Глазами ребенка.

 

Я – маленькая. Мне шесть лет. Зовут Маруся. Живу с родителями в Саратове. Домашний ребенок, в детский сад не хожу. Когда мама на работе, сижу с няней, соседской бабушкой Архиповной, доброй, толстой. Внутри старушки живет «грыжа». Что за грыжа - не знаю, но из-за нее живот Архиповны похож на большой арбуз.

В моей детской жизни все дни - долгие, как целый год - почему-то летние, яркие, с высоким, необъятным голубым небом и жарким солнцем, похожим на спелый апельсин. Вечером не помнишь, что было утром¸ вернее, удивляешься: «Неужели это было сегодня?». И, кажется, что солнце никогда не доберется до своего закатного дома, чтобы передохнуть. Так и будет светить, оставляя на пыльном асфальте четкие, длинные полуденные тени...

Зимние дни тоже живут в памяти, но их почему-то мало, и думать о них не хочется.

Родители уверены, что умнее нас, детей, потому что большие, то есть «взрослые». Но я-то знаю, что они ошибаются. Мы видим и прекрасно понимаем все, что происходит вокруг. Потому что есть время спокойно понаблюдать и подумать. Пока не научились постоянно спешить, не замечая ничего вокруг. Рядом существует огромный неизведанный мир, который можно осваивать, не торопясь, наслаждаясь каждым мгновеньем. Вокруг родные люди, дарящие любовь и тепло, и маленькие открыты для общения с ними!

 

Вадик.

 

Мы с Вадиком ровесники. Он мальчик серьезный, не то, что Аркашка. И кажется, я его люблю…. Это значит, что хочется постоянно быть рядом и заботиться, например, стирать носки. Правда, как именно буду это делать - не представляю, но мысль посещает, и некуда от нее не денешься. Вадик чист, аккуратно одет и причесан (не в пример некоторым). В свои шесть лет уже читает.

С чтением у меня пока туго. Вернее, вообще никак. Буквы-то знаю, но вот все остальное… Люблю слушать, когда мне читают. Правда, Архиповну не допросишься («Глаза плохие стали!»), а родители всегда заняты. Иногда я сажусь с умным видом с книжкой и усердно делаю вид, что читаю, старательно шевеля губами. При этом главное следить, чтобы книга была не вверх тормашками, а то засмеют. Архиповна проникается уважением, гремя кастрюлями на кухне («Тихо! Маруся читает!»). Зато я сочинила стихи, замечательные на мой взгляд:

Грибы веселятся,

Смеются и пляшут

И алыми шляпками

Все они машут…

Здорово. Я даже попросила папу их записать. Только вот где я могла видеть эти алые шляпки – понять не могу. Еще люблю рисовать и раскрашивать картинки. Один раз я так увлеклась, что изрисовала весь Иркин синий карандаш, нужный ей зачем-то в школе. Крику было! Ирка – это внучка Архиповны, ужасная зануда и серая мышь. Она учится в седьмом классе и еще занимается музыкой, играет на черном пианино, стоящем в зале. Ирка играет, а я вытираю пыль. «Пианино на тебе, как и «скрытая» пыль под столом и стульями» - говорит Архиповна. Я задыхаюсь от обиды: тогда тоже хочу играть! Я умею, собачий вальс и цыганочку (Ирка научила). Но про Ирку потом. С начала про Вадика.

На чем я остановилась? Да, на носках. По-моему, это высшее проявление любви. А пока Вадик катается на новеньком четырехколесном велосипеде, а я бегаю рядом и «забочусь». Тут же носится весь чумазый, пыльный и потный Аркашка. У него пока самокат. А мне Вадик обещал дать покататься на своем сверкающем на солнце чуде.

Вадик тоже живет в нашем подъезде. Только на самом верхнем, пятом этаже. И тоже не ходит в садик. С ним сидит его бабушка. Зимой я каждый день отправлялась к нему играть. «Как на работу» - комментировала Архиповна. Утром после «скрытой пыли» и чая, мне наказывали вернуться ровно в двенадцать («Придет Ирина, и будем обедать!»). Я через две ступеньки летела наверх. Мы играли, рисовали, болтали. Время летело.

Мое счастье длилось недолго. Однажды нам объявили, что родителей Вадика посылают в длительную командировку. Моему горю не было предела. Вадик уехал. И каждый день во время долгого отсутствия друга, я по утрам поднималась в его квартиру. Открывала бабушка, разрешала играть в пустой комнате (она тоже скучала!), угощала конфетами и показывала письма и рисунки своего внука.

Но это было зимой. А сейчас за окном мой любимый долгий летний день. Выхожу на улицу. Никого. Ковыряюсь в пыли, в ней «купаются» воробьи. А я рисую палочкой крестики и нолики. А еще аквариум и розу. Скучно. Из подъезда появляется Вадик. Идем в песок. Жарко. Прячемся в тени подъезда.

Я не замечаю, как они появляются, эти двое. Просто возникают рядом две тени, нависают над нами, зловеще улыбаясь. Им тоже скучно. они ищут развлечений. И находят испуганных дошколят. Два здоровенных недоросля (или это только кажется, что здоровенных?). В руках железные прутья.

- Здорово, мелюзга! Чем занимается?

- …

- Ах, ничем? Вижу. А прутьями по спинам пробовали? Хотите попробовать? Хотите! Вот умора! И девчонка здесь. Как Зою Космодемьянскую пытали, знаешь? Или еще нет?

- Подожди, не тронь соплячку, тут ее кавалер.

- А давай ее спросим, может, лучше, с ухажера начнем?

- Классно! А давай так: отметелим кого-то одного, на выбор.

- А кто выбирать будет?

- Вот она и будет! Девочка, девочка, я тебя съем! Ха-ха! Испробуем прутья на чьей-то одной спине, тебе выбирать, как скажешь, так и будет.

- Ну что, долго ждать? Бить его? Бить?

Я молчу. Страх сковал язык, ползет противными мурашками от макушки до пяток, ноги ватные, в ушах шумит.

- Последний раз спрашиваю, бить его, или, может, тебя?

Я молчу. Глотаю слезы.

С противным свистом взмывает в воздухе железный прут. Он не успевает обрушиться ни на чью спину. Скрипит подъездная дверь. Чья-то рука медленно, как в замедленной съемке, перехватывает в воздухе орудие пытки. В моих глазах темнеет. Обидчики вырываются из рук подоспевшего соседа, скрываются на улице.

Вадик взмывает по лестнице на пятый этаж. Он барабанит в дверь, и захлебываясь от слез, кричит: «Бабушка, бабушка!!! Она меня предала!».

Я стою и молчу…

 

Ирка

 

На первом этаже нашего дома расположен овощной магазин. Мы (Вадик, Аркашка, я и еще две девочки), играем на брошенных тут же деревянных ящиках. С из помощью выстроен шалаш. Из дома вынесены куклы со всей игрушечной утварью, устроен дом и мы изображаем семью. Почему-то нравятся не большие моргучие куклы с длинными волосами, а пластмассовые маленькие пупсики и опять же маленькие резиновые негритята. Негритят мы одеваем в пышные белые пачки, как у балерин (шьем сами).

Сначала пупсиком, как не странно, обзавелась Ирка, несмотря на то, что она взрослая. Я молча завидовала и мечтала о своем. Наконец, куколку купили и мне. Новенькую, блестящую, не то что у Ирки со стершимися от времени глазами. Радости не было конца! И вот тут Ирка говорит: «Дай твоего пупсика, я поиграю, они будут близнецы!». «Бери» – разрешаю я. Вечером Ирка возвращает моего пупсенка. Я хлопаю ресницами и никак не могу понять, что произошло: у моего новенького блестящего кукленка погнута голова! «Что это?» – кричу я, -это не мой пупсик!», «Твой !Что тебя не устраивает?» «Но мой был с целой головой!». «Хочешь с целой? На!» – дает мне пупсика с целой головой, но старого. Я задыхаюсь от возмущения: «Мой был новый!!!». «Пожалуйста!» – спокойно говорит Ирка и протягивает мне нового, но с погнутой головой. Я в шоке. Я в трансе. Я ору так, что сбегаются взрослые. Они никак не могут понять, что я хочу получить обратно своего нового пупсика с целой головой! «Бери любого на выбор,» – щедро предлагает Ирка: «Старого с целой головой, либо нового с погнутой». Мы никогда не поймем друг друга. Я не смирюсь с тем, что моему драгоценному новому пупсику наглым образом погнули голову. «Нечаянно», - признается хитрющая Ирка. Примиряет нас Иркина мама, тетя Тамара, она дает слово, что завтра будет куплен новый пупсик (глядит на Ирку), два новых пупсика! «А сейчас марш по своим комнатам!».

Но я не закончила про магазин, который в нашем доме. Мальчишкам наскучило играть с нами в куклы, они предлагают более рискованное занятие. «Сейчас мы будем тренировать в себе силу воли и смелость» – говорит Аркашка. «Как в тылу врага в фильме про шпионов. Ставка дала нам задание: проникнуть в овощной магазин под видом простого покупателя (четырехлетнего!), смешаться с очередью и незаметно стащить что-либо из овощей, лежащих на прилавке. Задача ясна? Сверим часы! (Которых нет!)».

Естественно, первым на дело отправляется Аркашка. Его нет очень долго. Мы заглядываем в большие, на всю стену, окна и думаем, как будем выручать попавшегося друга. Но опасения напрасны. Из двери выныривает Аркашка. Карманы его оттопырены от добычи. Из них появляются по очереди: лист гнилой капусты, картофелина с глазками, головка лука и несколько смятых виноградин. Аркашка торжествует, снисходительно оглядывая нас. Мы проникается восхищением.

Вадик быстро скрывается за дверью и возвращается. Его добыча скромнее: мятая слива и зонтик укропа. Настает моя очередь. Я боюсь. Вся моя душа противится таким действием. Я не хочу в тыл врага и на задание. Мне бы в куклы…. Но труба зовет. Враги не дремлют. Деваться некуда. С тоской и страданием вхожу в магазин. У прилавка очередь. Бойко идет торговля. Пристраиваюсь в конце. Маюсь, каюсь, топчусь. Вздыхаю. Очередь движется медленно, вот уже надоело, я успокаиваюсь, и почти забываю, зачем пришла. Оглядываюсь. На прилавке выставлены овощи. Я, будто машинально, отрываю прозрачную зеленую виноградину, прячу ее в ладони и кидаюсь вон, на улицу…. «Служу Советскому Союзу!» – звучит в ушах.

Архиповна зовет обедать. Пришла Ирка. Я все еще дуюсь за пупсика. Вспоминаю, как на летнем отдыхе на море нам купили надувные мячи: Ирке большой и красный, а мне маленький и синий. Обида вновь захлестывает меня: я тоже хочу большой, и тоже красный, все лучшее – детям! А Ирка – лошадь здоровая! «Мымра!» – кричу я Ирке. «Ах, мымра?!» – хватается она за веник и гонит меня вокруг стола, стоящего посередине большой комнаты. Я визжу, увертываясь. Разнимает нас Архиповна.

После обеда Ирка идет к своей подружке Таньке. Она тоже живет в нашем подъезде, на одном этаже с Вадиком. Ирка с Танькой могут часами шушукаться про женихов (Я подслушивала). Архиповна велит Ирке взять ребенка (меня, то есть) с собой. Ирка отнекивается: «Нам уроки делать надо!» (Знаем мы их уроки!). Архиповна, как всегда, непреклонна, и я отправляюсь в гости. Мне никто не рад. Танька с Иркой плетут паутину интриг. «Марусенька, выйди на минутку в спальню» – ласковым голоском просит Танька. Слушаюсь (Я вообще девочка послушная). Время идет. В большой комнате, где остались взрослые девчонки, тишина. Я волнуюсь, минуты летят, ни звука…. Заглядываю в зал. На диване, вповалку, без движения лежат Ирка с Танькой. Глаза их закрыты, ресницы неподвижны. Мне кажется, они не дышат… Я дико ору, долго вожусь с замком входной двери, пугаюсь, что она захлопнулась навсегда, все-таки умудряюсь выскочить на площадку. От моего дикого вопля открываются одна за одной двери, появляется бабушка Вадика. «Там! Там!!!...» – кричу я, показывая на Танькину квартиру. В нее вламываются соседи…..

…На диване мирно сидят Ирка с Танькой и смотрят журнал «Огонек». Они удивленно смотрят на остолбеневших людей, орущих и перепуганных. Немая сцена. Занавес.

Ирке здорово попадает. Она под домашним арестом, изнывает от скуки. И просит прощенья у травмированного морально ребенка (у меня), и обещает устроить кукольный театр, если ребенок замолвит за нее словечко. Ребенок согласен.

И вот мы опять у Таньки. На один деревянный стул поставлен другой. С трех сторон домик, который получился из ножек верхнего, занавешен чем-то темным, а внутри горит настольная лампа. На этой маленькой чудесной сцене движутся куклы и разговаривают измененными голосами Ирки с Танькой. Да, в них пропадают великие актрисы! Мир восстановлен. Я даю слово больше никогда не называть Ирку мымрой.

 

Эпилог. (Как я пишу)

 

Детство живет в моей памяти. То, что происходило много лет назад, помнится так отчетливо, будто было вчера. Картина прошлого реальны, как кадры фильма, с красками, звуками, событиями. Живы мысли, чувства, переживания. И ясно, что, там, в далеком детстве это я, и себя ту, помню и понимаю. По большому счету, не так уж и изменилась, в душе я все та же маленькая девочка в ситцевом платье с белыми ромашками. Разве только чуть постарела.

В нашем детстве долгие дни, яркое солнце, синее небо, молодые родители. Это должно быть у каждого человека. И это – наше богатство.

В моей голове десятки историй, нужно просто сесть и записать их. Перед глазами крутится кино, и наступает момент, когда это кино материализуется в определенную форму, тон и стиль и нужно бросить все и записать свои мысли, которые просятся наружу и невозможно их сдержать. Ведь это так просто!