IX

 

Мать целыми днями ходила грустная, много плакала и часто жаловалась тёте Соне на плохое самочувствие.

- Тебе бы сейчас куда-нибудь в санаторий, - понимающе вздыхала та.

- Ты права. Мне бы сейчас сменить обстановку, да хоть немножко забыться... Но где я возьму тот санаторий среди лета? – грустно улыбалась Маня.

Борис частично проблему решил, достав «горящую» путёвку в дом отдыха в Крым. Правда только на «лицо мужского пола», то есть на себя, но можно было ещё прихватить несовершеннолетнего ребёнка. Им оказался Эдик. Мы же с Маней пристроились на квартире, в которой только ночевали. Всё остальное время вся наша семья проводила на море или в тени роскошного парка. Маня действительно перестала плакать, охотно ходила по магазинам, а перед возвращением домой даже шутить стала.

 

Сонечка, которая всё это время оставалась в нашем доме на хозяйстве, отметила, что десятидневный отдых пошёл Маничке на пользу. Когда, спустя несколько дней, сёстры остались наедине, а я, устав от Светы-маленькой, притаилась в детской, тётя Соня осмелилась на откровение:

- Коля тут во время вашего отсутствия объявлялся. Но я уже знала, с кем имею дело, сразу же схватилась за нож, и сказала, что если он хоть на шаг приблизится, пущу его кишки наружу.

Маня засмеялась, но смех был хоть и громкий, но какой-то не настоящий. Я подумала, что ей по-прежнему грустно из-за умершего мальчика, а смеётся она, чтобы не обидеть сестру.

- Ну и что, он ушёл? – несмотря на грусть, Маня всё-таки проявила интерес к рассказу.

- Ушёл, а поздно вечером, когда стемнело, снова появился. Но я тогда уже дверь на ключ закрыла и его не пустила. Так он тут по двору ходить стал...

Что ещё делал Коля у нас во дворе, я не услышала, потому что Света, обнаружив меня спрятавшуюся, вытянула из укрытия и, схватив за руку, потащила на улицу.

 

- Ну и зачем ты меня сюда привела? – моему взору предстали пустые скамейки у дворов, - Видишь, кроме Эдика и Митьки здесь никого нет. Идём, я, лучше, тебя на качелях покатаю или куклу большую дам...

- Не хочу на качелях, не хочу куклу, - противилась сестрёнка, - Пойдём к Эдику, он наш брат, он должен с нами играть.

- Он не будет с нами играть, - я попыталась объяснить ей положение дел, - он нас прогонит, а может даже и ударит.

- Ударит? – удивилась Света. - Но я же тогда плакать начну, и тётя Маня его загонит домой, как тебя, когда я коленку разбила.

- Нет, Свет, если ты начнёшь плакать, то тётя Маня загонит домой не его, а тебя, - поделилась я своим многолетним опытом.

- Ты меня обманываешь, - она покачала головой и, лукаво улыбнувшись, направилась к мальчишкам.

Мне следовать за ней не хотелось, роль зрителя в этом спектакле, была как-то больше по душе. Брат со своим другом, сидя на траве, обменивались какими-то железками и о чём-то мирно беседовали, когда Света-маленькая уселась рядом с ними. Они оба удивлённо на неё уставились, потом Эдька крикнул:

- Светка, что это за дела? А ну-ка быстро забрала отсюда Свету-маленькую.

С тех пор, как я перестала бояться кулаков брата, его просьбы и приказы не имели для меня никакого значения. Поэтому ответ мой не был переполнен покорностью:

- Она тебе тоже сестра. Вчера я с ней играла, сегодня твоя очередь. А я пойду Аллочку поразвлекаю.

Я уже открыла калитку, но голос брата вынудил меня затормозиться и оглянуться.

- Светочка, ты же хорошая девочка?

Вот это, да! Так он с девчонками ещё никогда не разговаривал.

- Хорошая.

- Так, подойди к Свете-большой и скажи, что хочешь только с ней играть, - он произнёс это шёпотом, заговорчески.

- Не скажу, - уверено ответила сестра. – Я хочу только с тобой.

- Но мне сейчас некогда, - Эдька стал смущённо озираться по сторонам, проверяя, не является ли кто, кроме Митьки и меня свидетелем таких откровений. Убедившись, что ему на этот раз повезло, он закричал, привычным для меня, голосом, - Если не уйдёшь сама, то я тебя отсюда выкину.

- А я начну громко плакать, - пригрозила она. – Знаешь, как я умею громко реветь? Никто так не умеет: ни ты, ни Митька, ни...

Света-маленькая, наверное, ещё долго бы перечисляла всех, кто не умеет так громко, как она реветь, но Эдька, нервно поднявшись, схватил её и, поставив на ноги, подтолкнул по направлению к дому.

Заводской гудок нашего консервного комбината мог бы позавидовать той силе вопля, который вырвался из груди маленькой четырёхлетней девочки. Даже собака в Наташином дворе завыла. Копошившиеся до этого в огородах и палисадниках старушки все одновременно выскочили на улицу и дружно раскудахтались:

- Это ж надо!

- Вот выродок растёт!

- Над родной сестрёнкой издевается, так ему этого недостаточно, уже до маленькой добрался.

- Может, ты дома и с Аллочкой счёты сводишь? – вопрос адресован был моему брату.

На шум выбежала Маня.

- Света, что здесь происходит? – поинтересовалась она.

- Эдик Свету-маленькую обидел, - пояснила я, удивившись, что старушки, в отличие от Мани, об этом меня не спрашивали.

- А почему Света возле Эдика оказалась? – зло и нервно произнесла мать.

Замолчавшие на какое-то время соседки снова заквохтали:

- Вот она, явилась! Вместо того чтобы ремня мальчишке дать, она к ни в чём не повинному ребёнку прицепилась.

- Выгнала на пару с сыночком мать родную из дома...

- Эдик! – громко, стараясь всех перекричать, обратилась к сыну Маня, - Немедленно иди домой! – Потом, не глядя ни на кого, добавила, - а то некоторым здесь делать больше нечего, как за чужими детьми следить...

 

Улица быстро опустела. Эдька скрылся, соседи разбрелись по своим дворам, Митька, испугавшись скандальной ситуации, куда-то убежал.

- Вот видишь, - с геройски поднятой головой гордо изрекла Света, - а ты говорила, что меня загонят.

- Что вы здесь вдвоём делаете? Детей вокруг нет, идите-ка и вы домой, - предложила выглянувшая из-за калитки тётя Соня.

- Вот видишь, - теперь сказала я.

 

Тётя Соня заботливо вкладывала в рот Аллочки картофельное пюре. Та иногда проглатывала, а иногда под глубокие вздохи своей матери и весёлый смех сестёр, содержимое выплёвывала.

- Не смейтесь, девочки, а то она думает, что поступает очень хорошо.

Мы постарались просьбу удовлетворить и тихонько прыскали в ладошку. Вдруг Аллочка сделала рвотное движение, ничего, однако, при этом не выдав, потом ещё раз, потом что-то вроде плача и снова рвотное движение...

- Ма-ня! – громко и испуганно Соня позвала, стирающую возле колодца, сестру.

- А-а! – отозвалась та.

Пока Маня прибежала, малышка уже нормально дышала, потому что её мать инстинктивно уверенными движениями многократно похлопала ребёнка по спинке. Однако нервы сдали, и Соня, разрыдавшись, стала объяснять сестре, что произошло. Маня вдруг тоже закатилась истерикой.

- Я так испугалась, - сквозь всхлипы твердила она, - думала Свету свою, пока добегу, живой уже не застану...

- При чём здесь я? – от удивления я даже слегка икнула, - Я-то могу нормально кушать, а Аллочка ещё маленькая, ещё не научилась...

- Да-да. Я понимаю. Просто нервы сдали.

Тётя Соня, перестав плакать, тоже с недоумением посмотрела на Маню.

- Маничка, разве так можно? Ты себя доведёшь. Ты должна взять себя в руки.

- Я понимаю, Сонечка, я всё понимаю. Просто, я там стирала, да и задумалась, почему всё так получилось... За что мне выпало столько вынести?.. А тут ты закричала, и я внезапно всё поняла: это Бог меня наказал. И испугалась я жутко... Подумала, что он забрал у меня сначала одного ребёнка, а теперь ещё и второго хочет забрать. Грешна, я Сонечка. Ох, как грешна!

Маня снова с завываниями и причитаниями заплакала, усевшись за стол и закрыв лицо руками. Соня, заботливо гладя её по волосам, утешала:

- Милая моя, ну какая же ты грешница? Да, ты – святой человек. Ты такие вещи говоришь... Я даже себе представить не могу, чтобы на тебе какой-то страшный грех висел. А по мелочам, так мы все грешны... Знаешь, я ведь и ребёнка могу ни за что шлёпнуть, и Диме на нервах такое сказать, что потом и сама жалею. Ну, а что случилось, то случилось. Это была ошибка врача, а не бога. Ты должна радоваться, что у тебя есть двое чудесных деток, а то знаешь, как оно в жизни бывает... У нас, например, у одной сотрудницы внематочная случилась, и врачи сказали, что детей у неё больше не будет... А ей всего лишь двадцать лет.

Маня, успокоилась и неподвижным взглядом смотрела в угол комнаты. Казалось ничего, из того, что ей говорила сестра, она не слышала, но, вдруг поднявшись, задумчиво промолвила:

- А может ты и права. Кто в этом мире безгрешен?

Я же, ничего не поняв из рассказа тёти Сони, внутри себя поражалась: почему мне снова выпало «счастье» оказаться крайней? Почему Мане в голову взбрело, что со мной что-то должно было случиться, ведь Эдик тоже в тот момент был дома...

 

X

 

Постепенно мать плакала всё меньше и меньше, но с каждым днём становилась более раздражительной. Она часто покрикивала на свою младшую сестру, то, насмехаясь над ней, то осуждая, и это напомнило мне период, когда с нами жила бабушка. Я даже несколько раз решила с тётей Соней, подобно как раньше с бабушкой, поделиться кое-чем наболевшим. Однако, убедившись, что она всё потом передаёт Мане, откровенность свою поубавила. Финал оказался аналогичным: Сонечка сходила на переговорный пункт и, вернувшись, сообщила, что Дима просит её поскорее вернуться домой.

- Но мы, ведь, договаривались, что ты здесь побудешь, пока Аллочке годик не исполнится, - напомнила Маня.

- Да, - улыбнулась тётя Соня, - но Дима явно не подрассчитал свои силы и теперь заявляет, что уже устал, сам себе кушать готовить и гладить рубашки.

 

Сёстры прощались у нашей калитки. Уткнувшись Сонечке в плечо, Маня, рыдая, приговаривала:

- Миленькая, дорогая! Когда же мы теперь с тобой увидимся?

Соня села на заднее сиденье мотоцикла, девчонок усадили в коляску, привязав какими-то ремнями и верёвками, чтобы по дороге не вывалились. Помахав нам, они укатили в Краснодарский аэропорт. А Манины слёзы, по пути от калитки до дома, напрочь высохли. Она тут же принялась за уборку, приказав мне пособирать по всему дому игрушки. Но в разгар нашей работы без стука ввалился Коля. Маня, бросив на него пренебрежительный взгляд, отвернулась, продолжая перестилать постель.

- Маничка, в чём дело? Ты на меня за что-то сердишься? Он подошёл к ней сзади и обнял за талию.

- Ты ещё спрашиваешь? - она освободилась от его объятий, - А ты не подумал, что Соня может мне всё рассказать?

- Так, стоп, - Коля взял Маню за плечи и, подведя к столу, усадил за него. Потом придвинул ещё один стул и сел рядом, - Значит, Соня тебе рассказала, как она тут передо мной в расстёгнутом халате выписывала?

- Что-о-о? – Маня вскочила со стула, но Коля её снова усадил.

- Так она тебе рассказала, что между нами произошло или нет?

Маня молча рассматривала свои ногти, потом подняла глаза на собеседника.

- Скажи, - с каким-то вызовом произнесла она, - Соня шваброй тебе угрожала? Говорила, что убьёт тебя?

- Ну, да, - Коля залился смехом, - малохольная она у тебя какая-то. Я пришёл, хотел узнать, как твоё самочувствие. Кстати, скажи, как ты сейчас себя чувствуешь?

- Пойдёт, - чуть скривившись, ответила Маня, - ну так продолжай. Что же дальше было? Ты пришёл...

- Ну, вот. Пришёл, значит, я, а она зачем-то в дом забежала, через минуту выбегает, а халат-то на ней как бы невзначай почти до пояса расстёгнут, и выглядывает из него, я, Маничка, извиняюсь, не совсем свежий бюстгальтер. Меня, прям, чуть не стошнило, ты же знаешь, какой я брезгливый.

- Да, - сощурилась Маня, как будто солнце било ей в глаза, - Соня у нас немного неряшливая. Что есть, то есть. Ну и что? Потом тебя не остановил её грязный лифчик, или ты глаза закрыл?

- Что? – на лице Коли проявилось жуткое удивление, - Ты обо мне могла такое подумать? Тебе пришло в голову, что она меня чем-то привлекла? Ты когда-нибудь рядом с ней возле зеркала стояла? Неужели не заметила, что вы совершенно разные. И если мне однажды понравилась ты, то она понравиться, уже никак не могла. Таких, как она – по десятку на каждом квартале, а ты у меня единственная, красивая, умная, обаятельная...

- А почему ж она на тебя со шваброй...

- Да я и сам не понял. Подошёл к ней и тихонечко говорю, халатик-то, мол, застегни. А её вдруг понесло... Говорю же, малохольная.

- Зачем же ты тогда к ней приходил, когда мы на море уехали? – продолжала выпытывать Маня.

- Так то ж, по-родственному. Думал, может помочь чем надо, а она на меня с ножом...

- А вечером потом, ты ещё раз помочь ей хотел?

- Каким вечером? Моей ноги больше здесь не было до самого сегодняшнего дня. А она что, сказала, что я ещё и вечером приходил? Ну, знаешь, у неё тут без мужа галлюцинации, видно, начались.

Коля встал, подошёл к сидящей Мане со спины и положил свои руки ей на грудь. Только теперь, заметив, что я стала свидетелем их общения, Маня, устало махнув рукой, сказала:

- Света, собрала игрушки? Пойди теперь погуляй.

Я выбежала, задумавшись, почему Коля сказал, что таких, как тётя Соня по десятку на каждом квартале. Подобно ей, у нас в городе лишь скульптура в парке стояла, да и то, каменная... Маня же с моей точки зрения уникальной являлась только маленьким ростом. Полных женщин на Кубани было вполне достаточно.

 

Борис вернулся не скоро. К тому времени и Коля уже ушёл, и в доме царил порядок.

- Проводил? - спросила Маня и, не дожидаясь ответа, продолжила, - Ну, и слава Богу. Знаешь, устала я после всего пережитого и от гостей, и от шума, и от Сониной неряшливости. А о Свете-маленькой и говорить не приходится – это что-то ужасное. Завела тут однажды на улице такой вопль, что мне даже в туалет слышно было. Соседей всех вокруг себя собрала... Кстати, о соседях. Какие же они у нас на улице идиоты! Кричали тут, что мы якобы маму мою из дома выгнали. Хорошо, хоть Соня этого не слышала. А то, чтобы она подумала? А впрочем, всё равно... Мало ли что я о ней могу подумать.

Маня криво усмехнулась, непонятно кому и чему, а уставший Борис, освежившись летним душем, скрылся в спальне.

 

Утренняя тишина, от которой я уже успела отвыкнуть, почему-то не давала спать. После скучного завтрака потянуло к соседской Юличке. Она мне обрадовалась, заулыбалась и, тряся погремушкой, заворковала, о чём-то рассказывая, на своём, пока понятном только ей, языке. Посреди комнаты стоял большой раскрытый чемодан, в который тётя Рита уверенными движениями складывала вещи.

- Вы что, тоже уезжаете? – поинтересовалась я.

- Да, Светочка. Пора и нам в дорогу. Наш папа без нас скучает, да и мы без него тоже, - не отрываясь от своего занятия, пояснила мне соседка.

 

Я не стала мешать, а, вернувшись домой, уселась прямо на землю возле высокого фундамента. Задумалась. Почему же этот мир устроен так несправедливо? Будучи совсем маленькой, я мечтала о заводной кукле, Эдик – об игрушках на батарейках. Он получил теплоход и конструктор, а я узнала, что заводных кукол не существует вообще. Я очень любила бабушку и хотела, чтобы она жила с нами вечно, а брат грубил старушке и твердил, что она ему надоела. Теперь бабушка живёт очень далеко... Я мечтала о маленькой сестричке, а Эдик - о мотоцикле. Его мечта красовалась под брезентом во дворе, вместо маленькой сестрички, родился маленький братик и тот мёртвый. Но чтобы было ещё обиднее, меня подразнили хорошенькими Юлей и Аллочкой и теперь оставляют совсем одну. Даже Свету-маленькую забрали. Она, конечно, порой утомляла, но всё-таки была единственной, кто во мне нуждался. А теперь? Мать вспомнит о моём существовании только тогда, когда надо будет идти кушать. А если бы меня не было, это кого-нибудь бы задело? Наверное, потому что остался бы тогда не съеденный мною обед. Но ведь его можно отдать и Полкану... Интересно, существует в этом мире кто-нибудь или что-нибудь столь же ненужное, как я? А что я про этот мир знаю, кроме нашей улицы? Наша улица... Маня как-то сказала, что все дети на нашей улице невоспитанные, а вчера заявила, что все соседи на нашей улице – идиоты. Так может быть я такая, потому что родилась на нашей улице? Эдька-то появился на свет в Краснодаре. У кого бы узнать? Мане, после её сказок о магазинах, продающих детей, я уже не доверяла.

 

Во дворе показался брат.

- Эдь, можно тебя кое-о-чём спросить, - нерешительно обратилась к нему я.

- Давай, только не долго.

- Помнишь, как Света-маленькая крик подняла, и все бабки повыбегали?

- Ну?

- А мама сказала, что они все на нашей улице идиоты.

- Правильно сказала. Чего они суют свой нос, куда их не просят?

- А помнишь как-то давно, дети кричали, что ты струсил, а ты обиделся и убежал домой?

- Нет, не помню. Ну и что?

- Мама тогда тоже сказала, что все они на нашей улице невоспитанные.

- А тебе-то, что с того?

- А почему всё на нашей улице?

- Что всё?

- Ну, и дети невоспитанные, и соседи – идиоты.

Эдька хрипловато засмеялся:

- Потому что такая дура, как ты, живет именно на нашей улице.

- А если мы вдруг переедем и будем жить на улице Островского?

- Значит, улице Островского жутко не повезёт. Ты мне надоела, - сказал он в заключение и куда-то убежал.

 

Так вот оно в чём дело... Не улица виновата в том, что я такая. Наоборот, это я сделала улицу плохой. А такое возможно? Наверное. Маня однажды готовила компот и сказала, что он получился невкусным, потому что туда попала одна гнилая клубника. А ещё Эдька как-то Динке рассказывал, что кто-то отравился насмерть грибным супом, потому что один-единственный гриб оказался ядовитым... Если бы тот гриб вовремя из супа вытащили, люди те, пожалуй, до сих пор бы жили, - и мне вдруг захотелось избавить нашу улицу от «ядовитого гриба». Но как? Я взглянула на крышу нашего дома. Маня запрещала лазить вместе с Эдькой на чердак, говорила, что могу разбиться. Но с другой стороны, Нюркина мама, тётя Глаша, рассказывала однажды бабушке, что кто-то там упал с крыши и теперь с больной спиной не может ходить. Нет, такой участи я себе не хотела: тогда я буду для всех ещё менее желанной, чем сейчас.

 

Где-то вдали зарокотал мотор трактора. По привычке я вскочила, чтобы спрятаться, но меня вдруг осенило: ну, конечно же! Я сейчас выйду на улицу, меня задавит трактор, и вопрос будет решён.

Моё тельце плотно прижималось к забору, сердечко билось так сильно, что казалось, розовое платье вот-вот из-за него разорвётся. Что было на моём лице? Бледность? Испуг? Одержимость? Водитель трактора, повернув в мою сторону голову, удивлённо посмотрел, а потом, улыбнувшись, показал язык.

«Еще и дразнится», - подумала я и зажмурила глаза в ожидании, как мне казалось, неизбежного. Шум машины затихал, пока не исчез совсем. Я открыла глаза и обнаружила себя всё на том же месте, к своему удивлению, живой.

 

- Эдь, меня сегодня трактор не задавил, - сообщила я из своего любимого угла детской Эдькиной, прикрывающей письменный стол, спине.

- С какой стати, он должен был тебя давить? – поинтересовался брат, не оборачиваясь.

- Но, ведь это же трактор. Он для того и существует, чтобы давить маленьких детей.

- Какой идиот тебе это рассказал? Или ты сама своими гнилыми мозгами до такого додумалась? Между прочим, если водитель кого-нибудь задавит, даже нечаянно, его посадят в тюрьму. Вот и подумай, нафик ты ему сдалась, чтобы из-за какой-то вонючки в тюрьме сидеть?

- А зачем тогда такой трактор сделали? - недоверчиво поинтересовалась я.

- Чтобы грузы всякие перевозить. Картошку, например, или помидоры, когда их очень много.

- Для этого есть машины.

- А трактор – это тоже машина, только без глушителя.

- А почему без глушителя?

- Потому что так дешевле. Забодала ты меня своими вопросами. Дай спокойно книжку дочитать, а то выкину тебя нафик отсюда.

Я не знала, что такое глушитель, но не верить брату повода не было. Во-первых, потому что, несмотря на грубость, врал он мне, в отличие от Мани, очень редко; а во-вторых, в прицепе трактора, прежде чем зажмуриться, я успела рассмотреть картошку. А кроме того, он всё-таки меня не задавил.

 

Идея сделать нашу улицу «съедобным супом» не покидала мои мысли, поэтому, услышав звуки похоронного марша, я выбежала им навстречу. Мне даже почти не страшно было на этот раз.

- Что, тоже вышла на покойника посмотреть? – спросила, рядом оказавшаяся, Катя.

Я кивнула, мысленно представив, что сейчас с ней будет, когда я у неё на глазах превращусь тоже в покойника.

- Здесь плохо видно. Пошли к нам на шелковицу залезем, - предложила она.

А потом мой труп будет лететь вниз, цепляясь за ветки? Не очень-то привлекательно. Но мне, ведь, будет тогда всё равно, я же буду тогда уже мёртвой...

- Пошли, - согласилась я, решив, что это проще, чем объяснять перед смертью Кате, всю сложность моей ситуации.

Она подсадила меня на нижнюю ветку, дальше я справилась сама.

- Бабка какая-то старая, прокомментировала Катя, когда машина проезжала мимо, - и выглядит, как живая. А в прошлый раз мужика одного везли, так он совсем синий был.

Я кивала головой и даже глаза от страха не зажмурила.

Люди исчезли за поворотом, скрываемые листвой, посаженных вдоль улицы деревьев; завывания музыки постепенно слились с тишиной.

- Кать, а от чего умирают? – полюбопытствовала я, когда мы спустились.

- Ты ту бабку имеешь ввиду? Так она старенькая была, болела, наверное. Ну, мне пора, а ты как услышишь снова, что кого-то хоронят, выходи. Мы с тобой опять на дерево залезем.

Пожалуй, ни один, даже самый опытный, психотерапевт не смог бы меня тогда так быстро и успешно избавить от многолетних страхов, как это в течение одной недели осуществила я сама.

 

(продолжение следует)