В августе на даче – пчелы, мед, и буйство зеленых, красных, желтых цветочных красок и запахов.

Мартин бегает по грядкам, что-то кричит, размахивает руками, строит шалаш, собирает коллекцию камней и бабочек.

В ослепительном солнечном свете, в нагретых камнях, в прохладном сумраке зарослей жасмина, Мартин открывает новые чудеса и загадки, из обыденных и простых событий дня, он строит неприступные замки, где проводит величественные сражения.

Но в данный момент он глядит на чучело, а чучело глядит на Мартина.

Мартин в немом восторге стоит у деревянного свежеокрашенного забора, поверх которого видна окрашенная голова тыквы, украшенная дырявой соломенной шляпой, перекладины плеч украшает детский школьный пиджак, парусиновые штаны надувает, и треплет ветер, одна из штанин подвязана к нижней перекладине, заканчиваясь одиноким женским башмаком необычного размера.

Туловище чучела – мешковина, набитая опилками, стебли и листья злаков немощно торчат наружу сквозь прорехи.

Все это Мартин созерцает, уже сидя на заборе, огород огромен, кажется, что он тянется до горизонта, ровные грядки моркови и зеленого лука в шахматном порядке оттеняются рядами других извечных радостей и трудов огородника.

Чучело стоит вплотную к забору, его немного наклонило время и дожди.

Мартин знает, он уверен, что раньше чучело стояло в центре огорода, пугая и отгоняя птиц, в постоянном одиночестве, долгими ночами, оно вело разговоры с зелеными ростками и летним месяцем, но окружающий его мир, вскоре наскучил огородному стражу, и вот однажды…

Не спрашивайте, как, я думаю, что даже Мартин вам не расскажет, но как-то одной летней теплой ночью, в неумолчном стрекотании кузнечиков, в шелесте листьев кукурузы, в мерцании лунного диска чучело сделало первый шаг.

Старый башмак осторожно опустился на рыхлую землю, чуть слышно звякнул колокольчик, и тыквенная голова, покачнувшись, вновь неподвижно замерла.

Весь день чучело размышляло над необычностью и прекрасной странностью своего ночного поступка, и вот очередное движение старого башмака, и чучело охватил неописуемый восторг и удивление – я хожу.

Кто-то может летать, кто-то умеет плавать, для кого-то не являются секретом иные невероятные умения.

Мартин подумал, что сделать первый шаг чучелу было ничуть не легче, чем вам в первый раз сесть за руль автомобиля, или на свой страх и риск пустится в кругосветное плаванье на каноэ.

Чучело каждую ночь делало только один шаг, и он неизменно вел в сторону забора, что неудивительно, ведь именно за ним лежал, тот другой незнакомый и прекрасный мир, населенный самыми совершенными созданиями и твореньями природы.

Чучело знало как долго и страстно пробивается на свет зеленый росток, как замирает трава в дождливый день, как шепчутся в ночной прохладе бабочки-однодневки, поверяя травинке свои нехитрые секреты.

Чучело видело рождение мотылька, улыбалось счастливому всхлипу шмеля ныряющего в цветочное сердце, в мыслях летало в облаках на серебристых крыльях стрекозиного ветра, рыло, засасывало сладкую землю вместе со слепым червем.

В тыквенной пустотелой голове одну ночь провела маленькая перелетная птичка, и, наслушавшись сказок о дальних странах, в предрассветном тумане, чучело грустно провожало глазами, одинокий силуэт, исчезающий за горизонтом.

Но чучело боялось.

Оно не боялось ворон, и их хищных набегов, ей не страшны были ослепительные зубы зайцев, шуршание слепышей в подземных туннелях, но чучелу было страшно и стыдно выйти за ворота, в новый мир, в своем потрепанном костюме.

Склонившись, оно горестно выглядывало из-за забора на дорогу, из старого мешка на грядки сыпались сухие стебли, и Мартин вечером долго не мог уснуть.

Мартин жалел чучело.

Хозяйка чучела, пожилая, крикливая торговка, жила одиноко и суетливо.

Целый день, она носилась по рынку, что-то продавала, выменивала, а по вечерам с базарными подружками, сидя у дома на лавочке устилала улочку шелухой от семян подсолнечника.

Утром чуть свет, ее полную фигуру можно было увидеть, семенящую по направлению к рынку.

Мартину всегда было интересно, чем же она занимается зимой, когда нет огорода, а, следовательно, и овощей на продажу.

Вероятно, она считает деньги, или мастерит бумажные пакеты для будущего товара, видится мальчику.

Торговка живет одна, и к ней редко заходят гости.

В комнате ее висит портрет пожилого усатого мужчины в военной форме, и однажды Мартин через окно подсмотрел, как женщина разговаривает с портретом, бережно вытирая с него тряпочкой пыль.

 

Мартин вновь сидит на заборе, над ним, морковке и луку улыбается щербатый месяц, в его серебряном свете призрачно мерцают темные окна дома, жутковато улыбается в ночь чучело.

Колышась в теплом летнем ветерке, висят на веревке женские и мужские вещи.

Весь день торговка разбирала шкафы, готовясь к наступающей осени, пересыпала вещи нафталином, и вновь упаковывала в шкафы.

Некоторые, по-видимому, совсем отсыревшие пиджаки и брюки она заботливо развесила у крыльца.

Мартин не знает, зачем одинокому человеку, столько вещей, но предназначение некоторых он знает точно, и вскоре школьный пиджак и старый башмак перелетают через забор, в дорожную пыль, а с веревки исчезают войлочная шляпа, костюм-тройка, и щегольские черные туфли.

Утро и сонная мама, с удивлением застают уснувшего Мартина на крыльце, с ножницами и бечевками в руке.

Удивленная мать заносит ребенка в дом, а в обед, покупая продукты на рынке, она с удивлением смотрит на пустой прилавок, где обычно всегда брала свежие овощи, и слышит вокруг удивленные и смешливые голоса торговцев:

- Представляете, иду, гляжу - из-за забора покойный скалится, в своем обычном костюме и в шляпе, я так и сел на землю, а потом присмотрелся, так это ж чучело…

- Старая, совсем из-за одиночества и жадности спятила, чучело обрядила в мужнины одежды, и сама же ругается, выдернула его из земли и в дом унесла.

- Кричала, что руки оторвет насмешникам, а потом полдня проревела, говорит, встает утром, а он у забора спиной к окну стоит, он всегда там курил, она спросонья окно открыла, позвала, а потом в слезы…

 

Мартин утром стоит у забора, сквозь щели выглядывают стебли лопухов, синие как его глаза, цветы цикория, и желтые как солнце подсолнухи. Открывается калитка, он подбегает, к простившей его, одинокой пожилой женщине, она обнимает странного мальчика.

Он оборачивается на дорогу и в слепящем свете нового дня, в полете суетливых пчел, в мелькании крыльев веселого махаона, ему представляется нескладная тыквенная фигурка, в черном костюме, неуклюже размахивающая руками, в своем удивительном беге навстречу новому прекрасному дню…