XXIV

 

До торжественного принятия в пионеры оставалось чуть больше месяца, и мать решила по такому случаю сшить мне новую юбку. Белую рубашку с длинным рукавом я должна была унаследовать от Эдика, а с коротким – она перешила из своей блузки, которая уже плохо на ней застёгивалась. Ткань на юбку она покупала без меня, и хотя цвет с моей точки зрения был не совсем удачным, обновке я радовалась. А главное, мать, не имеющая обычно привычки, покупать мне что-нибудь заранее, однажды вернулась из магазина с новеньким пионерским галстуком.

Такими новостями необходимо было с кем-то поделиться, но ни Гали, ни Люськи дома не оказалось. На брёвнах аккуратно сложенных у Люськиного забора сидел Алька со своим соседом Сашкой. С тех пор, как мы пошли в школу и попали в параллельные классы, Алька немного стеснялся нашей дружбы. На разговоры он шёл, только тогда, когда мы были с ним вдвоём. Но Сашка тоже не являлся его лучшим другом, как правило, их кратковременное общение заканчивалось дракой или ссорой. Я, став поодаль от мальчишек, изучающе за ними наблюдала, пытаясь по выражению лиц понять, долго ли уже они вместе. Мне хотелось, чтобы Сашка побыстрее убежал, тогда можно поинтересоваться у старого друга, как идёт подготовка к вступлению в пионеры. Заметив меня, Алька недовольно скривился:

- Не подходи к нам, у нас здесь мужской разговор.

- Очень нужно! Мне до ваших мужских разговоров никакого дела нет.

- А я знаю, что сделать, чтобы она отсюда исчезла, - вскочил с места Сашка.

Я увидела в его руках какую-то проволоку, и не успела опомниться, как она со свистом коснулась моей руки. На месте удара тут же образовалась ярко-красная полоса. От обиды и боли я со слезами ушла домой.

Узнав, что произошло, мать выскочила на улицу, где долго кричала на хулиганистого мальчишку, угрожая ему и милицией, и тюрьмой. Он же, глядя на неё, смеялся, утверждая, что детей в тюрьму не сажают.

- Я сейчас пойду твоим родителям всё расскажу, - продолжала запугивать мать.

- Иди, говори. Только папашка мой в другом городе, долго его искать придётся, а мать на работе. Пока вернётся, так, ты сама на работу уйдёшь, - Сашка снова засмеялся, вызывающе глядя ей в глаза.

 

Ужинали мы все вместе, даже брат ещё не успел смыться. Мать очень эмоционально рассказывала про Сашку, причём не столько её возмутило, что тот меня ударил, сколько то, что обращался к ней на «ты» и по-хамски разговаривал.

- Ну, ничего, - сказала в заключение она, - в субботу я всё равно его мать поймаю. Светочка, ты не знаешь, его мама по субботам работает?

- По-моему, нет. Но с ней так же трудно разговаривать, как и с ним. Он однажды Альку побил, а его мама на Алькину маму потом полчаса кричала и повторяла: «За своими выродками смотри, а на моих детей не смей жаловаться!»

- Ах, во-о-от оно что, - пропела мать, - какова мамаша, таков и сыночек. А чего ж тот Алька опять с ним водится?

- Ну, так, Алькины братья, Колька и Толька, его однажды выловили. Теперь, если Алька с Сашкой и дерутся, то Сашка первый убегает.

- Ну, что ж, - мать глубоко вздохнула, - если этот ребёнок, только такой язык понимает, то у тебя тоже есть старший брат. Сынок, - обратилась она к Эдьке, - ты же не позволишь, чтобы твою сестренку всякие там мальчишки обижали?

Через пару дней, я видела, как Эдик, подойдя к компании мелких пацанов, отозвал Сашку. В сумерках невозможно было рассмотреть, что произошло между ними, но Сашка разревелся и ушёл. А спустя некоторое время, Жорка, старший брат Сашки, выловил моего брата и залепил ему пощёчину, предупредив, что в следующий раз треснет «мордой об дорогу». Кто знает, чем бы закончилась эта Вендетта, если бы мальчишки вместе со своей матерью не переехали куда-то в другое место.

 

В маленький домик теперь вселилась большая, с четырьмя детьми, татарская семья. По возрасту мне больше подходила Айша, но она была плаксива, скучна и почему-то вечно грязная. Её старшая сестра Гюляра, или просто Гуля, как мы все звали нашу новую подругу, своей аккуратностью и подтянутостью, являлась контрастом не только Айше. В руках девчонки почти всегда была какая-нибудь книжка, с которой она расставалась, только после наступления темноты, а также при появлении на улице мяча. Гуля умудрялась читать, даже если вокруг шло бурное обсуждение фильма или другая болтовня. Иногда она захлопывала книжку и принимала участие в разговоре, смеялась вместе со всеми, а потом каким-то образом очень быстро находила место, на котором остановилась, и погружалась в чтение дальше. Мне нравилось, когда Гуля сидела на улице одна. Я подсаживалась к ней, и девочка, коротко рассказав, о чём книга, начинала читать вслух. Так я впервые познакомилась с графом Монте Кристо.

 

Поначалу мы сидели с Гулей вдвоём, потом появилась Олька, за ней Люська с Нинкой, и вскоре на лавочке не осталось свободного места.

- Больше не могу, - улыбнувшись, сказала Гуля, закрыв книгу, - язык уже заплетается.

- Давайте в «Садовника» играть, - предложила Нинка.

- «Садовник» будет потом, - возразила Катя, - а сейчас, признавайтесь, у кого есть красный карандаш, мне надо ко дню рождения Ленина рапорт нашего класса оформить. А у меня из цветных карандашей только желтый и синий остались.

- Попробуй смешать, может красный в результате и получится, - съехидничала Нюрка, и мы засмеялись

- Да, ладно вам, - смеясь вместе со всеми, махнула рукой Катя. – Ну, правда, может, у кого завалялся?

Я тихонько сползла со скамейки с целью сбегать домой за красным карандашом. Я решила сделать это не громогласно, без предварительных обещаний, потому что не знала, что там дома творится, и как родители отнесутся к моему желанию выручить подругу. Лучше всего, если они и знать ничего не будут, решила я. Но Катя вдруг меня остановила:

- А ты куда разогналась? У тебя же есть цветные карандаши. А ну-ка, тащи сюда коробку.

- Зачем тебе целая коробка? Ты же только красный хотела.

- Ну, так красный – это обязательно. А может мне ещё и розовый или фиолетовый понадобится. Чем больше цветов, тем лучше.

- Да, ей папа с мамой не разрешат карандаши выносить. Ей вообще ничего выносить не разрешают, - насмешливо прокомментировала Люська, а Нинка тихо хи-хикнула.

Глянув на девчонок, я вспомнила давнейшую историю с куклой Олей, которую подруги оставили без одежды, а мать меня за это побила. Конечно, телесные наказания в нашей семье уже ушли в прошлое, даже Эдька перестал демонстрировать мне своё физическое превосходство, но традиция, во всём обвинять меня, осталась. И, если Катя карандаши поломает, потеряет или просто не захочет мне вернуть, то я не только не смогу на уроках рисования работать, но и до конца дней своих, в глазах родителей буду чуть ли ни преступницей. Это было ясно, как то, что зимой холодно, а летом жарко.

- У меня есть только красный, - соврала я, - прикидывая, что, в крайнем случае, без одного карандаша из двенадцати как-то обойтись можно.

- Что ты брешешь? – скривилась Катя, - Эдька же хвастался. Говорил, папшка ваш из Краснодара большую коробку привёз.

- Эдька хвастался, пусть Эдька тебе и выносит, - ответила я, внутренне злясь на брата.

- Кого ты просишь? – снова в наш разговор вмешалась Люська, - Она же еврейка, а евреи, знаешь, какие жадные.

- Их даже жидами зовут, - добавила Нинка.

- Так ты еврежи-ид, - пропела Катя.

Все засмеялись и стали на разные лады повторять это слово. Очень хотелось убежать, но я знала, какие насмешки посыпятся, когда меня здесь не будет. Ведь когда-то мне приходилось быть свидетелем бегства Эдьки в подобной ситуации. И я решила остаться на месте, чего бы это ни стоило.

Вдруг Гуля, единственная молчавшая, потому что читала, резко поднялась и, став так, чтобы её могли видеть все, тихо сказала:

- Эх, вы! А я-то думала, что мне с друзьями повезло. Вы мне казались самыми лучшими мальчишками и девчонками, из всех, кого я в своей жизни встречала. А вы... Вы оказались хуже... Хуже самых плохих.

- Но, Гуль, ты же видела, ей жалко дать мне на один вечер карандаши, - оправдываясь, и всё-таки немного насмешливо, произнесла Катя.

- Это её вещь, - ответила Гуля, - и ей решать, как с той вещью поступать. А за те слова, которые вы сейчас говорили, я бы вам даже кружку воды не вынесла.

Она ушла домой. Вокруг наступила давящая тишина. Олька не выдержала первая и, вспомнив, что ей надо покормить утят, скрылась за невысоким забором. Потом один за другим разошлись и остальные. Посидев некоторое время одна, я тоже двинулась по направлению к дому, размышляя о случившемся. Катя до этого дня была мне очень симпатична, и не только потому, что всегда давала свой велосипед. Однако даже ради неё, рискнуть заполучить очередной скандал от родителей, не очень-то хотелось. Для Гули я была не более чем соседская девчонка, особо-то не выделяющаяся среди других детей. Почему же она за меня заступилась? Почему никто кроме неё этого не сделал? Никакое чёткое объяснение мне на ум не приходило, и только чувство благодарности девочке, с которой мы ещё толком не успели подружиться, учащало сердцебиение в моей груди. А ещё я мысленно похвалила себя за то, что не убежала при первых оскорбительных словах. Если бы я не осталась сидеть, то не услышала бы всего, что сказала Гуля. А ведь она, как будто мысли мои озвучила.

 

Когда на улице уже совсем стемнело, в дом забежал Эдька. Схватив коробку с карандашами, он снова исчез. Я, сделав вид, что ничего не заметила, с облегчением вздохнула. Если у Кати благие намерения, и ей карандаши, действительно нужны только на один вечер, то она сейчас их получит. Ну, а вдруг захочет поступить с ними, как Люська и Нинка с моей куклой, то я здесь ни при чём. Пусть тогда родители с Эдьки спрашивают.

Карандаши через день в целости и сохранности вернулись на своё прежнее место. Гуля какое-то время на улице не показывалась, но потом снова, в окружении любопытных, читала вслух о приключениях на планете Марс. Жизнь продолжалась, как будто ничего не произошло, вот только я и Катя почему-то стеснялись смотреть друг другу в глаза.