ИРОНИЧЕСКАЯ ПОЭМА ПО ПОВЕСТИ В.ЕРОФЕЕВА "ЭЛЕКТРОПОЕЗД МОСКВА - ПЕТУШКИ" Эпиграфы мои всегда просты, Штрих жанра у любой литературки. Я их не обрываю , как хвосты, На Кеэспешном слёте полудурков. "Все говорят нет правды на земле", Но правды нет и выше... Аксиома! Законы курсов Путина в кремле Познали лучше, чем законы Ома. *** "Все говорят: О! Кремль! И ото всех Я слышу про него, а сам не видел..." Горячкой белой "белкой" в колесе - Кремль сам к нему явился, в трезвом виде. О, яд! О, эфемерность! О, позор! Всё о тебе бессильнейшее бремя! О, сколько дряни выпито с тех пор, Как Кремль в "Петушках" увидел Веня. Подумаешь, не видел он Кремля, Ну, дом для сбора сеющих заразу. Вот я открою правду - буду мля, - Вот "Петушков" не видел я не разу. (Теперь на миг от темы отступлю, Мне лирика дала свои привычки: Как он, ругаться матом я люблю, Но в тексте мат поставлю я в кавычки. Сменив лишь букву первую. Размер И рифму, безусловно, сохраняю я. Чтоб не было вопросов, вот пример: Я букву "Ф" на "Х" сменил у "Фуя". Я "Петушков" не видел - ни "фуя"! И пусть меня в Кремле уж кто-то стукнул. О, бремя эфемерности, о, яд! О. пусть б ни разу в жизни я не пукнул. Пусть будет всё. Не видел никогда.) Но если заменю глаза стишками. Вот этими то, может быть тогда, Я Кремль увижу в центре с "Петушками". Поехали! Меняются глаза. Я трезв, как он, так пьяный не напишет. В Москве пришёл на Курский я вокзал, И вижу - он стоит и еле дышит. Здорово, автор! Ты уведоми Меня - я просто глуп и очень молод. Но всё-таки в начали, подними Слова в главе к платформе "Серп и Молот". Как иногда пугает автомат Бойца на полигоне с непривычки,- Так напугал меня чистейший мат, Который не берётся и в кавычки. Вы спросите: а дальше, дальше что? Да я и сам не знаю, что же дальше! Я весь рассеян, словно решето От матершины, чистой - и без фальши. Без фальши мат, как чистый самогон. Трансцендентально! Но - без матершины. Я, автор, вас прошу, идём в вагон, В вагоне там, на пару пьют мужчины. Один - умён. Другой? Другой – дурак. Один - в пальто, другой же в телогрейке... Там, за портфелем, прячется рюкзак, Как русский рубль прячется в копейке. Небесная царица! Это ж мы! "Кара - чего там?" - "Чухлинка" - "Кусково" Родной отчизны лучшие умы Глядят на Ерофеева такова. Какая мощь духовная в глазах. О, мой народ, мои глаза без смысла. Скажите мне, кто "сблиздил" мой рюкзак? Там, лишь тетрадь с поэмой "Коромысло", Там водки нет, закуски тоже нет,- Закуски типа "Я вас умоляю!" Там только нет покоя при луне, Там только... Что опять там объявляют? А, всё понятно - "графики" прошли,- Все "графики" сорвали в электричках. А вы мои бы «графики» прочли, Которые не пишут и в кавычках. "... Ну что ты так ругаешься, с чего, Ты - лучший ум, и мат тебе не нужен. Что ты оставил там? - Да ничего. Уж Герцен декабристами разбужен... Уже Иван Тургенев, наконец, Смахнул с России быта паутину, И африканец, сука и подлец, Построил Асуанскую плотину..." - А, ангелы! От самой, от Москвы, Куда на долго так вы удалились? Такое ощущение, что вы С утра ещё ничем не похмелились! "Зачем ты - Так? Не надо, улыбнись. Мы главное забыли - это странно... Ты, главное, скользя, не "наевнись", В блевотине вокзала ресторана..." - Младенец говорит мой: букву "Ю"? "Да, говорит" - о, ангелы, я каюсь...- И, глядя сквозь просветы на "фую", Я в тьму окна блаженно улыбаюсь. - А что там, в "Петушках", и праву, рай? И ангелы в ответ проверещали: "Ты знаешь, мальчик, ты - не умирай..." И отлетают, как и обещали. Ах, ангелы, увидимся ли вновь? Я - Одиссей, как мне без Пенелопы. Там в "Петушках", там скука, ждёт любовь, С косою от затылка и до попы. Нет, не любовь - баллада ля бемоль, И ля мажор, и прочие баллады... Но съела королевский бархат моль, И нет у Ерофеева Эллады. А есть гостинцы - двести грамм конфет, И столько же примерно грамм орехов... А чьи стихи? Блок, Тютчев - или Фет?- О, только в "Петушки" бы я приехал! Мне б только в "Петушки", я б всё отдал. - И в тамбуре холодном и вонючем, Я вдруг, о Нём подумав, зарыдал, Да, да - о Нём - великом и могучем! Во дни разлук, сомнений, прочих драм, Я не покинул своего народа! – И новые кубанские сто грамм Из недр вздымались к горлу пищевода. Припасть бы к «комсомолкиным слезам» – Да нужной нет, увы, с собой отравы. Как нет на Чебоксарский мой бальзам И «поцелуя» нет от «тёти Клавы». Иль «поцелуй», допустим «без любви», А, может быть, коктейль «Арманд Инесса» Коктейли, как их там не назови, Я пил – с одной безумной поэтессой. Коктейли прилетели в Иордан Звездою Вифлеемскою струиться… Но у него быть должен чемодан, И есть народ, и бог велел делиться… О, вечный круг пороков бытия, Где всё старо под солнцем и не ново. – Опять украли водку! – Где же я? В каком-то километре «Храпуново» - Ох, что же там так ездят по ушам? - «А, это ты, дурак, дурак влюблённый…» Нашёл мне тоже время искушать. – И инсургент ушёл мной посрамлённый. Его я посрамил за дурака, За то, что я не спрыгнул с электрички, За то, что не разбился – ну никак Я ноги не сломал – как будто спички. От страшного волненья я курил. И вспомнил вдруг, когда мне было тридцать, И сердце мне сказало: «Не дури!» А мой рассудок взял – и выпил «триста». Из дня рожденья выплыло лицо Несчастного с несчастной жизнью личной, - Тогда – мне подарили голубцов, И три бутылки водовки «столичной». Я видел, как ушёл я от беды, Когда в ребро войти хотела финка, Я видел, как я прыгнул до звезды, Когда плевал загадки в рожу Сфинкса. «Смири порыв духовный свой, смири! Отдайся ты гармонии потоку!» - Сказал я сам себе. И закурил И понял – в «Петушках» я буду к сроку. «Скорее в Петушки, к моей, одной, Где я зальюсь «слезами комсомолки», И где она увидевшись со мной, На мне звездой повиснет, как на ёлке. Где средь цветов под птицами в саду, Живёт она с глазами Амалфеи. - (Я говорил с собою, как в бреду, поскольку потерялся Ерофеев) – К ней в «Петушки», к одной моей, одной, Где грудь, как горы лунного ландшафта, Где старичок один крадёт «тройной», И пьёт с «отверстьем круглым» брудершафта», Где, может быть, не скучно будет жить И Гоголю, и даже Степанцову, Где Логос сам взрастает миражи, Что в форме контролёров по вагону. Нет, не контроль – я сразу их узнал. Но я вам не скажу, кто эти «трое»… И я от них, конечно, побежал, Сменив собою главного героя. Нет, это был, конечно, не контроль. Два – молодых и третий, очень старый, С глазами чёрных дыр, где вечный ноль, Одетые не в форму, не гусары. Ах, лучше б я попался на братву, Из мира чистогана в чёрном нале. – А я вернулся сразу же в Москву. Короче так «они» меня догнали. С братвою я полез бы на рожон. А здесь от страха в венах сжались гены Я ими был мгновенно окружён, И, словно свет в дыре, кричал рентгеном: «Послушайте!» - срывался голос мой, - «Послушайте, я просто не доехал До девушки… А ехал я домой…» И голос мой, сорвавшись хриплым эхом Во тьме холодной, как свеча потух… «Ах, где ты. Веня? Выпить нам бы по сто… Но третий раз пропел в ночи петух, Чтоб предал замерзающий апостол. Что там апостол? – Ангелы ушли! За что я кинут ими, боже правый? Зачем, мой бог, они меня нашли? Куда теперь? Налево иль направо? Мне смех ударил ангельский в лицо. Вы знаете, как ангелы смеются? Им там с небесным весело отцом, Они – не пьют, они – не проблюются! Зачем – вот так? Зачем, зачем всё так? Зачем у них отвёртка или шило? Но подступила к горлу тошнота – Лубянская рука меня душила. Меня душили, бог же всё молчал. Лишь ангелы мне смех свой излучали. И я последним криком закричал… В последний раз – меня уже кончали! О, я не знал, что есть такая боль! Я задрожал, я скрючился от муки. И красная, как свежая мозоль, Мне буква «Ю» свои сгущала звуки… Найду ли подходящие слова, Как уходил я в вечное забвенье… Не мой был поезд «Петушки – Москва» И я, увы, не Ерофеев Веня... Не Лев Толстой, не Степанцов Вадим, Не Тютчев, не Аксёнов, что на воле... С тех пор в сознанье я не приходил - И никогда не буду в нём уж боле! *** Работа - жизнь. И все мы в ней коллеги. С котомкой, завалившись на мешки, Со всем народом в жизненной телеге, - Мы неуклонно едем в "Петушки". Максим ли Бланк, иль Ерофеев Веня, Иль прочие угрюмые лошки, У каждого найдётся в жизни время, Чтоб сесть на скорый поеэд в "Петушки". | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
