конечно, только ты могла не с того не с сего появиться в городе ночью, поднять полгорода на ноги, устроить всеобщее гуляние и уснуть, никому ничего не объяснив. Скажи, откуда в тебе такая сила? И вообще, какими судьбами ты здесь?

- Это долго объяснять, Саша. Да и зачем.

Мы сели за стол и начали завтракать. Собственно, ела только я, мне надо было что-то делать, чтобы скрыть крайнее свое смущение. А он сидел и молча смотрел на меня. Я поела, вымыла посуду, а он все молчал.

- Ну, мне пора, - сказала я, с очередным ужасом обнаружив, что у меня в кошельке нет и той мелочи, что я оставила на обратную дорогу. Видно ночью опять на что-то скидывались, и я отдала последнее.

- Подожди. Послушай. Пока ты тут спала, я все сидел рядом, смотрел на тебя и думал. И знаешь, какая мысль пришла мне в голову?

Я вопросительно посмотрела на него.

- Почему бы тебе ни остаться в этом доме навсегда?

- Ты это серьезно?

- Конечно.

- Как честный человек я обязан на тебе жениться…. Не помню, что там дальше?

- Ну, причем тут это! Ты прекрасно знаешь, что не трогал я тебя, только раздел, чтобы ты лучше отдохнула.

- Знаешь, я бы еще поспала, если ты не против.

- Прекрасно. Ты поспи, а я пойду на работу.

- Оставь мне немного денег, мне надо съездить в Москву, а мои деньги куда-то делись.

- Хорошо. Когда пойдешь, дверь просто захлопни.

Я снова юркнула в постель, и, как ни странно, мгновенно заснула.

Проснулась я часа через два, уже окончательно придя в себя. Итак, что мы имеем?

Одно предложение и два возможных ответа на него. Можно ответить – да. Тогда не нужно ехать в Москву, надо преданно ждать, когда благоверный придет с работы, броситься к нему на шею и сказать, что всю жизнь только об этом мечтала. Почему бы и нет. Мне уже двадцать восемь лет, Саша завидный жених, и пара из нас получится красивая. И квартира, и я опять найду здесь себе работу и даже не самую худшую, а, может, равноценную той, с которой ушла. Но что приятнее всего, утру нос своему экс-любимому. Очень, очень заманчиво! Мурлыкая что-то себе под нос, я убрала постель. И тут мой взгляд упал на стол, и я остолбенела. На добротном с темной полировкой столе лежала куча денег и все десятками. Во мне как будто что-то взорвалось. Я бочком подобралась к креслу и рухнула в него как подкошенная. Увы! Надо отсюда бежать.

Я схватила сумочку и бросилась к двери. Надевая туфли, я обнаружила, что у одной сломался каблук. Не просто оторвался, как это бывает, а разломился пополам. Это было последней каплей. В полном отчаянии я несколько минут бегала по квартире, заглядывая в окна, зачем, не знаю. Потом заглянула в коробочки, в ящички, в брючные карманы – но нигде не было никакой мелочи. Выхода не было! Значит, надо было улетать. Я подошла к столу, на котором была куча денег, долго молча на них смотрела, потом взяла одну десятку, аккуратно сложила ее пополам и по сгибу разрезала. Одну половинку бросила в кучу, а вторую положила себе в сумочку.

Я гордо шла по небольшому городку, где в лицо меня знали все, в красивом платье с модной сумочкой и босиком. Мне повезло, я не встретила никого, кто посмел бы со мной заговорить. А остальные прохожие только удивленно провожали меня глазами, машинально поздоровавшись, опоминаясь, когда я была уже далеко. Но что мне было до их удивления, и до того, что они потом будут говорить – я уходила отсюда навсегда. Хорошо, что до выезда из города было близко, новые дома строились на окраине. Выбравшись из городка, облегченно вздохнула и подняла руку. Остановился самосвал.

Влезла в кабину, лицо водителя показалось знакомым, поздоровалась.

- Куда едешь?

- В Москву.

- Я могу тебя только до шоссе подбросить.

- Это уже кое-что!

- А почему босиком? Жарко?

- Нет. Мода сейчас такая.

- Ну, тебе видней! Ты у нас всегда смелая была. Жаль, что уехала. Без тебя в городе стало вроде как тускло, что ли. Молодежью уже никто так не интересуется.

Я не ответила. Город меня больше не интересовал. Мы доехали до шоссе, он остановил машину.

- Я довез бы тебя до Москвы, но мне действительно нужно спешить. Что я могу для тебя сделать?

Я удивленно посмотрела на парня.

- Грустная ты какая-то. Не очень это на тебя похоже.

- Хорошо, - решилась я, - ты можешь мне очень помочь. Позвони по этому номеру из ближайшего автомата, спроси Олега, если подойдет, скажи, что я иду в Москву по Ярославскому шоссе.

- А если его не будет дома?

- Должен быть. Но ты не волнуйся. Я буду идти только час, а потом проголосую.

- Ладно. Не переживай. Я все сделаю, как надо. И у тебя будет все хорошо. У тебя должно быть все хорошо!

Хлопнул дверью и уехал. Мне всегда везло на хороших людей.

Зачем я это сделала? Наверное, оттого, что во всем мире ты сейчас был единственным человеком, который сумел бы меня понять. А, главное, понять этот крик о помощи. Лишь бы ты оказался дома!

Я шла по обочине шоссе, юбка и белые волосы шлейфом неслись за мной сзади, уносимые встречным легким ветерком, сгоряча я не чувствовала боли в босых ногах. Я ничего из себя не воображала, просто тогда я была такая. Что теперь делать? Конечно, сначала поеду домой. Но дома я не усижу. Целый год я жила только одной мыслью, что вот я приеду в этот город и невзначай увижу Его. Но именно его я так и не увидела. А, может, и хорошо, что не увидела. Судьба опять меня хранила. Спасибо ей хоть за это. Куда я теперь? Что буду делать? Впрочем, что делать – это не вопрос. Дело в руках у меня есть. Нужное дело. Не легкое. И не многие хотят им заниматься. Но для меня любимое и важное. Хоть что-то еще есть в багаже. А больше ничего. Ни любви, ни друзей, ни желаний. Родные еще! Но для меня это как воздух. Дышу и не замечаю. И с ужасом подумала, что если бы не было их, я бы сейчас умерла.

С визгом остановилась машина. Я замерла, пытаясь определить, жива я или уже под колесами. Но глаза уже видели, как ты бежишь ко мне. Ты схватил меня на руки. Никогда не думала, что ты, такой хрупкий с виду, можешь быть таким сильным. Я уткнулась в твое плечо и заплакала. Кто-то услужливо открыл заднюю дверь машины. Ты осторожно устроил меня и примостился рядом.

- А почему все-таки без туфель?

- А я из прошлого всегда ухожу босиком.

- Боже мой, как красиво! Можно подумать, что тебе сто лет.

- Не издевайся – каблук сломался, - сказала я, все еще шмыгая носом.

- Так. Это понятно. А почему пешком? Денег нет?

- Есть. Вот. – И я протянула ему свои полдесятки.

Он хихикнул и протянул бумажку человеку, сидящему за рулем. Тот минуту внимательно разглядывал ее, потом хмыкнул и, не оборачиваясь, вернул.

- Ну, ладно. Поехали потихоньку, - ты тронул водителя за плечо и, повернувшись ко мне, добавил:

- А ты рассказывай все по порядку.

И я рассказала все, до последней мелочи. Иногда в зеркальце я видела любопытные глаза человека за рулем, но они слушали молча, и мне было легко говорить. И, по-моему, высказаться для меня в тот момент было все равно, что выжить. Когда я закончила свой рассказ, они минуту молчали, а потом, не сговариваясь, дружно расхохотались, водитель даже притормозил. И что самое интересное, я смеялась вместе с ними. Мне стало вдруг очень легко, и день засиял красками, и я почувствовала, как болят мои исколотые и порезанные ножки. Мужчины сбегали к колодцу, мы остановились как раз рядом. Принесли ведро воды, обмыли мои ножки и завернули в свои носовые платки. Когда машина тронулась, ты лукаво спросил:

- Так почему же все-таки ты не осталась с ним?

- Ты серьезно спрашиваешь? Как ты можешь? Он же покупал меня!

- Да. Ты не вещь, я это знаю. – Сказал ты задумчиво. – Но, может быть, ты о Рите подумала?

Я вздрогнула как от удара. За все это время я даже не вспомнила о ней ни разу. Ты смотрел на меня серьезно и пытливо, как прокурор. И я не отвела взгляда.

- Нет, Олег, нет. Ей, конечно, все доложат, все расскажут с еще большими подробностями, чем я смогла вам рассказать. Но я перед ней чиста, я не унизила ее ни жалостью, ни благородством. Я думала только о себе. И вообще я только сейчас о ней вспомнила. Какой ужас! Сколько горя это ей принесет!

- Господи: обереги меня от друзей, от врагов уберегусь сам. – Твой голос звучал почти торжественно. - Друзья опаснее врагов, ибо враг обычно открывает себя враждою своей, а друг по праву дружбы причиняет порою столько страданий и так отягощает, как ни в силах сделать никакой враг. Если на чашу весов положить то горе, которое причинили друзья и враги, чаша друзей перетянет.

Я была потрясена. Ты как всегда понял меня до конца. Только уж очень умно высказал эту мысль, все утро будоражившую мне душу и не укладывающуюся в слова.

- А ты еще и философ!

- Нет. Прочитал недавно у одного умного человека. А сейчас вспомнил.

- Очень во время вспомнил.

- Да. Пожалуй.

Мы уже ехали по Москве. Машина снова остановилась, и оба мои спутника исчезли. Я выглянула в окно и прочла: ”Дом обуви”. Несколько минут спустя, ты прибежал с коробкой.

- Примерь, пожалуйста.

Я открыла коробку, там лежала пара прекрасных итальянских туфель: мечта идиотки!

Безумно дорогие! И безумно красивые! Видела я их уже в ГУМе и знала, сколько они стоят. Я подняла на тебя глаза, в них опять закипали слезы.

- Знаю, знаю, что ты хочешь сказать. Есть у меня сейчас деньги. А ты отдашь, когда сможешь. Меряй быстрее, там ждут.

- У меня ножки болят, - сделала я робкую последнюю попытку отказаться.

- Ах, да. Совсем забыл! – И вытащил из кармана тонкие белые гольфики.

Туфли пришлись впору. Довольный ты умчался в магазин выручать своего приятеля, который остался в качестве залога. Я, конечно, давно его узнала. Большая знаменитость! И была несказанно ему благодарна за его ненавязчивое, почти отсутствующие, присутствие. Потом меня отвезли домой к тетке, и сдали прямо в руки двоюродной сестре, которая остолбенела, увидев меня в такой компании. Именно она, эта самая сестра, спустя много лет прислала мне твой портрет, вырезанный с обложки журнала.

Эта была наша последняя встреча. Но кто же мог знать это тогда! Впереди была целая жизнь. Деньги я вернула тебе лет через пять или шесть. Сначала их у меня не было. А потом я забыла. Но однажды, посмотрев очередной фильм с твоим участием, пришла вечером домой, и у меня заболело сердце. Утром я помчалась на почту и телеграфом отправила деньги, которые должна была тебе за туфли. Жила я тогда на Дальнем Востоке в маленьком городке с замечательным именем Находка. Мало кто знал, как меня там найти. Но через несколько дней ты до меня дозвонился.

- Привет, - сказала я, узнав тебя по голосу, - ты еще помнишь обо мне?

- Только ты могла прислать мне деньги, когда у меня не было ни копейки и взять было негде в огромном городе.

- Что же ты тратишь их на телефонные разговоры?

- Но я же не все сказал! Ты прислала мне удачу. Я в тот же день подписал новый контракт.

- Я рада за тебя. Держись. Я часто тебя вспоминаю.

- Я тоже.

- Хорошо, что ты есть. Это помогает мне жить.

- И мне.

- До свидания.

- Спасибо.

- Спасибо тебе.

А потом была «Земля Санникова». И уже я обрывала телефон. Но дозвонилась.

- Олег, ты это сказал!

- Да. А ты услышала?

- Услышала. Есть только миг…

- Я знал. Ты услышишь. Где ты сейчас?

- Далеко. В Улан-Баторе. У нас сейчас утро.

- Ну почему в этой жизни все так?..

- Потому что ты сказал правду. Есть только миг, за него и держись.

- Ты скоро вернешься?

- Не знаю.

- Я хочу еще раз увидеть тебя.

- Я тоже. Но я уже не та красивая девочка, которую ты себе представляешь.

- А я, наверное, уже просто старик.

- Но ты по-прежнему талантлив, и это главная твоя красота. И я люблю тебя за твой талант.

- И я люблю тебя. За твою неуловимость и постоянство одновременно.

- Ну, вот видишь, наконец, мы объяснились друг другу в любви. Прости меня.

- И ты прости. А вдруг мы оба были правы?

- Возможно.

Когда я вернулась, тебя уже не было. Болью отдалось это известие в сердце. Но жизнь кружила и не давала передохнуть. Потери одна за другой обрушились на меня со страшной силой. И не было времени ни вздохнуть, ни ойкнуть. Надо было выжить и помочь выжить другим. И рядом была Рита. Жизнь нас столкнула через несколько лет после моего неудачного вояжа, столкнула случайно, далеко от места, где она жила. Но так получилось, что с тех пор мы и не расставались, конечно, не в прямом смысле. Она по-прежнему живет в том маленьком городке под Москвой, а я где угодно. Но душой и мыслями мы всегда рядом.

Сейчас, написав все это, я поняла, что в самом начале я была не права. Нет. Не убежал ты на Лунную дорожку. Так и прошел всю свою жизнь, держась за Солнечный лучик.

Прозрение духа в смысл своей жизни и ее цель – удел не многих сознаний. Их жизнь не легка. Но надо идти, поднимаясь и поднимая с собой сознание тех, кто идет позади.

Да я выросла. Я нашла того мудрого человека, которого ты мне когда-то процитировал. Закончу все это я тоже его словами. Но мне осталось только одно, попросить у тебя прощения, что я не выполнила своего обещания и положила один цветок на твою могилу – цветок памяти.

Страдания и смерть – спутники каждой жизни. Страдание и смерть есть плата за получение Даров Эволюции. Даром ничего не дается. И каждое страдание приносит свой плод и двигает дальше.