Вчера я впервые увидела их вдвоем. Её и моего парня. Я шла с работы, вернее, мелко семенила, словно японка, туго завернутая в узкое кимоно: пятка – к носку, носок – к пятке. На днях была оттепель, потом грянул мороз и асфальт превратился в каток. Не город, а ледовое реалитишоу. По скользким дорожкам букарицами полз уставший, раздраженный народ.

Февраль озорничал, стлался рваными кружевами поземки. Небо куталось в плотную ватную пелену. Озябшие тополя шумели, разминали гибкие ветви. «Где-то уже и трава появилась », – завистливо горевала я, балансируя пакетом с продуктами. Ноги, будто взбесившись, тянули в разные стороны. Сумчатый верблюд на канате... Проклиная погоду, мысленно я уже копошилась на кухне, гремела кастрюлями, резала мясо, лук…

На перекрестке, как положено, стрельнула глазами по сторонам и в растерянности замерла:

сквозь суетливые волны прохожих неспешно брела парочка. Она – в ладном облегавшем узкую спинку зеленом пуховичке, помпончик меховой шапки судорожно дергался на ветру. И он – мой мальчик. Мой сын.

Её голова едва доставала ему до плеча. Пигалица худосочная, козявка…Она так и льнула к нему, так и льнула. Да прилепится жена к мужу… Значит, вот как это выглядит…

Господи, какой муж, какая жена! Они ведь еще дети! Ага, дети… Ишь, как обнялись, припали друг к другу… А если… А что, у молодежи с этим сейчас быстро. Это не мы, закованные в тиски кастрированных идеалов. Было дело, таскали к завучу и директору только за то, что слишком близко сидели на подоконнике.

– Куда смотрят родители! – наливаясь клокочущим гневом, грозно шипела завучиха.

– Разврат! – истерично вопила директриса.

Плавясь от жгучего стыда, чувствуя себя последней проституткой, я молча глотала злые слезы.

– Куда прешь! – это уже не директор, а разъяренный водила такси.

Так засмотрелась на сладкую парочку, что чуть под машину не угодила. Но меня уже переехали, сразили наповал.

Итак, все, наконец, объяснилось. А я то, грешным делом, навоображала себе черт знает что! О любви даже и не подумала, идиотка. Нет, не зря я так ненавижу родительские собрания. Одна морока и расстройства. Слава богу, скоро все это забудется, как страшный сон.

Недавно классная пригласила на собрание толстого коротышку. Лысый мрачного вида колобок прикатился прямиком из отдела по борьбе с наркотиками. Таких ужасов понаслушались! В свое время гламурно-люмпенские забавы обошли меня стороной: ни кололась, ни курила, ни глотала… Да, отстала я от жизни. Нет, я же не в аквариуме живу. Слышала, читала, но ни разу не примерила эту жуть к сыну. Мой мальчик не такой, он не может, не может…

Но, возвратясь из школы, я, первым делом, обнюхала куртку сына. Колобок, представьте, так и сказал: «Не постесняйтесь обнюхать». Усердно вживаясь в роль пограничной собаки, учуяла лишь слабый запах табака. Ну, это не новость, давно подозревала.

За ужином я пытливо оглядела сына с ног до головы. Бледноват, глаза красные, рассеян, почти ничего не ест. Я аж вспотела. К тому же, в последнее время он или где-то пропадает, или безвылазно торчит дома. Засядет у себя и не выходит. Ни пить, ни есть не дозовешься. Какие уроки? Если не сидит за компьютером, то лежит, изучает потолок. Улыбается. Кому? Чему?

Памятуя наставления лысого дядьки, я день за днем пристально наблюдала за сыном. Да-да, стыдно признаться – шпионила! Штирлиц, блин…самой противно.

А он то хмур и безучастен, то вдруг, ни с того ни с его, слишком возбужден и говорлив… Я вся на каку извелась, а оказалось – это любовь! Любовь? Любовь…

Я рожала его долго и трудно. Реанимация, уколы, лекарства – первое, что едва родившись, испытал мой малыш. Выжил чудом и, вопреки прогнозам врачей, не стал инвалидом. Я ночи не спала, караулила каждый его вздох, научилась делать массаж, два года кормила грудью. Выходила его сама, без нянек.

Он окреп, набрался сил и превратился в ураган. Что ни день, то битые коленки, шишки и синяки . Весь в шрамах. Видели бы вы лицо хирурга - травматолога, когда мы вновь попали к нему. Третий раз за одну неделю! «Не ребенок, а камикадзе!» – ворчал старый доктор, обрабатывая очередную рану. Я, вдыхая нашатырь, тихо млела от боли и страха за сына.

Сказать, что души в нем не чаю – не сказать ничего. Муж сердится, что балую сына без меры. А где она, эта мера, кто, когда вычислил и определил её в эталон? Разве можно обвинять мать в любви? И в ответе ль луна за ночь, поглотившую солнце? Мы живем для детей и многим жертвуем ради них. Сизое переплетение сосудов – канатик пуповины – рассекают ножницы акушерки. Истинную же пуповину, соединяющую мать и дитя, не порвать никому. Даже смерти.

Боже, я опомниться не успела, как мой белобрысый озорник вымахал в высоченного темноволосого парня. Необъяснимая метаморфоза, причуда капризной природы.

Говорят, красивые дети родятся от любви. Наш сын тому яркое подтверждение. Нет, правда. Как любит шутить муж, мы потрудились на славу. Таким ресницам, идеальному овалу лица и чувственному изгибу губ позавидует любая девчонка. Уши вот подкачали. Хотя сейчас они уже не такие оттопыренные, как раньше. Тоже повзрослели. Голос сына еще недавно был звонким, высоким и вдруг сделался густым и низким. Пушок на щеках стал жестче, полезли усы …

Дядька, дядька… Вылитый отец. Когда они рядом, я даже теряюсь. Оригинал и отретушированная копия. Клон. Лицо, фигура, походка, вкусы, жесты – одни на двоих. Я будто Алиса в зазеркалье. Воплощение пережитой много лет назад неистовой страсти, сын не дает мне забыть её силу. Одного взгляда на него достаточно, чтобы вновь окунутся в эйфорию той ошалелой любви, когда стыд, приличия, гордость растворились в жажде обладания любимым человеком. «Я родила мужа…» – мелькает иногда крезовая мысль. Меня пора лечить?

Что ж, доктор в зеленом пуховичке и смешной шапочке не заставил себя ждать. Нет, как они обнимались! Соплюха! Что, ревность?

Наверно глупо, но я доверяю мужу. Однажды, много лет назад, в приступе безумной, испепеляющей душу и плоть ревности, я едва не потеряла его. Но, шагнув за край, смогла выбраться из жадной бездны. И с тех пор решила – больше никогда. Если не верить, то как жить? Яд подозрительности действует медленно, но неотвратимо. Если не убьет, то искалечит. Брак, жизнь, судьбу…

И вдруг она очнулась. Змея вновь подняла голову. Но я ревную не мужа, а сына! Умом понимаю: бред! А сердце ноет – он уже не мой. Он перевалил тот рубеж, за которым женщина обретает загадочную суть непостижимой глубины, недоказуемой теоремы. И становится выше, милее матери.

Все правильно. Так и должно быть. Но отчего же так больно, так тоскливо? И страшно. Страшно в один «прекрасный» день превратится в свекровь. Я и слово это корявое, подобно клубку мокрой веревки не люблю. Какое-то оно неласковое, неродное. Чужое.

А ведь это, не совсем приятное слуху слово, означает святую кровь. Святую для кого? Следуя логике вещей – для жен сыновей. Во всяком случае, каждая мать, воспитавшая сына, мечтает если не о любви, так хотя бы уважении невестки. Ведь она отдает, дарит ей самое дорогое. Юные, молодые и не очень женщины, обретая мужа, обретают новую родню. Но как часто, познав любовь, они не хотят делить её ни с кем. В той же, кто зовется святой кровью, они, нередко, видят лишь старую вредную и нудную кошелку. К сожалению, и некоторые свекрови, выйдя из загса, ступают на тропу войны. Кого в этой войне считать победителем – вопрос еще тот.

Если ваши трудовые будни скрашивают мужчины, то вам повезло. А мне приходится проводить дни в окружении дам. Сыновья сослуживиц давно выросли, и мой рабочий день частенько начинается с брюзжания разгневанных свекровей:

– Сядет у телевизора: морда тяпкой, ноги колясиком. Палец о палец не ударит, а в холодильнике одни пельмени и те Вадька купил!

– Засранка, каких поискать! Дите описается, она колготки раз – и на батарею. Сушить! Лень даже кнопки на стиралке нажать! Её бы в эти колготы запхать, чтобы задницу разъело!

– Наша - то с утра до ночи на службе! Все бандюков ловит! Без выходных и проходных! В отпуске сто лет не была! Дети забыли, как мать выглядит! И как Вовка терпит! Хряпнул бы по столу…

Я, обычно, молчу, не вмешиваюсь. Удивляюсь. Мне со свекровью повезло. Я её люблю и есть за что: она, как Швейцария – сохраняет нейтралитет. Никогда, ни при каких обстоятельствах, не вмешивается в нашу семейную жизнь. Простая деревенская женщина, а сколько в ней мудрости и доброты, терпения и незаурядной воли. Мой Димка – её не единственный, но поздний ребенок. Про таких говорят – поскребыш. Баловник и любимчик, для неё он навсегда останется Димочкой. «Если он тебя обидит, ты мне скажи. Я ему, паразиту, задам, как следует!» – сказала она при нашем знакомстве. Я, правда, за двадцать лет, ни разу не пожаловалась. Не то чтобы не на что, или ябедничать не привыкла – просто расстраивать её не хочется. «Смогу ли я стать такой же – ни слова упрека – свекровью? Быть святой кровью, а не злобной свекрухой», – все чаще думаю я, пытаясь приоткрыть дверку в будущее. Во всяком случае, постараюсь. Есть с кого пример брать.

Который день хожу сама не своя. Нет, я знала, что когда-нибудь это произойдет. Те «манюни», что терроризируют сына по телефону, не в счет. «Скажи этим дурам, что меня нет», – обычно просит он. «Разве можно так с девочками разговаривать!» – укоряю его я, а сама облегченно вздыхаю.

В прошлом году мальчик из параллельного класса бросил школу из-за несчастной любви. Учился хорошо, умница, каких поискать, а влюбился в настоящую оторву. Необузданная страсть к юной мерзавке завела его в тупик, в котором он и заперся.

Не дай бог….Увы, у бога свои, неподвластные суетным смертным планы. С кем суждено отведать счастье, а с кем хлебнуть горя – известно лишь ему.

– Господи, дай моему мальчику счастья! – уткнувшись горячим лбом в холод оконного стекла, иступлено шепчу я.

За окном плывет равнодушная тьма. В антрацитовом приволье звезды ткут узор судеб: петелька, волна, завиток… Прямой дорожки не выпадет никому.

– Скорее, скорее! – заговорщицки подмигивая, маячит мне из гостиной муж. – Неси фотоаппарат. Масяня такое вытворяет!

Масяня – это наш котенок. Трехцветный комочек необычайно подвижен и шаловлив. Муж, как ребенок, обожает с ним играть.

Метнувшись за фотоаппаратом, я торопливо передвинула рычажок включателя. Экранчик вспыхнул, я вздрогнула: они! Опять в обнимку. Счастливые – два огонька одной свечи…

Я впилась в её лицо. Нет, не ногтями. Взглядом. Так всматриваются в соперниц – пристально, желая найти хоть какой-нибудь изъян, червоточинку, метку порока. Я не нашла, хотя очень старалась. И вглядывалась, лихорадочно гадая, кого эта пигалица мне так сильно напоминает. Кого-то давно знакомого…Где и когда я видела этот прямой нос, чуть опущенные уголки полных губ… И вдруг… я вдруг поняла, что она похожа на меня: носом, губами, легкой линией подбородка. Наваждение! Бред! Дай-ка взгляну еще раз. Без сомнения: мы похожи, как мать и дочь!

– Иди сюда, разом ослабев, позвала я мужа, – здесь кино поинтересней!

– О, а с кем это он? Симпатичная дивчина, одобряю.

– Вероятна, та самая, с которой он обнимался на улице. Помнишь, я говорила? Тебе не кажется….

– Да, да вы с ней, практически, на одно лицо! – воскликнул он и, хихикнув, добавил – это гены!

– А если это серьезно? Я не готова стать бабушкой. Ты бы с ним побеседовал по- мужски.

– Да он, вроде, у нас парень с головой. Тоже есть в кого – не забыв похвалить себя, улыбнулся муж. – Кстати, слышишь: опять куда-то намыливается.

Я вышла в прихожую. Сын, уже в ботинках, проворно застегивая куртку, исподлобья зыркнул и, готовый к отпору, упрямо сдвинул брови.

– Куда на ночь глядя?

– Гулять.

– С кем, если не секрет?

– Какая разница?

– Брось, я вас видела. В четверг. Вы шли по нашей улице. А еще ты забыл удалить кадр с фотоаппарата.

– Меня ждут, – покраснев от досады, насупился он.

– Как её зовут? Не будь ребенком, что за глупые тайны! – сгорая от любопытства и ревности, наседала я. – Вдруг она – моя будущая невестка.

– Как тебя, – немного помявшись, ответил сын.

– Что!?

– Её зовут Валерией. Как тебя. Все, я пошел! – схватил он с полки шапку.

Дверь хлопнула.

Вот так сюрприз! Я в нокауте. Два – ноль в её пользу! Что ж, мою пилюлю хотя бы подсластили. Козявка… Ах козявка!