IV

 

В доме царил хаос: шкаф с посудой переехал на крыльцо, обеденный стол стоял посреди двора, а вешалка с одеждой и полочка для обуви небрежно валялись в углу кухни. Вся эта непривычная обстановка своим появлением была обязана смене эпох в нашем хозяйстве. Выгнав керогаз и маленькую электрическую печку с открытой спиралью из веранды в сарай, не спеша, сопровождаемая сварочными и штукатурно-малярными работами к нам шла газовая плита с четырьмя конфорками и глубокой духовкой. Для больших красных баллонов Борис построил зелёную будку с надписью «ГАЗ» и водрузил её снаружи дома, плотно прижав к стенке.

Охваченная ремонтом и перестановками, Маня почти не обращала на меня внимания, так, что кушать можно было садиться не тогда, когда она это считала нужным, а лишь сильно проголодавшись. Довольная я бегала с утра до вечера с Алькой по канавам, обрамляющим нашу хорошо укатанную гравийную дорогу, которая из-за немногочисленности проезжающих по ней машин, исполняла порой роль детской площадки, когда кто-нибудь выносил мяч. А ещё эту дорогу всегда почти в одно и то же время зигзагами пересекал почтальон. По внешнему виду трудно было определить его возраст, поэтому дядей Мишей звали все, как маленькие дети, так и пожилые старушки.

 

Увидев дядю Мишу ещё в начале квартала, мы с Алькой подбежали, и, пристроившись сзади, брели следом, внимательно наблюдая за его очень ответственной работой. Заметив нас, он доверил каждому по два раза опустить в щёлочку почтового ящика газеты, а потом попросил передать родителям принадлежащую нашим семьям почту. В моих руках оказались «Известия» и, подписанное знакомым почерком, письмо. Размахивая радостно конвертом, я помчалась домой.

Бабушка писала, что живут они втроём хорошо, вот только Сарочка последнее время много болеет. Она спрашивала в письме, как у нас дела и просила, чтобы мы с Эдиком тоже ей написали.

- Мам, дай мне конверт, чтобы бабушке ответить, - оживилась я.

- Какой конверт? – раздражённо повысила голос Маня, - Ты видишь, что здесь вокруг творится? Вот сейчас брошу все дела и буду тебе конверт искать! Тоже мне выдумала!

Маня являлась сторонницей идеального порядка, и каждая вещь в доме имела своё определенное место. Так что, не было необходимости искать конверты, я знала это точно. Они всегда лежали в нижнем ящике буфета, рядом с папиными глубинными часами.

- Ну, можно я сама возьму, - прося, заглянула я Мане в лицо.

- Ещё чего! Перевернёшь всё вверх дном, потом там не только конверты найти невозможно будет. Потерпи, скоро ремонт закончится.

 

Через неделю пришёл незнакомый мужчина и научил мать пользоваться новым приспособлением, предупредив, конечно, обо всех опасностях. Полный чайник воды был торжественно поставлен на огонь, а родители с интересом смотрели на часы, сравнивая, насколько газовая плита готовит быстрее керогаза. Однако и после этого письмо бабушке я не написала. Маня старательно выгрузила всё из буфета, и какие-то чужие люди увезли его на грузовой машине. Пустое место занял новый шкаф с другим именем – Сервант. Потом, так же, как и после возвращения Мани из Ленинграда, к нам постоянно кто-то заходил. Одни одобрительно кивали головами, другие утверждали, что это ни к чему. Среди разговорчиков взрослых, восседающих вечерами на лавочке, можно было услышать, что Шнайдеры просто с жиру бесятся. Под общий шумок, я залезла однажды в ящик и хотела потихонечку утащить очень нужную мне вещичку, но, вспомнив, что у Мани не только каждый предмет имеет своё место, но и всему она знает счёт, осуществить кражу побоялась. Да, и бабушка, получив моё письмо, захочет ответить и тогда мать обязательно всё узнает. Мои руки неспеша задвинули ящик, а глаза зафиксировали, что глубинные часы рядом с конвертами больше не лежат. Спустя несколько дней, я их заметила в другом отделении, прикрытыми небольшим ситцевым мешком с мукой.

 

Лето шло к концу, и хотя южное солнце прогревало воздух порой до сорока градусов, пожелтевшая и высохшая трава, а также срывающиеся с веток деревьев одиночные листья напоминали - на Земле этой ничто не вечно. Галя, пригласив меня к себе домой, похвасталась своей новой коричневой формой с двумя фартуками: белым для праздников и чёрным на каждый день. Потом она притащила портфель, из которого по очереди стала доставать учебники, поясняя какой из них для чего предназначен. Увидев мои наполненные завистью и грустью глаза, подруга понимающе улыбнулась:

- Ты ведь тоже на следующий год в школу пойдёшь. Я постараюсь с учебниками аккуратно обращаться, а потом могу их все тебе отдать, потому что мне через год уже для второго класса книжки нужны будут, - видя, что такое обещание не очень-то утешило, она вдруг радостно толкнула меня слегка в грудь и громко, почти закричав, сказала, - А хочешь, буду, приходя из школы, рассказывать тебе всё, чему меня там научили?

- Конечно, хочу, - я расплылась счастливой улыбкой.

- Вот видишь! – наши глаза встретились, и довольные, что пришли к такому гениальному решению, мы с ней по-братски обнялись.

Осторожно и с любовью положив все вещи на место, Галя потащила меня вглубь огорода к кустам переспевшего крыжовника. Но уже через минуту, схватив в сарае какую-то подстилку, она бросила её на землю у глухой стенки их дома. Здесь, где нас никто не мог ни видеть, ни слышать, мы делились самым сокровенным, то есть своими мечтами и фантазиями. Со стороны это выглядело, наверное, забавно: темноглазая, круглолицая и полненькая Галя, из которой энергия всегда била через верх, и на её фоне угловатая, чрезмерно худая моя фигурка с болтающимися, как плети руками и всем обликом, демонстрирующем нерешительность и робость. Но, как знать, быть может, именно эта противоположность и толкала нас всегда друг к другу, делая неразлучными подружками. А вопреки тому, что характеры и внешность были столь различны, желания почти всегда совпадали: больше всего каждой хотелось появления в семье младенца и собственный велосипед «Орлёнок».

 

Темные грозовые тучи, ругаясь раскатистым громом, вынудили нас с Галей расстаться. Дома я обнаружила Маню, сидящей за столом. Слегка склонившись над листом бумаги, она что-то писала. Брови её иногда взлетали вверх, превращая лоб в маленькую морщинистую полоску, но потом возвращались на прежнее место, вызывая зачем-то покачивание головой. Тут же на столе я увидела пустой, ещё не подписанный конверт.

- Мам, это ты для меня приготовила? – мои руки потянулись к небольшому четырёхугольнику.

- Нет-нет. Он мне нужен, - она придвинула его к себе поближе, - мне надо сегодня письмо бабушке отправить, а то я с ответом задержалась.

- Но я тоже, ведь, хотела бабушке написать...

- Да, я знаю, - прервала меня Маня уставшим голосом, - но я уже заканчиваю и мне пора бежать в магазин, по дороге и письмо отправлю. А ты в другой раз допишешь.

- Почему не сейчас? Дай мне конверт. Я напишу, и ты завтра или послезавтра отправишь. Бабушка получит одно письмо, обрадуется, а потом через день ещё одно получит и уже совсем сильно обрадуется.

Маня, подняла глаза и, пробежав взглядом сверху вниз по моему вдохновлённому облику, улыбнувшись, спросила:

- Ну и что ты ей писать собралась?

- Например, то, что у нас теперь есть газовая плита и сервант...

- Но об этом уже я написала. Что, так и будем каждый день письма об одном и том же отправлять? Если так рвёшься, то должна сообщить что-то конкретное о себе.

- Например, что Галя в этом году идёт в школу...

- Но это про Галю, а не про тебя.

Я задумалась. Если бы бабушка появилась вдруг на пороге, то её уши, грузились бы мною часа два, и она, я ничуть в этом не сомневалась, внимательно бы слушала, независимо от того обо мне бы шла речь, о Гале или о серванте. А вот на бумаге, оказывается, ни о чём ей рассказывать нельзя. Можно только то, что касается меня лично...

Маня тут же воспользовалась моим замешательством:

- Вот видишь, даже не знаешь о чём писать. Давай, ты лучше что-нибудь нарисуешь.

- А рисовать тоже можно только меня? - спросила я задумчиво, потому что саму себя ещё никогда на бумаге не изображала.

- Да, нет, почему же, - мать подошла к этажерке и, полистав мой альбом, вырвала оттуда один листочек, - вот, например, это можно послать.

Она аккуратно сложила бумажку и вложила её в конверт, а через пару недель читала вслух письмо, полное благодарности за моё художество. И хотя бабушка там увидела совсем не то, что мною было задумано, сердце в груди радостно замирало от каждого словечка, до боли знакомого, лексикона.

С тех пор я почтальона дядю Мишу ожидала и встречала, с гораздо большим энтузиазмом, чем родного отца с работы. Меня постепенно перестал радовать в конце дня знакомый силуэт Бориса, потому что после его прихода домой, всегда следовал ритуал семейного застолья, во время которого, мать по-прежнему на меня покрикивала и запрещала разговаривать, а мне по-прежнему ничего не лезло в глотку, даже если я была голодна.

 

До начала учебного года оставалась всего неделя и Маня уговорила мужа съездить в воскресенье на толчок в Новороссийск, потому что Эдику, как она утверждала, не в чём в школу ходить. Меня поначалу упрашивали остаться дома, но, прохныкав необходимое количество времени, я всё-таки настояла на своём. Поездка оказалась удачной: моё любопытство, что такое толчок, было удовлетворено, а у брата появилось два свитера. Этой новостью очень захотелось поделиться с бабушкой, и мать наконец-то позволила написать ей письмо. Периодически окуная пёрышко в чернильницу, я старательно выводила буквы, повествуя обо всём, что происходило вокруг меня. Порой зачёркивала не понравившиеся слова, заменяя их новыми, и всё писала, писала...

Но Маня этой писаниной осталась не довольна. Во-первых, с её точки зрения, всё выглядело очень грязно и не аккуратно, а во-вторых, оказывается нельзя писать: «Хотели Эдику свитер купить, а привезли целых два», а правильно излагать: «Ездили в Новороссийск и приобрели кое-какие вещи». Вырвав из тетради для писем новый лист и протянув мне свою авторучку с золотым пером, она стала диктовать слово за словом. Моё откровение на два листа теперь занимало всего лишь одну страничку, но я была рада и этому, потому что при мне Маня упаковала его в конверт, сопроводив кое-какими своими комментариями. Несмотря на краткость, скромное послание произвело на бабушку сильное впечатление, так что половина ответа посвящалась моим письменным высказываниям, другая половина почти вся состояла из обиды на Эдика, который, по её мнению, мог бы хоть одну строчку написать бабушке, вынянчившей его с пелёнок до двенадцати лет. Лишь последние несколько предложений представляли собой дежурные фразы о здоровье и погоде.

Я ходила окрылённая и тут же стала снова выпрашивать бумагу и конверт:

- Бабушка спрашивает, что купили мне на толчке. Теперь же можно признаться, что это были вещи для Эдика, а меня брали с собой только посмотреть. Мам, дашь снова свою авторучку? Я должна срочно бабушке ответить.

Но не суждено мне было получить авторучку или хотя бы конверт.

- То письмо ты написала красиво, потому что я помогла, - пояснила мне мать, - но сейчас у меня нет времени стоять у тебя над головой. Вот пойдёшь в школу, там научишься, не делать ошибок, тогда и начнёшь писать бабушке письма. А сейчас я пока буду от тебя приветы ей передавать, а также всё, что ты ей рассказать хочешь.

- Но, ведь, я в школу только через год пойду...

- Ничего, бабушка подождёт.

Нельзя сказать, что такое положение дел устраивало, но от безысходности и детской беспомощности перед властью взрослых, я смирилась. Смирилась так же, как и когда-то с самим отъездом бабушки и многими другими вещами.

 

V

 

Субботним вечером, за ужином, Борис сообщил, что ему могли бы выделить производственный мотоцикл, если б у него были права. Тут же было решено, направить его в автошколу. К моему великому удивлению, мне предоставили выбор: оставаться вечерами дома с Эдиком, или сопровождать отца. Я, конечно же, выбрала второй вариант. Борис, хоть и не проявлял ко мне большого интереса и внимания, как раньше, но был не столь агрессивен, как брат.

Во время нашего первого совместного похода, отец всю дорогу объяснял, что такое Солнце и почему бывает день и ночь.

- А теперь, - сказал он, когда мы пришли в класс, - нарисуй всё, что я тебе рассказал.

Борис достал, прихваченные из дома, альбом и цветные карандаши. Уверенными движениями, разложив всё это на свободном столике в углу, и оставив меня за творческой работой, сам он подсел к какому-то бородатому мужчине.

Я окинула взглядом чисто-мужскую публику и, убедившись, что мой папа самый красивый, склонилась над листом бумаги. Вскоре в класс вошёл высокий худой мужчина и назвал себя Петром Сергеевичем. Поначалу он что-то рассказывал, употребляя совсем непонятные слова, но потом стал демонстрировать очень интересные картинки.

- Этот знак, - поднял учитель синенький кружочек, - означает, что можно ехать только прямо или налево. Вот этот, - в его руках оказался треугольник с крестиком внутри, - что Вы можете проехать и направо, и налево, и на разворот, отдав, однако предпочтение помехе справа.

Потом снова полились какие-то заумные фразы, а я сосредоточенно стала выполнять задание отца.

- Итак, подведём итог, - в руках Петра Сергеевича снова оказались картинки, отвлёкшие меня от собственных художеств, - Вот, например, Вы, - он обратился к бородатому соседу моего отца, - Скажите, каковы Ваши возможности, если на перекрёстке Вы увидите этот знак?

Мужчина неуверенно засопел, заёрзал на стуле и, тупо уставившись в треугольник, произнёс:

- Ну, можно проехать прямо, или налево, или направо...

- Или... – ждал учитель продолжения.

В душном помещении стояла тишина.

- Или на разворот, отдав, однако, предпочтение помехе справа, - тихо, почти шёпотом, воспроизвела я не совсем понятную, но запомнившуюся в комплекте с рисунком, фразу.

Ощущение, что никто меня не слышит, оказалось обманчивым. Рыжие и чёрные, лысые и волосатые головы одновременно повернулись в мою сторону. Баритоны, теноры и басы, объединившись в единый выдох смеха, вынудили моё тело по самый подбородок смущённо сползти под стол. На этом первое занятие по правилам уличного движения закончилось.

 

Когда подошёл отец, я протянула ему свою работу.

- Что это? – спросил он, рассматривая мой рисунок.

- Я нарисовала, то, что ты мне рассказывал. Это ночь.

- Но ночь ты могла нарисовать и без моих объяснений.

- Нет. Потому что раньше я думала, что ночью солнца нет вообще. А теперь я знаю: оно есть, только прячется. Вот оно, - я перевернула лист, на другой стороне которого красовался жёлтый круг с исходящими из него лучами.

И опять хохот великовозрастных учеников заставил мои щёки гореть жаром смущения. В дальнейшем, отец больше не давал мне никаких заданий, а я во время занятий старалась никому не подсказывать, даже Борису.

 

Вскоре у нас появился большой мотоцикл с коляской. Поначалу он был светло-салатового цвета с ржавыми ссадинами и глубокими царапинами, но благодаря, где-то раздобытой Борисом ярко-васильковой краске, вид его сильно преобразился. Излечив «железного коня» снаружи, хозяин принялся за его внутренности. Какое-то время мотоцикл был очень похож на велосипед, так как, кроме рамы на нём не оставалось ничего, в том числе и коляски. Эдька при этом превратился в тень Бориса и следовал за ним повсюду, даже в туалет, где стоя под деревянной дверью, продолжал задавать вопросы. Все детали на своё прежнее место отец и сын возвращали в четыре руки, подолгу беседуя над каждой о том, для чего она предназначена.

Когда всё было готово, они сделали несколько кругов по городу, после чего приняли решение, съездить в субботу на Варнавенское водохранилище на рыбалку.

- А я? – молящим взглядом посмотрела я на отца, - я тоже хочу.

- Вонючек и пердуний не берём! – торжественно объявил Эдик. - Только рыбу там всю распугаешь.

- Это ещё что за обращение к сестре? – строго спросил Борис, и шея Эдика исчезла, плечи задрались вверх, а огромные глаза стали совсем маленькими. – Чтобы я такого больше никогда не слышал! Понял?

Эдька кивнул, а я почувствовала, что в присутствии Бориса он действительно никогда таких слов не скажет. Тем не менее, стало вдруг обидно. Почему отец сказал: «Чтобы Я не слышал»? Значит, если он не слышит, брат может говорить всё что угодно? Борис же, не видя за собой никакого греха, продолжал играть роль справедливого властелина и, нежно на меня глядя, сказал:

- Ну, если хочешь, тоже поедешь, - потом задумчиво добавил, - если, конечно мама разрешит.

- А пойдём, вместе её попросим, - я решила воспользоваться благосклонным настроением отца, давно уже заметив, что в его присутствии Маня вела себя немного иначе, чем со мной наедине.

 

Мой расчет оказался верным, и туманным ранним утром мы втроём двинулись в путь. Водохранилище напомнило море, только без волн, и вода другого цвета, почти как в речке.

- Удочки - для нас с папой, - заявил мне брат. - По две на каждого. А ты, как женщина будешь нам помогать. Червяков, например, приносить, когда мы тебя об этом попросим.

Однако, Борис, уровняв женские и мужские права в нашем обществе, одну из своих удочек отдал мне. Наверное, в тот день был очень хороший клёв, потому что даже я могла гордиться уловом, не уставая потом всю неделю повторять:

- Я целых десять рыбок поймала!

 

Когда среди недели у нас появился, Коля, Эдька обрадовался его приходу, прежде всего, как «свежим ушам», которым со всхлипывающим восхищением можно было рассказывать бесконечное «Мы с папой...». У родственника в тот день было плохое настроение, и, наговорив Мане что-то своим хрипловато-бубнящим голосом, он быстро от нас ушёл. Спустя несколько дней, подпрыгивающе-крадущаяся походка снова принесла знакомый силуэт в наш дом. На этот раз в руках его была новая заводная машинка, предназначенная для Эдика.

- Зачем она мне? – удивился тот, - У нас же теперь настоящий мотоцикл есть! Меня папа даже несколько раз за руль сажал.

На лице дяди Коли я, впервые в своей жизни, увидела растерянность. Он нервно крутил игрушку в руках, явно не зная, что с ней делать, потом вдруг протянул мне:

- Тогда возьми ты.

Я бы, наверное, с радостью схватила подарок, если б мне предложил его кто-нибудь другой. Но взять вещь в вечное своё пользование из рук Коли... Почему-то от одной только мысли, по моей спине пробежали «мурашки».

- Мне она тоже не нужна, - произнесла я, отвернувшись от посетителя.

- Послушайте, дети мои, - всплеснула руками Маня, молча до этого наблюдавшая ход событий, - с вами позора не оберешься. Человек пришёл в гости, принёс подарок, а вы тут ему капризы свои демонстрируете. Боже, как стыдно!

- Во-первых, он не гость, а наш родственник, - с вызовом выкрикнул Эдик, - а во-вторых, почему я должен брать вещи, которые мне не нужны? Может он мне завтра погремушку принесёт, и тоже надо будет радоваться? И вообще, - он пристально посмотрел в глаза матери, - дядя Коля сюда не ко мне, а к тебе приходит. Вот ты и играйся той машинкой!

Эдька убежал, а я про себя отметила, что брат уже не смотрел на мать снизу вверх, как раньше. Их глаза были теперь на одном уровне. Да и голос его стал менее писклявым.

Маня и Коля, тем временем, стояли молча, пытаясь мимикой лиц что-то друг другу сказать.

- Света, возьми машинку и отнеси её к своим игрушкам, - спокойным, но требовательным тоном сказала мать.

- Девочки с машинками не играют, - воспроизвела я Мане, когда-то ею же сказанные слова.

- Но ты же с трактором играешь! – сердито возразила она.

- Трактор принёс папа. И я тот трактор хотела. А машинку эту не хочу!

Маня набрала в грудь побольше воздуха, очевидно, чтобы залпом меня отругать, но Коля её остановил:

- Всё нормально, Маничка, - пробубнил он, смущённо заворачивая игрушку в упаковочную бумагу. У меня есть чек, я верну её назад в магазин.

Выдох злорадного восторга как волшебные крылья вынес мою фигурку во двор. Вот так-то! Меня не сдали в магазин, как недавно это обещала Маня. Меня даже не выставили подобно металлолому на улицу. Колин же подарок ждала более жестокая участь.

 

VI

 

Галя своё слово сдержала и, прямо с первого сентября, каждый день посвящала меня в то, чему сама несколько часов назад научилась. Поначалу писать, читать и считать я могла не хуже её, но потом каждый день стал приносить новые правила грамматики, таблицу умножения, которую мы вместе зубрили, а также общие требования правильного поведения. Вскоре, благодаря подруге, я научилась умножать и делить числа, знала всё о временах года и могла безударный слог в слове проверить ударным. Дядя Женя, видя такое увлечение, сделал нам макет школьной доски, который был раз в пять меньше подлинника, и наши занятия стали ещё интересней.

Но наступила зима, а вместе с ней мои частые простудные заболевания, сделавшие игры в школу почти случайными. Интеллект Гали вырвался вперёд, и теперь мы, встречаясь, по-прежнему болтали о чём-нибудь житейском или читали по очереди вслух какую-нибудь книжку.

 

Дочь соседей тётя Рита почему-то в конце лета со своим мужем, капитаном дальнего плавания, в Таллинн не уехала. Маня сказала, что она хочет купить себе маленького ребёночка.

- А что, в Таллинне нет магазинов? - удивилась я.

Маня смутилась и, немного загадочно улыбнувшись, сказала:

- Магазины везде есть, но в Таллинне надо долго ждать, года два или три. А здесь ей продадут уже этой весной.

- А почему не сейчас?

- Потому что там очередь. Детки только по одному каждый день появляются, а желающих их приобрести очень много. Вот и приходится ждать.

- Мам, а ты там очередь заняла?

- Где там?

- Как, где? В магазине. Если так долго ждать надо, то займи сейчас очередь, а то вдруг в нашем Крымске, как в Таллинне, желающих окажется столько, что прийдётся за ляличкой в другой город ехать.

Маня засмеялась:

- А зачем тебе ляличка? – она смотрела на меня с любопытством, как будто не знала чего-то такого, о чём ведала её дочь.

- Какая же ты всё-таки интересная, - искренне, до глубины души поразилась я и, подражая матери, в минуты её удивления, развела руками, - Ты посмотри, у нас всегда всё появлялось у первых: и телевизор, и холодильник, и газовая плита... А ляличка маленькая уже в трёх семьях есть, - зажав, для наглядности, большим пальцем мизинец, я приблизила свою руку к её глазам, - а мы ещё даже очередь не заняли.

- Ну, у тебя и сравнения, - весело расхохоталась Маня и обещала над моим предложением подумать. Потом спросила. - А кого ты хочешь сестричку или братика?

Сопоставив мысленно Эдьку с Галей, Катей и даже, вечно насмехающейся, Нюркой, я пришла к твёрдому решению:

- Конечно сестричку!

- Почему?

Манины, испытывающе глядящие на меня глаза, подсказали: заявить, что Эдька меня не устраивает, было опасно. Она может рассердиться, и тогда ни за что никого не купит. Поэтому ответ был нейтральный, ни к чему не обязывающий:

- Брат у меня уже есть, а сестрички нету.

- Логично, - ухмыльнулась мать, казалось, поняв истинную причину такого моего выбора. - Ну а если девочек не будет, а будут только мальчики?

- Тогда мы ещё немножко подождём. Когда-нибудь девочки-то появятся.

- Нда, - сказала Маня задумчиво, - с тобой трудновато становится спорить.

- Почему спорить? – пожала плечами я, - Мы же не спорим, мы советуемся.

- Ну, хорошо, - она подобрала живот, распрямила плечи и посмотрела на меня так, как это делала Галя, играя роль учительницы, когда вызывала меня к доске, - а если в том магазине случится так, что ждать нельзя? Скажут, берите мальчика или не получите ничего.

Такая ситуация была мне вполне знакома, и утешив себя, что малыш может оказаться ничуть не хуже, чем Люськин братишка, я утвердительно кивнула головой:

- Тогда бери хотя бы мальчика. Любой маленький мальчик лучше, чем ничего, - я хотела добавить, любой кроме Эдьки, но не посмела, а понадеялась, что поступивший в магазин мальчонка, будет сильно отличаться от моего старшего брата, так как опыт прожитых лет и различных знакомств мне подсказывал: двух одинаковых людей в природе не существует. А если где-то и появится подобие Эдика, то нашей семье он не достанется, потому что, как говорят взрослые: «Две бомбы в одну и ту же воронку не попадают».

 

- Галь, представляешь, - похвасталась я подруге, раскачиваясь вдвоём с ней на качелях, - а мама моя, может быть, скоро маленькую ляличку купит.

Галя повернула ко мне голову, и от улыбки на щеках её появились ямочки.

- Такая большая, а всё ещё веришь, что детей в магазине покупают.

- А разве нет? Где же тогда, по-твоему, их берут?

- Из живота мам достают. Ребёнок живёт там девять месяцев, а потом его мама идёт в больницу, и там из неё ребёночка вытаскивают.

Вот это да! Галины фантазии, конечно, всегда были по-богаче моих, но что можно додуматься до такого, я даже от неё не ожидала.

- А откуда же они в животе берутся? – мне, вдруг, смешно стало от нелепости такой версии.

- Откуда-откуда. От верблюда! – Подруга тоже засмеялась и движениями корпуса увеличила амплитуду нашего катания. – Моя мама мне недавно всё рассказала. Твоя тебе тоже когда-нибудь расскажет.

- Но она только вчера говорила, что детей покупают в магазине.

- А когда-нибудь скажет совсем другое. Моя тоже раньше говорила, что малышей покупают, но теперь я знаю, что их рожают.

- Это одно и то же.

- Ничего, ни одно и то же, - шарканьем ноги, Галя остановила качели и, спрыгнув, сказала, что ей пора домой.

Мы прошлись вдвоём до нашей калитки, где махнув мне рукой подружка быстро унесла своё пухленькое тельце к себе во двор, а я побрела к дому, раздумывая, как в следующий раз доказать Гале, что её утверждения неверны.

 

Прошло время, и Рита куда-то исчезла. Я уж подумала, женщина вернулась в Таллинн, так и не дождавшись своей очереди, но её мама, тётя Лида, сообщила, что она в больнице.

- Заболела? - испуганно и заботливо уточнила я.

- Да, нет. Срок подошёл, - ответила соседка почему-то не мне, а рядом стоящему дереву.

- Кто пришёл?

- Тебе мама уже рассказала, откуда берутся дети? – тётя Лида посмотрела на меня изучающе.

- Да, - уверенно ответила я.

- Так вот, пришло время, доставать из животика малыша, - она улыбнулась, глядя вдаль, и добавила, - точнее малышку. Наша Рита девочку родила.

В доли секунды я поняла, что всё, сказанное на качелях Галей, не было плодом её воображения. Меня затошнило, и срочно вдруг захотелось в туалет, но не оттого, что мать очередной раз выдала неправду. Стало немного не по себе, когда я представила, что столь чудесные, милые создания – маленькие детки - появляются на свет подобно испражнениям, являющимися отходами нашего организма.

 

Вернувшись домой, я решила сообщить Мане новость, начав издалека:

- А тётя Рита в больнице. Мне тётя Лида сказала.

- Она что, уже кого-то родила? – оживилась мать, видимо забыв, как сравнительно недавно рассказывала мне об очередях в магазине.

- Ага. Девочку.

- Ой, надо будет пойти её проведать.

- Меня с собой возьмёшь?

- Конечно, я и сама хотела тебе предложить.

- А куда надо идти проведывать? В магазин? – я продолжала играть роль ничего не знающей девочки.

Маня немного растерялась:

- Ну, да. Это такой специальный магазин, там ещё кроме продавцов врачи работают. Они проверяют, чтобы ляличка здоровая была.

- А тёти Ритина мама сказала, что они обе в больнице, а не в каком-то магазине.

- Ну, может, там что-то случилось, вот их и положили в больницу.

- А почему, когда я тебе сказала, что тётя Рита в больнице, ты сразу поняла, что она кого-то родила? - я всё надеялась, что мать наконец-то перестанет меня обманывать, и я услышу все подробности появления на свет нового человека.

- Потому что, я знаю, что тётя Рита – здоровая, и в больницу могла попасть только из-за ребёночка, - давая мне объяснения, Маня вся раскраснелась и эмоционально кивала головой. Очевидно, само по себе враньё доставляло ей какое-то наслаждение.

- А почему, когда дядя Саша попал в больницу, ты тёте Лиде сказала, что не знала, что он так серьёзно болен, но не спросила, кого он родил? – продолжала докапываться до истины я.

- Потому что маленьких детей только мамам отдают, - румянец немного сошёл с лица матери, и она тихо засмеялась.

- А откуда же они знают, кто их папа? – мне действительно многое было непонятно в происхождении человека, и раз Галя и тётя Лида утверждали, что рассказать всё должна мама, я с любопытством и нетерпением ждала ответа.

- Приносят домой и показывают папу.

- Так у тёти Ритиной дочечки папой будет дядя Саша?

- Ну, нет. Он уже тёти Ритин папа, - скороговоркой, как бы боясь, что я вставлю ещё хотя бы одно слово, Маня стала мне громко растолковывать, - Папой у девочки будет дядя Игорь, тёти Ритин муж. Кто является мужем, тот и папа. И вообще я тут с тобой заговорилась, а мне уже пора на работу собираться.

Я больше не мозолила Мане глаза, а постаралась сама во всём разобраться. Но ни к каким выводам, кроме того, что детей в магазине не покупают, не пришла. И ещё одно было ясно: если я хочу заиметь себе свою собственную ляличку, то сначала должна решить, кто будет моим мужем. Алька для этой роли не подходил, потому что иметь своего малыша не хотел. Галя любила маленьких детей, но была неподходящего пола... Как это оказывается не просто, выбрать себе мужа!

 

(продолжение следует)