Мрна

 

Проснувшись рано, она выпустила собак из чума, затопила железную печку, поставила кипятить чайник и неторопливо стала собираться в дорогу. У нее кончился хлеб. К тому же нужно было запастись кормом для собак на всю весну. Заваривая последнюю щепотку чая, она подумала, что надо бы раздобыть и чай. Достала кисет с табаком, бережно оторвала кусочек старой пожелтевшей газеты, умело смастерила самокрутку и, затягиваясь душистым самосадом, мечтательно подумала, кого из знакомых увидит сегодня в поселке, у кого погостит. Одевшись потеплее, вышла на улицу.

День был морозный. Собаки, предчувствуя дорогу, весело виляли хвостами, облизывали руки хозяйки. Только старый Алто прятался под нарты, не хотел работать в упряжке. Поняв усталость старого пса, она ласково погладила Алто, поговорила с ним и заменила Серым, молодым годовалым псом. Сложив пустые мешки и бак под корм на нарты, она прислонила палку к двери чума – знак отсутствия хозяина. Семь резвых собак дружно, с лаем помчали ее по морозной тундре. Подъезжая к поселку, она заметила, что поселок спит. Упряжку остановила у одного из восьмигранных домиков, где жили ее знакомые, привязала собак и долго сидела на нарте, ожидая, когда проснутся хозяева. Вспомнила, что в интернатской столовой работа начинается рано. Она не спеша пошла туда. Работницы кухни, поселковые ненки, обрадовались. Поздоровавшись с ними, она поставила свой бак в коридоре, зная, что к вечеру он наполнится отходами.

Вернувшись к дому своих знакомых, которые уже завтракали, она попила чаю, согрелась и, немного посидев, пошла в магазин занимать очередь за хлебом. Очередь была большая, и там она встретила много знакомых. В пекарне за день четыре раза выпекали хлеб, но два раза до нее не дошла очередь: хлеб кончался, хотя в руки давали всего по две буханки. В третий раз, после обеда, когда подошла ее очередь, она молча протянула продавщице свою десятку. Но ей не дали ни одной буханки. Сначала она не поняла, в чем дело. Молодая продавщица по-ненецки сказала: «У тебя здесь мало денег, на хлеб не хватает!» Мрна удивленно ответила: «Я всегда на десятку покупала много хлеба».

– А разве ты не знаешь, что хлеб сейчас стоит восемь рублей за килограмм? – удивилась продавщица.

Мрна в отчаянии повернулась к стоящим в очереди и сказала: «Помогите мне, люди, одолжите кто-нибудь на хлеб!» Толпа не реагировала, все молчали. Только одна старуха, опираясь на свою кривую палку, протянула ей две красненькие бумажки. И на эти деньги ей дали две буханки хлеба.

Мысли о том, как и на что жить дальше, не давали ей по¬коя. Она направилась в контору, где одна женщина много лет не отдавала ей долг. Но тут ее снова ожидало разочарование: женщины на работе не оказалось. Заглянула еще к двоим в надежде получить плату за давно сделанную работу, и тоже ушла ни с чем. В одном восьмиграннике ненцы распивали самогонку, и ее щедро угостили этим напитком местного производства. Она выпила чуть-чуть. Потом забрала свой наполненный бак из столовой, привязала его на нарты и подвела собачью упряжку к дому давней знакомой Анны. Крепко привязав к столбу собак, она тихо, по-ненецки – без стука – вошла в дом. Выбрала себе место в углу у самого входа, присела и молча наблюдала, как жильцы таскали воду, наполняя две большие металлические бочки. Мрна хотела уйти, чтобы не мешать людям, но женский голос из другой комнаты остановил ее: «Почему уходишь, не попив чаю?» От этих слов у Мрны стало тепло на душе, и она снова присела на стульчик.

Хозяйка дома нарезала свежемороженого осетра (строганину), приготовила чай и пригласила всех к столу. Из другой комнаты появился русский мужчина, поздоровался с ней и вышел на улицу. Мрна поняла, что к Анне приехали родственники из Надыма. Вскоре мужчина возвратился и попросил накормить собак в упряжке. Когда он выходил из дома, собаки молча смотрели на него, а когда заходил, они бросались на него и не пускали в жилище, знали: там находится их хозяйка. Поведение собак мужчине понравилось.

Забота незнакомого мужчины, зятя Анны, тронула Мрну до глубины души. «Как? Накормить моих собак?.. Никто никогда не заботился даже обо мне, не то что о моих собаках!» – с горечью промолвила старуха.

От выпитой водки, вкусной еды и горячего ароматного чая Мрна добродушно улыбалась. Ей стало жарко. Она сняла капюшон старой потрепанной сорочки, надетой поверх изношенной ягушки, опустилась со стула на пол, как привыкла сидеть в чуме. Вытянула ноги в промерзших старых кисах, пытаясь расслабиться, положила на ноги свои большие шершавые руки. На вопрос Анны, много ли она нынче сделала работы, ответила: «Да, я очень много выделала шкур и лап. Более трех месяцев не приезжала в поселок. Мне казалось, что тех продуктов, которые закупила, хватит надолго. Но кроме меня еще кушают и собаки. Пока холодно, я успею приехать несколько раз за отходами, но времени у меня мало, так как много работы. Трудно стало с табаком и чаем...»

Гости спросили, получает ли она материальную помощь или какую-нибудь пенсию.

– Никакой пенсии у меня нет, и никакой помощи я не получаю. Много раз ходила в сельсовет, чтобы нашли бумаги, объясняющие, где я работала, но никто не обращает на меня внимания. Говорят, что у меня не хватает рабочего стажа. И никто из земляков мне не хочет помочь написать заявление. Это, наверное, очень трудное дело.

– Есть ли у тебя какие-нибудь бумаги, паспорт? Сколько тебе лет? – не отставали гости Анны.

Тогда она достала из-за пазухи целлофановый мешочек и про¬тянула Анне.

– Смотрите, я не знаю, что тут написано, – робко промолвила она.

Все с удивлением рассматривали ее паспорт. Узнали, что по паспорту она Мария, отчество не указано, ей 52 года. На вопрос, где она работала, Мрна ответила, что много лет назад рыбачила в колхозе. Не было сапог – сутками рыбачили в кисах, по колено, порой и выше, в воде на реке Тото-Яхе, куда согнали ненцев со всей тундры...

– Но бумаг о том, что я рыбачила в колхозе, нет, так говорят мне, – продолжала Мрна. – Часто я виню своих покойных родителей: почему не отдали меня учиться в школу? Я бы хоть читать научилась. Сколько себя помню, столько и работаю для людей, выделывая шкуры и лапы. Почему-то самые трудные работы люди дают мне, и не только поселковые, но и тундровые ненцы. Чтобы заработать себе на жизнь, я почти никому не отказываю. Правда, одни хорошо платят, другие – мало, третьи вообще не хотят рассчитываться, иные обманывают. Делаю свою работу на совесть, люди увозят выделанные шкуры, плату обещают, но потом забывают. Среди всех этих людей особенно отличаются богатые. Они очень наглые и годами не платят мне за работу. Вот и сегодня я не могла найти денег на хлеб, хотя некоторые мои должники были в той очереди. Сейчас у меня обносилась одежда. Я, наверное, буду плату просить одеждой. Самое страшное, что живу всю жизнь одна, родители не выдали меня замуж, обрекли трудиться на людей, лишь бы прокормить себя. Порой даже не с кем словом перемолвиться... А на днях злые люди, когда меня не было в чуме – ездила за дровами, топором изрубили двух моих собак. Шарик и Икча были очень сильными. Жить стало еще труднее... Летом я сама ловлю рыбу, но прохудилась лодка. Сушу еще нярсо (мох) на продажу для тундровиков.

Анна посоветовала, чтоб она брала за работу подороже. Мрна благодарно взглянула на нее, на ее малыша, который держался за подол матери и что-то бормотал про себя, на ее гостей, и невольно улыбка озарила ее лицо. С блестящими от радости глазами она сказала: «Ты одна, Нядма небя, всегда платишь хорошо, и мне кажется, что я не заслужила такого внимания с твоей стороны. А твои гости увидели во мне человека... – Волнения и горячая печка разморили Мрну. Она смахнула пот со лба подаренным ей новым розовым полотенцем и продолжала: – Даже не хочется уходить из этого дома, но уже поздно, надо собираться...»

Гости написали от ее имени заявление в сельсовет с просьбой о назначении ей пенсии и включении в список малоимущих граждан. Мрна очень обрадовалась и решила: через неделю приедет в сельсовет и отдаст бумаги. Анна положила ей на нарту мешок рыбы, кусок мяса и мешочек чая. Посокрушалась, что нет у нее табаку. Мрна, увидев подарки, снова засияла искренней, почти детской улыбкой, отчего ее маленькие черные глазки совсем скрылись на круглом и широком добродушном лице. «Теперь я вдоволь наговорилась с людьми и могу ехать в свой чум!» – весело сказала она, отвязывая веревки от столба и выводя упряжку на дорогу.

Была поздняя холодная ночь, когда Мрна умчалась на собаках из поселка Антипаюта по белой безмолвной тундре в свой далекий, холодный и одинокий чум.

 

Это моя земля!

 

На берегу одного из поворотов реки Паюты, на высокой сопке, вот уже много лет стоит одинокий чум Мрны Порнгуй. Эту сопку так и называют Мрна-сопка.

Жителям поселка и тундры кажется, что чум Мрны стоял здесь всегда и будет стоять вечно.

Мрна – женщина неопределенного возраста, среднего роста, крепкого телосложения, с большими натруженными руками и вечно косматой головой.

На круглом смуглом и сильно обветренном лице выделяются небольшие смоляные глаза с пронзительным острым взглядом. Но когда она улыбается, на круглых щеках появляются ямочки, а лицо становится как солнышко: круглое и сияющее.

Мрна еще в ранней юности осталась одна без родителей, без оленей. Родители оставили ей только старую ненецкую лодку, на которой она промышляет: ставит сети и ловит рыбу в речке. В компании своих многочисленных собак она никогда не чувствует себя одинокой.

Мрна имеет все для жизни: зимний и летний чум, несколько вандако (нагруженные нарты с вещами), сундуки на нартах для хранения продуктов; сзади чума, на восточной стороне, в нескольких десятках метров, стоит священная нарта, завещанная родителями, – надо беречь ее содержимое от посторонних глаз; есть таса, где хранятся летние вещи, и всякие другие нарты, необходимые в хозяйстве. Мрна много работает: выделывает оленьи шкуры и лапы, заготавливает травы, некоторые оставляют около ее чума свои зимние нарты с вещами и за это платят мясом, шкурами, продуктами.

Как-то весной, когда растаял снег, ушел лед на реке и наступили первые солнечные дни, Мрна распаковала свои зимние нарты, на целый день повсюду расстелила зимние нюки, ягушки, шкуры. Так делают, когда хотят подсушить вещи, проветрить содержимое сереть – нарт с зимними вещами.

Тогда для всех наступает праздник: кто-то примеряет новые одежды, рассматривает древние украшения, оставшиеся от бабушек и родителей, планирует сшить из белых или пестрых шкур кому-то новую ягушку, кто-то вспоминает свое детство, родных, ушедших в мир иной...

В тот день Мрна после хозяйственных трудов крепко заснула и проснулась поздно от громкого лая своих многочисленных собак. «Может, чьи-то собаки пришли на сопку и мои не пускают их на свою землю?» – подумала женщина и, медленно поднявшись, не завязывая своей ночной ягушки, вышла из своего чума. Она никого сразу не заметила, и только взглянув на склон сопки, выходящий к берегу реки, увидела двух людей, которые с амгарями (барахлом) поднимались по узенькой тропинке на сопку.

Мрна смотрела на них и не обращала внимания на синее-синее небо, яркое солнце, на ласковый ветерок, обвевающий ее широкое скуластое лицо. Что-то закралось в душу, но она машинально схватила ковшик с водой из ведра с нарты и, сполоснув одним махом лицо, пристально стала всматриваться в пришельцев: «Кто такие? Почему они поднимаются на сопку с амгарями? Если в гости, то не должно быть у них ничего. А вдруг это люди, которые несут шкуры мне на выделку?»

Собаки лаяли все громче, увидев, что чужие люди поднялись на сопку и со вздохом бросили свою поклажу около одинокого чума.

Тут Мрна узнала семью Лапсуй из Хальмер-Яхи. Мужчину звали Лэмбараси, а его жену – Сяконе. В поселке люди рассказывали о том, что зимой их единственная дочь сбежала от них с гыданским оленеводом, который увез девушку из поселка прямо в тундру.

– Е-хо! – громко вздохнула Сяконе и с улыбкой проговорила: – Торова!

– Торова! – негромко произнесла Мрна и вопросительно посмотрела на женщину.

– Мы сюда поставим свой чум! Тут земля хорошая, сухая! – сказала Сяконе и стала определять, куда, в какую сторону стелить постель.

Лэмбараси был тщедушный старик в старой потертой малице, в резиновых сапогах, из капюшона его малицы торчали седые волосы, тусклые глаза плохо видели, а в зубах он держал самодельную старинную деревянную трубку.

Сяконе была маленького роста, коренастая, с копной кудрявых черных волос, с узкими черными глазами, острым носиком, тонкими губами. Она была одета в старую черную суконную ягушку с красными полосками по всем швам, подпоясана старым платком, на ногах разных размеров и цветов старые, залатанные короткие резиновые сапоги.

Мужчина робко посмотрел на Мрну своими блеклыми глазами из-под растрепанных седых волос и неуверенно произнес:

– Это хозяйка моя так захотела... Я-то поближе к поселку чум поставил бы, у Хукэ-сопки...

– Мы тебе не помешаем, будешь к нам в гости ходить, чай будем вместе пить. Мы к тебе будем ходить, мой старик рыбу будет ловить, и тебе рыбу будем давать. Вместе нам легче будет, вот увидишь! – сказала Сяконе и стала искать место, куда бы присесть, чтобы отдышаться.

– Кто это решил вас послать сюда, ко мне? Вы меня спросили? Не нужны мне никакие соседи! Я сама умею ловить рыбу! Сама кормлю себя и своих собак! Это моя земля! Моя!!! Моя сопка! – стала кричать Мрна изо всех сил. Она быстро вбежала в свой чум и так же быстро выскочила из него, но на ней уже была старая потертая малица.

Не давая Лапсуям сказать ни слова, Мрна продолжала кричать так, что голос ее иногда переходил на визг:

– Уходите с моей земли! Никому не дам своей сопки! Пусть лучше умру, но не дам поселиться никому на моей земле!

– А мы думали, что ты обрадуешься нам, ведь там, на Хальмер-Яхе, мы тоже жили далеко от людей и поняли, что без соседей трудно, скучно, не с кем даже словом перекинуться... Что плохого в том, что поставим свой чум возле тебя? Ты же не купила эту землю! – повысила свой писклявый голос Сяконе.

Эх, лучше бы не произносила Сяконе последние свои слова!

Мрна сжала свои крупные кулаки и неожиданно подскочила к Сяконе, схватила ее за волосы одной рукой, а другой стала бить куда попало. Собаки снова залаяли наперебой, некоторые рвались со своей привязи, стараясь защитить свою хозяйку, высоко прыгали около нарт, а некоторые скулили, понимая свою беспомощность...

– Вэн пасы ню! – успела выкрикнуть ругательство Сяконе и в один миг оказалась на земле под массивной Мрной.

– Земли тебе жалко, да? Ты – собачья старуха! Скоро тебе придет конец, и твои же собаки тебя съедят! – не унималась Сяконе, выворачиваясь из-под Мрны, и в какой-то миг успела встать на ноги и отскочить подальше. Собравшись с силами, Сяконе не сдавалась и уже теперь сама набросилась на Мрну, схватила ее за капюшон старой малицы, который тут же оторвался и оказался в ее руке.

– Это моя земля! Мне тут завещано вечно жить! Никого сюда не пущу! Вон кругом много земли! Почему вам захотелось поселиться на моей земле? Вон там мои халмеры (покойники) лежат! Это они оставили меня здесь жить! – показала Мрна своим корявым указательным пальцем в сторону большой сопки на берегу Паюты, где возвышается одно из самых больших ненецких кладбищ, каких много по тундре и в окрестностях поселка Антипаюта.

Мрна не могла успокоиться. Не успела Сяконе повернуться, чтобы найти глазами мужа, как Мрна бросилась к ней и ударила по плечу. Сяконе толкнула Мрну, и снова завязалась драка: ка¬кое-то время женщины молча боролись, потом что-то кричали друг другу и не заметили, как покатились кубарем под сопку. Там, внизу, было сыро, Мрна своим тяжелым телом придавила Сяконе в лужу и кричала:

– Уйди, уйди с моей земли! Пусть никогда твоя нога не ступает на мою землю!

Старик Лэмбараси испугался дерущихся женщин. Уже успел унести амгари с сопки и удивленно смотрел, как две женщины возились у подножия сопки.

Наконец Мрна стукнула Сяконе еще раз, резко оттолкнула свою жертву, которая плюхнулась прямо в лужу. Мрна с трудом поднялась на свою сопку. Вслед ей неслись проклятия Сяконе, ягушка которой промокла в луже, хотя она тут же проворно вскочила, отряхнулась, бросила сердитый взгляд на Мрну, горделиво стоящую на сопке, и кричала хриплым голосом:

– Пусть твои собаки тебя съедят, проклятая старуха!

Но неистовый лай собак заглушал все вокруг, и до хозяйки сопки не доходили крики женщины от берега реки.

Мрна долго стояла возле своего чума и смотрела, как Лэмбараси и Сяконе погрузили свои амгари в харнас (ненецкую грузовую лодку) и быстро отчалили от берега в сторону поселка...

Старая женщина долго не могла успокоиться, ее возмущало, что эти люди даже не спросили ее, Мрну, можно ли прикаслать к ней, как делают все ненцы испокон веков в тундре, а сразу реши¬ли поставить свой чум на ее сопке и нарушить покой.

Наконец Мрна развязала своих собак, которых у нее было более десятка, накормила их вчерашней рыбой. А самый любимый, серый годовалый пес по кличке Пуру, подошел к ней и стал лизать ее руки, как бы желая сказать: «Мы любим тебя и никогда не оставим в беде!» Пуру так преданно смотрел на свою хозяйку, махал хвостом и бегал вокруг нее, что Мрна невольно улыбнулась, погладила своего верного друга по спине и прошеп¬тала: «Ничего, мы еще поживем на своей земле!»

Через несколько дней к чуму Мрны явилась женщина из поселка. Это была Яляне. Она пришла навестить Мрну.

Мрна, обрадованная приходом желанного гостя, быстро растопила железную печурку, вскипятила чай, разделала свежую рыбу, нарезала хлеба, поставила сахар и масло на маленький низенький столик. Налила в чашки крепкого душистого чаю и рассказала эту историю.

 

Ядне Нина Николаевна.