Книги с автографами Михаила Задорнова и Игоря Губермана
Подарки в багодарность за взносы на приобретение новой программы портала











Главная    Новости и объявления    Круглый стол    Лента рецензий    Ленты форумов    Обзоры и итоги конкурсов    Диалоги, дискуссии, обсуждения    Презентации книг    Cправочник писателей    Наши писатели: информация к размышлению    Избранные произведения    Литобъединения и союзы писателей    Литературные салоны, гостинные, студии, кафе    Kонкурсы и премии    Проекты критики    Новости Литературной сети    Журналы    Издательские проекты    Издать книгу   
Главный вопрос на сегодня
О новой программе для нашего портала.
Буфет. Истории
за нашим столом
1 июня - международный день защиты детей.
Лучшие рассказчики
в нашем Буфете
Конкурсы на призы Литературного фонда имени Сергея Есенина
Литературный конкурс "Рассвет"
Английский Клуб
Положение о Клубе
Зал Прозы
Зал Поэзии
Английская дуэль
Вход для авторов
Логин:
Пароль:
Запомнить меня
Забыли пароль?
Сделать стартовой
Добавить в избранное
Наши авторы
Знакомьтесь: нашего полку прибыло!
Первые шаги на портале
Правила портала
Размышления
о литературном труде
Новости и объявления
Блиц-конкурсы
Тема недели
Диалоги, дискуссии, обсуждения
С днем рождения!
Клуб мудрецов
Наши Бенефисы
Книга предложений
Писатели России
Центральный ФО
Москва и область
Рязанская область
Липецкая область
Тамбовская область
Белгородская область
Курская область
Ивановская область
Ярославская область
Калужская область
Воронежская область
Костромская область
Тверская область
Оровская область
Смоленская область
Тульская область
Северо-Западный ФО
Санкт-Петербург и Ленинградская область
Мурманская область
Архангельская область
Калининградская область
Республика Карелия
Вологодская область
Псковская область
Новгородская область
Приволжский ФО
Cаратовская область
Cамарская область
Республика Мордовия
Республика Татарстан
Республика Удмуртия
Нижегородская область
Ульяновская область
Республика Башкирия
Пермский Край
Оренбурская область
Южный ФО
Ростовская область
Краснодарский край
Волгоградская область
Республика Адыгея
Астраханская область
Город Севастополь
Республика Крым
Донецкая народная республика
Луганская народная республика
Северо-Кавказский ФО
Северная Осетия Алания
Республика Дагестан
Ставропольский край
Уральский ФО
Cвердловская область
Тюменская область
Челябинская область
Курганская область
Сибирский ФО
Республика Алтай
Алтайcкий край
Республика Хакассия
Красноярский край
Омская область
Кемеровская область
Иркутская область
Новосибирская область
Томская область
Дальневосточный ФО
Магаданская область
Приморский край
Cахалинская область
Писатели Зарубежья
Писатели Украины
Писатели Белоруссии
Писатели Молдавии
Писатели Азербайджана
Писатели Казахстана
Писатели Узбекистана
Писатели Германии
Писатели Франции
Писатели Болгарии
Писатели Испании
Писатели Литвы
Писатели Латвии
Писатели Финляндии
Писатели Израиля
Писатели США
Писатели Канады
Положение о баллах как условных расчетных единицах
Реклама

логотип оплаты

Конструктор визуальных новелл.
Произведение
Жанр: Юмор и иронияАвтор: Mosche_ben_zvi
Объем: 34941 [ символов ]
ГРАНАДА МОЯ
ГРАНАДА МОЯ
 
Рассказ Ивана Никаноровича Антонова
о том, как он ездил в Испанию
и что из этого вышло
 
...Ну вот, опять, значит, двадцать пять! Опять пристают, значит, как с ножом к горлу: расскажи да расскажи, Иван Никанорович, как это – ты в Испанию ездил. Так ведь рассказывал уже! Ан нет: опять просят. Ну, прошлое же дело, давно прошло и травой поросло – а... Ну да ладно! Человек я, сами знаете, не гордый, могу и рассказать. Да... Только одно: не перебивать! С вопросами не лезть, поперёк речи не толкаться. Перебьёшь – сам себя и вини. Так-то вот!
 
...Ну, ладно, дело было так. Вызывает меня, значит, партком наш, Сергей Александрович... Хороший был человек, царствие ему небесное, душа был, и людей-то как знал! Как ренген их видел, насквозь, хто они такие есть. Не человек – скала! Где теперь таких найдёшь!
 
... А ты не лыбься, Серёгин, не лыбься, чо лыбисься-то? Што строгача тебе тогда влепили – так чего ж, сам же и виноват. Не лезь поперёд батьки в пекло! На кого руку поднял – на парьтию! Это ведь подумать только! Перестройки тебе, значит, захотелось, демакра-а-атии. Ну и как оно сейчас-то? Не жмут ботиночки? С демократами-то? Нет? Хорошо, небось, в капитализме, а? В слугах у б..дей у западных! Ну, добро бы ж... ты был или чернож..., а то ведь свой же, значит, русский человек! Ну, да чего там – я на тебя, Серёгин, зла не держу, шут с тобой. А што вкатили мы тебе тогда строгача, дак спасибо скажи Сергей Александрычу покойнику, что уберегли тебя, дурака, от хужего. А то ведь закатали бы тебя, бедолагу, в каталажку, а то и в лагерь бы послали. Да-а-а – а ты-то как думал? Но – вступились мы за тебя, жалко стало. Как-никак, двадцать лет вместе проработали...
 
Ну да ладно, чё это я в сторону-то заехал, так и до утра не кончим.
 
Ну вот, вызывает меня, значит, Сергей Александрович и говорит: А у меня к тебе, товарищ Антонов, дело. Да ... серьёзное, значит, дело, у меня к тебе, Иван Никанорович. Партийное поручение.
 
Ну вот как он это, значит, сказал, так я сразу по фронтовой привычке вытянулся и говорю: Что мне парьтия поручит, выполню с честью.
 
Только он говорит: Погоди ты, Иван Никанорович, не суетись. Знаем мы тебя, и доверяем, не зря мы тебя в партком выбирали. Ты выслушай сперва. Да садись ты, разговор у нас не короткий будет.
 
Ну, сел я и вот, значит, сижу. А он вдруг улыбается, да не во весь рот, а так, значит, с хитрецой. И говорит: А поручение у нас к тебе вот какое будет. У нас тут вот группа собирается в Испанию. Да нет, чего там говорить: люди всё надёжные, из рабочих кто, из инженерного из персонала. Ну, у кого и жена едет. Ну вот ... Люди-то они надёжные, оно так, а всё же – глаз нужен за ними да глаз. Неровен час – и сорваться могут. Велик соблазн-то, ох велик! А потом: Сам знаешь, каково нам сейчас – жмут враги со всех сторон. И войны вроде никакой нету – а жмут. Дождались перестройки нашей, до-о-олго ждать пришлось воронам-то! А дождались, что сами руками своими отдаём, всё, за што кровь проливали, что Иосиф Виссарионович по крохам собирал. Ну, да ладно, не о том речь. Группа-то наша приглашённая – от испанских коммунистов, от рабочих Гранады – город такой есть в Испании. Слыхал, может быть?
 
– Как же, – говорю, – слышал. На седьмое ноября вечер у нас в городском театре был торжественный, Вы тогда болели ещё. Так мы с женой с моей, с Марией, значит, Николавной, на том вечере приглашённые были. И там артист, значит, один – из самой Москвы между прочим – стихи говорил – ну чьи, не буду врать, не помню, а хорошие такие стихи, душевные. Так там и сказано было: Гранадская волость, значит, в Испании есть, и та Гранада – моя. Наша то есть.
 
Ну а Сергей Александрович на меня этак вот посмотрел и говорит: Ну, та эта Гранада или не та – это для нас с тобой сейчас без разницы. Тут о другом речь. Посылаем мы к испанским товарищам группу, и решили мы, что быть тебе в этой группе руководителем! Представлять нас там будешь.
 
Сказал он это, а я вот себе сижу, значит, и соображаю. Да-а-а, вот так-то оно так, дорогой товарищ Антонов, вот и выпало тебе поручение! Хорошее, вроде, дело в Испанию съездить, кто ж говорит. Ан неровен час, чего выйдет, тогда как? Ведь отвечать-то ТЕБЕ придётся. Да, думаю я себе так и сижу, а Сергей Александрович и говорит: Ну, какое же твоё мнение будет, товарищ Антонов?
 
– Да какое моё мнение: ясное дело. Только вот…
 
– Ну, ну, – говорит, а сам опять улыбается.
 
– Да чего там, – говорю, – мне от Вас таить нечего. В Испанию, конешно, съездить бы хорошо, да где ж у меня деньги-то на это, Сергей Александрович? Сами знаете: сын мой женился, детей уж завел двоих, а заработок у него – смех один! Вот и приходится мне, значит, заботиться. А то бы – слова бы не сказал, поехал бы.
 
А он – Сергей Александрович, значит - улыбается, молчит. А потом говорит: Ну, о деньгах тебе беспокоиться не придётся. Партия своих не покидает. Дадим тебе премию в пять окладов, чего не хватит, добавим. В общем, собирайся, Иван Никанорович, в дорогу. В конце сентября. Времени у тебя достаточно: три месяца. Собирай документы, в первом отделе тебе скажут, какие. Своей Марии Николавне рассказать можешь. А другим пока никому ни слова.
 
Ну, вышел я от него и думаю: это вот, значит, да! – расскажи кому – не поверят. И тут меня как по лбу хлопнуло: Ты што, это, - думаю, - товарищ Антонов, совсем ума, значит, решился. Это ж сказали тебе: ни – ко – му!!. - Да, вот в таком вот разе.
 
Ну, первым делом пошёл я, значит, в наш первый отдел, узнал, какие там документы. А потом – домой.
 
Рассказал я своей Марии Николавне, а она вдруг заплакала – бабы они все такие, слабые они, значит, на глаза, бабы-то – и говорит: Вот всю жизнь как живу, так за тебя мечтала, что поедешь ты за границу, и вот сбылась, значит, моя мечта.
 
– Да ты чево, Мария, – говорю, – што за мечта за такая: заграница! Стыдно тебе такое говорить, небось двадцать пять лет вместе прожили.
 
И вдруг она мне и говорит: Э-э-х, Иван ты мой Антонович, и умён ты, и хорош, а не знаешь ты ещё жизни-то настоящей, это вот как пить дать – не знаешь. Это мы живём, как в ж…пе гниём, а они-то живут-у-т, ох живут же они и живут, и горя не знают!
 
Тут мне обидно так стало, и я ей и говорю – но этак спокойно: А ты-то, ты-то, Марья Николавна, ты-то откуда знаешь? Радио, может, ихнее слушала или… А она вот тоже так спокойно и отвечает: Э-э-х, Ваня, слепой ты у меня, слепой, вот те крест, слепой... А может, это и хорошо, слепым-то быть в жизни в нашей страшной... Ну, да не в том дело. Поезжай, Ваня, поезжай. Счастье тебе привалило, не пропусти его – и сама опять плачет. Ну, тут и меня проняло, обнял я свою Марью Николавну и говорю: Ты, Маш, не бойся, мне никакие заграницы не страшны. А тебя, - говорю, - ни в жисть ни на што не променяю. И как люблю, значит, так и любить буду.
 
Ну, ладно. Оформили мне документы, группе моей тоже – всё честь по чести. Инструктаж нам провели в райкоме партии, объяснили, значит, ситуацию, как на провокации не поддаваться, как на вопросы отвечать, если чево спросят. Ну, и в таком, значит, роде. Оно, конешно, к своим же, вроде, едем, но – ухо востро надо держать и глядеть, значит, в оба. Комунист комунисту розь – это все знают.
 
Ну, долго ли, коротко ли – приехали мы в эту самую Испанию. До Мадрида – это столица ихняя – самолётом летели, а оттуда прямо поездом до Гранады. Быстро! И поезда получше наших будут. Не едут – летят! А с другой стороны, как посмотреть: быстро-то быстро, а чего там ехать-то – не Россия небось! Земли-то там в этой самой Испании – смех один: в один день всё и объездишь. Да ... Россия! Ну, ладно, не в том дело.
 
Ну, встретили, значит, нас в этой самой Гранаде честь по чести, хорошо встретили товарищи испанские. И меня, значит, всё с почётом, как положено – как-никак, руководитель всё ж. Да... Все свежие, одеты культурно, в галстуках, а которые и с женой пришли. И переводчик с ними. По русски говорит – залюбуешься. Чешет без запинки, ну как из России бы был. Ну и, само собой, по ихнему, значит, по-испански. Я уж думал – из этих он, из эмигрантов новых, ну, сами знаете, которые заместо в их, значит, ИзраИль, ехать, куда в другое место отправляются. Ан нет, испанец оказался. Жил в Москве долго и учился там в институте.
...Ну, отлегло у меня – а то влипли бы в историю, как пить дать бы влипли.
 
Да... Ну, встретили, значит, нас, с программой ознакомили. Встречи там разные, музеи, и даже в собор ихний по программе полагается. Ну, по собору нам специально инструктаж давали – самим не ходить, а будет по программе – ну што ж, будет так и будет, противиться не надо. Пойти посмотреть, чево покажут, похвалить из вежливости – это што, это можно. Но штоб, значит, свечку поставить или креститься – ни-ни! Тут – политика! Креститься тебе захотелось – так дома и крестись! И то правильно.
 
Ну, про то, как нас там принимали, про то рассказывать не буду – это к делу не особо относится. Были мы, конешно, на заводе ихнем и на фабрике, да и в других городах в соседних с этой Гранадой побывали. Чего долго говорить – везде порядок. И вкалывает там наш брат – ну, вкалывает! От смены до смены! А перекуры там всякие или штоб козла забивать в рабочее время – мол, это не подвезли или деталей каких нету, или машина сломалась, а когда починят, то неизвестно – нет, тут врать не буду, этого не видел. Или штоб на работе бутылку, значит, раздавить или на троих сообразить – и думать не моги! Враз по начальству доложат – и коленом тебе под зад, на улицу. Так-то вот!
 
Ну, оно, конешно, и оплата у них другая, а штоб зарплату, значит, задержали – нет, тоже не делают. А с другой-то стороны, как посмотреть – в страхе живут, и работают в страхе. Чуть чего – вон! Там на улице эвон сколько стоят, просятся. Да-а-а. Но спецалистов – кадровых, значит, рабочих – тех уважают. И они себя держат – ого! – уважительно держат, так што к иному и на стриженой козе не подъедешь, петухом гордым ходит. Ну да меня это не касаемо было. Мне везде, куда ни придём: „Камерад Антонов" да „Камерад Антонов" – камерад это по ихнему, значит, товарищ – „а может, Вы, дорогой товарищ Антонов, того желаете или этого?" Другого обращения и не слышал. Ну и правильно. Я ведь чего? Я страну свою представляю – наш, значит, Союз Советский. Не то, что ихняя Испания – вся, небось, с наш Краснодарский край, а то и того меньше!
 
Ну, повозили нас, попринимали, а в конце – за два дня до отъезда нашего – встречу нам с журналистами устроили, на вопросы на ихние штобы отвечать.
 
Ну, я чего – инструктаж, што нам на этот счёт в райкоме давали, помню: как, мол, вести себя и штоб на провокации не поддаваться, и спокойствие как сохранять, а кулаком штоб по столу или матом крыть – ни-ни! И думать забудь! Так-то вот. Ну, оно и понятно: тут политика, дело тонкое. Да. Ну, и товарищ от органов к нашей делегации приставленный – Скворцов, значит, Евгений Павлович – не дурак был: побеседовали с ним накануне, провёл он инструктаж и сказал напоследок: Не бойтесь, мол, Иван Никанорович, если чего – поддержу, мол. А чего мне бояться? Но всё ж беспокойно мне было – а ну как случится чево?
 
Ну, чево там долго говорить – хорошо прошла встреча. И вопросы товарищи ставили дельные, и отвечать мне легко было, а когда рассказывал про жизнь про нашу – тихо сидели, слушали.
 
Но – в семье не без урода. Под самый што ни на есть конец поднимается один – худющий такой, а лицо злобное – аж зелёный весь от злобы, а сам в очках и при галстуке. Я как глянул на него – сразу понял: Вот она, провокация, тут она как тут! Всё как в райкоме говорили! Ну я себе и говорю: „Спокойно, Иван Никанорович, держись!“ А Евгений Павлович, значит, вроде как на меня и не смотрит, а чувствую – тоже напрягся весь.
 
А очкастый этот встал, гад, и, значит, спокойненько так говорит, голосом сладким, но с подковырочкой – по-русски, гад, говорит: „А вот, дорогой товарищ Антонов, у меня к Вам вопрос такой небольшой, значит, будет. Вот Вы рассказали, как у Вас там жизнь, значит, устроена – и про сады про детские, и про лечение бесплатное, и про всё такое прочее – очень даже хорошо рассказали. А вот как у вас, значит, с правами человека? Вроде, говорят, сидят у вас люди за политику – по тюрьмам сидят, по лагерям. Так может, Вы и про то нам расскажете, товарищ Антонов?“ И сладко так говорит, спокойненько.
 
Ну, я тоже не промах – так же ему спокойненько отвечаю: „Это какого же человека какие права? Ежели работящего человека – так ему все права у нас дадены, и дорога ему, и почёт. А захребетнику, хто, значит, работать не хочет, а на чужой каравай рот разевает – так тому на этот рот укорот находят, воспитывают. А которая птица в гнездо своё гадит – дак ту птицу и задавить не грех. Так-то вот, дорогой товарищ“. А переводчик, значит, и переводит. Ну, кончил он переводить, тут все в ладоши и захлопали – правильно, значит, момент поняли. Срезал я очкастого этого под самый под корень! Сел он, злобой весь пышет, аж задыхается, а ответить нечем - слабо! Так-то вот.
 
А кончилась встреча – руку мне все пожимают. А товарищ к нам от органов приставленный меня отозвал в сторону и так мне говорит: „Молодец, товарищ Антонов, не подвёл, оправдал доверие“. Ну а я што? Рад, говорю, был оправдать. А сам думаю: Ну всё, кончилось, значит, испытание моё, послезавтра уж домой. Чево теперь приключиться может? Да... Ан нет. Не кончилось!
 
Наутро и проснуться не успел – телефон звонит.
 
...– Где звонит-то? Как это где? – в номере в моём, Серёгин, звонит. ...Чево? Опять ты, Серёгин, с вопросами со своими лезешь! Говорил я ж вначале: Не перебивать! Так нет! Мало тебе, видать, тогда по шапке дали – гнать тебя надо было из партии железной метлой!
 
...Ну да ладно, о чем бишь я? Да-а – значит вот просыпаюсь я утром – звонок. Я и глаза продрать не успел! Ну, думаю, если кто из нашей делегации, из заводских то-есть – ну, устрою я вам баню! Это што ж такое – и поспать человеку не дают! Ну ладно. Беру трубку,
„Алё“, говорю, „это хто ж будет?“ А он и говорит: „Это, Иван Никанорович, Скворцов вас беспокоит. Хорошо бы нам до завтрака встретиться, кой-што обсудить. Сможете?“ Ну а я што: Отчего не смочь? – смогу, - говорю. - Через десять минут у Вас и буду. - А сам думаю – с чего бы это? Но – виду не подаю.
 
Постучался я к нему, открывает он, а сам улыбается. А у меня от сердца, значит, и отлегло. „А я ведь, Иван Никанорович,“ – это он, значит, говорит – „про Вас сегодня с посольством с нашим говорил, с консулом с нашим“. А я его и спрашиваю: „А это с чего это мне честь такая выпала, вроде не сделал я ничего такого и на провокацию какую не поддался.“ А он, значит, опять улыбается и говорит: „И решили мы Вас, товарищ Антонов, за то, что не уронили вчера чести и доверие оправдали, денежным подарком наградить“. Ну, и конверт мне даёт.
 
„Это", говорит, „товарищ Антонов, Вам от нас подарок денежный – ну, как премия за работу за хорошую, чтобы купили Вы себе чего надо, и на деньги бы не скупились“.
 
Ну я ему и говорю, спасибо, мол, Вам от меня и благодарность, значит. А он мне: „Это Вам спасибо, Иван Никанорович, как Вы есть поддержка и опора. И если б все такие были, так была бы у нас не жизнь, а малина, и никто б не вякал, а работали б не за страх а за совесть“. Ну мне, понятное дело, такое слышать приятно. Да-а.
 
А Евгений Павлович и говорит: И вот подумали мы и решили: Чтобы Вы товарищей Ваших не стеснялись, с покупками так сделаем. Завтра у нас по программе с утра до полудня свободное время – чтоб, значит, кто хочет, подарков домой купил, ну сувениров там разных. А потом повезут нас в Альхамбру – это крепость такая старинная: и сады там, и пруды, и виды разные, и всё такое прочее. Да... Так вот – Вам, Иван Никанорович, дадим переводчика, и Вы с ним отдельно по магазинам пойдёте, он знает куда, опытный уже. А с товарищами Вашими по делегации я пойду.
 
Ну, я ему и говорю: Уж и не знаю, как Вас и благодарить. И то правда – и жене нужно чего привести, и сыну, да и внучонкам моим, значит, тоже. А как же – эти ж первые и спросят: 'Ну как, дедуля, чего ты нам из этой самой Испании твоей привёз?'. А когда все глазеют, мне тогда в барахле несподручно рыться, честь свою ронять. Я ж не сам по себе, я страну нашу представляю. Партию!
 
Ну, на том и порешили.
 
Вышел я от него, конверт в руках, не шёл – летел к себе в номер. Хорошо – не видел никто из наших из заводских, а то б непременно спросили б, а што, мол, это за конверт за такой и откуда. Да-а, зависть людская – она, сколкько ты ни крути, а есть она, куда ж денешься? Она, зависть-то, и до коммунизма, видать, дотянет! А ты не завидуй, ты заработай сперва, оправдай доверие. Ну, ладно.
 
Ну, в номере у себя достал я из конверта, што там было, пересчитал - да-а! Это ж на всё хватит, да ещё и с гаком!
 
...– А ты, Серёгин, опять, значит, лыбишься! Чево лыбишься-то? Што пересчитал я? А то как же? Деньги только у дурака счёт не любят. …Чево? Ты б не считал? Ну, тебе-то и считать нечего. Всё, Серёгин, в жизни по справедливости – так вот. А што зависть тебя гложет - дак я для зависти для твоей не врач. Ну да ладно, шут с тобой!
 
Ну, вот за завтраком, когда все собрались, Евгений Павлович и объявил: так мол и так, после завтрака время у всех будет свободное, штоб значит купили чево – сувениров каких или там чево ещё, а то, мол, завтра уже в обратный, значит, путь. А времени – до двух дня. В два, мол, сбор и в эту самую Альхамбру поедем. А как мы одна, значит, делегация, то и предложение такое, мол, будет, штоб группой вместе покупать пошли – так и не пропадёт никто, да и, может, из цены чего скинут.
 
А, мол, пойду с вами я, как у Ивана Никаноровича особое поручение будет. А я сижу, слушаю. Чево там врать – приятно: уважение делают! Но виду не подаю, как бы не про меня речь.
 
Ну, отзавтракались мы, подходит ко мне этот – ну, которого ко мне переводить назначили – и говорит: Так, мол, и так, Иван Никанорович, поступаю в полное, значит, Ваше распоряжение. Поедем с Вами в торговый центр. Сбор-то в Альхамбру всё равно оттуда. Там со всеми в два часа и встретимся. А штобы по-быстрому было, на машине, мол, поедем.
Ну я чего – я человек не гордый, могу и пешком. Но как на машине сподручнее – можно и на машине. В таком, значит, разе.
 
Ну, чего там долго тянуть – приехали мы с ним в центр этот торговый. А там – магазин на магазине стоит! А народу, народу-то! – тьма тьмушая, не протолкнёшься. Ну он, попутчик мой, дело своё знает, повёл меня к главному магазину – ну, как универмаг наш, только в шесть этажей. Это ж надо, думаю: шесть этажей, и всё товаром занято. Ну, снаружи не очень-то и красиво, а внутри как вошли – да-а, обставлено будь здоров! А с этажа на этаж штоб пешком топать – нет, не делают. Эскалаторы везде, лестницы движущие. Станешь на лестницу на эту и едешь себе – хоть вверх едешь, хоть вниз. Культурно! А товару-то – ах ты господи! И люди, испанцы, значит, эти, степенно так ходят, прицениваются, а кто просто так смотрит, гуляет. Да-а. Так вот, в таком вот разе.
 
Ну, мы так с моим попутчиком потолкались немного, а потом я ему и говорю: „А Вы меня извините, не знаю, как Вас по имени по отчеству зовут“. А он и говорит: „Сергей Владимирович. Но можете меня просто по имени называть“.
 
Ну ладно, по имени так по имени. И говорю ему: А вишь, Сергей Владимирович, тебя ко мне для перевода определили, и я, конешно, за то благодарный. А всё же не обидься ты на меня, мил человек – мне при тебе для моих домашних чево выбирать, в барахлишке при тебе копаться – это мне несподручно. Потому будь другом, ты меня у выхода, значит, подожди, а как я управлюсь, так к тебе и приду. Не боись – не пропаду. Што выберу – то и выберу. А заплатить… – заплатить, оно, сам понимаешь, нетрудно. Деньги – они, брат, языка не знают и перевода не требуют!
 
Ну, он было заупрямился, мол, как это да почему, да поручили ж ему мне в помощь быть, и всё такое. Ну, да я ему тут так сказал: мол, я оно, конешно, всё понимаю, но как я делегации руководитель, то и волю мою, значит, уважить надо. Он и подчинился – а куда ж денешься? Ладно, говорит, буду Вас, значит, у входа дожидаться. Договорились, што через час встретимся, и ушёл он, остался я один.
 
Ну, да чего долго тянуть – походил я, побродил по магазину этому, с этажа, значит, на этаж по лестнице по движущей этой проехался. Товара там всякого, особо из одёжи – ну, завались, пальцем ткнуть некуда! И которые вещи чинно развешаны – к тем, вроде, мало подходят. Дорого, видать, не подберёшься. А есть и которые в куче лежат. И кому ни лень, подходит, смотрит. Посмотрел – и обратно кладёт: не нравится, мол. А товар хороший. Зажрались, видно.
 
Ну, да ладно. Выбрал я барахлишко какое – и для жены, и для сына с невесткой, и для внучонков моих. А што – и они пусть радуются. Дед, мол, их и в Испании не забыл, вспомнил, мол. Да-а. Ну, заплатил я, значит, чин по чину и думаю уже к выходу идти, а то напарник мой ждёт уж, небось, беспокоится, как бы не случилось чего со мной. А чево, думаю, мил человек, со мной случиться-то может? Всё уж – завтра домой.
 
И думаю так я себе, а сам к лестнице этой движущей иду, штоб уж к выходу добраться. И вдруг вижу – женщина, значит, стоит, а около неё столик такой высокий, а на столике на этом бутылка и стаканчики махонькие – ну, с напёрсток будут. И который народ мимо проходит, тому эта, значит, тётя и попробовать предлагает – ну, мол, чего там, может, понравится и купят. А рядом такая ж бутылка висит и стакан большой к ней привороченный, всё аккуратно в целлофан завёрнуто. И цена. Ну, мне-то оно ни к чему, да и денег не густо осталось. А на столике, кроме бутылки, ещё хлеб на кусочки нарезанный лежит, а кусочки тоже крохотные, а сверху вроде маслом намазаны. Штоб, значит, выпил человек, а потом закусил, хлебчиком-то этим. Смехота! Да, вот в таком, значит, роде.
 
Я уж мимо пройти хотел – мол, такое для нас без интересу – ан нет: тётка эта говорит мне чего-то и почитай за рукав тянет, подойдите, мол, уважаемый товарищ, поближе. Ну, подошёл я, она мне и наливает – да не в стаканчишко это крохотный, а в настоящий стакан, как вот у бутылки той висящей, да, и полный, значит, налила. Чево там такое – не разобрал, а по запаху вроде водка. И подаёт мне. "Русо", говорит, "Русо карашо". Узнала, значит, брата нашево!
 
Ну я и думаю: чево делать-то? Оно, конешно, отказаться можно – мол, не надо нам водки твоей бесплатной, обойдёмся. Но тётка эта – молодая на вид, из себя ладная – ну, в глаза прямо смотрит, мол, как же это так, дорогой товарищ, неужто ж от моего угощения откажетесь? Ну, ладно, думаю, шут с тобой.
 
Выпил я, значит – и взаправду водка была, и крепкая, чёрт, все сорок градусов, а всё ж не то, што наша. А она, тётка-то, мне хлебчик этот крохотный подаёт: Закусите, мол. Ну, я хлебчик из вежливости тоже съел и говорю: Благодарствую, мол, гражданочка, а мне домой пора. До свиданьица, мол. Ну, а она тоже говорит чево-то, ну и опять "Русо карашо". Ну хорошо, так хорошо. И пошёл я к выходу.
 
Да-а, к выходу, значит... Пошёл-то я пошёл, а куда идти – не знаю. То ли с устатку, то ли от тепла – а развезло меня, ох развезло! А может, водка та с примесью какой была – чёрт их там разберёт... К выходу-то хорошо, а к какому только? Там этих выходов – видимо-невидимо, почитай штук двадцать будет. Спустился вниз на этаж на первый – ничего не узнаю. Вроде здесь был, а вроде и не был. Вроде и мужик здесь который был, пальтишко ещё примерял – тот же самый, а вроде и другой. Мать честная – ну хоть завой! А ни у кого не спросишь – без языка я. И чёрт же меня дёрнул толмача моего отпустить – уж с ним-то не пропал бы. Но – делать нечего, выбираться-то как-то надо.
 
Ну, наконец, нашёл я всё ж тот выход, с которого мы с напарником моим, с толмачом, значит, входили – и на улицу! На улицу – да не на ту, видать! И улица вроде не та, и напарника моего нет. „Всё,“ думаю „влип ты, Иван Никанорович, как пить дать влип“. А на улице вроде – ну, ни души. Вдруг вижу – стоят вдалеке двое и балакают. Один вроде чево-то другому рассказывает, а другой слушает и руками разводит. Ну, я к ним. Подхожу – а они стоят, беседуют, меня как и не замечают. Один толстый – ну, чистый боров, брюхо толстое, аж штаны на нём лопаются, а другой – как жердь тощий – пожрать, что-ли, толком не дают? Ну, да мне без разницы.
 
Я вот к тому толстому и обращаюсь культурно: „А не подскажете ли, уважаемый товарищ, где мол эта Альхамбра ваша находится? Моя делегация, вишь, уехала вроде, так я и не знаю куда идти-ехать, в каком таком направлении. Ежели недалеко, то я, может, и пешком дойду“. Вот в таком вот разе.
 
А боров этот поглядел на меня, как вот на муху глядят, которая, значит, мешает, и говорит „Альхамбра?“ и рукой в сторону показывает – там, мол, Альхамбра твоя находится. И – снова тощему рассказывать продолжает. Поглядел я туда, куда он показал – да там и дороги никакой нет, одни дома сплошной стеной стоят. Ну, стало мне тут обидно. Я тут приглашённый от испанских товарищей, я страну свою тут представляю, значит, Союз наш Советский, не то што твоя Испания сраная, с наш Краснодарский край, а ты мне вон как, значит. Но говорю себе: „Не горячись Иван Никанорович. Как вот в райкоме тебе говорили: Если провокация или нервишки сдают – до десяти посчитай, а там, глядишь, и успокоился“.
 
Ну, я борову этому, значит, опять этак вежливо говорю: „А как ты мне туда показал, мил человек, дак ведь там и дороги-то нету. Ты надо мной не насмехайся – небось когда ты-то к нам приедешь, так тебе полное уважение сделают. А скажи толком, где же она есть, Альхамбра-то твоя“. Ну, тут этот боров от своего рассказа оторвался, посмотрел на меня искоса и говорит: „А, Русо! Альхамбра“ – и опять рукой туда же кажет и говорит чего-то.
 
А я ему тут: Ну товарищ, это как тебя звать-то, не ведаю, ну пойми ж ты: ну не знаю я языка вашего, некогда мне было учить его, вкалывал я в то самое время, когда вы тут как сыр в масле катались. Чево ж ты так-то со мной, а? А знаешь ли, друг дорогой, што твоя Гранада-то: моя! И стихи, значит, такие есть про гранадскую волость в Испании вашей – гранадская, мол, волость в Испании есть. Так-то вот! И ещё посмотрим, чья будет Гранада твоя с Альхамброй этой! Перепашем вас всех к чёртовой матери, а то на Колыму пошлём уголёк рубать. Там уж сьесты вашей вам не будет, штоб полдня дрыхать. Узнаете, почём фунт изюму, так што и небо вам с гулькин нос покажется!
 
Ничего мой испанец не отвечает. Смеётся. А вокруг уж толпа собирается. Известное дело – поглазеть-то хочется. Тут тебе и в театр ходить не надо. И которые его, борова этого то-есть, подзуживают, а которые и меня. „Русо, Русо“, орут, „атака-а-ар“ – в атаку, мол, иди, Иван Никанорович.
 
Да-а вот так вот. Чувствую: закипает во мне, так что уж еле держусь, а всё ж говорю ему спокойно: „Эх“, говорю, „камерад“ – это, значит, товарищ по ихнему – „и чего же ты как сволочь последняя надо мной изгаляешься? Мы ж детей твоих сопливых в тридцать седьмом-то году у нас приютили, в нашей стране, значит, в советской. Жизнь им, можно сказать, дали, последним поделились. А хто Гитлера для вас разбил, а хто с Франкой с вашим боролся и того Франку победил. Мы! А ты вот значит заместо благодарности.“
 
Ну, как я про Франку сказал, так мой испанец и встрепенулся. „Франко,“ говорит, „О, Франко карашо! Гут!“ И тут уж не выдержал я, прорвало меня как плотину. „Ах,“ говорю, „вот ты как, значит. Не товарищ ты, не камерад нам, а сука ты фашистская, Франка, значит, тебе ,гут“. Ах ты, так твою, мол, и разтак. И пустил его по Волге-матушке на лёгком катере, всех его родственников помянул.
 
Нда-а. Сказать-то я, конешно, сказал, а чувствую – не то сказал. Побагровел испанец мой, весь кровью налился – и прёт на меня, за грудки меня, значит, брать собирается. Ну я ему и говорю: „Ты гляди, браток, на кого идёшь, на кого руку свою подымаешь. Я ж ведь не то што инженеришка сраный, у меня, брат, молотобойца удар, так што кому и с первого, значит, разу башку проломить могу“. А он прёт – не понял, видно. Ну я уж его собрался по-нашему, по-рабочему уму-разуму поучить в зубы, как в это время кто-то из толпы орёт: „Полисия! Полисия“ – это, значит, полицию зовёт, штоб приехали.
 
„Ну,“ думаю, „всё. Пропал ты, Иван Никанорович, дурья твоя башка. Как был ты дураком, так дураком и остался. Говорили ж тебе – в провокации не ввязываться. А штоб до мордобоя дело доводить – боже упаси! Скандал! Государственное дело! Да-а. А боле всего обидно мне, што жена моя Мария Николавна скажет: "Эх", мол, "дуболом ты, Ваня! Молотом махать – это ты можешь. И што на доске почёта висишь – это кто ж тут чего скажет. А вот до политики – не, до политики расти тебе ещё и расти." А мне и крыть нечем будет.
 
Ну, там видно будет, а пока чего делать-то – не пойму, хоть плачь. И вдруг чувствую, значит: кто-то за рукав меня берёт и говорит – да не на ихнем, на испанском, значит, языке, а на нашем, на русском: Иван, мол, Никанорович, успокойтесь сей же час, а то как пить дать в историю влипнете, и тогда уж Вам, мол, сам чёрт не поможет. А сам – мозгляк, с полменя ростом. В таком вот разе. Я уж было собрался его проучить – мол, молод ты ещё, нос не дорос советы мне давать да приказывать, откуда ты такой взялся из молодых да ранний. Да чувствую: прав мой советчик. Ну, а он тем временем к борову тому толстому подошёл – и ну по-испански чесать, как из пулемёта, чешет себе и чешет, и сплюнуть не даст. Ну, боров тот сперва и слушать не хотел, а потом махнул рукой и отошёл – проваливай, мол, с товарищем со своим. Да-а, такие вот дела.
 
А этот-то, значит, спаситель мой, меня за рукав тянет и говорит: „Тут, Иван Никанорович, у меня невдалеке машина, пойдёмте побыстрее, а то ведь, неровен час, и полиция может приехать. Здесь это быстро делается“. Ну, я за ним и пошёл.
 
Сели мы в машину его, и уж он заводит, штоб, значит, ехать. И тут меня осенило: А откуда ж он имя моё знает и отчество? Мать честная – а ну как и это провокация? И повезёт он меня сейчас в ихнюю полицию, а то и в госпезопасность. А он как будто мысли мои угадал, и говорит так спокойно, а сам улыбается: „Да не волнуйтесь Вы, Иван Никанорович, я ведь на том заводе, на котором Вы вчера выступали, инженером работаю. И поедем мы с Вами сперва ко мне домой, пообедаем, чем бог послал, а я тем временем позвоню в Альхамбру, и мы всё уладим. А понадобится – и отвезти Вас туда отвезу.“ В таком вот разе.
 
Ну, отлегло у меня от сердца, и поехали мы. Отлегло-то отлегло, а всё ж мыслишка одна осталась, и спросить его хочу: „А кто ж ты такой, мил человек, и чево в этой самой Гранаде делаешь?“. Да спросить-то оно, конешно, можно, а совестно сразу допрос ему устроить: как-никак вызволил меня человек, да и сейчас старается.
 
Ну, подъехали мы к дому его, заходим в подъезд, и тут уж я не выдержал, и его так вот спрашиваю, но без подковырочки: „А Вы извините, и не спросил, как зовут Вас и какая будет Ваша фамилия.“ А он и говорит: „А зовут меня Марк Александрович, и фамилия моя будет Коган.“
 
Да, сказал он так, а меня как кипятком ошпарило. Это, значит, из тех, которые в их ИзраИль собирались и куда в другое место поехали, где потеплей, значит! Да-а-а, Иван Никанорович, вот и добрался ты до точки: врагу доверился, в машину с ним сел и домой к нему поехал. Во, значит, какие дела. Но – виду не подаю. Поднялись мы с ним чин чинарём к этой квартире его, и тут я, вроде, замешкался. Неудобно, говорю, я ж Вас, товарищ, не знаю и в первый раз, значит, вижу. А он опять улыбается и говорит: „Да не волнуйтесь Вы, Иван Никанорович, здесь Вас никто не съест. Всё будет как я сказал, так что и довольны останетесь.“
 
Ну, чего там долго говорить: зашли мы. А жена у него – испанка. Ничего, приветливая. И дети двое малые – одному, видать, лет шесть, а другой постарше будет. Ну, хозяин, Марк Александрович, значит, шкапчик открывает и оттуда два бокала и бутылку достаёт. А в бутылке вино. Наливает он, значит, мне и себе по полбокала и говорит: „Ну, Иван Никанорович, за наше знакомство. Мне“, говорит, „Ваше выступление очень понравилось, как Вы про ту птицу сказали, которая в своё гнездо гадит, и что ту птицу и задавить не грех“. Вот оно как – помнит, значит!
 
А он и продолжает: „А только не жалко ли ту птицу – может она и правду сказала?“
 
„Нет“, говорю, „чего её жалеть? Оно конешно: мы нашу жисть не устроили ещё, как хотим. А – устроим, как пить дать устроим! Ещё и к нам будут ездить, в ножки кланяться. Как вот Ёсь Сарионычу полмира кланялись, так и нам будут. Ещё посмотрим, кто кого осилит, увидим ещё, чья возьмёт. Кто нас без хрена жрать собирается, тот, неровен час, и подавиться может“.
 
Ну сидим мы в таком вот роде, беседуем, а в это время жена его заходит и говорит ему чего-то, а чего – то я, конешно, не разобрал. Ну он мне и говорит: што ж, мол, пообедаем, а потом я, мол, Вас в Альхамбру в эту отвезу, там Ваши товарищи дожидаются. Моя супруга, говорит, как раз туда и звонила. – Вот оно што, думаю, и позвонить уже успели. Шустрые! А чего им там сказали – про то не спрашиваю.
 
Ну, чего тянуть – посидели мы пообедали, поговорили. А за обедом я его и спрашиваю: „Вы, извините, в каком городе раньше жили?“ А он и говорит: „В Ленинграде“. А я ему: „И здесь как оказались?“ А он на меня так спокойно посмотрел и говорит: „Да Вы не волнуйтесь, Иван Никанорович, Вас за то, что у меня были – Вас за это не накажут. А оказался я здесь просто – женился в Ленинграде на испанке и сюда переехал.“
 
Да, думаю, сколько волка ни корми, а он всё в лес смотрит. И так меня и тянет у него спросить, а чего он в свой ИзраИль не подался, да неловко как-то: всё ж спас он меня, как там ни крути.
 
А всё ж спросил я его – это когда мороженое ели: „А по Родине не скучаете? Всё ж много лет там прожили“. А он мне и говорит, конешно, мол, скучаю и уж раз в год туда езжу. В таком вот роде.
 
Ну, отобедались мы, я и говорю хозяйке: Благодарствую, мол, за приём, за ласку, за угощение Ваше. А будете у нас – милости просим в гости. На том и распрощались.
 
Ну, как мы в Альхамбру в эту добрались, чево я там видел – про то не буду. Да и смотреть-то там не особо чево было – сады да пруды. Знал бы, так, может, и вовсе бы туда не поехал. Да-а, так вот. А от Евгения Павловича, который от органов к нам, значит, приставленный был, мне выговор был за самовольство – это когда я толмача моего от себя отослал. Ну, это так. А вот толмачу тому по шапке как следует дали, как он меня, значит, в беде покинул и не искал как должно.
 
Ну, а как приехали мы, значит, так отчитался я на партбюро на нашем заводском как полагается: всё рассказал по совести. Ну, Сергей Александрович покойный так сказал, что, мол, как я в целом доверие оправдал, то и выговора мне не будет, а за то, как я гада того журналиста срезал – за то даже поощрение.
 
Так вот я в Испанию эту, в Гранаду то есть, и съездил. И людей повидал, и себя показал, и даже в историю чуть не попал, в провокацию то есть. Так вот, в таком-то вот разе.
 
...Чево вам напоследок скажу? А што тут сказать: Может, была когда эта Гранада наша, может не была – хто его там знает? Да только это без разницы: была или не была, а всё равно нашей будет! Нашей!
Copyright: Mosche_ben_zvi, 2008
Свидетельство о публикации №171351
ДАТА ПУБЛИКАЦИИ: 23.06.2008 19:58

Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.
Устав, Положения, документы для приема
Билеты МСП
Форум для членов МСП
Состав МСП
"Новый Современник"
Планета Рать
Региональные отделения МСП
"Новый Современник"
Литературные объединения МСП
"Новый Современник"
Льготы для членов МСП
"Новый Современник"
Реквизиты и способы оплаты по МСП, издательству и порталу
Организация конкурсов и рейтинги
Литературные объединения
Литературные организации и проекты по регионам России

Как стать автором книги всего за 100 слов
Положение о проекте
Общий форум проекта