Семен Венцимеров Журфак Часть седьмая. Под куполом надежд Книга первая. Голоса на галерее Предисловие к части седьмой В Индокитае шла война. Вначале началось с Вьетнама. Потом легко сползла она В Лаос с Камбоджей... Сил у хама Из Вашингтона – дополна, А совесть хаму – лишь обуза: Сонгми. Деревня сожжена Убиты жители, но груза Ответственности на себя Принять не пожелали янки... Вьетнам сражается, терпя Невзгоды... Вертолеты, танки У интервентов... Но идет Вьетнамцам помощь из Союза Тропою Хо Ши Мина. Ждет Захватчиков разгром. Загнутся. В дипломатической борьбе Союз разоблачает Штаты... Фон для учебы – так себе, Но мы надеждами богаты. Мы верим, что остался шаг До гениального творенья И мы вступаем на журфак В предощущенье озаренья. Теперь над нами ореол На гениальность притязаний. Ансамбль наставников повел Нас дальше по ступенькам знаний. Рожновский, Телень, Ковалев, Миньковская, Блажнов, Музыря, Бабаев, Стяжкин, Киселев – Весь спектр «засурского» призыва, Не исключая самого Маэстро звездного оркестра, Нас вводит розно – кто – кого – Под купол нового семестра. Мы дважды вновь пересекли Страну от края и до края – И в наш дворец наук пришли, Сюда с каникул притекая Сосредоточенно сопя, Стенографируем конспекты... Хотим сперва познать себя, А коль познаем, то, успех, ты Нас неминуемо найдешь. Нет места скучному неверью, Не отвернешь, не подведешь... Мы не торопим. Будь за дверью Поэма первая. Я, Семен... Снова тополь в снегу, Но теперь этот снег Не расстает до самой весны. Молча тополь стоит На высокорм холме, Видит тихие, тихие сны. Снится тополю девчонка, Что недавно приходила, Что смеялась и грустила – Любовь ждала.... Снится Тополю парнишка С семиструнною гитарой, Что звенела и гремела И вдаль звала... (Из песни той поры) Еще б на месяцок продлить Каникул праздничную праздность... Но – баста! Вновь в Москву катить... В труды, нагрузки, стрессы... Ясность Покуда в отношеньях с той, К кому моя душа стремится, Не наступила... Раз уж сто Я предлагал: давай жениться, Мол, вот, бери – моя рука, Вот сердце... А она смеется. Ответа не дает пока... Вот рассержусь, коль не уймется... Не в крести-нолики играть Зову – делить судьбу до гроба... Пока я еду – ей икать: Все мысли лишь о ней... Зазноба... Москва... Уже издалека Столицы приближенье чую. Московским воздухом слегка Извечный депрессняк врачую – Им награждают Черновцы – В них мне кого-то нехватает. Немилосердно на вальцы Несбывшихся надежд кидает Мой город душу всякий раз, Как приезжаю на побывку. В душе тот образ не погас – И не могу сменить пластинку... Не получается отсечь Неутоленные обиды, Что продолжают душу жечь... Вот, есть такие индивиды... Как медлен поезд! На лету, Однако, в «АН’е» мне отвратно. В газетах пишут: новый «Ту» Начнет вот-вот летать... Невнятно Смогли все плюсы описать... Пробиться сквозь слова пытаюсь... Возможно, в «ТУ – сто пятьдесят Четвертом» вдоволь налетаюсь – И мне в нем будет хорошо, Не так, как в дребезжахем «Ан’е»... Столица – поезд подошел – И я в общаге, как в нирване... Семестр на старте. С Богом – марш! ... Я по лыжне ползу не дюже... -- Ты лыжи мазью-то намажь! -- Намазал... Вышло только хуже... Ребята над лыжней летят, А я по ней ползу улиткой, Сочувствующий вижу взгляд... Физвоспитанье стало пыткой... Давно с маршрута все ушли – Я доползаю еле-еле... Хоть снять бы лыжи помогли... Сдаю на склад ботинки... Мне ли, Такому с виду молодцу Быть на дощечках неуклюжим? И оправданья не к лицу... По парку рано утром кружим... Костюмчик лыжный приобрел Дешевый, так себе – «с начесом». И не одет в нем и не гол – Изрядно мерзну, с мокрым носом... Терплю, пытаюсь овладеть Азами лыжного искусства... Февраль – два месяца терпеть... Лыжня доводит до безумства... И с опозданием потом До факультета добираюсь... -- О чем, ребята, речь ведем На семинаре? Не врубаюсь... Никак согреться не могу... Да, физкультурник я хреновый... Насильно лепит МГУ Спортивный мне венец терновый... Наверно было бы стократ На тренировках тяжелее... И сил бы не хватило, брат, Тащить те доски по аллее, Но дружба с хатха-йогой мне Дает и силы и дыханье... Ползу упрямо по лыжне, Уматываюсь от старанья Освоить одношажный бег, Двушажный бег попеременный, Взбираюсь «лесенкой» наверх, На холм... Поистине бесценны Все асаны... Пять тысяч лет Их практикуют для здоровья Индусы... Мышцы и скелет, Крепчают... Разгоняет с кровью По телу сердце прану... В ней – Целительная сила жизни. Суставы гибче. Ум ясней. И настроенье – в оптимизме... -- Я не слабак, -- твердил, -- не мразь, Осилю – тяжело в ученье... -- Я понял: в лыжном деле мазь Имеет важное значенье... Я Иваненко расспросил, -- Сашок у нас спортивен сильно... Он мне про смазку разъяснил.... Я лыжи навощил обильно – И полетел... И мне легко Бежится по лыжне февральской. Под горочку не кувырком... Поди, охотник зауральский Едва ли лучше бы скользил... Я что-то в лыжных гонках понял: Я разгонялся, тормозил, Взбегал нп холмик – и наполнил Восторгом душу: хорошо! Ушла былая неумелость, Я подразвился на вершок – Растет в душе кураж, и смелость, И вера, что во всех делах Я трудности преодолею... Я по лыжне на всех парах Несусь, еловую аллею Проскальзываю всю стрелой – И мне тепло в моем «начесе». И от раскислости былой Нет и следа – и о зачете По лыжам больше не пекусь... Метро нас к «Ленинке» подвозит... В студенческой толпе несусь На лекции... Уже трезвонит Напоминатель, что пора В Коммунистической прижухнуть... То лекторы, то лектора Долдонят так, что уши пухнуть Успеют за две пары... Но Потом, на радость нам, немецкий Мы с Ганной Павловной в кино Порою ходим... Я, не местный, От местных узнаю места, Где ФРГ-шные картины Показывают... Неспроста Немецкие все лерерины* И лереры** в погонах нас Стремятся вывести наружу. Нам вся Москва – учебный класс... Ну, нам же лучше – им же хуже: ------------------------------- * Учительницы (нем.) * * Учителя (нем.) Болтайся с нами по Москве И, притворяясь интуристом, Болтай на дойче -- было б с кем, О чем... Февраль снежком искристым Асфальт столичный укрывал... Инициатором похода Невольным я в тот вечер стал, Поскольку йоговская мода На курсе от меня пошла... Случилось, что на семинаре По диамату вовлекла В беседу тема... Я в ударе – И однокашников тогда PR-ом йоги ошарашил, Впервые развязав уста Для монолога в классе... Значил Тот опыт много для меня: Я говорил, а мне внимали Серьезно парни – (не фигня В моем докладе) – и кивали. А после подошел Сергей Ромашко – слух был: он восточных Адепт учений... Апогей: Он попросил назвать источник... Я дал ему переписать Все то, что подсобрал о йоге... Серега тоже стал дышать Одной ноздрей, гнуть руки, ноги, Литературу доставать – И он вовлекся тоже, ясно... На дойче стали обсуждать – И Ганна Павловна прекрасно, Поскольку тема горяча, Ее пристроила к ученью – И вот мы топаем сейчас В какой-то кинозальчик -- (к мненью Лабутина вниманья нет – Куда он денется, Бориска?) Вот в зале погасили свет, Экран к глазам опасно близко... Захватывает нас сюжет... Картина «Киевнаучфильма» -- О чудесах, в которых нет Чудес, а есть лишь только сильно Тренировавшияся адепт Тысячелетнего ученья... Смотри картину, коль не слеп, Там всем показано значенье Дыханья, правильной еды, Воды, простых и сложных асан... Вознаграждаются труды Сторицей над собою... Я сам Уже почувствовал: ведет Меня к успеху в жизни йога: И много новых сил дает, Способность понимать намного Прибавилась: любой предмет Усваиваю я с налета, Так, словно бы волшебный свет Вдруг озарил мозги... Работа Над телом и своей душой – Дает эффект – и притекает Энергия рекой большой – И йог такое вытворяет!... Такие вкусные слова: Падмасана, пашимонтана, Сиршасана... Едва-едва Я начал, но незримо прана Мои мозги и потроха Приводит исподваль в порядок, А загрязнявшая труха Выводится из пор и складок – Отрава, горе-вещество – Нет в мире ничего отвратней.. И оживает естество... Жить стало слаще и приятней... Картину надо обсудить – И вводим новые понятья... И мы с Серегой говорить О йоге можем все занятье – Есть первый опыт у него: Он позу лотоса быстрее Освоил.. Ладно, ничего – Он тонкокост, ему ловчее Колени кренделем завить... Я впрочем, не отстану шибко... Здесь некуда бежать, спешить, Соревнованье с ним – ошибка... Здесь соревнуешься с собой И, слабости превозмогая, Крепчаешь статью и судьбой... Ах, хатха-йога, дорогая... Вот если б обучали ей, К примеру, наших футболистов, Команды не было б сильней... Семнадцатого неказисто Сыграли в Мексике: ноль-ноль. Матч пробный, неофициальный. Я даже на смотрел... Доколь Терпеть такой позор обвальный? Февральский праздник подвалил... Солдатский... Поздравляю Гришку. В ракетчиках приятель был – А я вот вытащил пустышку – Стройбат не армия, а так – Одно отличье, что в погонах, По сути ж – форменный ГУЛАГ, На нас пахали, как на конях. Одна отрада: на журфак Пробился с визою стройбата, Что тоже, кстати, не пустяк... -- С днем воина! Ура, ребята! А после праздника – ЧП... Впритык придвинут к факультету, Там, где в просоночной толпе Я по утрам навстречу свету Выскакиваю – строгий дом... Глазам табличка примелькалась: Приемная ютилась в нем Верховного Совета... Каюсь: Внимания не обращал – Мне ль до приемных всяких дело? – Звонок надсадно верещал, Толпа журфаковцев летела, Стремясь быстрей пристроить зад В Коммунистической на лавке... -- Но что случилось-то? – Стоят, Приуготовлены к отправке У стен Манежа «воронки», Шныряет импортная пресса, Шпыняют штатские качки: -- Не останавливайтесь! – Presto Под жестким взглядом проношусь – На факультете все узнаем... -- Какая-то случилась жуть? -- Евреев группа в свой Израиль Никак прорваться не могла – И опозорила державу, В Приемной запершись... -- Дела... -- Да, на весь мир дурную славу Опять раздует про Союз Продажная служанка-пресса Капитализма... -- Горький груз: Во мне ни капли интереса К тому, чтоб за море бежать, Но солидаризуюсь втайне С той группой... Для чего держать? Пусть едут, коль хотят... Детальней Узнать тотчас не удалось, Но по крупицам постепенно Из «их» эфира донеслось: Грузинские самозабвенно Евреи бросили себя Как жертву – на алтарь свободы... Железный занавес, скрипя Чуть приподнялся – ведь народы За рубежом имеют власть Давить на власть – и солидарность Явив, общественность взвилась Спасать героев... «Лапидарность» Советской прессы такова, Что ни единая газета, Чьим обиталищем – Москва, Короткою строкой на это ЧП не думала давать Хотя бы рикошетный отклик... -- Мир перевозбужден? Плевать! Хохочет пресса? Хоть до колик Дойдет, какое дело нам? Мы строим коммунизм, понятно? – И не глядим по сторонам... Ну, отбояримся невнятно, Что это, дескать, не Вьетнам... Все так: досталось антиподам Позора более, чем нам... Еврейским же с тех дней исходом Америка душила Кремль... Но, впрочем, нам какое дело? Жизнь услаждает, точно крем, Любовь! Душа моя взлетела: Мне, наконец, сказала «Да» Моя сибирская зазноба... Я верю, будем с ней всегда Неразделимыми – до гроба, Вплоть до разрыва аневризм... Душа от умиленья тает... ... Про европейский романтизм Рожновский лекции читает. Он побуждает нас читать Поэтов «Натиска и бури»... Непросто важное понять Про романтизм во всей культуре. Век восемнадцатый ушел От прагматизма просвещенцев – И новые черты обрел В твореньях новых европейцев. В первопричине, -- учит нас Истмат – материальный фактор. Феодализма строй угас, Капитализм пришел де-факто, Европу взрывами потряс Революционер французский. Эпохи прожитой каркас В прах разлетелся, слабый, узкий Для новых взглядов и идей. В час перемен отжившим плохо... Прихода новых ждет людей Культуры новая эпоха. Она в мыслительских умах Сперва вынашивалась: Гегель... Осталась строчками в томах Баллад, поэм, новелл, элегий. Гиганты выбрались на свет. Сперва в когорте тех гигантов Ушедших и великих лет Назвал Рожновский музыкантов. Поименуем их и здесь. Пусть романтическая лира Волнующую звуков взвесь Прибавит к постиженью мира. Лист, Вебер, Шуберт, Берлиоз, Шопен и мрачноватый Вагнер, Эпохой призванный колосс, Ее бессменный страж, дневальный... А пейзажисты? Джон Констебль... А маринист Уильям Тернер? Эжен Делакруа, пастель Не признававший, полутени... И Теодора Жерико Картины, как петарды, жарки... Биенье жизни широко Передается без помарки... Калейдоскоп событий звал, Рождал возвышенные грезы, Надежды, воодушевлял -- Ввергал в отчаянье и слезы. Эгалите, фратерните, И либерте – девизы века Осуществимы ли? В тщете Возвысить душу человека, Мыслители впадали в грех Уныния... Гиганты слова Воззвать пытались к душам всех, Вести к высокому... Основа Тех романтических идей – Противоречье меж восторгом И разочарованьем... Взвей. Душа в своем стремленье стойком К добру и радости мечты... Но Чайльд Горольд скорбит уныло Среди вселенской пустоты, Надежды нет, судьба постыла... Один я в мире средь пустых Необозримых вод. К чему взздыхать мне о других, Кто обо мне вздохнет? Осколками душевных схизм Пьет одлиночество обиду... Какой же выход ромпнтизм Рекомендует индивиду? Любовь и дружба – вот чем грудь Наполни, одинокий странник... Любовь – она и путь и суть – И поздних опытов и ранних... Все из нее, все с ней и в ней, Взаимосвязи и решенья Ушедших дней, грядущих дней... Она и свет и вдохновенье.. Рожновский темой увлечен, Он – бог в своем материале... Он знает – как, где что почем, Все представляет в идеале... Он хочет, чтоб и в нас вошла Любовь к эпохе романтизма.. Душа профессора светла, Сиятельна его харизма... В последний вечер февраля Вс разговоры о футболе... Сердца тиффози взвеселя Известьем о победном голе, Хоть гол Осорио себе Сам вколотил в несчастной доле, Но факт: в отчаянной борьбе Не проиграли в Сальвадоре Товарищеский матч... Ура! – В преддверье первенства Европы... -- Ну, что – выигрывать пора?... -- Давно пора... Эх, остолопы... Состав команды наизусть Мы знаем (не в пример истпарту) – И любим футболистов, пусть Порой и материм... К азарту Добавка: каждый – о своем, Ведь в юности любой футболил. Я был, к примеру, вратарем, Иные мяч гоняли в поле. И всем легко вообразить Себя в футболках алых сборной: -- Я мяч сумел бы отразить... -- Эх, я бы так подал тот корнер! Бродила по Москве весна, Ручьи по улицам струила... Любовь счастливую несла – И щедро всем ее дарила... Любовь в моей душе жила, Она – моей души фундамент... А рядом девушка была, Со мной играющая в «Да – Нет»... Но, наконец, сказала «Да»... Взмывают фейерверком чувства! Читать нам начали тогда Как раз историю искусства. С советских начали времен, С монументальной пропаганды По-ленински... Придумал он Собрать художников в команды – И памятники наплодить В честь революционных шишек... Чтоб Карла с Фридрихом любить Привык народ, он из подмышек Не вынув пальцы, выступал. Когда им памятник воздвигли Из гипса, страстно речь толкал, Их прославляя... Мы привыкли К двум персонажам по углам Поставленным на психодроме. Нет. Это не забытый хлам. А Герцен с Огаревым...Кроме Сих четырех проект включал Иных революционеров... Но вскоре вождь-учитель стал Сам памятников... Нет примеров, Чтоб столько в кепочках и без Клонированных персонажей Стояло всюду в мире... Влез На броневик Ильич – и даже В глухих аулах, кишлаках Стоит с протянутой десницей, Порой ввергая в дикий страх Прохожих пред зарей-денницей... Из классики наследной кадр – (В работе старенький проектор) -- «Булыжник»... Автор – скульптор Шадр – Нам демонстрирует профессор. Случился творческий прорыв В год революционной бури, Тогда Иван, талант открыв, Учился в Екатеринбурге. Всего-то весемнадцать лет Студенту скульптора Залкална... Шадр строгой классики адепт. В рабочем отражен зеркально Напрягший мышцы «Дискобол» -- И «пролетариат» -- в напряге. Еще секунда и – престол Российский пошатнется... В драке Простые средства хороши – И этот парень засандалит Царизму смачно от души. Дрожит земля, когда скандалит На власть обиженный народ... И « Красный конь» явил прозренье: Россию явно буря ждет... У Ивнева в стихотворенье: Кроваво-красный конь, к волнам морским стремящийся, С истомным юношей на выпуклой спине, Ты, как немой огонь вокруг меня крутящийся, О многом знаешь ты, о многом шепчешь мне... Создатель «Красного коня» Кузьма Петров и он же Водкин Был сын сапожника... Фигня, Что бедным нет пути... В охотку Талантливого пацана Учить велели богатеи Искусству... -- Сколько?... Не цена! Заплатим, о душе радея... Кузьма учиться начинал В Самарских живописных классах. Позднее в Петербург попал Студентом к Штиглицу... И часа Парнишка даром не терял: Здесь Эрмитаж давал уроки... Затем – Москва, где направлял Его Серов, наставник строгий... И вот он выдал полотно, В искусстве ставшее этапным... В нем колдовство заключено: Детали, краски... Точно раб к ним Прикован восхищенный взор: Иконописная манера, Цветов ритмический узор, России символы – и Вера... Я поясненью мэтра внял – И холст мне не казался бредом... Те лекции ведут меня В мир, что был ранее неведом, Прозрел частично... Только куц, Обрывочен и фрагментарен Столь важный по искусству курс... Да ладно: я дотошный парень: Где подчитну, где подсмотрю Дообразуюсь постепенно, К искусству тропку проторю, Уже и то, что дали, ценно... Нас Ярошенко удивил, И удивил и озадачил. -- Декан нам все же разрешил Вещание открыть... Назначил Он вашей группе пробной быть... На следующем перерыве Уже должны заговорить... Ну, предлагайте... Что в активе? Я вспомнил: кафедра вчера По зарубежке собиралась... Вдогонку выдал на-гора, Что тоже в мыслях задержалось: Что накануне был парад Старинных мотоэкипажей... -- Давай, Семен, пиши подряд Секунды не промедлив даже. И ты – редактор новостей. Все в подчиненье у Семена... -- Пишите, парни, да шустрей, А я свертаю... Благосклонно Впервые глянул на меня Наш мэтр, Владимир Ярошенко, Секунды быстрые ценя, Вычитываю хорошенько, Что накопала ребятня И вижу: не хватает спорта... -- Спорт у кого есть? -- У меня! -- Давай! Могучая когорта Спецгруппы мигом собрала Подборку классных информаций. -- Все, баста! В студию! Пошла Тотчас же запись. Ошибаться Нельзя... Читать досталось мне. Вся группа за стеной в молчанье. Озвучиваю в тишине... Простое дело – озвучанье, А по щекам стекает пот... Так медленно текут секунды... Заметку за заметкой влет В эфир отправил... Часто трудны Иные фразы... Познаю Я на себе искусство слова – И тем творю судьбу свою... Теперь прочто и спорт... Готово... -- Вы слушали... -- сказал вослед, Представив группу в окончанье... Открылась дверь. Я вышел в свет. -- Вопросы есть и замечанья? -- Спросил наш мэтр. Народ молчит. Отводит взгляды чуть смущенно... Мэтр озадаченно глядит: -- Вот это голос у Семена! А раньше было не слыхать – Всегда отмалчивался. Странно... -- Да, голос... Юрию подстать... -- Нет, лучше, чем у Левитана... Подшучивают пацаны? Нет, вроде, искренни, серьезны... -- Ты голос береги, цени... Звонок... -- Что ж, воремя, не позно... Над галереей рокотал Мой голос... Я впервые слышал Его со стороны... Металл, Полетность... Медведовский Гриша С недоумением спросил: -- Кто это так читает классно? А это я так голосил – Бальзамом на душу: -- Прекрасно! Мгновение, остановись! Но триумфальные мгновенья Уносятся куда-то ввысь... А в целом – «Тяжело в ученье...». Конечно, предыдущий год Был и труднее и трагичней... Ну, все-таки прогресс идет В учебе, как и в жизни личной... А тут по телеку – футбол, Товарищеский матч в Софии. Их гол – с пенальти... Наши гол Ответный вскорости забили... Болгары – нет, не слабаки У них – испанская манера... А все же нашим не с руки Давать такие пенки... Вера В команду может кануть вниз, А вскоре первенство Европы... Пенальти, что ж – судьбы каприз... Не подкачайте, остолопы!... Летят скворцы, весны гонцы... Вспорхнув под небо Украины, Впервые Тому в Черновцы Привез я – как бы на смотрины. Ей проще быть с моей сестрой – Двум девушкам вдвоем сподручней, Семья, объятия раскрой Веселой и прекраснодушной Девчонке-сибирячке... Май, Прими нас в праздничное утро... Юбчонки девушкам вздувай, Май-озорник... Собрались мудро В хрущевке родичи... Глядят. О чем-то спрашивют Тому. Подружка не отводит взгляд, Смеется, шутить... Ясно к дому Пришлась: улыбчива. Умна... То первомайское застолье Не продолжалось дотемна... Чок-чок, хлеб разломили с солью Поговорили, а меня С Тамарой будто обручили – И восвояси, семеня, Поплыли гости... Мы решили, Я, значит, с Томой и сестра Немного погулять под вечер... Такие в мае вечера! Восторг! Мой город был помечен Особой, майской красотой... Мы шли по Стасюка неспешно... Вдруг сзади грубый мат густой Из пьяных глоток лез кромешно... И сразу вечер отравил... Две девушки ко мне прижались... А мерзкий голос в уши лил Помои... Ах, какая жалость – Вся радость дня коту под хвост... А мерзость, видя: нет отпора, Честь девушек задела... Злость В душе взломала шлюзы... Споро Я развернулся к наглецам... Тому из трех, кто посредине Кулак под солнечное сам Собой вонзился... Ну, отныне Запомнит, что за хамство бьют... Ему же я ребром ладони По шее въехал левой... Лют Невероятно был... И доли Мгновения не потеряв, Я двинул правому по шее... Все трое – в луже... Зло поправ, Взял под руки девчат ловчее: -- Пойдем обратно. Чур отцу И матери об инциденте – Ни слова... В общем, не к лицу... Что будут думать о студенте? Что, дескать, я в Москве из драк Кровавых днями не вылажу? Чему, мол, учит вас журфак?... Сестренка заложила, лажу Мне под конец преподнесла... Но с юмором отец отнесся: -- Борьба, выходит, впрок пошла? Неважно то, что ты завелся, А так-то, ладно, ничего... Любуемся красивой парой... Благословение его Я получил на брак с Тамарой... Жестокий «Ан» унем в Москву, В ее тюльпаны и сирени... У биофака сквозь листву – Сплошь соловьиные свирели... Жизнь, голосу весны внимай, Всевышний, отведи все беды... Гвоздиками зардевший май Страну приводит в День победы... И надо ж – а этот день – ЧП: Виктор с Артуром – наши негры Решили, заташив к себе, Рабфаковца побить... Знать, нервы Ребят по пьянке подвели, Чем досадил им – непонятно... Вдвоем осилить не смогли. Накостылял неделикатно Обоим парень – и ушел... Разбор, конечно, учинили, Судил беднягу комсомол Престрого... Словом, исключили За то, что причинил «друзьям» Невольно «легкие увечья»... Был в этом нравственный изъян... Должна бы совесть человечья В «вершителях» возобладать: Ведь он же только защищался... Не смог упрямым доказать... В том мае и ко мне цеплялся От комсомола Газазян: -- Пойдешь в московский – комиссаром? -- Я, Саша, не смогу... Нельзя: Зачеты, практика... Гусаром Я по учебе не лечу – Мне все дается слишком трудно, Нормально курс закрыть хочу... -- «Зачеты, практика...» Занудно: Ведь можно и досрочно сдать, Потом досдать... Не понимаю... -- Нет, будет трудно нагонять... -- Тебя я все же уломаю... -- Давай иначе, Газазян: Возьми другого в комиссары. А я в тот стройотряд к друзьям Примчусь немедля под фанфары Как только практику зачтут: И поработаю в охотку И крепкой дисциплины жгут Накину... Уж при мне там водку Никто не станет пить, клянусь! -- И этот вариант годится... -- Сдам практику – и подтянусь.. -- Не стану, так и быть, сердиться... Май на излете... Лужники... Отборочныя встреча... Жарко... -- Не подщкачали мужики! -- Испанцев даже стало жалко... -- Да прямо – жалко! Два-один – Не слишком убеждает счетец... -- Цыплят считают... -- Поглядим... -- Чего глядеть- то?... -- Эй, уйметесь? Уже зачеты на носу, А вы трындите о футболе... -- Должно быть кто-то сдох в лесу: Виталий спором недоволен. Смирнов Виталий – футболист, Но он не кубком озабочен, А тем, чтоб был оценок лист Пусть хоть и в тройках, но не очень... Но матч с голландцами и он Не пропускает на «Динамо»... Понятно, полон стадион... А первый тайм расстроил прямо... Но за минуту до конца Ударил Козинкевич точно... Ушла усталость и ленца Матч олимпийских сборных сочно Сам Озеров сопровождал... А как он радовался голу... «Гол!» -- так пронзительно визжал! Так не суметь кому другому... Так, Трошкин закрепил успех, А Козинкевич расстарался – Забил и третий... После всех Шалимов до мяча дорвался... Четыре – ноль! Ура! Ура! Победа наших вдохновила... -- Пора выигрывать... -- Пора... Матч словно бы прибавил силы... ... Сдаю историю искусств... Вопрос попался не из вкусных: О сталинизме... Теплых чувств К эпохе не питал, а грустных Аллюзий вовсе не желал Касаться... В эти годы-беды Сатрапа только прославлял Соцреализм и все победы Аккордно посвящал ему, О чем трубили все газеты... Не по душе, не по уму Мне это: -- Помню, в годы те конфеты В обертках были – красоты Художественно беспримерной... Мэтр оживился: -- Верно ты Заметил:, абсолютно верно... Был личный сталинский контроль На оформленьи этикеток Он понимал, какую роль Для воспитанья люда этот Играл художественный пласт... – Мэтр соловьем залился -- муза Коснулась... Метр-энтузиаст Сам говорил, с меня обуза Снята рассказывать о тех, Кто малевал вождя с ребенком, В саду на даче, чей успех В сравнении с талантом робким Был оглушительным... Ну, вот: Мэтр выговорился, довольный, А мне, молчавшему -- зачет За то, что повод дал невольный Преподу выразить себя По пункту, в коем был он дока.. Познее мне пришлось, терпя, Выслушивать смешки, настолько Ребят мой фокус восхитил... Что ж, остраненью научила Кучборская – и повод был. Я остранил вопрос – и в жилу... Шла сессия... Июнь сиял... И вот – случилось оказаться Нам с Томой – важный день настал – У «грибоедовского» загса... Семнадцатого... Длинный строй – Желающие счастья пары... Шажок вперед – и снова стой... Но изумрудики Тамары Сияют... Смотрим на других... Здесь въявь увидишь подтвержденье О любящих: в обличьях их Находишь сходство... Наважденье? Мы завленье подаем – И нам вручают приглашенья В салон для новобрачных. В нем Фату купили... Нет решенья О плптье свадебном... К тому ж Увы, деньгами не богаты Ни будущий студентик-муж С невестой, ни родня... Но святы Те чувства, коими полны Сердца и так глаза сияют У будущей моей жены... И души счастьем обмирают... А у Байораса – беда: За воровство забрали Ольгу... Она ночами без стыда К Альбину забиралась в койку, Нас игнорируя, мужчин, Что спали в этой же каюте... И неазвала среди причин – Байорас заставлял, мол... Мути Премерзкой в девичьей башке, Как оказалось без предела... И вот Байорас весь в тоске – Та мерзость и его задела – И наш рассерженный декан Альбину выдать документы Велит... Преступницы обман Подействовал? Друзья-студенты, Мы встали за него стеной – И доказали: невиновен... Байорас замкнут, но со мной Приветлив стал и многословен.... Альбин был неспособен красть Был чужд любой и всякой грязи... Не дали пацану пропасть – Доучится назло заразе... Поэма вторая. Тома Юстюженко Ученье – свет. Предметов – тьма. А все же нравится учиться: Студенческая кутерьма, Профессора, журфак, столица, А рядом – «дорогой Семен» -- Так нынче называю парня. Со мною неразлучен он – И так сияет лучезарно, Когда услышит «дорогой»... Он – неподдельный, настоящий. Такого не отдам другой, Нет, он не приз переходящий, Он мой – и это навсегда... Уже прошли сквозь испытанья – И МГУ-шная звезда Мечты, надежды и желанья Совместно озаряет нам... В троллейбусе трясемся утром – Он не глядит по сторонам, Лишь на меня... Пожалуй, мудро, Что недотрогою прошла Период первых столкновений... Душа моя, чиста, светла – Ни тайной мути, ни сомнений. Мне ясно: я его люблю... Да, я не торопилась замуж. Я и сейчас не тороплю – В себе пусть разберется сам уж, Хоть предложение давно Мне сделал... Ну, а вдруг ошибся? Что ж, коли так, не суждено... Не важно, что уже решился, Пускай подумает еще, Пусть все оценит всесторонне... Шпиль МГУ-шный освещен Прожектором... В какой-то зоне Там старшекурсники живут, Причем, женатым можно вместе. Возможно, что и нам дадут С Семеном кельюшку... Не грезьте, Не сглазьте светлую любовь... И так сложилось все не гладко... Что скажет обо мне свекровь? -- Ты познакомь нас для порядка... -- Отлично!... Встретим Первомай Впервые в Черновцах совместно... Мой город в мае – чистый рай... Он так хорош... -- Мне интересно, Как встретят родичи твои Невесту не твоей породы... -- Да, будет страшно... -- Не таи, Нужны ль особые подходы? Заранее предупреди, Как мне общаться со свекровью? -- Ты, главно дело, не чуди, Общайся просто и... с любовью... Она пока что не свекровь, Не торопи, дружок, событья... Копи в своей душе любовь... -- Да нет, не стану торопить я... Студенческий общажный дом, Журфаковской судьбы подглавка... Вверх-вниз, туда—сюда снуем... Я – в душевую, мимо – Здравка, Я – с тазом, с тазом и она... Тюрбан на голове у Здравки... -- Ну, с легким паром... -- Тут шпана Пристала.. – Вижу, у болгарки Слезинки на щеке висят, А следом тащится громила... -- Семен! -- Он вышел. Мрачный взгляд. Уже болгарка подходила К той комнатешке, где жила – И отбивалась от громилы... Семен замешкался: -- Дела... -- Эй, докажи, что ты не хилый! Но вышел в коридор в тот миг Из комнаты Алиев Вовка – И очутился возле них... Не медля ни секунды, ловко Нанес стремительный удар – Громилу аж перетряхнуло... Семен вздохнул: -- Я опоздал, Уж лучше бы его куснула, Овчарка, чем попасть на хук – Поставленный удар боксерский... -- Довольно, Вовик... Хватит, друг! Ты видишь – у громилы слезки. Наставил хаму фонарей – И пусть проваливает к бесу... -- Эй, ты! Уматывай скорей... Семен не придавал эксцессу Значенья, а меня трясло... -- А ты в стороночке остался? -- Ну, ты подкалываешь зло... -- Неужто вправду испугался... -- Ну... Просто можно и без драк Решать подобные вопросы. Коль есть мозги, зачем кулак? -- Обидно же, когда отбросы, Подонки нагло пристают, Им не дает никто отпора.. Брысь, мужики, не то побьют... -- Довольно, Тома, хватит вздора... В душ собиралась? Так ступай... Я поворчала для порадка... -- Мне рубашонку постирай... -- Давай... А все ж не без осадка В душе остался эпизод... Я что-то не пойму Семена: Не дал громиле укорот, Считает: не было резона?... -- Семен! Картошечки поешь, И вот – сосисочки готовы... Вот хлебушек – ты сам нарежь... -- Картошечка – любви основа? Спасибо, милая! Не дашь Мне умереть голодной смертью ... -- Пинегин, брысь! Тебя сюда ж Не приглашали... -- Этой снедью Всю кодлу можно накормить... Обед положено с друзьями – По поговорке -- поделить... -- Ну, лопайте – и леший с вами! -- Поел? Гулять со мной пойдешь? -- Ну, спрашиваешь? Вмиг оденусь... -- К посольтву? -- Ладно...Эй, хорош! -- Дай погляжу еще... -- Надеюсь, Китайской пропаганде ты Не станешь безрассудно верить? -- Их примитивной суеты Мерилом нам легко измерить И наше прошлое... Хрущев Докладом на Двадцатом съезде Нас вразумил, не то б еще Вождя бы славили, как эти... -- На снимках – горы всяких яств – Завидуй, человек советский. -- Да, мы теперь из разных паств... -- А все ж из паств. Границы резкой По правде между нами нет. И нас бодягой кормит Суслов, Цековский сумрачный скелет, Толкая нас все в то же русло – Заупокойный сталинизм... -- Их маоизм куда мрачнее... -- И их настигнет криз-сюрприз. В маразме Мао коченея, Подохнут всей своей толпой... -- Они и мы в плену маразмов, Что, как помои над судьбой. Нет продыху от тех миазмов... -- Ну, ладно, прекращай болтать... Сам знаешь: и у стен есть уши... -- Свободы стало не хватать, В оковах тяжких наши души... -- Пойдем... Хрустящей кисеей Февраль окутал дивный вечер... -- Нет, так я и не стал «совой», Хоть спичками раздвигь мне веки – Я ночью не могу учить, К ночным раденьям не привыкну... Себя б до койки дотащить – Без задних ног до зорьки дрыхну.... -- Да, знаю – засыпаешь вмиг. А мне не спится над стопою Толстенных неоткрытых книг... -- Ты сверхответственна. С тобою В любых делах не пропадешь... За стройотряд тебе спасибо... -- Снег чистый... -- Чище не найдешь В других местах столицы, ибо Всю грязь еловая хвоя, Как щетка, с неба собирает... Постой-ка, милая моя! Меня желанье распирает Из снего вылепить тебя... -- Пока ты лепишь, я замерзну... -- Ну, снег – не камень... Я, лепя, Тебя узнаю лучше... -- Поздно... Еще минутку погоди – Оглажу чуть твою фигурку... Ну, полюбуйся, погляди, Какую сотворил скульптурку... -- Я полагала, ты – поэт, А оказалось, ты, приятель Еще и скульптор... -- В общем – нет, Я, собственно, -- тебя ваятель... -- Не много ль на себя берешь? Меня ваяли папа с мамой?... -- ...Какой-то за спиной галдеж, Брань, матерщина... Всюду хамы... Семена под руку взяла – Его рука окаменеля... Уже легла на город мгла, А кодла все сильней хамела... -- Пойдем скорее, я боюсь... Сломали снежную скульптурку... Пойдем, оставим эту гнусь... -- А надо б им попортить шкурку... -- Ту мразь не перевоспитать... -- В молчании пришли в общагу... -- Ну, ладно, отправляйся спасть... -- Нет, вряд ли... Не смогу... Не лягу... А поутру опять летим... -- Тридцать четвертый на подходе! -- Семен толпу задержит... С ним В салон втолкнулись... -- Едем вроде... – Не жми, шофер,на тормоза... -- Не опоздать бы под фанфары... -- Народ глядит во все глаза – И вправду, нет красивей пары... Наш Коля Бижев схож лицом С Ромео в фильме Дзефирелли, Одушевленным леденцом – (Недавно в Лужниках смотрели В огромном зале тот шедевр)... Чем Лиля парня зацепила, Какой исполнила маневр? Да, красота, большая сила... Был Коля, видимо, богат: Хватало на носки и мыло. Отец – болгарский дипломат, Судьба от трудностей хранила – Ухожен телом и лицом, Одет, как манекен в витрине... По праву Коля горд отцом: Отец заботился о сыне... По русски Коля говорит Как мы – не лучше и не хуже... Как Лиля на него глядит! Как он на Лилю! Людям вчуже Такая чистота души И восхищения безбрежность... И старики и малыши Глядят с тоской на эту нежность... А Сеня с виду грубоват, Нет в нем слащавости Ромео. Зато фактура тешит взгляд: Он йогой вылеплен умело, Он гибок, ловок и силен, В его руках я – точно кукла... Могучий «дорогой Семен» -- Я навсегда к нему припухла... Об иностранцах... Факультет С монголами особо дружит – К ним у декана пиэтет... Но в нашей группе обнаружит Ваш взгляд сирийца... Мухамед – Умнейший и сердечный парень, Влюблен был в Люську, но... Привет От Автандила! Он обварен Неразделенным чувством... Пусть. Оно для зрелости полезно... С другой развеет эту грусть, Найдет блондиночку... Железно! Он и на Нельку бросит взгляд, Хоть не блондиночка, -- украдкой... На курсе есть болгарок ряд. Мы делим место в группе с Радкой Кацаровой. Меня она Забавно кличет «Юстюженькой», Добавив, видно, в имена Фамилию... Ей хорошенько Я постаралась объяснить, Но, как привыкла, так и кличет... Не спорю. Высоко ценить Привыкла дружбу я... Мурлычет Она приветливо со мной, Хоть с виду как-то мрачновата... Она здесь с младшею сестрой. Венета курсом старше... Вам-то Детали эти не нужны – Я уточнилы для порядка... Мы учимся и ждем весны. И у мееня в подругах Радка... Татьяна,мамина сестра, В кругу семейном – тетя Тася... Не мама – разумом быстра, Дала сберкнижку.. -- Постарайся На счете деньги сохранить, Зря не транжирь: в Москве придется, Возможно, вновь проездом быть, Тут денежный резерв найдется... Но, если сильно припечет, Тогда снимай без колебаний... Тут – курсовая, а зачет, Помимо умственных стараний, Еще зависит от того, Как ты оформила работу... Машинка – нет, не баловство. И тети Тасиному счету Решила сделать укорот. Идем на Пушкинскую вместе С Семеном... Кто их разберет, Какая лучше... Честь по чести Все продавец разобъяснил. Решила, что «Москву» простую Куплю... В футлярчик уложил... Семен несет – не протестую: Она довольно тяжела... Вот – есть на чем пмсать статейки И курсовые... Помогла Заначка Тасина... Идейке Семеновой дается ход: Бросать заметку на открытку – И слать на радио... Доход Идейкой преумножен прытко. Сперва мы на ВДНХ Шатаемся по павильонам... Что для кого-то – чепуха, Нам выйдет рубликом законным, --За что? -- Ну, скажем, в Ярославль Пошли на радио заметку, А в ней их двигатель восславь... -- Неужто платят?... -- Платят. Редко Пятерку от щедрот пришлют, Но нам сгодится и целковый В любой из мировых валют... -- Спасибо за совет толковый... Семен и Гришку научил – Доходом, значит, поделился... -- Сам конкурента породил Себе... Твой бизнес провалился! -- Идейки хватит и на них, На Медведовских... Нам воздастся Сторицей... – Учим. Горы книг. Конспектов тонны... И пытвться Осилить, что профессора Нам задают – неперспективно. Приходится учить с утра И до заката – селективно, Что означает: выбирать, Конечно, то, что интересней. К примеру, Гофман... Прочитаь Обязаны, но стали песней Пленительные имена... Они на языке у курса: Циннобер, Крошка Цахес... Дна В тех сказках нет. Листая куцо, Поверхностно, поймешь едва ль Всю глубину его творений, Любовь поэта и печаль, Картины странных озарений... Рожновский разъясняет нам Подтексты этих страшных масок, Сродни кошмарнам мрачным снам «Герои» гофмановских сказок. В Роэновском, видно, много лет Огромных знаний клад копился. Порой казалось: сам поэт Эрнст Теодор в него вселился... Проходят скучной чередой Истпарт с буржуйским политэком. Раз надо, учим. Бог с тобой, Ты хочешь, чтобы вровень с веком, Журфак, твои выпускники На двух ногах стояли твердо: Картины знали и стихи, Равно, как и богатства Форда Истоки и причины... Нас Последнее заботит мало: Побит в стране буржуйский класс, А что там, в странах капитала, -- Какая разница, коль нам Не доведется в этой жизни Увидеть, что взаправду там: Прибиты мы к родной отчизне. Железный занавес висит Меж нами и буржуйским миром. И в этом страх верхов сквозит: Крыловскою вороной с сыром Сидят нахохлившись в Кремле, Как птаха серая на ветке, Стремясь держать народ во мгле, В безрадостной железной клетке. Как не бояться: вдруг народ Тот жирный сыр у них отнимет, До разумения дойдет – И руку на вождей поднимет... Отметим снова, что Хрущев Ту клетку, нехотя, порушил, Стал потрясателем основ, В себе стремленье обнаружил Из гнета вызволить страну... Историю искусств давали Галопом по Европам... Ну, Хоть что-то все же узнавали. Соцреализмовой «лапше» В контраст горели бури века... Семену сильно по душе Адреналиновый Дейнека, Его «На стройках...», «Футболист» И «Оборона Петрограда»... Неподражаемый стилист – И я, конечно, тоже рада, Что моментально узнаю Его, дейнековскую, руку... Всегда в атаке, на краю Разлома... Не ходил по кругу, А прорывался, шел ва-банк, Как севастополец с гранатой, Как спринтер в эстафете, танк... Дейнека – это то, что надо! Да, вхутемасовцу дано Творить творить азартно и нескучно... Оставил фрески и панно Он и в высотке МГУ-шной... Интеллигенции кумир – И мы к ней присоединились... Жаль, он покинул этот мир, Когда мы на журфак ломились... Февраль растаял... Март, апрель... Мы все учебнички листали... Ручьи, слезливая капель... -- Давай-ка, тома, съездим в Таллин, -- Мне дорохова говорит, -- Махнем туда на выходные... -- Где жить? -- О том пусть не болит Головка: у меня родные В Эстляндии... -- Тогда – вперед! Красивый европейский поезд Нас с Галкою в купе берет – И Таллин... Он Москве по пояс. Счиитают, пятьдесят веков Стоит он на холме у моря... Доносит эхо звон клинков. Познали эсты много горя. Холм Боомпеа в центре... В нем – По саге – похоронен Калев, Вождь эстов... Их мечом, огнем К кресту толкали... Государев Парк Кдриорг: разбит Петром Великим в честь Екатерины... ... По узким улицам бредем... Я удивительной картины Еще не видела... Стоит Стена седая крепостная... Как лентой ею весь обвит Средневековый Таллин... Зная, Чтл здесь оставили следы Датчане, цведы и тевтонцы, Поймешь: впитали дух среды В характер этноса эстонцы... Гуляем... В бедной голове Все впечатленья вперемешку... Предупреждали нас в Москве, Что русских здесь не любят резко.. Но нас не обижал народ, По русски отвечал с акцентом... Мы шли от Вырусских вород – И каждый рад помочь студенткам Московским – и растоловать, Где то, где это... Что за башня... Нет повода паниковать, Не так все в Таллине и страшно... Гудели ноги от ходьбы, Истопали весь град, знакомясь... Нам предвещал полет судьбы, Кружась на шпиле, Старый Томас... Эх, нам бы чуть еще деньжат... Кафешки соблазняют... Запах! Какие тортики лежат, Пирожные, конфеты... Запад... Опять вокзал, опять вагон – «Советских» чище и опрятней... -- Я так соскучился! – Семен Встречает... -- Эй, поаккуратней! Раздавишь... Обняла сама... -- И я соскучилась немного... В общаге та же кутерьма... -- Теперь нам в Черновцы дорога Под праздник предстоит с тобой... ... Мне кажется каким-то бредом, Что я лицом к лицу с судьбой: -- Билеты взял. И завтра едем... В ответ ударило в набат Вдруг сердце... Так в груди кольнуло, Что ни вперед и ни назад, Жестокой болью захлестнуло. Семен в испуге: как спасти? -- Придется сдать билеты завтра... Вот, корвалольчик проглоти, Запей... Ударило внезапно... -- Не отпускает... -- Разотру Тебе массажем легким спину... Чуть отпустило лишь к утру... И на минутку не покинул Семен, то спину растирал, То подавал лекарство... Бледен, Испуган... Новый день настал... Решила: все-таки поедем... -- Как будто не боолит с утра... ... -- Полет не будет сердцу вреден?... -- Там ждут нас, верно? Ну, пора!... С Казанского в Быково едем... «До павильона – 800...» Читаю надпись на табличке... Семен вещички сам несет, Иду за ним от электрички. Накрапывает легкий дождь... -- Удачи предзнаменованье, Теперь и ты, Сибири дочь, Окроплена на путеванье... Со мною это – каждый раз – Наивернейшая примета... Отныне для двоих для нас Жождь – знаком Вышнего привета... В Быково – толчея, бедлам... Народ бурлит и матерится... Присесть не удается нам... Похоже, хочет вся столица Слетать на праздник в Черновцы... -- Вы в Черновцы?—седая пара Нам предлагает леденцы... -- Спасибо. Вот уж я попала... -- Так праздник... Все успеть хотят... Зарегистрировались, кстати?... -- Нет, после... Прилетим назад, Тогда... Те отошли в отпаде... И вдруг захохотали те – И мы захохотали тоже... Что у кого гвоздем в балде, То лезет на язык... Негоже Переживать по пустякам... Я просто в новый город еду, Но дрожь проходит по вискам – И мне поддерживать беседу С попутчиками нелегко... Они ко мне со всем вниманьем... -- Не взять ли нам «вдовы Клико» В честь встречи? Пусть не из Шампани – Из Крыма... -- Нет, мы с ним не пьем, Спасибо вам за предложенье... И в положении моем... -- Уже? Так рано? В «положенье»? -- «Велик могучим языка...» Что не промолвишь – два значенья... Нет, не беременна пока, Я о неловком положенье: Представить родичам везет – Как встречусь с ними я впервые? -- Все замечательно пройдет: Красива – и глаза живые – Понравишься его семье... -- Летим... Тесны, ревущи «Ан’ы»... Семену плохо, плохо мне... Посадка в Киеве – Жуляны... Нас приглашают погулять Недолго у аэропорта, Ну, подышать, нужду справлять... В сопровождении эскорта Всегдашнего иду вперед... Хоть краешком увижу Киев, Каштаны... Все вокруг цветет, Щедрее зелень – и такие Сияющие небеса... -- Мороженое в шоколаде «Каштаном» кличут... Чудеса! -- Берем отдохновенья ради... По радио объявлен рейс.. Я вижу: пара расстается – Жестокий по судьбе разрез: Она у кромки остается, А он идет со всей толпой – И оба горько-горько плачут... -- В Израиль едет, а с собой Жену не взял... Не хочет, значит... – В печали поясняют мне По рейсу нашему соседи... -- Коль так он плачет по жене, Зачем тогда куда-то едет? Мы прилетаем... Синева... Густые кроны над оградой, Гудит немного голова... -- Цветы навстречу. И – отрадой – Простые добрые сердца, Нет ни тревоги ни смущенья... Улыбки мамы и отца Семена в знак расположенья... Застенчива его сестра, А мне общаться с ней приятно – И вся семья его проста... -- В такси? -- Нас вроде многовато... Пойдем, наверное, пешком... Недалеко... Ты, батька, сможешь? -- Смогу... Неужто стариком Считаешь? -- Что ты! Ты моложе Нас с Сонькой... Ладно, понеслись... -- Ведет чудесная аллея... Шагаем, треплемся за жизнь – Душа спокойна... Не жалея Уже, что мучились в пути, Мы не спеша, шагаем вместе... -- Квартала три еще пройти... Чуть постоим на переезде, Пропустим поезд... Все, вперед! -- А где же та архитектура, Которой звастался? -- Черед Придет и ей... Вот здесь фактура Окраинная... Поглядим, Как в центре град прерасен в мае, И Киевскую посетим, Тот двор, где рос я... -- Знаю, знаю: Где эта девочка жила, Твоя зазноба... Вроде Люда? -- Да, просверкала – и ушла... Где нынче, я не знаю... -- Худо, Ты мог бы справки навести... -- Зачем, коль разошлись дороги? Судьба решила развести, А нас с тобой свести в итоге... Хрущевка на Гайдара... Здесь Живут родители с сестрою Семена... Тесно... В сердце резь На миг очнулась... Больно... Скрою, Не стану родичей пугать... -- Устала, -- гворю, -- присяду... -- А может, расстелить кровать – И отдохнешь? Семен по взгляду Все понял... -- Просто посижу... -- Вот, полтаблетки валидола... Взяла, под языком держу... Сердечная моя недоля... -- А может, вправду ты поспишь? Ведь ночь не спали пред полетом... -- Ну, ладно... Отдохни, малыш, Потом все будет, как по нотам... Я отдохнула, а потом Пришла Семенова мишпуха. Я в форме. Было все путем... Мы поглядели друг на друга – И, вроде, я им подошла, Они мнне подошли тем паче: Простые, добрые... Могла Глядеть на них, глаза не пряча – И полегчало на душе... Все разошлись довольно рано... -- Теперь судачат про «шерше Ля фам»... -- Ты понимаешь, странно, Но ощущенье, словно всех Давным давно уже я знала... -- Здесь у тебя большой успех, Всех родичей околдовала... Пойдем гулять... Недалеко... Лишь до проспекта и обратно... Мне так спокойно и легко, День майский пролетел приятно... Идем по городу втроем: Мы с Сонькой – и семен в середке... За нами тоже трое... Злом На нас пахнуло.. Видно водки Хватили – и пошли искать Под вечер жлобских приключений – И нас решили попугать... И тихий город предвечерний Вдруг стал противен в этот миг... Жизнь опротивела, а хамы – Не можем убежать от них, Идут, куражатся за нами... Одно дерьмо на языке... Лицо Семена почернело... Повисла на его руке – Его рука окаменела... Не поняла, но только вдруг, Он высвободился мгновенно Из наших с Сонькой слабых рук – И развернулся... Верно Еще секунды не прошло, А трое хамов мокли в луже... -- Запомнят: извергают зло -- Самим себе и будет хуже... Договорились, что ни-ни – Родителям об инциденте... Попробуй, тайну сохрани... Кто проболтался? Сонька! -- Пейте Душистый, с травами, чаек... Вот, испекла для вас сюрпризный Двухцветный фирменный пирог... Непросто печь, процесс капризный, Но постаралась ради вас... -- Трех хамов махом побивахом? -- Отец, ведь это чай, не квас – Ошпарился... -- А прежде дракам Ты не привержен был, сынок... -- Я и сегодня не привержен – Пришлось... -- Людей сбиваешь с ног... Надеюсь, нападал не першим? -- Нет, фору хамам я не дал, Будь я один, не стал бы драться, Но нападенья их не ждал, Не дал им до себя добраться И до девчонок... Был бы прав, Ты думаешь, коль дал бы хаму Ударить Соньку? Не безглав... Коль знал бы, что сестра рекламу Решит мне сделать, может быть И подпустил бы к ней громилу... Был уговор... -- Семен, простить Сестру обязан: было – сплыло... Июньский лучезарный день В судьбу по новому врезался... Колонна длинная людей У Грибоедовского загса... Сусаннка с Грунькою твердят, Что загса нет в Москве престижней... Здесь все великие хотят Зарегистрироваться... Ближний К нам загс совсем-совсем другой, Простой, на Ленинском проспекте... В простой мы с Сеней ни ногой, Пусть этот дальше, но в аспекте Престижности он впереди... У многих эти же резоны... А коль охота, значит жди – И мы стоим в хвосте колонны «Брачующихся»....За престиж Мы платим по двору топтаньем... -- Раз хочешь замуж, постоинь... -- И ты. Коль обуян желаньем Жениться... Длинный-длинный двор... В нем сто пар «чистых и нечистых» Любого сорта на подбор В колонне исполняют «твисты»... Ведь просто так не постоишь – Перебирают все ногами Задубевающими... Ишь, Какая парочка за нами: Они, не чувствуя стыда. В «любовь» на публике играют С ужимочками – вот беда, Нахальством всем надоедавют... Народ воспитанный, стоим, Их игнорируя кривлянье... Те поведением своим Абсурдизируют желанье Любви и нежности двоих... Утрированные обнимки С оглядкой: смотрят ли на них... Не смотрят? Так сильней ужимки... Терпели это три часа, Что отягчало настроенье Досадой... Если б хоть оса Жальнула, чтобы на мгновенье Угомонились... Шаг вперед – И вновь стоим минут с десяток... Отмалчивается народ, Как в зоне выдержан порядок: Шаг влево-вправо: -- Эй, куда?... Поди на Ленинском проспекте Не ждали столько бы... Сюда Со всей Москвы идут в респекте К престижу... Наконец, дошли... И стали заполнять анкету... Вот бюрократов развели – Не вдруг смогли бумагу эту Заполнить... Назначают день И час, когда должны явиться Мы под торжественную сень Дворца – под музыку жениться... -- Невеста в белом, а жених В костюме – праздничны и ярки... Раз в жизни будет этот миг... Вот в магазины контрамарки Для новобрачных, в ателье: Купить фату, костюм и платье... -- Не пожалеете, месье? -- Мадмуазель, а вы? -- Узнать я О том авансом не могу, Какая выдастся дорога... Мосты к девичеству сожгу.. – Он смотрит пристально и строго... И мы осуществили рейд По «новобрачным» магазинам. Такие цены – просто бред... Купить здесь платье – не по силам... Да и размерами – того: Сгодятся только для доярок... Я – травестийна... Ничего, Лишь только б свет в глазах был ярок... Есть платье белое одно... Купили мне фату и туфли, Колечки, как заведено, Искали под размер – и вбухли В покупку эту весь бюджет, Но важный пункт осуществили... -- А у тебя костюма нет... И я хочу, чтоб «Чайки были»... -- Костюм... Попробую добыть Деньжонок летом в стройотряде... -- Еще с общагою решить... Пошли и просим Бога ради... Сказали твердо, что дадут... Тем часом сессия в разгаре – Авось мозги не подведут... Мы по экзаменам шагали Без остановок. Сдали все. Еще на сектор повернулось Московской жизни колесо, Надежды радостной коснулось... Поэма третья. Нелли Мурнова Я в заботе, что стала мне так нелегка, Сохранить свое имя хочу на века, Путник милый мне ! Вспомни об этих словах, Если ты посетить пожелаешь мой прах, Ветер прах мой развеет, по свету гоня, И никто уж на свете не вспомнит меня, Но ладонь положив на могильный мой камень, Ты души моей вспомни сияющий пламень, Если слезы прольешь ты на прах мой, -- в ответ На тебя я пролью свой немеркнущий свет, Ты пошлешь мне привет, я приветом отвечу, Ты придешь – и с высот опущусь я навстречу, И о чем ни была бы молитва твоя, Будет принята, верь. Это ведаю я… Земляк -- великий Низами Рос, как и я, в Кировабаде – Гяндже старинной – виз-а-ви С тысячелетиями... Ради Свободы творчества поэт Не шел к султанам в услуженье. Он изучал до подзних лет Восточного стихосложенья Секреты... Сейфалдин-султан, Светлейший властелин Дербента Не с царского плеча кафтан Послал, чтоб наградить поэта, А раскрасавицу Афат... Богат на светлые легенды Родной Гянджа-Кировабад... На кадрах тайной киноленты, Которую кручу в душе, Военный городок пилотов, Наш сборный домик в алыче И абрикосах... Террвrотов Тысячелетний мавзолей В честь мясника Джамард Гассаба, Что был всех праведней, честней... Я помню многое но слабо... Остатки крепостной стены, Подтачиваемые речкой... Из детства прилетают в сны Взывая к памяти сердечка Железные врата Гянджи, Что Ибрагимом ибн Османом Искусно выкованы... Жил Такой кузнец в Гянджи и в странном Вдруг озареньи сотворил Врата для крепости с узором Орнаментальным... Покорил Сердца, явив однажды взорам Творенье гордое свое... Я видела его на снимке... Однажды, точно воронье, Грузины налетели... Зыбки Свидетельства старинных книг: По повелению Деметра, Когда глубин подземных сдвиг Потряс разбуженные недра, И крепость, рухнувшая в прах, Гянджийцев погребла под камнем, Грузинский вождь, внушавший страх, Велел «Врата Гянджи» руками Оставшимся Гянджийцам рвать Из каменных столбов упавших, И на руки, на плечи взять... Гянджийцев, кровью истекавших, Сатрап грузинский не жалел.... Ворота в монастырь Келати Грузинский отнести велел... Сатрап, того каприза ради, В пути последних уморил Оставшихся в живых гянджийцев... Тиран грузинский нравом был Жесток и беспощаден... Длится Плененье створок врат досель... Одна чердак там перекрыла Вторую же в стенопанель Монаршья воля превратила – Пристроена она в забор Лицом к некрополю Давида Четвертого до этих пор... Гянджийцев не прошла обида... Арабы, персы по Гяндже Военным проходили маршем, Хазары жгли ее... Уже В десятом веке в крае нашем Гянджа поставлена судьбой На путь верблюжьих караванов... Торговый люд по ней толпой В азарте бродит... Кто баранов, Кто рис, кто масло продает... В ходу динары и дирхемы.. Град богатеет и растет... Здесь рудники... Политсистемы Тогдашней также понял град Все премущества... Столицей Стал шададидов... Век подряд Правленье шададидов длится, Пока сельджукский Малик-шах Гянджу у шададидов отнял.... Разруха, голод, пытки, страх... А впрочем. Малик вскоре понял, Что город – золотое дно – И возрождаются ремесла, Торгоаля.. Видно суждено Быто славным городу, где после Я, ваша Нелли, родилась... Был у меня телохранитель – Роскошный волкодав Джульбарс, Дружок сердечный и ревнитель Порядка... Помню как-то раз К нам тетя Эмма-генеральша Пришла... К ней шлепает Джульбарс Трусцой неспешною -- и раньше, Чем кто врубился, ей на грудь Он положил две мощных лавы... Без слов ясна любому суть: «Зачем пришла?»... По зову папы Джульбарс в сторонку отошел... Посмей чужой к нам подступиться... Пес был ответвен, строг... Не зол... Его к нам привезли с границы... Он очень трудно привыкал, Скучал по пограничной службе, Питье с едою отвергал... Одной лишь бабе Дарье в дружбе Он с первых дней не отказал... Ей отдал всю собачью душу, Глазами темными искал, Ее со всем вниманьеи слушал: -- Давай покушаем, сынок, -- Он поднимал к затылку уши, Не суетился, как щенок... Но – бабушка кормила – кушал... Потом и остальных признал... Но бабушка для псины славной, Чья пасть – ведром, когда зевал, Так до конца осталась главной. Был ростом с жеребенка пес, Массивен череп, лапы -- львины, Грудь широка и черен нос, Весь темно-рыжий лишь грудины Светлей короткий мягкий мех... «Сынок» ответственный, серьезный. К порядку призывает всех Своих, чужих повадкой грозной Отваживает... Снисходил До игр со мной великодушно, Джульбарс мне вместо брата был, Мы с ним существовали дружно... Отец – военный. У отца Дежурства, тренинги, полеты... На маме – дом, семья... Ленца В семействе нашем не в почете. Со мною бабушка – душа Накопленным делилась знаньем... Лишь год ходила в ЦПШ... Дечонкой юной со стараньем Впряглась в работу – стала шить Для лошадей из кожи сбрую Но кто же стал меня учить Стихам, пословицам? Родную, Ее благодарить должна За сказку о царе Салтане, «Белеет парус»... Влюблена Была в поэзию... Читали Вдвоем Чуковского, Барто... Я тоже пальчиком водила... И – (вроде не учил никто) – Но будто вдруг глаза открыла – И начала читать сама – И это неостановимо... Иконой древнего письма Теперь, когда промчались мимо, Года, что с нею провела, Останется в воспоминаньях Родная бабушка... Была Несуетна... В чередованьях Всех катаклизмов доброта Ее чудесная сгусстилась И вызревала красота: Соль в темных волосах пробилась, А синева добрейших глаз Небесныим озаряла светом. Была как солнышко для нас... Рассказывала мне, как с дедом Андреем их свела судьба... Тот был как Мелихов цыганист И горбонос... Не голытьба... С достоинством, высок, осанист... Отец Андрея, Евдоким – Как старый Мелихов в романе... Поток судьбы неумолим – И тает прошлое в тумане... Когда мой папа, Константин, Впервые встретил маму Тому: -- Аксинья! – вымолвил, -- летим? И полетели вместе к дому Тому, в военном городке Кировабадском – в абрикосах, Где с Джулькою на поводке, Два бантика в недлинных косах, Я, Нелли, первые шаги Осилила... В пути творимом Успеть бы возвратить долги -- Воспоминаньями -- родимым... Летя по жизни по налегке Не потерять бы ни осколка... Была в военном городке Для офицерских деток школка... Глухим забором окружен Мирок, живущий по Уставу... И в школе из армейских жен Выстраиваться педсоставу... Домашним пышкам и сластям Класс гарантировал съеданье... И не делились по мастям Азербайджанцы и славяне... По букварю нас провела Учительница Валентина Свет Тимофеевна... Была Строга... Мне помнится картина: Она: -- Все встали и пошли! -- Командным голосов «рулила» Тогда иначе не могли, Отрыжкой сталинизма было... В той школке я должна была... -- Молчать! Не то воткну вам кляпы... Я одновременно пошла В музшколу тоже – ради папы.... -- Дочурка, музыку цени, Быть музыкантшей – благородно... Свободные часы и дни Со мной отец делил охотно... Уроки делать помогал, Внимал клавирным экзерсизам, По городу со мною гулял, Что познавательным туризмом Давало пищу для ума... В походах по Кировабаду Едва ли столько бы сама Узнала... Открывался взгляду Великолепный мавзолей Имамзадэ, чей синой купол Вздымался выше тополей И будто синим пальцем щупал Небесный раскаленный свод, Чтоб синевой его расплавить... Учебный не закончив год, Переезжаем. Нам оставить Пришлось Джульбарса, дом и сад – В Баку квартирка небольшая... У Джульки – с укоризой взляд Печалится его душа – и Бедняге-псу не объяснить, Зачем такие перемены? Могучий пес вдруг стал скулить, Я плачу горько... Нотабене: Приказ – и судьбы на кону... По детству давнему скучаю... И до сих пор мою вину Пред бедным Джулькой ощущаю... Но вот моя семья в Баку... Уступами амфитеатром Устроился на берегу Мой новый город... Я с азартом Осваиваю новый мир – Ориентиры в нем нечетки... Он чем-то все же окормил Духовный аппетит девчонки... Гляди на город – и умней... Историей Баку напитан... Ученый Клавдий Птолемей Знал город Гайдару... Не выдам Секрета: я о нем реку. За двести лет до нашей эры Так Клавдий называл Баку... Жрецы зороастрийской веры «Ударом ветра» --«Бадкубэ» Его когда-то называли… Свидетельством: ветра в судьбе Баку и прежде завыывали – И смерчи тучами несли Песок и пыль мещанам в окна… Смерч! Холмики песка легли В квартире нашей прямо… Стекла Так исцарапаны песком, Что их уменьшилась прозрачность… Но пессимизма нет ни в ком, Все ряды доказать незряшность Существования Баку… Немало в городе диковин Вниманье ваше привлеку К Девичьей башне... Поголовен Восторг пред чудом... Тьма легенд... Одна гласит: с вершины башни Дочь хана – (сильный аргумент) – Пред свадьбой бросилась... Отважны Девицы, коими любовь -- Антилюбовь рулит жестоко... Стократно повторится вновь – Дай Бог без крови – страсть Востока... Холм старой крепости... Дворец Старинный Ширваншахов, ханский... Орнаментальный изразец? Отнюдь... Рельефы и чеканки? Нет, вовсе гладкая стена --- Без надписей и «декораций», Без обработки -- не пышна, Не для восторгов и оваций... При разной ширине-длине В дворец вписались сорок комнат. А в центре зал диван-ханеэ. Его – уверена – запомнят. Он – восьмигранен и велик, Массивны стены, окна в нишах Узки и стрельчаты... Возник Над залом купол – знаком высших Занятий, коим госсовет Себя здесь посвящает ханский.... Диван-ханэ подобной нет В азербайжанской ли иранской Архитектуре... Вот она Орнаментована богато, В арабских надписях, пышна – Для фона ханского диктата... Сто шестьдесят примерно лет Назад главком князь Цицианов Кавказских городов букет Принес короне царской... Ханов Приспешник князя умертивил, Сам хан в предчувствии расплаты Дал деру... Нород войсом был Взят штурмом... Русские солдаты На стены крепости взошли... Им нукеры-азербайджанцы Сопротивляться не могли – И русским стал Баку... Иранцы Не смели, как бывало встарь, Впредь угрожать Баку набегом. Жесток и грозен русский царь – И всевозможным ханам, бекам Открутит головы на раз... Я здесь продолжила ученье... Со мною вместе ходят в класс Трех наций дети... Кто значенье Различью наций придавал? Здесь нация одна – бакинец... А город явно тосковал По зелени... Его окинешь Порою взглядом: сер, угрюм... Но люди в нем душой богаты... И жадно впитьывает ум Ребячий имена и факты... Пусть на зубах скрипит песок, Когда летят на город смерчи... Но Моцарт духом так высок – И бурь песчаных круговерти Счастливых звуков перелив, Которые легко рождаю Не пересилят... Лейтмотив Любви... Им папе угождаю... -- Я Баха исполнять могу! – Он улыбается умильно... Уроки музыки в Баку Дает мне Софья Львовна Мильман. Прекрасный вдохновенный лик Сияет творческим порывом... Аккорд финальный – светлый миг... Пока играю, маму рыбным Рецептам в кухне учит мать Моей наставницы еврейским – «Гефилте фиш» фаршировать... Мне кроме мамы было не с кем Уроки эти посещать... В дом с деревянной галереей Готова каждый день бежать, Чтоб Софьи Львовны взгляд скорее Увидеть – и играть, играть, Ее азартом вдохновляясь... Учусь ответственно, на «пять»: Я папу радовать стараюсь... Когда случался выходной, Мы выбирались все на Каспий, Где не загаженное дно И чист песок – на пляж дикарский... Он в воду заходил по грудь, А ростом он почти в два метра: -- Плыви-ка дочь ко мне! – Ничуть Не страшно... Так вот незаметно Меня он плавать научил – Осталось навсегда уменье. Он с детства лучшим другом был – И пониманье и терпенье Неисчерпаемы его... Всегда поймет, во всем поможет, Умнее нету никого И нету никого дороже... Баку напевами звенит... Кумиром старших – знаменитый Бюль-Бюль... А есть еще Рашид Сладкоголосый, именитый... А новым временем Муслим Уже на сцену выдвигаем... Эх, вот бы подружиться с ним! Тайком о нем стихи слагаем... В обычной школе сверх всего – (Мне сумочку с крестом пошили) – Я – санитарки: у кого Не мыты руки – поручили Перед уроком проверять... Я проверять-то проверяла, Но чтоб кого-то выдавать?... Нет, никого не выдавала... А дама классная строга И требовательна – Людмила Аркадьевна... Хотя строка В судьбе бакинская сулила Мне вдохновенье и успех... Но – дан приказ: ему в Тбилиси – Приказ опять касался всех... Прощай, Баку... Опять пролился Дождь разлучальный... Сесть и встать, Как полагалось, на дорожку, Еще одну перелистать Судьбы тетрадку – под обложку... Тбилиси – град в объятьях гор... От описанья воздержаться Хочу – не ставьте мне в укор, Читайте в главке у Джорджадзе... Был новый город для меня Весь в аромате барбариса... Я наслаждалась, семеня По взгоркам старого Тифлиса... По Мтацминде, где высоко Княгиня Нина Чавчавадзе Скорбь излила о том, о ком России не исгореваться... Там много и других могил... В Святой горе нашли успенье, Кто навсегда народу мил, Деянья чьи и вдохновенье Народа возвышали дух... По эстафете принимала Меня наставница и друг Надежный – пианистка Алла Баграмовна... Она внесла Стиль векового постоянства, Воспитанности, свет чела, Вкус к жизни старого дворянства Армянского... Еще Давид Строитель здесь армян приветил... Царь их доверьем наградит, Создав традицию: в ответе За город мелик – армянин... В течение веков из мэров Едва ли был пяток грузин – По пальцам наскребешь примеров... Армяне, городу служа Благоустраивали рьяно... Впитала города душа Страсть к созиданию... Армяно- Грузинский город на Куре Своих армян не забывает. В их память – дни в календаре Их именами называет, Больницы, улицы, дома... Водопровод армянским мэром Открыт и телефон... Весьма Достойны – несть числа примерам. Ведь даже университет В столице Грузии – «армянский»... Не без причины пиэтет К армянам, честно долг гражданский В Тбилиси исполнявшим... Мэр Измвилянц был популярен, Являл достоинства пример – И так Тбилиси благодарен Ему за службу, что, когда Он, завершив дела земные, Ушел из мира навсегда, Его деянья послужные Признав великими, назвал Измайловской одну из улиц Тбилиси, коему отдал Усопший жизнь сполна... Вернулись Навечно в город имена Армян достойных: Арамянца – (Больница им учреждена), Добавим Мелик-Казароянца, Манташева, без коих град Скучнее был бы и бледнее. Нет, ими не исчерпан ряд Имен, что городу роднее: Гостиница, фуникулер И уличное освещенье, И здания, что тешат взор – Армянского происхожденья... Здесь жил поэт Саят Нова... В честь незабвенного ашуга – Тбилисский праздник роз -- жива Традиция поздравить друга Букетом с запахом любви... Моя наставница, с которой Часы проводим виз-в-ви За инструментом, умной, доброй И обаятельной была.... С азартом Нелли-ученицу В консерваторию вела, Дав жизни цель... Мы к ней стремиться Усердно начали вдвоем... С ее дружила сыном Сашей... Тбилисский замкнут окоем Горами... Город будто в чаше. Он очень зелен и красив... Обрывы-кручи над Курою, Реки стремительный извив, Метехский замок над горою – Душа в восторге рвется ввысь, Вся в восхищеньи этим дивом: Тбилиси, Тбилисо, Тифлис – Как можно быть таким красивым? Отрада сердца, песня глаз, Нет краше города, поверьте... В Тбилиси вышла в первый раз В филармоническом концерте. .Зал филармонии... Темно... На сцене я за инструментом... Игроаю... Красное пятно Висок украсило моментом – Волнуюсь... Слушали меня С не меньшим, видимо, волненьем Родители... Летел, звеня Над залом Моцарт в то мгновенье... -- В консерваторию – одна Тебе дорога, -- убеждала Вся вдохновения полна, Наставница-подруга Алла Баграмовна... Вдруг поняла, Как были молоды, красивы Мои родители... Росла... И все открыты перспективы... Звучание сердечных струн, И приставанья шалопаев... Но у меня был опекун, Защитник Дима Николаев... Себя училась уважать, Свою девчоночью особость – И никого не обижать, Мальчишечье нахальство-робость Не ставя никому в вину, Я их, горячих, понимала... Мою счастливую весну Несуетливо ожидала... Она возьмет позднее в плен... Однажды в горном турпоходе Вьентамец встретиля, Нгуен -- И стал писать мне письма... Вроде Ему, студенту не резон Со мной, подростком угловатым Быть в личной переписке... Он В ней видел смысл... Любви проростком, Мне показалось, быть могла Причина, та, что побуждала, Отставив важные дела, Его писать мне... Узнавала Из писем, как его Вьетнам Сезон дождей, Меконг, муссоны... За что дается дружба нам? Понятны не всегда резоны.... Здесь было много ярких встреч В кругу отцовых побратимов Был скромный человек, сиречь – Из тех геройских невидимок, Что службу тайную несли, Лица в борьбе не открывая... «Ивана» помните? Могли Писать с него портрет... Взывая К нему, просили рассказать, Как он фашистам делал бяки... Отмалчивался... Увязать Геройство трудно с ним, но знаки Наград высоких на груди, Его геройство выдавали... -- Ну, расскажи нам, не чуди... Отмахивался лишь: -- Едва ли... На этих встречах обо всем Шли меж приятелями споры... Однажды речь пошла о том, Что есть ученые, которым Явилась в голову одна Невероятная идея, Что встарь была заселена Пра-русскими сторонка, где я В кавказском городе живу... Его название – Теплица... Неужто грежу наяву? А озеро взаправду – Лисье, К нему мы ездим отдыхать, А по дороге – маки, маки... Грузины стали – Лиси звать То озеро позднее... Враки? Под шашлычок и лимонад Те «враки» слушать интересней... Пусть мужики поговорят, Ведь все равно закончат песней... Брал дядя Толя Пижневой Торжественно свою гитару. И вдаль плывут над головой Те песни, что душой впитаю. Он тоже, как отец, пилот. В его руках поет, как птица, Гитара, за душу берет... Ну, как тут песне не родиться? А дяди Толина жена Была, мне помнится, из Омска. Та голосом одарена – Вторая Зыкина... Негромко Начнет – и чистым ручейком Несет меня родная песня... Дымок над тихим костерком Уносит звуки в поднебесье... Нетав сад арис кидевца Удзиро лурджи халаси Сцорэд исэти рогорц шениа Начарэви царсулис Нангрэви Нарикаласи Чаhарасавит шэмогрчэниа... Тбилисо, Мзис да вардэбис мхарэо, Ушэнод сицоцхлэц ар минда... Сад арис схваган ахали варази, Сад арис чаhара Мтацминда... Как этот город не воспеть, И запахи его и выси!... Впервые жуткий облик смерть Явила мне как раз в Тбилиси... Жил мальчик... Я играла с ним, Соприкасалась с ним судьбами... Назавтра стал он неживым – Отравлен местными грибами... Забыть поныне не смогла ... Учительница наша Чара Свет Федоровна, что была Чуть взбаламошной, подкачала... Небесный раскаленный свод... В том городе всегда темнеет Внезапно. Солнце упадет За горы, ветерком повеет – Тьма непроглядная встает... Но дочки Нелли нету дома – Семейство в беспокойстве ждет – А в школе сбор металлолома... На что уж выдержан отец – Пошел к директору скандалить – И сборам тем пришел конец... Переезжаем... Нам оставить Пришлось и город над Курой... В Москву вели отца приказы... Тридцатиградусной Москвой Ошеломлен ребенок сразу... Сперва нам комнату дают В московсом коммунальном рае Семей на двадцать... Пришлый люд, Что дали, то и выбираем. Богатый прежде графский дом, Где барыни и комиссарши Под общим маялись замком... У большевички, тети Саши Причесочка «Даешь рабфак!»... А «бывшая» Елизавета Свет Павловна вся в кружевах И в рюшечках из маркизета... Кухарка графская была Так любопытна неуемно... Кому бы не звонили, шла – И ухо выставив нескромно Подслушивала... -- Кто звонил? Она с вопросом наготове... Купцом Найденов прежде был... Он кряжист, мудр, седые брови... В те дни от «Гамлета» Москва От Козинцевского в угаре. И у меня им голова Полна... Мне душу прожигали Слова «Играть на мне нельзя!...» Я Смоктуновскому внимала С восторгом... Датский принц, дерзя, Пугал и восхищал... Взломала Барьеры прозы бытия Шекспировскою острой мыслью... Казалось: Гамлет – это я... Заоблачной витаю высью... Найденов фразою простой Обрушивал меня на землю: -- Шекспира не любил Толстой... Не верю в это, не приемлю... -- Да, вот вообрази-ка, граф Шекспира не считал великим Он был, я полагаю, прав... Вот новость! Ведь обоих книги – Сокровища моей души... -- Я не могу понять Толстого... -- Поймешь позднеее. Не спеши... Нет объяснения простого... Тот графский дом, где я жила -- На Пушкинской, с «Россией» рядом... Когда я утром в школу шла, Встречал поэт спокойным взглядом. Он мне рассеянно кивал... Я варежкою оттирала От снега серый пьедестал... В Москве я сердцем замерзала... В тех южных, ласковых местах, Была везде, всегда любима... В Москве не то все и не так. Вся, как арктическая льдина, Жестоким холодом меня, Морозом мартовским встречает, Нет в душах теплого огня... Класс из общенья исключает Меня, казнит за полноту, За мой тбилисский говор южный... Души открытость, доброту Отвергли, как балласт ненужный... Москва не верила слезам, Не открывалась мне навстречу Добром, души ее Сезам Закрыт пришедшей издалеча. От холода внутри и вне Внезапно сильно заболела... Тогда лишь девочки ко мне Пришли из класса – и несмело, А все же дружба родилась... И паренек Румянцев Саша, Чья в классе непреложна власть И с кем судьба похожа наша За тем отличием, что он Сын моряка и северянин, Мне дружбу подарил. Бетон Был неприятья прорван рьяным Высоким рыцарством его, Достоинством морской элиты... И у «престола» моего Весь класс, как было прежде... Квиты... Но тесной дружбы нет как нет: Отряд шагает к Терешковой, Я – в музыкалку... Всем привет! Все – в зоопарк, а я музшколой Вновь ангажирована... Нет С другими полного контакта. Живу отдельно. Тет-а-тет Порой лишь с Пушкиным де-факто И с Бахом... В маленьком мирке Живу в согласии с собою С надеждою накоротке На алый парус над судьбою... В спектаклях школьных мне дают Грибков «возвышенные» роли... А я ведь втайне – Гамлет... Лют Надрыв несовпаденья, воли Закалка --- мол, не заклюют Тычки с неуваженьем вместе, Пробьюсь... А вскоре нам дают Квартиру в Щукинском проезде... И мне четырнадцать уже, Но я на Пушкинскую езжу В музшколу... Мощное туше – Все аплодируют, но брежу Не клиберновскою давно Пианистической карьерой, Хоть убеждают все: дано Мне повторить его манерой Той романтической игры, Которой взял он в плен планету... Не возражаю до поры, Хоть знаю, что запала нету... Но вот мне выдали диплом. Его перевручаю маме... -- Тебе. Я ставлю крест на нем, На музыке... Отныне гаммы, Сонаты, фуги навсегда Отменены, забыты... Баста! -- Как, почему? Куда ж тогда?... А мы-то... Пожалей хоть нас-то... -- Мне должно пожалеть себя... Себя я журнаистом вижу... В тренвоге вся моя семья: День аттестата ближе, ближе... Татьяна, мамина сестра Тревогу в доме разрядила. Она решительна, мудра: -- Здесь нужно не вздыхать уныло, А подготовиться всерьез... Журфак запросит публикаций... Ответом будет на запрос Журнальный хит – без профанаций... Есть популярнейший журнал Про жизнь спортивную России. Его Горянов возглавлял... Ну, подкатили, попросили... А школа, где теперь учусь, Она как раз со спорт уклоном... Я «мыслию по древу» мчусь – Непросто авторам «зеленым» Строки волненье обуздать... Я чувствую, что стиль неловок... А как же очерк мой назвать? Простой сложился заголовок: Ведь школа «Самая...» всегда, Конечно «...лучшая»... И ладно... Сдала свой опус... А когда Он вышел, так душе отрадно! И видит школа: журналист Родился! И мешками письма Мне шлют читатели... -- Не злись, А каждому ответь... -- Взялись мы Подтягивать предметы. Те, По коим предстоит экзамен. Иду решительно к мечте, Гляжу открытыми глазами На предстоящее... -- Тебя, -- Вещает нанятый историк, -- Валить все будут... Все стерпя, Лишь тот пройдет, кто суперстоек. А потому тебе вопрос Сперва про князя Святослава... Так, стоп... Теперь спрошу вразброс Про Думу: кто в ней слева, справа?... ...Теперь --- про Курскую дугу... ...Потом расскажешь про Урарту... -- Так, вперемешку, не могу! -- Должна! Ты ставишь жизнь на карту... Готовит к русскому меня Профессор МГУ Таисья Свет Афанасьевна... Ни дня Без сочиненья... Закулисья Вступительного и она Мне обстоятельства раскрыла До основания, до дна... Я, маме уступая, было Уж согласидлась на филфак... -- Засохнешь там, -- твердит Таисья. – Журфак твой выбор. Только так! – Скорей всего, что согласись я Филфак столичный штурмовать, Учила б греческий с латынью, Зато пришлось бы тосковать По журналистике поныне... Ну, так – опять журфак позвал, Готовлюсь истово азартно... Но подстерег меня завал По математике внезапно. По ней – вишу на волоске. Глядишь – и выгонят из школы. Тогда отец накоротке Пошел решать вопрос... Укоры Математичек все отбил Все нашей Вере-директрисе Растолковал – и убедил... При ней – защитнице и «крыше» Все ж получила аттестат... В нем – все пятерки... Только тройки – По математике... Летят Дни летние быстрей, чем строки... Вот день решения пришел – И мы относим документы... Я не одна, -- что хорошо – С Андрющей... Абитуриенты – Мы оба из когорты тех, Кого готовила Таисья, Надеемся, что лучше всех.. Андрюша Леонидов... Лисья Мордашка... Вежливый всегда, Улыбчивый, не без подтекста... -- А мы ведь конкуренты... -- Да -- И нет: нам конкуренты те, кто Пришел без подготовки... Мы Опередим их и поступим... -- Шум абитурной кутерьмы... Их беспокойством не остудим Решимость все преодолеть... Худой взлохмаченный мужчина Пугает: суперконкурс ведь – Какая привела причина Меня внезапно на журфак? Меня в ответе распирало: -- Я просто не смогу, -- Так, так, -- Жить без журфака! – Удивляла Сама себя ответом, но В нем не было и грана фальши. Я чувствовала: мне дано С журфаком быть по жизни дальше... Он о политике спросил Без интереса, между делом, Взял документы, огласил Что должен, словом, в общем-целом, Пришла экзаменов пора... Со мною папа – талисманом... Ответственнейшая игра – Все на кону. Нельзя и в малом Засбоить... -- Здравствуй, как дела? А я – Карелина Татьяна... Литературу всю прочла, Вот с грамотой – полна тумана... Я сяду рядышком с тобой. Поможешь, если в грамотешке Себе я покажусь тупой? – Так и свели пути-дорожки С одной из будущих подруг. Ее отец, Карелин Лазарь – Писатель... Впрочем, я не вдруг Узнала этот факт, не сразу... Таких, как Таня, без затей Перекрестили нецензурно – (Поздней узнала) – в пис-детей Находчиво и каламбурно... Татьяна шлепнула на стол, Как разрешалось, шоколадку, Платочек сверху – и пошел Процесс размеренно и гладко... Пишу почти что наизусть: С Таисьей каждый день писали... Волненье подступает – пусть – Ошибку допущу едва ли... Предпочитаю ясный стиль – Настропалила так Таисья... По залу – в заднице фитиль? – Тишком снует – повадка крысья – Экзаменаторша... Вдруг к нам – Хлоп по платочку: -- Так, шпаргалка! – Довольный взгляд по сторонам... А там всего-то шоколадка... Сердито удалилась прочь Без извинений эта крыска... Нет чтобы поддержать, помочь... А впрочем, заключенье близко... Туше – торжественный финал. Сдаю работу и – на выход... Изволновавшись, папа ждал... -- Ну, что, девчонки, как там?... Вы хоть Успели?... Написали все? -- Не жду сюрпризов. Полагаю, Что написали хо-ло-со... Мой папа... -- Таня... Помогая Мне, ваша дочь,спасла мне жизнь... -- Зачем так пафосно, подруга? Готовься крепче и – держись... Мы пробежали четверть круга – Еще три четверти бежать... -- Пока! Увидимся на устном... -- Пока, Танюша. Так держать!... Отец стал отчего-то грустным... Четыре четверти пути Прошла сквозь абитурный хаос... Журфак, в студенты посвяти! Звени для нас «Гаудеамус!» Гаудеамус игитур, Ювенес дум сумус. Гаудеамус игитур Ювенес дум сумус Пост югундам ювентутем, Пост молестам сенектутем, Нос хабебит хумус, Нос хабебит хумус. Уби сунт, кви анте нос Ин мундо фуэрэ? Вадите ад Суперос, Трансите ад Инферос. Уби ям фуэрэ! Вита ностра брэвис эст, Брэви финиэтур; Вэнит морс велоцитер, Рапит нос атроцитер. Немини парцетур. Виват Академиа! Вивант професорэс! Виват мембрум кводлибет! Вивант мембра квалибет! Семпер сунт ин флорэ! Вмант омнес виргинес, Грацилес, формозэ! Вивант эт мулиэрэс, Тенерэ, амабилэс,Бонэ, лабриозэ! Вивант эт Республика Э кви иллам регит! Вмвант нострум цивитас, Меценатум каритас, Кви нос хик протегит! Переат тристициа, Пэреант долорес! Переат Диаболюс, Квивис антибуршиус, Аткве ирризорэс! Бери, журфак, над нами власть, Вступаю в братство, не робея... И началась, и началась Студенческая эпопея... Во мне еще живет азарт С восторженным энтузиазмом... Но убивал его истпарт С мврксизмом всем, сиречь, маразмом. Вот: обязательно представь Професссорше свои конспекты. Нет – с «неудом» себя поздравь: Она не признает «аспекты». Ей Карла с Фридрихом подай, «Перекаляканные» лично... Не перепишешь – то беда... Пишу, ругаясь неприлично – Уходит время ни на что... Есть интереснее предметы Но министерство не нашло Умнее ничего, чем эти Маразм-марксистские дела, Чтоб бедным нам мозги зашорить... Студгруппа... В ней себя нашла Не вдруг... Уклон языковедный (Коль позабудем про истпарт), Литературный мне по нраву. Здесь главным блюдом а ля карт – Кучборская с «античкой»... Славу Кучборской не затмит никто Едва ль кому еще когда-то В стеклянном нашем шапито С таким восторгом будет внято. Одно на тысячу веков Рождается такое диво... Она из штампов, из оков Нас корчевала резко, ибо Была в том миссия ее... На пальце перстенек с камеей... Воображение мое, С которым спорить не умею, Мне: «Греческое» -- говорит – Я этому со страстью верю... На возвышении стоит С осанкой царскою... Немею: Начнется таинство сейчас... Шумит вертеп и колобродит.. Она стоит, молчит – и раз! Бросает толстый том. Он вроде Уже готов слететь на пол, Но – вот вам явленное чудо: На самый краешек, на стол Устраивается... Покуда Летит – вниманье на него – И -- на нее перелетает... Всех поражает волшебство – И в ту секунду начинает Богиня страстный монолог... И нет таких, чьи сонны очи, Чьи изучают потолок... Так выразителен и сочен, Так страстен жест ее и слог... И вдруг доходит, что не сказка, Не выдумка тот миф, что смог Преодолеть века... Привязка Ее возвышенной души К ушедшим в Лету персонажам Все загрубелое крушит В сознаньи-подсознаньи нашем – И непогасших истин свет Нас озарив, одушевляет – И бездуховных больше нет В собраньи нашем... Отнимает Она неверие... Теперь Высоким чувствам и идеям Открыта в наше сердце дверь – И не закрыть ее... И где я Впоследствии ни окажусь И с кем отныне ни поспорю, Неволей-волей удержусь На уровне духовном... Взору Дана способность вглубь и вдаль Лететь сквозь время и пространство, Пронизывая, как хрусталь, Зломыслие и интригантство... В ней большевизма ни на гран, Ни страха нету в ней ни злобы... Общенье с нею – из наград Судьбы – изысканных, особых... Татаринова... И она Нас вдохновенно возвышала... И в ней духовная струна Медиумически звучала Как если б сам старик Боян Ей сказы сказывал под гусли И пел – а голос был медвян... Мы, слушая ее, прижухли: Она читает нараспев Сказанье о святой Февронье То радость чистую, то гнев, Как будто воду из ладони, Татаринова в души льет, А голос то гремит набатом, То нежной лирою поет... И я сочувствую ребятам, Кому услышать не дано Тех душ сверхчистое звучанье, Которым раскрепощено И наше миросозерцанье... Наш Вакуров, конечно, ас, Но мне он малосимпатичен: Нетонок – и не слышит нас – И с голосом каким-то птичьим... Бвл случай: в коридоре мы, Девчонки, громко хохотали Среди привычной кутерьмы... К нам Миловидова: не ждали Ремарочки, которой нас Раиса перевозбудила: -- Смеетесь? Молоды сейчас? Чтоб сеть морщин не исказила Девичьи лица, надо впредь Уже не «ха-ха-ха» смеяться, А «хо-хо-хо»... -- Нет. не суметь От «гы-гы-гы» нам удержаться... Характер трудный у нее, Хотя язык, конечно, знала... Произношение мое Довольно жестко исправляла... Я с группой сблизилась не вдруг. Средь нас немало перестарков, У коих свой, особый круг – Работавших, поживших... Шварк об Оставшееся позади – И перестарки на журфаке. Мне с ними неуютно... -- Жди, -- Твержу себе, -- увидишь знаки, Что ими принята в их круг, Не торопись, не торопи их... Сближенье началось не вдруг – Как будто некто вправил вывих, На место водрузив мозги... Я Скоркиной стихи читала... Глазами полными тоски Раиса Тютчеву внимала. Что с нею: слезы на глазах, А с виду Райка грубовата. Дрожит признанье на устах: -- Так было... у меня... когда-то... Уже немыслимо давно Во мне то горе утонуло... А позабыть не суждено: Ты тайну сердца отомкнула... И стала ближе и родней Мне эта тетка-перестарок... Вдруг легче и отрадней с ней, А позже и с другими стало. Со Скоркиной хочу дружить. Она мудра и справедлива. Как мать, подскажет, как мне быть, Как стать и жизнь прожить счастливой.... Не все я понимала в ней, Была порой колючнй, мрачной.... Но опытом нелегких дней Она богата однозначно... Наивную предостеречь Меня от глупостей сумеет... Нет, я не дам себя увлечь, Неважно, что сердечко млеет... Но я его запру в скафандр, Не покажу, что дрожь в коленках... Мне симпатичен Александр – Гусар недавний – Иваненко. Всегда улыбчив, деловит, Неотразим по-капитантски, Как на разводе – внешний вид... Поди, влюблялись маркитантки, Где полк его стоял, везде? Неотразим со страшной силой... Лариса из Улан-Удэ Себя считала некрасивой... -- Лабарова, не комплексуй, Старалась ей внушить Раиса. – Найдется вскоре обалдуй, Что скажет: «Без тебя, Лариса, И часа не могу прожить! Всю жизнь мечтаю о бурятке, Чтоб руку с сердцем предложить!» -- Смеется Ларка – все в порядке... Слух немки был бы оскорблен: Гыгычет Ларка мелким бесом... А, кстати, на нее Семен Глядит с сугубым интересом... Семен... Я лучше промолчу... Все начиналось так лазурно, Воспоминаний не хочу -- Иначе брякну нецензурно... Хоть Ларка из Улан-Удэ – Из Забайкалья, из Сибири, -- В столице мерзла, как нигде: -- Да, злые там морозы были, Но воздух суше, нет ветров, А в здешнем климате промозглом Ледышкой каждое ребро К пальтишку изнутри примерзло. Сейчас бы омульей ухи – Согрелась вмиг бы! – возмечтала... Впервые Радка мне стихи Цветаевские прочитала... -- Твой русский классный! -- Много раз В Москву с отцом звал ордер «царев»... -- Отец-то кто? -- Его у нас Все знают: генерал Кацаров... В софийском доме русских книг – Полно... С моей сестрой Венетой Маринин каждый знаем стих. Она сверкающей кометой Сквозь злое время пронеслась... Зато стихи ее бессмертны. Над ней теперь любая власть Не властна... Не напрасны жертвы... -- Вот так же лет пяток назад Мне девочка одна читала Есенина под звездопад В пионерлагере... Узнала Впервые: был такой поэт... Те строки сердце занозили... Стих русский! Вдохновенней нет В природе... Навсегда влюбили В себя хрустальные слова... Боль русских трепетных поэтов Меня терзает... Голова Склоняется у их портретов... Ах, сколько нужно толстых книг Нам за семестр перелопатить... Ярка Танюша Савиных, Талантлива, тонка в обхвате... Не то, что Таня Пайс и я... Мы две пампушечки-толстушки, И мы с ней – близкие друзья, Что значит больше, чем подружки. Соседки по двору... Привел Рок вместе на журфак в то лето... Мы с ней играем в баскетбол За честь родного факультета... Таков наш первокурсный хор, Я в нем едва ли запевала... Учусь – не ниже, чем на «хор»... А в курсовой – о «После бала» Толстовском выводы пишу... Мою Таисью вспоминаю С признательностью... Сгоношу Работу в срок, что нужно, знаю... В самокопаньях и борьбе С собой семестр растаял первый... Он стал ступенькою в судьбе, Но измотал, издергал нервы. С Татариновой началась Вначале сессия, с провала... Да, незачет мне. Сорвалась... Вот – на Таисью уповала, А знаний не хватило мне... Но успокоила мэтресса: -- Чуть подучи – и на коне! Читаю не без интереса Повторно... Славный Даниил Заточник жарко словесами Стариными взывал-молил Всемилостивейшего... Маме Читаю те моленья вслух.... Великолепен слог старинный. Воистину – здесь русский дух, Здесь чудеса.... Вздохнув, по длинной Дорожке далее прошла: Истпарт, марлен, литвед, античка... Еще машинопись была С физвоспитанием... Синичка В руках – где «хор», а где –«зачет»... Все с Божьей помощью свалила... Я изменилась... Все течет – И все, что было, закалило... Каникулы на Клязьме... Снег, Лыжня и перелом лодыжки... .Боль. гипс – и разбирает смех: Тот перелом меня за книжки По древне-русской усадил В заснеженном пансионате... Вот так мой жребий начудил, Что, видно, служит в деканате... Но и со сломанной ногой Я на танцульки ковыляла – И это – номер цирковой, Как в гипсе гордо твистовала. Когда приехала домой, Конечно, ужаснула маму. Но был доволен жребий мой: Довыполнила уч. программу, Татариновой пересдав... Второй семестр был в чем-то легче, Однако был один удав – Кириллов-логик, что калеча Нам судьбы, издевался всласть... О, как он, сволочь, упивался, Над нами ощущая власть, Как откровенно издевался... Поляк Гжегорчик... Поварнин – «Искусство спора» -- это вкусно. Горда, что подружилась с ним: Растолковал нам, как искусно Атаки в споре отбивать, Переходить в контрнаступленье – И я могу истолковать И суть приема и значенье... Но логик заставлял решать Неисчислимые задача... Пришлось предмет пересдавать Мне восемь раз – и чуть не плача Я к ассистенту подошла... И этот сжалился над бедной: В зачетке стал писать... Но зла Судьба: удав вернулся вредный – И вновь едва не помешал Освободиться из капкана, Но ассистент не сплоховал: Зачетку сунул: -- Убегай на... Кириллов сед и лупоглаз... Чего ему недоставало? Когда сдавала в пятый раз, То самолично наблюдала... Зачетку у соседки взяв Ее колючими глазами Гипнотизировал удав... -- Свободны вечером? – словами Надежду девушке подал... -- Да, да, конечно, я свободна! -- Тогда идите, -- он сказал Со злобой, -- и начав сегодня, Учите логику всерьез... Из-за Кириллова-удава Весь курс пролил немало слез... Был не экзамен, а расправа... Прологом к сессии была В ВДНХ-овской газетенке Неделя практики... Дала Недавней школьнице-девчонке Внезапно новый взгляд на мир... Причем здесь Даниил-Заточник? Завод: шум, грохот... Бригадир – Седой, как лунь, старик-станочник --- К нему с блокнотом подошла – Послал тотчас меня подольше... Та брань обидой обожгла – За что? Не дал, зловредный, даже Сказать, кто я и почему... Начальник цеза дал другого... С тем говорилось по уму, В блокнотике осталось много – И зарисовка удалась... Растолковал начальник цеха: Над первым рубль имеет власть – И репортерская потеха Его могла бы оторвать От вдохновенного процесса Добычи денег... Вспоминать Картину заводского цеха Я буду, надо полагать, Довольно долго – апечатлила... Под зарисовочкой стоять Двум именам... Сусаннке было Не до завода. У нее – Жестокая любовь с Борисом Молодкиным... Перо мое, А этот опус был подписан Влюбленной Конторер еще... Вдобавок что-то написала Про самодеятельность, что Уже труда не составляло... Второй семестр был озарен Учителей с заглавной буквы Духовным подвигом... Пленен Курс Шведовым... Из первых рук вы Ученье брали от него... Нес -- точно воду чистой чашей Подвижник дела своего, Знаток Шекспира величайший... Жаль, вскоре мтра хоронить Пришлось... Но в нас, уже последних Успел он знанье перелить – И курс наш между ним посредник И будущим... Нам открывал С любовью Западов великий Родной словесности портал... Хранит душа святые лики Учителей... В толпе толкусь Вся в сессионной лихоманке... Я у порога так боюсь, А за порогом, в целом, марки Высокой не роняю... Шли Мы по зачетам – по ступенькам К вершине курса... На мели Лишь логик подержал маленько, Но обошла на вираже... В награду девочке ириски И шоколадное драже... Потом был пляж евпаторийский... Товарищ папы, генерал, Муж тети Эммы, дядя Миша, С собою в южный город взял Меня с Ириной... Обломился Веселый отдых от щедрот Минобороны мне с Ириной... И сына генерал берет... А Вовик вырастет скотиной: Все ищет, чем бы навредить... С отцом живет в пансионате. Мы – на турбазе... Нас будить Приходят рано... -- Бога ради, Вы дайте нам хоть здесь поспать! -- Все на зарядку! – выкликали, -- Бегом по кругу! – Мне бежать Со сломанной ногой едва ли Разумно... Словом, как везде, Там благоглупостей хватало... Но солнцу, воздуху, воде И дружбе время уделяла... Ирины папа уповал: Дочь под контролем дяди Миши. Он, кстати, тоже генерал Известный – генерал Камышин. И дядя Миша нас пасет, Хоть ненавязчиво, но четко, Как не сумел бы целый взвод. Он нм и дядька здесь и тетка, В одном лице,, отец и мать... Не будь его, была б опаска... Всегда легко того понять, В ком МГУ-шная закваска.. С таким так просто тет-а-тет, Общенье – сердца именины... Прет философский факультет Густым фонтаном из Ирины... Нам есть о чем потолковать. У нас – античные поэмы – Мне их приятно вспоминать, А у нее – философемы Эпохи той же... Обе с ней Серьезнейшие мы девицы. И друг у дружки в беге дней Общенья можем подучиться Чему-то важному для нас... Потом Ирина отдалилась – К парням МГИМО-ным подалась, В компашку к ним определилась. Ну, и Господь с ней, коли так Ей лучше, пусть с чужими дружит, Как говорится, в руки флаг! ... Москва, сентябрь... Опять закружит Журфаковская карусель... Какое здание досталось! Из флигелька, что был досель, Журфаковская перебралась Семья в торжественный дворец: Шатер стеклянный, баллюстрада... Архангельский мужик-мудрец Не сводит пристального взгляда, Зовет нас воспитать в себе России собственных Невтонов И – (под надзором КГБ) – Свободных разумом Платонов... Я с удовольствием учусь, Мне все предметы интересны... Истарт с тырпыром... Ладно, пусть... Скучны и сухомятно пресны Предметы, коих суть – марксизм... Никто бы их учить не брался... Боимся – навставляют клизм, Декан по крайности поклялся... Хлебаем муторную муть – Осточертело выше крыши... Ну, правда полегчало чуть Нам с Козочкиной – легче дышим... Митяева была грозна И прессовала нас жестоко: Давай конспекты! Довоздна Передирали тупо. Прока В той писанине ни на грош, Что Козочкина понимает... С ней бродом бред переползешь – Не давит нас, не дожимает... Экзамен... Думала – каюк... Но все передирают с книжек. Истпартовский тупой гроссбух, Самозабвенно к носу ближе Подтаскиваем – хорошо! Но у кого-то он свалился – Да так, что классом гром прошел... Народ в испуге затаился... Невинный сохраняя вид Демократичная мэтресса Неподражаемо хохмит, Чем избавляет нас от стресса: -- Чья промокашка на полу? – И хохот группу накрывает... Старушке воздаем хвалу... Та хохма водушевляет, Входя в студенческий фольклор... Однажды под шатром стеклянным Вдруг завязался разговор С Баталовым Володей... Рьяным Он был любителем стихов – И познакомил с Мандельштамом – И будто вырвал из оков Поэта... Праздником нежданным Те музыкальные стихи Открылись для меня впервые – И словно пташечку в силки Пленяют образы живые... Я получаю насовсем Машинописную подборку. Глазами эти строчки ем, Вбирая жадно их в подкорку... Цветаева и Пастернак Уже в моей душе сияли, А Манделштам мне подал знак – Он так мне ясно просигналил, Что явно неспроста стихи Мою отстраивают душу И колят рифмы, как штыки И, как морской прибой на сушу Выплескивают на меня Поэты боль свою и радость И вдохновляя и казня, Даря и горечь мне и сладость... Словесник новый, Ковалев С начала Пушкинского века Снимал безмыслия покров, Добавив в наши души света... На фоне пламенных стихов Под этим же шатром стеклянным Явилась первая любовь – Не тем несчастьем окаянным, Которым маялась тогда Сусанна, близкая подруга... «Гори, гори, моя звезда, Звезда любви...»... Ни гром ни вьюга Ее не смогут погасить... На свете, к счастью, есть мужчины Чьи образы в душе носить Мы не устанем до кончины... А от деталей воздержусь, Не расплескаю ни глоточка... Любовью первою горжусь – И все на эту тему. Точка. Нас «диаматил» Селезнев. Он был похож на Фантомаса Он знает много умных слов, Мозгов немерянная масса. Но странный термин в обиход Он ввел – и нас им развлекает, Когда его пускает в ход... Аудитория вздыхает: Словечко клевое, давай! Он: -- ... Жижица... – И все в восторге... Давай, профессор, развивай, Внедряй в незрелые подкорки Марксистскую белиберду, Законопать нам диаматом Мозги с печенками, в узду -- Свободомыслие – диктатом Безбожно выдержанной лжи, Профессор лысый нас напичкай, Напяль нам шоры – и держи... Не то вспорхнет свободной птичкой Душа раскованная ввысь – И явится, ЦК пугая, Непозволительная мысль... Спасибо, Селезнев: ругая Запретный нам идеализм, Ты выдавал ориентиры, Куда мы побежали из Марксизма, сбрасывая гири Мировоззренческой муры... О Ванниковой... На зачете Пыталась ей раскрыть миры Моей души. Она в полете Широкий обрела обзор... Метресса не дает простора Для самовыраженья, вздор Пустячный тянет скучно... Шоры Фактологические ей Всю перспективу закрывают... Военка... В сумме кучу дней У нас бездарно отнимают. Какие, к дьяволу из нас По совести сказать медсестры? Министр в погонах дал приказ... Отдать приказ, конечно, просто, Но половина из девчат При виде крови выпадает В осадок: стеклянеет взгляд, Брык – в обморок... Их поднимает Метресса, нашатырь под нос... Такие вот из нас медички. Уколы делаем, взасос «Рот в рот» -- хоть не в анатомичке – Друг другу дышим, чиоб «спасти»... Надеемся, не пригодится, А там – Бог весть... Судьба, учти: Мы никудышные сестрицы... Обременяют сверх всего Еще дежурствами в больнице... Возможно, что-то из того, Что здесь узнаем, пригодится, Когда нас поведет стезя По журналистским перспективам. Заранее узнать нельзя, Какое знание к счастливым Порогам жизни приведет... Семестр закончили. Забудем. ...Каникулы! -- Лыжню! Вперед!... Ура!... И нам, как белым людям, Студентам надо отдохнуть... И мы веселою компашкой На Селигер держали путь, Где на турбазе после тяжкой Учебы славно развлеклись... Там Гескин, Грунька и Сусаннка, Виталик Найшуль... Вот где жизнь, Свобода, воздух, сосны, санки... Гитара, песни, споры, смех... Гуляли... Славно отдыхали... Да вот, ввели кого-то в грех: Телегу в МГУ послали... Был с иностранцами скандал, Причем, с жестоким мордобоем... При нас проректор зачитал Телегу... Мы стояли строем... Он удивленные бросал На нас, детей московских, взгляды... Он ничего не понимал... -- Лапшу мне на уши не надо Так нагло вешать... Наглецы, Хотели явно вас подставить... Ну, я им покажу! Лжецы! Идите, с вами все!... Прибавить Одно лишь к этому могу, Что разобравшийся толково Тогда проректор МГУ, Не знал нас прежде... Рыбакова Должна бы знать нас хорошо, А вот – поверила «телеге», А от нее слушок пошел По факультету... Мы в забеге По семестровой колее: Конспекты, семинары, встречи... В февральской белой кисее Профессорские стынут речи... Как нам, однако, повезло! Как нас удачно Провиденье Под эти своды привело... Бабаев – вот оно, везенье! Не собираясь удивить, Он был понятным и конкретным. Но начинает говорить, Так, слоно делится заветным: -- О Пушкине сказать любой Способен или очень мало Иль очень много..., -- пред собой Кладет профессор книгу... Стало В аудитории слыхать, Как он задумчива вздыхает, -- Но не дано всего сказать, Всего о Пушкине не знает Никто, -- и поведет рассказ Поэт Бабаев о Поэте... Конечно, он не первый раз И не последний знанья эти Переливает в души тем, Кто жаждет истины и света... А вот как он касался тем О современниках Поэта: --- При Солнце не увидишь звезд Однако это же не значит, Что нет их в небе... – Внешне прост, Негромок – сам звездой маячит Для каждого, кто повстречал В пути Учителя и Барда, Кого, как старший, привечал, Был счастлив, словом Эдуарда Напутствованный на стезе Поэта... Сам, интеллигентский Мечтатель вопреки грозе Военной был, юнец ташкентский, Тем счастлив, что его стихи Одобрила святая Анна Ахматова... Судьбы штрихи Его сводили постоянно С великими... Святой Корней Чуковский, Мандельштам Надежда, Которой не было верней, Когда фашистов тьма кромешно Свет застилала всей стране, Его ввели в литературу... Через него от них ко мне, Судьбы меняя партитуру, Незримая тянулась нить, Чего пока не осознала. Но я судьбу благодарить Должна за встречи с ним... Немало Мне пан Рожновский Станислав, Шляхтич московский, слез добавил, Судьбоведущим также став... Он, «дядя самых честных правил», Когда о Гофмане читал, Предупредил нас громогласно, Что предисловие писал Дурак к собранью сказок... -- Ясно? – Что значило: не сметь ему Ту пересказывать бодягу – -- Не пожелаю никому Того, что будет... Спать не лягу, А все же Гофмана прочту, -- Себе пообещала гордо. Но сил не стало... На лету Ту книжку в переплете твердом Открыла... Предисловье... Так... Хотя б его перелистаю – И на экзамен... Боже! Знак Судьбы: в билете я читаю... Конечно, «Гофман...» И «Гюго...» -- Ну, этого я точно знала. И на великого его В сраженье с мэтром уповала... -- Позвольте я начну с Гюго... -- Нет, начинайте по порядку... Как безволосая маго – (Макака) -- излагаю кратко То предисловие... Усы Встопорщились у Станислава, Предмет его мужской красы Так заострился, что расправа Не заставляла долго ждать Себя – и не подзадержалась. Он не сумел себя сдержать: -- Вон! – заорал... – Какая жалость: -- Ведь я все знаю о Гюго... – Едва не взял меня за шкирку, Как безволосую маго, Прорвал пером в зачетке дырку – И злобно указал на дверь... Я вышла и стою, горюю... Вот незадача... Что теперь? Ведь я же днюю и ночую Обычно с книжкой «на носу», А вот – не пофартило сдуру, Хоть лучше многих знаю всю Серьезную литературу... Меня жалеет коллектив, И мой пример – другим наука, А я решаю, подостыв, Что недруга сумею в друга, Причем, сегодня, обратить. Ведь я же мэтра уважаю. Он умный – должен ощутить, Кто я и что – соображаю. В расстройстве возле двери жду. Усталый Станислав выходит. Я параллельно с ним иду... Взгляд бросил – не сердитый вроде... С признанья начинаю: прав Профессор: я не дочитала, На ночь оставила... Устав, Свалилась в сон. И вот, попала... Остановился: -- Ладно, так. Ступайте-ка в библиотеку Читайте – и обратно... -- «Враг» Стал точно другом. Человеку, А не безмысленной маго... Я прочитала... С упоеньем Мэтр слушал... -- А теперь – Гюго! -- Ну, тут уж выдала со рвеньем... Зачетку снова в руки взял... -- «Отлично», Нелли не выходит... Каллиграфично написал «Хор»... -- Так-то лучше вроде... Две пятых долгого пути Прошла – два курса... До итогов – Еще... Не поле перейти – Три трудных года, сто уроков... Поэма четвертая. Саша Клим Жизнь начинается в добре, А после... С жребием не спорьте... Мой день рожденья в октябре В семидесятом стал днем скорби... Начну моей судьбы роман С запева... Прадед мой по маме, Иконописец Андриан Стефаныч, потрудился в храме, Что на Ваганьковском стоит, Иконостас возобновляя И фриз в Большом в роскошный вид, Следы бомбежки удаляя, Мой прадед Андриан привел, Но мы с ним в жизни разминулись. Мне жаль: так рано он ушел --- Все беды века прикоснулись... Под лупой приглядись к судьбе – За ней пунктиром мировая История: накал в борьбе, Мечты о счастье... Выживая, Страстям вселенским вопреки, Друг другу смертные готовят Гостинцы: острые клинки, Тараны, катапульты... Ловят, Как зайца, ближнего в силки, Пытают, травят, четвертуют, Снабжают копьями полки, Друг против друга так лютуют, Как зверю ввек не лютовать... Поселок дачный возле Клязьмы Сподобились облюбовать Пушкарские умельцы: -- Раз мы Завод от немца увезли – Тот нагло рвался к Петрограду, Мы, пушкари, завод спасли... Поскольку пушек много надо, То восстановленный завод, Встал здесь, под Болшевом, у Клязьмы – Поздней у Болшева встает Училище, где учат красных Пушкарских воинских спецов, Артиллерийских офицеров. Из них отборных молодцов В НИИ-4 взяли, сделав Его опорою страны... Секретной Болшевской округе Дела большие вменены, Врагам вовек дрожать в испуге: Пушкарский старенький завод, Что двадцать лет стоял при Клязьме И пушки армии дает... Фашист признал: они – прекрасный, Весомый аргумент в борьбе... Верховный год спустя приказом Велел открыть здесь СКБ Артиллерийское, чтоб разом Накрыть снарядами врага Неведомо, была ль «шарашкой» Изба, где «божья кочерга» Рождалась, чтобы карой тяжкой Упасть на головы врагов... Похоже, за глухим забором Сергей свет Палыч Королев, Обремененный приговором Шпион, предатель и троцкист Здесь начинал свою эпоху... Конструктор-зэк-артиллерист – Как сочетанье вам? Неплохо? А в августе, лишь год спустя Маньчжурской эпопеи после, Приказ: на полных скоростях Здесь развернуть НИИ... А возле Четвертый был давно НИИ, Где академик Тихонравов Вел гениальные свои Расчеты спутников... Прорабов Ракетной техники собрал Тот Болшевский секретный комплекс... Едва ли б кто чужой попал Имей он хоть волшебный компас В военный тайный городок... Чудесные места в округе... Здесь прежде Станиславский мог С улыбкой: -- Заходите, други! – Антона Палыча обнять, Волошина и Левитана... И те любили отдыхать На Клязьминских холмах... Не странно, Что для военного НИИ Отдали живописный угол? С приказом спорят ли? Ни-ни... Вот финский домик... В печку уголь Бросает молодой брюнет... Вот девочка играет в куклы, А рядом, в ползунки одет – Кто – я?... Воспоминанья тусклы, Лишь помню: весь я был в любви И сам любовью полон чистой И с Королевым виз-а-ви, Его сердечной и лучистой Своей улыбкой отвечал... Он щедро добротой лучился... Отца великий привечал... Отец в расчетах отличился Ракеты, коею потом Хрущев заморским антиподам, Стуча тяжелым башмаком, Грозил в ООН... Здесь год за годом Отец – ученый офицер Служил Отчизне и науке, Чтоб Пентагон и бундесвер К нам не тянули злые руки, Он, Дмитрий Федорович Клим, Под руководством Королева, И многие другие с ним Самозабвенно и толково Ракетный выковали меч – И он же – щит – стране Советов... Лишь суньтесь, янки – мигом с плеч Секир башка – до эполетов... Отец рассказывал: давно, В двенадцатом дремучем веке Селенье здесь водружено На Клязьминском высоком бреге Суровых северных славян... Здесь проходили московиты, Ища приюта у селян Путем торговым в Суздаль... Сыты В те летописные года Всегда бывали поселяне: Прокормит щедрый лес всегда, И речка даст на пропитанье В достатке рыбы... А потом Здесь возвели мануфактуру В России – первую -- сукном Петровскую инфраструктуру Снабжать державную... Поздней Сапожниковские умельцы Для облачения князей Церковных ткали в этом месте Великолепную парчу – Считалась наилучшей в мире... Я слушаю, все знать хочу... С сестрою Анечкой любили Те дорогие вечера, Когда к нам гости приходили Ученые-офицера, Сгущенку на огне томили... Я написал: «офицера»... Так и Цветаева писала... Возможно, что еще цела Избушка, в коей обитала Она здесь рядом до войны... Те «ассамблеи» в нашем доме Обычно юмора полны... Вальсировали... О Прудоне Порою спорили, но мир Вмиг восстанавливался если Любимый всеми Авенир Вдруг затевал лихие песни... «Не кочегары мы...» -- певал Подмигивая офицерам... Сам он родиться угадал В День артиллерии – с прицелом На то, что станет после он И днем ракетчиков Союза... В столице, кстати, был рожден. Научная с рожденья муза Раскачивала колыбель: Отец был занят самым главным... Наука – жизни смысл и цель – И вопреки годам бесславным Семья – (три года до войны) – Вселилась в новую квартиру... Тревоги дни семья полны И ночи... Слышно Авениру, Что старший Чинарев не спит, Все курит ночью у окошка... Мотор у дома загудит – Все вслушиваются сторожко: Не к ним ли нанесут визит Опричники советской власти? Над каждой головой висит Разверстый зев кровавой пасти... Вздохнут под утро: -- Пронесло! – И вообще не заключили – Невероятно повезло, Но из партийных исключили... А вскоре грянула война Жизнь «иждивенца» Авенира Невыносимо голодна – По карточкам не скопишь жира... И записался Авенир В подростковую артспецшколу... -- Учись арт-делу, канонир! – Учился бою... Ну, а скоро – Победоносный Сталинград – И точно в день его рожденья Был на врагов обрушен град – И началось контрнаступленье... Росточком Авенир высок И знаниями он первейший... Молился: побыстрее б срок Вступленья в бой... Но он, имевший «Пятерки», был в победный год В Мос. артучилище направлен... Здесь на «отлично» все сдает – И генералами поздравлен, В нем распознавшими талант... До двадцати еще поллгода... Красавец, статный лейтенант – В Германии... И он – ком. взвода... Моложе всех своих бойцов, Хлебнувших фронтового лиха... -- Как сможет этот, из юнцов Добыть авторитет?... Но – тихо: Юнец с солдатами урок По математике проводит, Диктует предложенья... Срок Для увольнения подходит... -- Ну, до свиданья, командир, Я в институт стопы направлю... – Рад за солдата Авенир: -- Поступишь – напиши... Поздравлю... Прошло пять лет – и офицер В «Дзержинке» пополняет знанья. Как встарь – в учебе всем пример – И удостоены признанья Его научные труды – И Сталинским стипендиатом С отличьем, не ища «ходы», Закончил курс – и с небогатым Походным скарбом Чинарев Служить в НИИ-4 прибыл... Нач. института Соколов Андрей Илларионыч: -- Вы бы, Георгий Александрыч, с ним, Новоприбывшим, пообщались... -- Есть! – Тюлин, генерал, таким Рад порученьям... -- Не встречались Мы с вами прежде, капитан – Пойдемте, малость потолкуем... -- Где Тюлин? -- Занят с новым... Там Весь день... -- Устал... Давай, покурим... Ну, капитан, я, честно, рад... Ты, вижу, аналитик классный... Теперь послужим вместе, брат... Тот долгий разговор непраздный Экзаменом глубоким был... И Тюлин вопреки диплому В баллистики определил Новоприбывшего... И к дому Друзей пришелся как есть свой Высокий весельчак-красавец... Меня, мальца, над головой Подкинет так, что я касаюсь Легко ручонкой потолка... -- А по диплому я механик... Пойду в баллистики пока... -- Пока? В Баллистики? Ну, шанег Баллистикам не раздают, А за ошибки так пинают... -- Ты не пугай его... Берут В элиту, значит, понимают, Что есть у парня голова... -- Все о работе, о работе... -- Конечно, Ада, ты, права... -- Я подыграю, ладно? Спойте... И запевает Авенир Роскошным звонким баритоном... Он городковских дам кумир... Тогда знакомились с фокстротом – Он, импозантный кавалер, Всех в танцах перещеголяет, -- Да, первоклассный офицер, Он первый генералом станет... -- Среди ходивших в гости к нам – И дядя Костя Феоктистов... Мы с Аней к папиным друзьям Тянулись... Знали тех артистов, Кого они в своем кругу Как самых лучших почитали... Из них Касаткину могу Назвать с налету... Посещали Большой в субботу... Брали нас... Я вспоминаю культпоходы... Вот увертюра... Свет погас... Я помню ясно через годы Балеты, что тогда смотрел С Улановой... Такое чудо! Я сердцем маленьким горел – «Жизель» богини не забуду, Хоть мне всего-то было шесть, А врезалась богиня в память – И эту память не известь И в Лету им вовек не кануть... Как жили в городке тогда? Вот факт. Его не будет мало, Что в рукомойнике вода Порой в квартире замерзала. Но собирались – согревать Друг друга радостью общенья, Петь с Авениром, танцевать, Дарить друг другу вдохновенье... Отец – в науке с головой, А мама Ариадна в школе Столичной... Мы одни с сестрой С утра до поздноты... -- Ты, что ли Нам не помощник, а Сашок? Будь умным... – Вот я и умнею: На шее ключ, леплю снежок, Один играю, как умею... Коллеги папины порой Несли заморские журналы... -- Ты нам, поэалуйста, раскрой Статеек смысл... -- Да здесь немало: За месяц лишь переведу! -- Ты постарайся за недельку... В статейке может быть найду Для дела годную идейку... -- Ты, Костя, вот что – не наглей: С научным текстом столько муки... -- Мать –«англичанка» в школе. Ей, Понятно, все журналы в руки... Отец же – общий «ездовой», Он мастерски водил «Победу»... -- Жена рожает, Дима... -- Ой! – -- Начальству доложусь – и еду! -- Сергей свет Палыч Королев К отцу особо расположен... Отвез – привез... Малыш здоров... -- Растите. Если что – поможем... – Я переулок Строевой С младенчества в столице знаю. Отец привозит нас с сестрой Под праздник к деду Николаю. У деда здесь изба и сад Под боком у газеты «Правда»... Дед обожает нас, внучат И бабушка нам тоже рада. Здесь елочку для малышни Устраивают в Новогодье... Чудесно здесь проводим дни... Как будто было лишь сегодня... В клуб «Правды» нас приводит дед И в Чкаловский ДК, что рядом... Тех праздников счастливей нет... А летом я знакомлюсь с садом, В котором множество чудес... Дед Николай кладет мне в руку Большое яблоко... Отец Тем временем творил науку... Он из доверенных, отец, Из тех, кто Главному опора, Из верных до конца сердец... На «ассамблеях» и до спора Порой доходит: -- ЭВМ, -- Внушает Авенир коллегам Необходима нынче всем... Ведь мы расчет не по телегам, По детским великам вершим... Объем расчетов нарастает, И если мы не поспешим, То от противника отстанет Страна... -- Справляемся пока С логарифмической линейкой... -- Нет, парни, надо брать быка Покрепче за рога... Лазейкой Покуда я обзавожусь На все ВЦ, что есть в столице. Сам понемногу поучусь... -- Нам надо побыстрей добиться Приобретенья ЭВМ Для баллистических расчетов... -- Прав, Феоктистов... Нужно всем Осваиваться в новом... -- Что-то Не верю этим штукам я – Низкопоклонство перед янки... -- Ну, это глупости, друзья: Ракеты, самолеты, танки Все те же будут содержать Фундаментальные расчеты. Нельзя врага не уважать., А ты – низкопоклонство... То-то! На «ассамблее» решено Всем разобраться с ЭВМ-кой, Что и приказом вменено... Обзавелись детальной схемкой... Идея ЭВМ в отце Нашла приверженца крутого Он тоже ездит на ВЦ Учиться... Дней прошло немного – И высвобождены в НИИ Под ЭВМ-ки помещенья... И программисты есть свои, И каждый осознал значенье Для дела мыслящик машин Еще ракета «Р-16» Рождалась с помощью рейсшин, Но ЭВМ-ками считаться Вполне успешно начала... Впервые межконтиненталка С секретных стапелей сошла... -- Есть для врага в Союзе палка – В наш не полезет огород... А сунется – не обессудьте: Такой получит укорот... Нет, янки, лучше нос не суйте... НИИ творил, НИИ дерзал, Ковал ракеты для защиты... А первый спутник показал Насколько мы не лыком шиты: Расчеты делались в НИИ... Друзья отца – мне все знакомы – Открыли новые свои Пристрастья: точно астрономы О звездах стали толковать, О путешествиях межзвездных, Когда собачек поднимать Ввысь стали на ракетах грозных... Ракетный меч и он же щит Выковывал отец отчизне, А по лесам шалил бандит... С тревогою о бандитизме На «ассамблеях» говорят... И собирает офицеров Приказ, выстраивает в ряд – И вместо милицонеров Бандитов ловят по лесам – Поймают – разнесет огласка... – И можно птичьим голосам Внимать и не нужна опаска... Ценю счастливых дней дары При том, что жили в аскетизме... Чудесней не было поры Во всей моей недолгой жизни... Но вот мне – шесть. Пришла пора Мне за ограду выбираться... Разбудят старшие с утра: -- Сашуля! В школу собираться!... Я выхожу за КПП – И отправляюсь на уроки... Тем часом назревал в судьбе Нежданный поворот дороги... Все внешне было, как всегда: Физподготовка офицеров С утра, холодная вода Из рукомойника, концертов Субботних и спектаклей зов, Поездки к деду Николаю, В чьем доме нежность и любовь Царили... Детский рай! Но раю Запргограммирован конец Неукоснительным приказом: Мол, направляется отец Работать в Харьков... С папой разом – Мы с Аней... Маме жаль терять Ее столичную работу... Решили: будет прилетать На выходные... Всю заботу О детях вроде взял отец... Живем втроем в отеле «Харкiв»... Стал испытанием сердец... Тот город... Надо без помарки Отцу отечеству служить, А мы с Анютой безнадзорно В отеле продолжали жить --- Так вышло по судьбе – покорно... Одни забытые живем... А в школе тут же без заминки Меня прозвали москалем... Мелькают в памяти картинки Той жизни харьковской моей... Большой и незнакомый город... Отец на протяженьи дней Не появлялся... Правда, голод Нас не пугал... Отец деньжат Нам с Аней оставлял порядком – И я подкармливал ребят Детдомовских... Я по ухваткам Наверно был похож на них... Я так же, как они, заброшен... И с ними я, помимо книг, Делился всем, чем мог, хорошим. Накормленных в ту пору школ, Предполагаю, не водилось... В корзине горку пирожков Носили в школу... Приходилось Кормить детдомовских ребят... Себе я покупал с картошкой, А им – с повидлом, раз хотят Послаще – каждому немножко... Отец – зам. главного – себе Принадлежать уже не вправе. Порою дважды в день – в Москве: Какой готовят щит державе? – Хрущеву вынь да положи – И специальным самолетом Отец свершает вояжи Два раза в день в Москву с отчетом... Спросили в школе как-то нас, Что любим есть... Пошли ответы... Я удивил ответом класс, Про ресторанные котлеты Сказав – «по-киевски»... Они В отельном были ресторане, Куда ходил один все дни... В моей душе, как на экране Тот серый город и отель, Та школа – и слова смешные, Которых не слыхал досель, Однако помню и поныне: «Їдальня», «Перукарня», «Хлiб»... Я обретал вторую мову – Ну, что поделаешь, коль влип? Но чувство долга, как основу Судьбы я принял от отца Я полагал: и я на службе – Чего хотите от мальца? – Но в грозном папином оружье И мой есть незаметный вклад: Отцовской важность знал работы – И он был рад – и я был рад: Не добавлял ему заботы... Случалось к нам на выходной, На праздник мама приезжала... Как хорошо мне с ней, родной... Но вновь одни – и все сначала... Октябрь, шестидесятый год. Отец – в отъезде. Даже Харьков Притих – и будто и папу ждет, Как ждут цветов, весны, подарков... Пришли, сказали: - Он погиб, На старте взорвалась ракета... -- Нет, я не верю, -- горький всхлип. -- Он возвратится. Верю в это! -- На старте был кромешный ад. И маршал Митрофан Неделин Погиб – и сто других ребят... -- Наверно к празднику хотели Досрочно отрапортовать? Эх, вы! Уроды-лизоблюды! А все равно я буду ждать... -- Но как же... -- Я сказала – буду!... И мне сказала мама: -- Верь! Но вот однажды постучался Старик какой-то в нашу дверь... Седой старик... Не распознался В том страшном старце – мой отец, Ему лишь тридцать семь... -- Вернулся – И слава Господу! -- Малец... – Он осторожно прикоснулся Рукой дрожащей к голове Моей: -- Вот так-то... Видишь, Сашка, Я снова с вами – всех живей... -- А нам сказали... -- Да, промашка... Непросто было там понять, Кого хранила Божья воля... Но я вот вас могу обнять... -- Но что с твоею головою? Ну, ладно – отдохни в семье... -- Вот отдых мне как раз не светит... Так много дел теперь на мне – Стучит мне в сердце пепел этих Моих товарищей, в огне Истаявших за наше дело. Их часть трудов сейчас на мне... И надо, чтоб она взлетела... Отец твердит, что знанья – цель И высший смысл существованья... В музшколу – на виолончель Послали – новые терзанья... Пусть долг, но я же человек! Ну, что за наказанье, мама!... С отцом порой на велотрек Приходим поболеть – «Динамо»... Уж лучше б мне вот так гонять, Чем звуками корежить уши... Не могут взрослые понять, Что согревает наши души... Я постепенно постигал «Козацьку мову» -- чин по чину, Легко стишки запоминал И Павла полюбил Тычину: * * * На майдані коло церкви революція іде. — Хай чабан! — усі гукнули,— за отамана буде. Прощавайте, ждіте волі,— гей, на коні, всі у путь! Закипіло, зашуміло — тільки прапори цвітуть… На майдані коло церкви постмутились матері: та світи ж ти їм дорогу, ясен місяць угорі! На майдані пил спадає. Замовкає річ… Вечір. Ніч. Поэт служил своей мечте... Я понимал его дерзанья... Особо полюбил за те Пародии, чья суть – признанье... * * * Та нехай собі як знають - Чи читають, не читають - А ти, знай, пиши, А ти, знай, пиши. І Тичина пише вірші, Та все гірші, та все гірші. Та всі як один, Та всі як один. Трактор iде дир-дир-дир, Ми за мир,ми всi за мир! Нічка темна - аж немила, А собака вила-вила, А в повітрі флот - От! ...На майданi коло банi Спить Tuчuна в чuмайданi… Дайте, хлопцi, кuрпuчuну Щоб збудить Павла Тичину... Мне трудно Харьков полюбить: Так одиного в нем и горько. Но коль уж выпало в нем жить, Хочу узнать о нем хоть сколько... Интересуюсь, узнаю: Назад лет триста поселился В преблагодатнейшем краю, Допрежь того, как я родился, Здесь первый русский, а дотоль Бродили половцы, хазары И печенеги... Этих роль – Разбойничья... Свое сказали Лихое слово – и в пыли С географической арены И с исторической сошли, По свету раскидали гены... Сто лет сей угол был, пока Екатерина не взъярилась, Ядром казацкого полка... Явив свою монаршью «милость», Лихих казаков упразднив И Слободскою Украиной Сей край далекий объявив, Дав Харькову с недоброй миной Уже губернские права, Она казацкие свободы У города отобрала, О нем оставила заботы... Сам по себе он рос и рос, Стал многолюдным и богатым. Торговый люд сюда принес Деньжат – и возводил палаты... За годом – год, за кадром кадр... Пик восемнадцатого века – Здесь открывается театр, На Украине – первый... Веха? Открылся университет Уже при Пушкине и Дале... Двадцатый век пришел... Привет! Германцам стольный Киев сдали – И стольным градом Харьков был Семнадцать лет – до середины Тридцатых... Власти послужил Всей большевистской Украины, Он стал индустрией велик: Столица -- стимул энергичный... Явила харьковчанам лик Потом история трагичный... Сопротивлялись здесь слегка – И город быстро сдали немцу Дивизии РККА, Что всей Отчизне – нож по сердцу... Верховный требовал: -- Вперед!... Под Харьковом – Изюмский выступ... В сорок втором в полон берет Фельдмаршал Паулюс под триста Здесь тысяч наших... Так стратег Кремлевский тормозил Победу Маразмом... Не пойму я тех, Кто славит Сталина, не «въеду»... Угробил столько жизней, гад, Способствовал страны бесчестью... Победоносный Сталинград Был Паулюсу грозной местью... И дальше «на плечах врага» Освободили наши Харьков -- Мела февральская пурга... Но в марте точно вран накаркал – Повторно немец захватил, Взял в плен многострадальный Харьков, По улицам его ходил, Дышал весной садов и парков, Враг снова занял под штабы Все представительные зданья, И тут ударил гром судьбы: Штабам фашистским в воздаянье Под каждым мина взорвалась: Едва лишь радиокоманды Впервые в мире дождалась – -- Вот так мы удаляем гланды... Привет от Старинова, фриц! Понравилась анестезия? Отличный был прилажен шприц – И идиотосинкразия Не помешала получить Припарку вражьим генералам – Сумели классно проучить... Задержка, стало быть, за малым... Был август. Сорок третий год. День двадцать третий.... И пехота Огнем фашиста достает... Фашисту явно неохота Попасть в повторный Сталинград – Он улепетывает шибко Свободный харьковчанин рад... С врагом отчаянная сшибка Не прекращалась ни на час... Был суд. Преступников военных Судили в Харькове... Потряс Процесс планету... Столько ценных Картин музейных увезли И сколько было разрушений! Весь город в щебне и пыли... И я руины видел... Гений Народа город возрождал... Я б в этот город не вписался, Чего он вовсе и не ждал, Но я узнать его старался... Был солнечный апрельский день Шел по бетону Байконура – «СССР» -- чуть набекрень На шлеме – славный парень Юра. На старте молчаливо ждет Прорыва дерзкого ракета, А Юра знай себе идет В незнаемое – и планета Ни здесь вблизи ни там вдали Не ведает, что той порою Шагает четко сын Земли Уже в бессмертие, в Герои... -- Поехали! – и грозный гром – Ракета ввысь неудержимо Рвалась... Земной покинув дом, Не выходила из режима – И космонавта вознесла... Обжив небесную квартиру, Как развиваются дела, Докладывает честно миру: -- Прекрасна милая Земля – Мне на нее не наглядеться – Моря родные и поля... А вот и Гжатск, любимый с детства... Вот океаны, острова... Отсюда видно, как планета Невелика... О, будь жива! У человечества лишь эта Космическая лодка... Все В одной плывем лодчонке утлой... Не надивлюсь ее красе... – Пришло волнующее утро, Когда великий Левитан Не мог сдержать в эфире чувства: Знакомый голос клокотал – И мэтр словесного искусства Едва от счастья не кричал... Пока торжественно: -- ... Гагарин! Героя имя провещал! -- Какой мужик! Отличный парень!... Планета тронулась с ума... Отец исчез на две недели... Но подсказала нам сама Душа – и он был занят в деле... В восторге пел и пировал... НИИ отцовский -- на подъеме... И с перехлестом ликовал... Весь Харьков... Усидишь ли в доме? И я по Харькову бродил По улицам и паркам местным... Я в нем немало находил, Что мне казалось интересным... При том, что Харьков не любил, Его обтопал хорошенько... Бывало, голубей кормил, Где бронзовый Тарас Шевченко Кивает с постамента всем, А у подножия теснились Герои из его поэм – И ночью мне потом приснились.... Торжествен и красив собой, С многоэтажной колокольней Успенский высится собор, Где я старушке богомольной Частенько денежку давал.... На колокольне бьют куранты. Их звук весь город оглашал – И наступленье часа знал ты, Совсем не глядя на часы... В развалинах – собор Покровский Старейший в Украине... Псы – Сгубили – немцы... Камни, доски – На месте прежней красоты... Парк Горького... Большой, холмистый, Беседки прячутся в кусты, Аттракционы... Мир тенистый Густою шелестит листвой... Театр «зеленый», спортплощадки... Он просыпается весной.. В нем славно поиграешь в прятки. В том парке прячется в дубах... -- Гляди – железная дорога! Но маленькая... Чудо-парк! -- Мы покатаемся немного? -- Мы покатаемся сынок... – Веселый паровозик тащит Пыхтя вагоны чрез мосток До Лесопарка – настоящий! Тот детский поезд впечатлил: Кондуктора и машинисты В нем – дети... Сказка! Я любил Мчать в поезде сквозь парк тенистый... Госпром на площади... Была Та площадь больше всех в Европе, Вся в зелени аллей, кругла... Госпром – величествен... Напротив Госпрома – университет... Меня не тянет в нем учиться... Я отдаю приоритет Московскому... ВМоскву стремится Душа... И сад Шевченко здесь Зовет каштанами весною... Здесь – «ХаркIв»... Тот, в котором весь Унылый день я сам с собою... Вот в этот харькоаский отель Судьба семью определила, Дала казенную постель, Квартиру позже – посулила.. Фонтан «Зеркальная струя», Сооруженный в честь Победы.... Вот оперный театр, где я Смльрел по много раз балеты... К примеру -- «Голубой Дунай» Раз пять, наверно, -- полюбился... Все радостное – вспоминай, Душа... За душу зацепился И балерины Самгиной Пленительно чудесный образ... Творила странное со мной: Душою уносился в область Высоких и прекрасных грез... Принцесса, голубая пачка, Изящество движений, поз... Есть в глубине души «заначка», Где исподволь формировал Я красоты девичьей, женской, К любви зовущий, идеал... Упоминался сад Шевченко – Двухвековые в нем дубы – И сто пород великолепных, И – развлечением толпы – Фонтан... А в струях разноцветных Рождаются и льются ввысь Мелодии... В массиве парка Столбы стальные поднялись... Огромнейшая будет арка – Возводят здесь концертный зал. С ним будет славно харьковчанам... Здесь зоопарк – и я б сказал: Понравился необычайно – Был интересней, чем в Москве... Отец со мною был согласен... Я вспоминал о рыжем льве: Хоть в клетке – все равно опасен... По майской топаем жаре На демонстрации в колонне... Трубят с трибуны «Хай живэ...» На наших не видны погоны... Отец шагает впереди, В НИИ -- один из самых главных... На площадь Ленина, -- гляди! – Вступаем, где с трибуны «... Славных...» – Нет, не создателей ракет – «...Строителей машин...» встречают – И пролетарский шлют привет, Иносказаньем величают... Тем часом наши с США Вдруг отношенья заискрились. Идем по лезвию ножа, Шаг до войны – Карибский кризис... «Товарищ Куба» -- пел Кобзон – И мы с восторгом подпевали, Бросая взгляд за горизонт, Где мы, конечно, не бывали, Но полюбился нам Фидель, Многоречивый команданте, Геройски бравший цитадель «Монкада»... Доблестной команде Победа сразу не далась, Герои волей загустели – И снова штурмовали власть Тирана, мерзкий «батистерий» -- И победили, хоть вдогон Желали инсургентов янки Сломать, послав на пляж Хирон Кубинцев беглых... Но на танке Врагу навстречу сам Фидель Бесстрашно в бой жестокий рвался, Врагам устроили купель: В заливе Свинском оказался В итоге побежденный враг... Кубинцы пленных обменяли На трактора... При тракторах Социализм сооружали, Содружество борцов крепя С советской дальнею державой, Трудились, не щадя себя... Но враг, коварный и лукавый, Искал подходы, чтоб вождя Кубинцев подло уничтожить, За пораженье в битве мстя... Бог помогал Фиделю множить Победы... Повезли суда На остров – русские ракеты... -- Теперь-то точно к нам сюда Враг не пойдет... Под кастаньеты Идет кубинский карнавал... Но враг не лыком шит – и тоже И днем и ночью надзирал, С высот космических: -- Похоже, -- Из космоса увидел Джон, -- На остров завезли ракеты! – И покатилось под уклон В те дни спокойствие планеты... Джон: -- У меня же столько сил, Сейчас, как дам несчастной Кубе! Никита: -- Нас ты не спросил: Лишь тронь – от нас получишь в кубе... Поджилки Джона затряслись. Он знал, что «Р-16» может... Переговоры начались... Врагам по полочкам разложит Все аргументы Микоян – И Джону все предельно ясно: Нельзя касаться слабых стран – Советы начеку. Опасно... Хрущев ракеты отозвал, Блокаду с Кубы сняли янки... -- Не зря дневал и ночевал В НИИ... Не сабли и тачанки В советском арсенале... Нас Едва ли в мире кто сильнее, А то, что делаем сейчас – Никто такого не сумеет... В глазах у папы хитреца... Он мог меня не опасаться. Я знал. что о делах отца Не вправе даже заикаться... Отельный завершен этап: Нам в Харькове квартиру дали... И мама здесь... -- А не пора б Тебе, Сашок в Москву? Едва ли И я здесь долго задержусь: Москва маячит в перспективе... Давай-ка первым ты... – Горжусь: В Москве учиться буду... Вывел Из предыдущей жизни: долг Над нашим властвует семейством. С младенчества зачислен в полк – И говорю: -- Прощайте! – Местным Моим детдомовским друзьям – Четвертый класс закончил... Еду --. Дед Николай за мною сам Гнал из Москвы свою «Победу»... Он, в общем-то, мотциклист. Зимой и летом по столице Бесстрашно «рассекал» -- артист! – Орудовцам не надивиться... Оставлен украинский юг, Лишь ветерок несется следом... -- Здесь рядом, кстати, Бежин луг, Места Тургенева... Заедем? Прошлись по лугу... Здесь бродил С ружьем задумчивый охотник... Я «Бежин луг» читал. Любил, Но рядом с дедом – второгодник... Дед словно рядышком сидел С Тургеневым и пацанами, На тихий костерок глядел... Хоть век прошел меж ними – нами... И вот мы движемся Москвой По Ленинградскому проспекту. Я в переулок Строевой Доставлен – и пока не к спеху Мне в пятый класс шагать – живу, В саду под яблоком читаю И златоглавую Москву, Мою Москву в себя вбираю... Большая школа – с цирковым Училищем была в соседстве – Двести десятая... С моим Ресурсом харьковским рассесться, Почить на лаврах -- не дано: В образовании – пробелы... Стараюсь подтянуться, но Все ж поначалу – оробело... А школа наша хороша... В ней много классов, кабинетов, Большой спортивный зал... Душа Ликует... И глядят с портретов Поэты – русские --на нас – И «... на майдене в чимайдане» Учить не заставляют класс... Но я «моими» городами Теперь считаю и Москву И Харьков... Я не отрекаясь ОтХарькова в Москве живу... И сильно спортом увлекаюсь... «Динамо» рядом, стадион В соседстве «Юных пионеров»... И я -- районный чемпион! – Не жук чихнул – и для примеров «Вишу» на первом этаже В соседстве со спортивным залом – И в школе я «звезда» уже... Вид спорта – не футбол, не слалом На горных лыжах, не хоккей, Не велоспорт... -- Для велоспорта Ты слишком молод... Ну, скорей Решай... -- Коньки... Звенит аорта – Скрипят коньки – и я лечу По кругу суетливой птицей, Еще быстрей лететь хочу Во славу школе и столице... А в Далласе застрелен Джон – Он был любимчиком планеты... Не оттого ль с поста смещен, Что тронул русские ракеты? На тренировочках скользя, Я думаю под небом серым... Учиться плохо мне нельзя: Каким бы школе был примером? Ко мне слегка благоволит Пляцковская – класс-дама наша – И честь спортсмена не велит «На тройках ездить»... Словом, чаша Забот судьбы полным полна... Тем часом в Харькове сестричка Пришла в семью еще одна, Принцесса Ольга-невеличка... Сюрпризом Анечке и мне – Пищащее в пеленках чудо... Я средний брат теперь в семье – Семья рассыпана покуда... Дед Николай ее хранит И все проблемы разрешает Он тверд в устоях, как гранит... Студентам лекции читает – В МИСИ... А в дни, когда страна Проснулась под огнем в смятенье И боли – началась война, Пошел бесстрашно в ополченье... Он прорывался под огнем С пакетами на мотоцикле Летал бесстрашно ночью, днем... В Москве встречать его привыкли На нем и летом и зимой... -- Отчаянный! – вослед вздыхают, Ему завидуя, -- ковбой! Дед никогда не отдыхает: Дела по дому и в саду... И с внуками забот до горла... Охотник, рыболов... На льду – Мой первый тренер... После гордо: -- А внук-то Сашка чемпион! – Рассказывал своим коллегам... Доброжелателен, умен, Готов и хлебом и ночлегом В беду попавшим услужить... Везет мне с дедом Николаем... Как с дедом Федором дружить, Признаться мы в семье не знаем... Отец – приемный у него... Дед держит нас на расстояньи... Что ж, и не надо ничего Нам от него, коль нет желанья, Как говорится – клином клин... Как будто нет второго деда – Не хочет знать нас Федор Клим – И нам до Федора нет дела... Преподаватели... Из них Меня особо впечатлили Те, кто помимо наших книг, Большие знания вместили В свои крутые черепа... Вот химик – в возрасте мужчина... Его к учительству тропа Вела из практики... Причина Неведома... Он знал предмет Сверхдосконально – и делился Сверхзнаниями – тет-а-тет Непониманью не дивился, Все пересказывал опять, Другие приводя примеры. Он что-то знал. Мог рассказать. Рассказывал – и атмосферы Не накалял. Ученье – свет. Он лампочку включал: хотите – Запоминайте. Если – нет – Мне все равно – хоть не учите. Он никого не заставлял – Делился знаниями честно – И оттого любой желал Знать химию – ведь интересно! Историк химику подстать Мой тезка, мудрый Николаич... Как удается столько знать? Про времена и про дела?... Лишь Начнет взволнованный рассказ О тех страстях, что наших предков Вели на подвиги, весь класс Заслушивается... Нередко Он в гости приглашал меня... В углу лампадка и икона... В лучах священного огня, Кладет иконе три поклона, Перекрестившись... Разговор Ведем о давнем и серьезном... Мне ясно: прошлое – не вздор. Былое рано или поздно Придется пережить опять И, чтоб не повторять ошибок, Историю полезно знать... Физрук Семен Злачевсий... Гибок, Подтянут... Уважал меня И выставлял всегда примером, Успехи на коньках ценя... Пусть не по всем предметам первым Я был, но главное, что мне Легко учиться и приятно... Английский... Жаль, что мама вне Моих стараний адекватно Им овладеть... -- Сынок, прости, Позанимайся сам... Устала... -- Пытаюсь текст перевести, Порою понимаю мало... Хожу в языковой кружок... Отец – теперь уже полковник, Седой как лунь, в душе ожог – Переведен в Москву, в терновник Карьерных мелочных интриг... Здесь правила просты и подлы: Начальству угождай, хитри... А тех, чья жизнь – негромкий подвиг – Шельмуй, открытия кради... Отец к такому обороту Не мог привыкнуть – и в груди Сперва, как легкую икоту Стал ощущать стесненье, боль... – Но вот – ракета не взлетела – Те, кто юлил, играя роль, Посыпались с постов... И Дело Отца позвало... И дают Семье квартиру на Гастелло, В Сокольниках... А институт, Где он вершит большое Дело, К которому хотел друзей Призвать из Болшева, устроен Там, где поблизости Музей Вооруженных Сил... Достоин, -- Считал отец, -- любой из тех, С кем в Болшевской служил команде, Доверья... С ними бы успех Был гарантирован... -- Иван где? -- Погиб при взрыве... -- Где Андрей? -- Был облучен. Сгорел в полгода... -- Где остальные? -- Нет друзей... Ненастная для нас погода... – Дом дедушки должны сносить – Там корпус возведут газетный... И никого не упросить: -- Не троньте! Этот дом заветный И садик детство мне хранил... Переезжаю на Гастелло... Ту школу, где меня ценил Педколлектив, что не хотела Меня, спортсмена, отпускать, С печалью в сердце покидаю... Так надоело их менять, Но далеко – и поступаю... В Триста пятнадцатую... Та – С математическим уклоном... -- Спортсмен? Чудесно! Красота! Хоть теоремам и законам Тригонометрии дотоль Я не был, как отец, привержен, Берут... За мной все та же роль, Чтоб весь район к конькам повержен Моим был – и бегу, бегу... А с высшей алгеброй, конечно, Сам разобраться не могу, Но тут уж, как везде извечно: Мне послабления – спортсмен... Но здесь учился только год я, Жил в ожиданье перемен... Но тут нашел к судьбе подход я:. Многотиражка «Детский мир» Однажды мне открыла двери... И – к математике гарнир – Пишу заметки... Мне – доверье: -- Неси, Сашок, материал О комсомольско-молодежной Отличной секции... – Писал... Посмотрят: -- Ладно. В номер можно... Порой и школу пропускал, Когда событья намечались С утра... Я темы сам искал... Во мне подспудные включались Неведомые силы... Слог Оттачивался, стал свободным... -- Одно лишь в этом «но», сынок, Что инженером неспособным Уж как-нибудь да проживешь, А неспособным журналистом... Абсурд! Уверен, что найдешь В себе потенциал, чтоб с чистым Спокойным сердцем посвятить Себя судьбе гуманитарной? Придется в ней всю жизнь прожить... -- Уверен!... С чувством благодарным Всегда беседую с отцом. Он говорит со мной, как с равным, Мужчиной, другом. Не глупцом. Серьезным. Зрелым. Благонравным – По умолчанию... Потом Меняемся на Ленинградку. Земля там помнит дедов дом – И маме радостно и сладко В привычном месте обживать. Благоустраивать квартиру... Мне снова в школу поступать, И вновь к другому микромиру К другим ребятам привыкать... Но здесь все было лучше, проще... Отец меня в «Победу» брать Стал по утрам... А школа – в Роще – Той самой, Марьиной... и мне В десятом классе здесь комфортно. Друзья хорошие... В цене Мой спорт... В компанию охотно Меня включили... Дружный класс, Где Нина Павловна, как мама Сердечно опекает нас... Учусь – и курс держу упрямо На журналистику... Хожу По вечерам к спецам предметным: Учу, экзамены держу... Прогресс становится заметным, Они, наставники мои, Все понимают глубже, шире, Чем шкрабы... Пролетают дни И кто поставит мне «четыре»? – Все знаю глубже и точней, Чем нам учебниках дается... А мне еще хватает дней Заданья от «Автозаводца» От «Комсомольца» выполнять Дисциплинированно, срочно... Ответы стали удивлять Учителей – подробно, точно -- Что вскоре отмечает класс – И это тоже вдохновляет... Лишь вечер отделяет нас От аттестата... Поздравляет Директор... Бродим до утра, Как водится, рассвет встречаем... Ушла наивная пора, Как дальше жизнь пойдет – не знаем... -- Подумал хорошо, сынок? Фильм «Журналист» всего лишь сказка... Стать инженером я б помог... Профессия трудна... Опаска Не покидает... -- Я решил! -- Ну, что ж, тогда благословляю, Прилива вдохновенья, сил, Удачи в творчестве желаю... Отец литературу знал, Был меломаном, театралом, Стихи отличные писал... «Таганку» с юбилеем малым – (5 лет театру) – поздравлял... Там было торжество в апреле... Любимов чаем угощал, Высоцкий и Филатов пели... Букет в серебряной фольге От папы принимали «хором»... Причем, на дружеской ноге Отец был явно с режиссером.... Отец о будущем мечтал... Он, романтический ученый, Как будто тайны прочитал В старинных книгах, закопченных Пожарами былых эпох... Ему, как древнему пророку Нашептывал прозренья Бог – И каждому отца уроку Прозрений я безумно рад – И их откладываю в память, Как драгоценный личный клад – И этой мудрости не кануть В безвременье и забытье... -- Запомни. Сашка: лет с двадцаток Нас не посмеют тронуть те: Ракете нашей в буре схваток Победа определена... Такой у них не будет долго, Знай: летописная страна, Москва, и Сахалин, и Волга Прикрыты доблестным щитом... Об ЭВМ отец пророчил: -- Однажды мы на ней прочтем Твои статейки, между прочим. Добавится большой экран, Как в телевизоре, машине... Ее мы включим по утрам – И там – все новости, как ныне – В газете...— Странная мечта, Но я отцу привычно верил... Вступительная суета... В журфаковские входят двери Не сотни – тысячи людей -- Так много жаждущих ученья... Но вот и старт... Руке моей Уже знакомо сочиненье – Не зря трудился педагог, Я не напрасно добивался, Чтоб смысл не выпадал из строк, Чтоб ни в словах не заикался Ни в запятых... Рука легка... Все помню. Четко завершаю. Стопа моих бумаг легла С другими рядом... Утешаю Соседа... Парень не сумел Раскрыть, -- он сам считает – тему... -- Надейся: лотерея...— Дел Полным-полно... Еще фонему С морфемой надобно разъять И предложенье многократно На части речи разбирать И повторять стихи... Приятно, Что, выучить стараясь все, Я подготовлен без помарки... Дней повернулось колесо – Я не роняю нашей марки: Тургенев... Здесь я на коне... Предельно к месту вспоминаю То чудо, что открылось мне На Бежином лугу... Все знаю – И завершаю на «ура»... В зачетке сразу три пятерки: За сочиненье – две... Пора За English .браться... На скатерке – «Грамматика»... крутой textbook Качаловой с Израилевич... А рядом – педагог и друг – Кто? Мама! Ей-то не ответишь Примерно – разотри и плюнь... Мы с нею углублялись в language С терпением весь май, июнь, Да так, что часто чай и sandwich Весь день не попадали в рот... Зато экзамен на журфаке Я так сдавал, что весь народ Восторженные делал знаки... Меня сама судьба вела, Охватывая все пространство. Я знаю, лишь она могла Вопрос о том, как христианство Владимир-князь принес на Русь... Ответ понятен мне всецело – И я ответствовать берусь... Из давней школы мне звенела Того историка душа, В чьем доме видел я иконку... Он излагал мне не спеша Вопрос о христианстве, тонко, Детально... Все я вспоминал – И на экзамене озвучил, Чем не на шутку удивлял Экзаменатора... -- Замучил? Спросил с улыбкой? -- Ничего, Мне с вами спорить интересно... -- Ишь ты! Взгляните на него! Шагай, отличник! -- Ну, чудесно – Я на журфаке... Пожелал В радиогруппе оказаться... Пришлось еще сквозь мощный шквал, Крутой «брэйнсторминг» прорываться... Вопросами четвертовал, Колол глазами Ярошенко, Но я и здесь не сплоховал, На все ответил хорошенько – В международную включен Спецгруппу... Сброшу напряженье: -- Не спрашивайте ни о чем... И начал в сентябре ученье... Ни часа нет на баловство, Здесь суперстрогие законы... Что удивило: большинство Из группы вроде бы знакомы Давно... сначала задружил С серьезным парнем Константином Успенским... Он в столице жил Один – всевластным господином Над собственной своей судьбой... Родители в ООН служили... Я Костю сравнивал с собой: И мне досталось... Положили На нас, «зеленых» тяжкий груз: Истпарт, марлен, литвед.... Конспекты... Английский, русский... Но берусь Всерьез учиться... Нашей «секты» Международной главный шеф – Артем Флегонтович Панфилов Предупреждает, что отсев Из группы будет жестким. Вылов За самый малый грех – и вон... По умолчанию – элита – Штрафной по сути батальон: Нагрузка – вдвое... Власть сердита На нас авансом... Пацаны, Те, что явились из спецшколок, Умны, конечно, и сильны, Отменно языкаты... Сколок Элитной поросли Москвы... К ней непонятно как прибились – (Должно быть крепкие мозги, Хоть временно не проявились), -- Простые парни «от сохи»: Чибор, Шеватов, Венцимеров... Последний слабые стихи Приводит в качестве примеров На семинарах... Поглядим, Как на журфаке разовьемся, Самих себя опередим? Вконец скукожимся? Сорвемся? Час двадцать длится наш урок. Четыре пары в день – нагрузка! Но это только дня пролог: Читальня, лингафон – прокрутка Произносительных кассет... А вечером всему вдогонку – Софокл на сцене... Гасим свет – И падаем бездумно в койку, Чтоб и во сне переварить Мозгами и печенкой даже, Что в нас успели навалить Журфаковские персонажи. Кучборская... Из звезд звезда, Комиссаржевская журфака Едва ли кто из нас когда Забудет, что ее атака Победоносною была... Да мы сдавались ей без боя... Единственно она могла Связать внезапно нас судьбою С Героями ахейских саг: Ахиллом, Гектором, Патроклом... Нам души возвышал журфак... Моя душа в восторге дрогла – Кучборской голос, взгляд и жест – -- Я верю, верю, «Станиславский»! – Сердца ребят кричали с мест... Любовь не требует огласки, Но если весь журфак влюблен На протяжении декады, Двух, трех декад, то есть резон Для восхищения... Все рады, Нам и журфаку повезло: Не нужно Малого и МХАТ'а – Светило яркое взошло Над нашею судьбой – и свято Внимаем праведной души -- Ее – высоким откровеньям... Синхронно с нею, курс, дыши – И древнегреческим твореньям С их максимами находи Достойное величья место Вначале в собственной груди, Потом и в творчестве... От Бреста До Сахалина и Курил Мы разнесем ее ученье... Те, кто не знал и не любил. Не смогут оценить значенье Ее уроков и самой Для созреванья нас, «зеленых» Удача первая: судьбой Допущен в клан в нее влюбленных... Татаринова – дар второй... И в храме наших дух – иконой – Брат князя Игоря, герой Буй-тур... Он, Всеволод, легко на Призыв откликнулся, в поход Собрав курян по зову брата. Буй-тур в бою не подведет... Нет выше для него диктата, Чем долг и воинская честь... Герои да не канут в Лету!... Так много надобно прочесть Всего по каждому предмету!... С Татариновой нам тепло... Нас щедро одарял Панфилов Всем, что из практики пришло – За ним подробно нужно было Все конспектировать: предмет В учебниках не расшифрован – Учебников в помине нет, Материал им не сворован – Он наработан им самим – И занимателен, как триллер. За изложением следим. Панфилов, как искусный дилер, Нам подает материал, Как детективную интригу – И поражает наповал Фактурой. Коль напишет книгу – Пойдет в продажу на «ура»... Он стильно, строго одевался, Рост средний, в голове -- ума – Палата.. С нами не кривлялся, Всегда был собран, деловит... Он -- воплощенье Арамиса: Отменно элегантный вид, Манеры, внешность Адониса, Чуть постаревшего уже... Он поработал за границей, На авангардном рубеже Идейной битвы... Как патриций К нам величаво снисходил, Носил нам для прочтенья книги... Он убеждал – и убедил: Где, мол, когда, какой великий Считал проблемою большой Незнанье языка... Коль надо, Язык вбирается душой – И в этом чудная отрада... Митяева вела истпарт. Дотошна и строга мэтресса. Лишь не у многих был азарт В осуществленье интереса Карьерного учить всерьез Подробности забытых споров, Тот вздор, что где-то Ленин нес, Как если б не хватало вздоров Сегодняшних... Мэтресса нам В ежовых держит рукавицах, Стращает: нет конспекта – раз! – Попрут с журфака легкой птицей... Профессор Прохоров, педант – Все чертит графики и схемы. Особый надобен талант, Чтоб все его философемы Самим себе растолковать На языке простом и ясном... Мне остается уповать, Что при просмотре многократном В тех схемах что-нибудь пойму. Я устаю от этих лекций. Их свет не рассекает тьму В мозгах... Довольно вивисекций – Не то расплавятся мозги... А тут еще литвед в придачу Нагонит всяческой пурги— От перегрузок чуть не плачу... Машинопись... Вопросов нет – Нужна... Однако по-слепому Никто не научился – бред! Зачет сдавали по-любому... А та, что сей предмет вела, На нас глазела – и строчила... Сама взаправду так могла, Но нас, увы, не научила... Я все же навык приобрел – Неважно: гуще или жиже, Но навострился и побрел С полезным навыком по жизни... Ребята в группе --- на подбор: Поэт Буравский, Бородулин – Отец – в журнале фотокор, Корсунский... Люди намекнули – Убойный сочинял роман... Вот Венцимеров... С Украины Семен... Большой, в глазах туман... Весь в чувствах: просто именины Души у парня – весь в любви – И невооруженным глазом Все видят: с парнем виз-а-ви Тамара... По словечкам, фразам Отдельным понимает курс – Народ детали подмечает – Что у Семена – верный вкус, Сама судьба предназначает Друг другу... Даже имена Рифмуются, что не случайно... Судьба высокая видна Уже на взлете, изначально... Семен пожаловался: он Не успевает всем заботам Дать разрешение: -- Семен, К примеру я: полдня со спортом, Ну, а другие отчего Не успевают? Непонятно... Он улыбнулся... У него Готова притча... Четко, внятно: -- Пришла бабуся на вокзал – И удивляется: народу! – -- Меня-то сын к себе позвал... Другие здесь зачем?... -- По ходу: Физвоспитанье началось С контрольных тестов: бегал, прыгал... Швырнуть гранату удалось За сорок метров... -- Ишь ты выдал! – Итоги Хорош записал – Наш вождь спортивный и учитель Был строг, но я не подкачал... Не ленитесь ли, не ловчите ль? – Он симулянтов не любил, К прогульщикам не знал пощады, Сам истинным спортсменом был... Пусть неумеха, пусть «моща» ты, Но ежели не пропускал, Старался честно на уроках, Пусть даже звезд и не хватал --- Не беспокойся об итогах – Зачет поставит... Если ж ты Участвуешь в соревнованьях И ходишь в секцию, мечты Ленивых -- в стыд и порицанье Им – воплотятся для тебя: Освободит от физ. занятий В укор ленивым. Пусть, скорбя, Ползут по кругу... Третий..., пятый..., Десятый -- скучные круги... А я на вело мчусь по трассе... Мечта, дай мощи, помоги! На тренировках силы тратил, В српоьакиаде МГУ Завоевал второе место – Журфаку. И теперь могу Забыть уроки – смело, честно – Послать подале...Языку Родному должен курсовую... По вкусу тему взять могу -- Так я такую облюбую, В которой знанья покажу И что природой не обижен... Не то «русачкою», гляжу, Я в несмышленые понижен, А я, поверьте, не таков... Метафоры фельетонистов – Оружье поострей штыков... Я накопал их, может, триста, По сходству в группки разложил – И выдал синтез и анализ, Чем вдруг к себе расположил «Русачку».. Мне поудивлялись Ребята – был в работе прок – Прибавил ясности кусочек. И для себя извлек урок И что-то прояснил для прочих... Теперь с «русачкой» есть контакт... Пора зачетная настала. Семестр промчался – славный факт Всех на зачете удивляла Кучборская: попался Рим – Толкуй о Греции свободно: Великая в разладе с ним – Будь ей союзником. Сегодня Едва ль одобрил бы минвуз То обрезание программы. Но это – времени ресурс Для нас, задавленных томами... А у меня родился брат: Родился Славка тихой сапой... Я, как и все в семействе, рад: Нас четверо у мамы с папой... Каникулы... В спортлагерь мне, Что в Красновидове, путевку... Дает спортклуб... Там на лыжне Форсирую физподготовку. Там кормят, развлекают нас, Вокруг спортивные ребята. Общение и дружба – класс! Но дней на отдых маловато... Там чудные места окрест... Но... Золотник хоть мал, но дорог... И новый побежал семестр По факультетским коридорам... Мы сразу взяли мощный старт, Помчались без запряжки долгой... Теперь читает нам истпарт Старушка Козочкина... Доброй И мудрой бабушке внимать Нам стало легче и приятней. Умеет просто объяснять... А прежняя предмет отвратней Сумела сделать, тратя пыл... Вел Западов литературу... Пижон в материале был Царем и богом – и культуру Нам поведенья прививал... Старик, видать, был жох немалый: Девицам знаки подавал, Шутил с повадкою удалой «Отменно тонко и умно», -- Нам тут же Пушкин вспоминался -- «Что нынче несколько смешно»... – Едва ль он быть смешным старался... Кириллов шороху задал... Сам Ленин по его предмету Четверку только схлопотал... А мы-то? Оказалось -- нету Ее в журфаковцах совсем... Кириллов рисовал нам схемы, Но смысл тех «силлогичных» схем До нас не доходил – и все мы Зачетом выжаты до слез... Мне повезло прорваться с лету... А в общем-то назрел вопрос: Кому, какому идиоту И где втемяшилось в мозгу, Что должен именно Кириллов Мозги нам пудрить? Не могу Найти резонов, даже хилых... Опорой мыслям и мечтам И вдохновения причиной Был Шведов – умственный титан – И потрясающий мужчина... Учители! Святая роль! Филиппыча судьба шерстила... Уже его съедает боль, А он читает нам Шекспира... Он столько о Шеспире знал! Спешил, стараясь поделиться – И постепенно угасал, Надеялся, что жизнь продлится... Не жаловался до конца... У самых, самых, самых, самых Отказывают вдруг сердца – И сиротеем – Небесам их, В покой бескрайний отдаем... Впервые – практика... Неделя На репортаж нам. Кто вдвоем Творить берется... Я надеюсь, Что справлюсь и один... Сдаем Маэстро пленки... Ярошенко Включаем по одной... Жуем Труды друг друга, до печенки Стараясь каждого достать, Ошибки вывернуть наружу, Свое искусство показать... На удивленье всех был хуже С предлинным очерком Семен... Не рассчитал солдат силенок. Был в пух и прах раздолбан он... Ну, что ж – за битых и ученых Двух неученых отдают... Я проскочил без осложнений... А осложненья дома ждут: Отец серьезно болен... Жжений Уже он вытерпеть не мог – И он в палате в Красногорском На койку чистую прилег... На вело, выданном мне к гонкам, Волоколамское шоссе К Архангельскому проезжаю... К отцу в палату стали все Свозить приборы... -- Рассчитаю Программу, -- оживет прибор... Палата, как КБ у папы... К врачу: -- На мой взгляд – перебор: Ведь он больной – и очень слабый... -- Сознанье силу придает: Он нужен и полезен людям И делу... -- Ну, а как идет Лечение? -- Тьфу, тьфу! Не будем Судить об этом наперед, Что в наших силах... -- Погуляем? – Мне горько видеть: он идет Замедленно, с трудом... Шагаем... Он вспоминает о друзьях: -- «Иных уж нет, а те – далече...» Жизнь на высоких скоростях – Ракеты... Может быть излечит Нас время – и научит нас Мудрее жить и человечней Пока в нас, людях, не погас Тот лучик, что зажег Предвечный... -- Мой папа открывался мне В те дни особой, новой гранью. Он не спешил, как прежде... Вне Забот текущих – собиранью Заветных мыслей импульс дан... Сентябрь случился очень теплым... Курс на картошке вдрабадан Уматывался... Мне же добрым Деканом отпуск дан... -- Побудь С отцом, сейчас важнее нету... -- Засурскому о папе суть Инспектор Рыбакова эту Передала... Освобожден От грязных клубней и погрузки... Я с папой... Вспоминает он... Порою мне на раскладушке С ним рядом можно ночевать, Вниманьем и заботой сына Родную душу врачевать... А тело? Уходила сила И побеждала боль отца... ---Ты, Сашка, поезжай учиться... – Картина ранила сердца, А он: -- Худого не случится, -- Держись, пожалуйста, отец! -- Я продержусь. Не беспокойся... Мой день рождения... -- Конец! – И сфокусировалась боль вся, В моей душе... Не может быть! Ведь он же был живой намедни! Отец! Отец! Как дальше жить? Ведь он же молод – что за бредни? Такой не должен умереть... Он слишком мало жил на свете. Еще бы столько мог стареть – И не одной еще ракете Надежный старт сумел бы дать... Но, как ракете, что сгорела На старте, рано отпылать Отцу досталось... Пролетела Жизнь на высоких скоростях, Всю душу, вкладывая в дело, Остался в детях и друзьях... Семейство вдруг осиротело... Где был цветник – теперь пустырь... Боль умножает крематорий – Донской московский монастырь – Как завершение историй Высоких судеб и простых... Меня как словно бы пришибло... Как будто бы двух разных встык Жестокая судьба пришила Людей – и я совсем не тот, Каким я был при жизни папы... А по ночам меня зовет Знакомый голос – тихий, слабый... Я просыпаюсь – никого... – И катятся в подушку слезы Беззвучно... Горько без него... Спасал спокойно и без позы Журфак... Засурский: -- Да, его Не возвратить. Но ради папы Его надежды на того, Кого любил, остаться слабым . Не можешь, по отцу скорбя, Осуществи его надежды, Его расчеты на тебя... -- Пойдем, Сашок, со мной... Поешь, ты Не вправе потерять ни дня... Запей чайком горячим сладким... Молодкин, Паршиков меня Старались поддержаит по-братски... И даже те, с кем не дружил Теплом сердечным одарили... Я в полусне, в тумане жил. Товарищи опорой были, Старалась поддержать меня Берись-ка, Саша, за конспекты! – Просила, голоском звеня Васильева... -- Эх, Груня... -- Всех ты Способней... – Высока цена Того, как страстно вдохновляла... Но с четырьмя детьми одна Осталась мама... Удивляла С отцовской стороны родня... Мария, бабушка, сказала: -- Он был приемным у меня, Я знать вас прежде не желала, А нынче не хочу и дня Считать вас нашими родными – И поменяйте имена: Вы больше для меня не Климы... – Кивал дед Федор, мол, жена Права – и мы вас знать не знаем... – Скудна жизнь стала и трудна... Пришли однажды: -- Изымаем, -- Должна ведь быть сохранена Гостайна, -- все его блокноты, -- Врагу здесь может быть видна... Его записки – в них –расчеты... -- Но там его стихи! – Отбить Не удалось.. Осиротели Мы словно снова... Как же быть?... Но дни безжалостно летели, Куда-то увлекая нас... И курс второй, дворец журфака Ведет меня из класса в класс -- И я не опускаю флага – Опору в жизни мне дает Журфаковское наше братство. На полной скорости -- вперед! – Осваивать наук богатство. Я жил в военном городке. Высокая ограда-стенка, В охране – псы на поводке... А вот теперь у нас – военка... Теперь к учебе приложил И впечатления живые, В которых в Подмосковье жил: . Под козырьками -- часовые.... Я с удовольствием ходил... Иных военка раздражала – Комроты быстро убедил, Чтоб рота четко строй держала... Наш капитан на нас орет: В строю он не потерпит шуток... Пошел военный перевод... Нам точно не хватает суток... Особо зверствует препод В майорском званье – Бандалетов: Он, дескать, в рамки нас введет... На «тыкве» -- еж... Из «шпингалетов» -- Наполеончик – с кепкой метр... И вот для самоутвержденья Противный недомерок-мэтр, «Распарил» всех без снисхожденья Поставив «пары» – подобрел... В журнале – стадо жирных «двоек» У недомерка преуспел... Лишь тот, кто был в общеньи боек, Учить майорчик не привык: Он прежде был переводягой На самолетах. Знал язык, Как денди лондонский... С ватагой Студентов, видимо, майор Вступил в общение впервые, Сперва как бык на нас попер, Но, видно, клеточки живые В уставной выжили душе... Мы научились с ним общаться – И он не кажется уже Болваном... Он расцвел от счастья, Когда услышал,что словарь Американских жаргонизмов, По случаю добытый встарь, А от него случайно вызнав, Что о таком давно мечтал, Я приволок ему в подарок – Как шелковый наш злюка стал – И впредь без сбоев и помарок Военный перевод стал тем, Чем должен быть по умолчанью: Собранием фонем, морфем, Еще одной тропинкой к знанью И к овладенью языком... О Ванниковой... Застращали Наш старшекурсники тишком: -- Характерец! – предупреждали. Пришлось записывать за ней, Не признавала поелику Ничьих учебников... Сложней, Конечно так, чем если б книгу Перед зачетом прочитать... Была она «гвоздем» семестра, Но удалось не разодрать Мозги... Но многие нелестно. Без радости отозвались... Иные в адрес Селезнева Словцом отчаянным прошлись... Но философия – основа. И Селезнев не виноват, Что должен в странном варианте Нести свет знаний... Диамат... Все тот же Ленин... Лягте – встаньте, Но эмпирио... кретинизм В подкорку залезает туго, А все ж за знанием тянись.. Зачет... До мэтриного слуха Упала книжка – донеслось... Прошел и отобрал все книжки... Напрячь все серое пришлось, А есть ли у кого излишки? Но как-то сдали – и пошел Второй семестр второго курса... Тут впечатленье произвел Бабаев... Это – море вкуса, А знаний – целый океан... Немолодой, большеголовый, Не горлопан, не бонвиван – Спокойный, скромный и толковый. Не давит. Знает. Может нам, Коль слушать захотим, поведать.... Заслушивался... По стенам Не рыскал взглядом – и обедать На перерыв бы не ходил – Бабаевские откровенья Все слушал бы... Он не нудил. И на глазах у нас прозренья Порой снисходят на него – И он духовные открытья Нам излагает... Что с того, Что нам неведомы событья, Которые переживал В войну с Ахматовой в Ташкенте... Он неизменно удивлял: Был с нами – здесь, сейчас, в моменте Текущем... Где-то далеко Во времени другом и месте, Взмывая духом высоко, Чтоб новое открыть в предмете... Рожновский с Гофманом на «ты»... Усатый, крупная фигура... -- Ему сдаешь без маеты, Коль про кота расскажешь Мура... Он сам вальяжный точно кот, И германист великолепный... Не сразу шебутной народ Вошел в мир Гофмана вертепный, Но тот, кто за руку ведет, Все разъясняет, только слушай – И наполняется народ Веселой мудростью – и душу Рожновский возвышает нам... Порою тороплив: сегодня Закончим раньше – по домам – И только маршевая сходня Дрожит: куда-то убежал... Я о «Свободе» курсовую В те дни Панфилову писал... Мне книжку перевел вживую Мой тезка Иваненко. В ней Рассказывал поляк Кольчинский, Как, притворяясь много дней Антисоветчиком, «ничинки» Ночных враждебных голосов Все вызнал мерзкие концепты... Как эти происки врагов Нам отбивать? Мои рецепты Как раз и составляли суть Самостоятельной работы... -- Отлично, Клим! Сим начат путь Твоей борьбы длиною в годы... --- Панфиловцы на страх врагам... Учители! Святые лики Их вносим, как иконы в храм, В судьбу и душу... Им, великим, Благословившим на борьбу, Мы вдохновенье посвящаем, И, разделяя их судьбу, Им долг сыновний возвращаем... Поэма пятая. Наум Моисеевич Хорош До чего ж Хорош Наш Наум Хорош. И могуч на ум Наш Хорош Наум. Из студенческого фольклора О журналистике пекусь Не меньше, чем ЦК, однако. Когда впервые новый курс Вступает на порог журфака И замирает светлый зал, И восседает профессура На сцене, чтоб – глаза – в глаза, А в спиче Ясена посула, Что будет просто и легко, Едва ли неофит дождется.... Все в галстуках, а я – в трико... Деканом слово мне дается – И я стараюсь убедить: Чтоб все учебы перегрузки Преодолеть – и победить, То нужно сердце, ноги, руки – Не только лишь одни мозги -- Тренировать с большим усердьем, Что правила у нас жестки Журфак расстанется и с первым В науках, если мой предмет – Физвоспитание -- им будет Пренебрегаем... Факультет, Такого выставив, забудет. -- Предупреждение всерьез Примите, факультет не шутит. Хочу вас уберечь от слез: Спорт был, спорт есть, спорт присно будет Опорой в творческом труде И составляющей таланта... Потом не лгите: Хорош-де Забыл апдупредить нас, ладно? Кто пропускает мой предмет, Тот к сессии не допускаем... Вопросы есть? Вопросов нет. Все поняли? Мы приступаем... Я уливляюсь до сих пор, В студенческих рядах встречая Ребят, кто плавал как топор, Жил, радости не получая От быстрых и веселых игр, Борьбы, гтмнастики, футбола, Кто не боксировал, как тигр – (Как Пушкин) ... Виновата школа? Здесь бойни мировой вина: Те, кто погиб, не научили Потомков плавать – и бедна Семья – хоть кое-как кормили, А к физкультуре приучать Их было некому.... Ну, ладно: Здесь помогу сейчас начать, Коль от несутся не прохладно Они к предмету моему... А сам-то как попал в спортсмены? Как в спорт проник и почему? Судьба? Призванье? Порча? Гены? Я тоже – из военных лет... Когда кровавый век двадцаатый Был на пороге главных бед – В пятнадцатом, Господь – в Усвяты Ввел – несмышленого меня... Ну... Где родился, там сгодился... Я рааскажу вам, не темня, О городке, что поселился Меж двух сияющих озер – Узмени и Усвята... Чудо Красы природной тешит взор – Как будто палехское блюдо: Синь неба, золото сосны И Городечная протока, Снег строгих зим, цветы весны – И солнца крешек с востока, Дарящий радость по утрам... Бегу, бегу навстречу солнцу... Я эту радость не отдам – Весь мир навстречу мне несется... Я знаю, что Усвятам -- лет Побольше тысячи – да с гаком – Остался в летописи след – Мы старше и Москвы однако... Под князем Полоцким сперва, Потом под Витебским... Делили, Что посылала им судьба... Потом – литовцы захватили, Поляки следом -- городок... Лишь в восемнадцатом столетье Примкнуть к Руси обратно мог... Евреи – польское наследье... Был в прошлом веке городок Еврейским кошерным местечком, Где в дружбе с нами русский мог На идиш щегольнуть словечком. Вздымался православный храм, Не застя небо синагоге... На русском – здесь, иврите – там Рядили о Предвечном – Боге... Среди легенд родной земли – Одна – о Цезарской иконе. Ее, как верят, обрели Лет восемьсот назад... И коли Не ведаете, расскажу... В серебряной злаченой ризе... (Мне православный, с кем дружу, Поведал, верю, что не в шизе – Бывают, знаю, чудеса В них только надо верить сильно) – -- Тем чудом восхитилась вся Россия... Смерть брала обильно С усвятцев подать... Жгла людей Холера, с коей нету сладу... Просил народ: пройдемте с ней, Иконой и с мольбой по граду! Прошли – и видят: нет смертей... Назавтра вновь толпа ходила С иконой вдоль Усвячи всей... Болезнь пропала. Отступила... В Усвятской церкви берегли Икону, как зеницу ока... Ее Боровской нарекли По месту, где по воле Бога Ее когда-то обрели... Вот! ...Сураж, Велиж и Усвяты – Придумать люди не могли, А будто бы из сказок взяты Топонимы родной земли, Над ней – закаты и рассветы, Чистейшие снега зимы, Весной – духмяные букеты... Пейзажи дивной красоты: Те куликовые болотца, Где клюква – Здесь ее – сады! Богато осенью берется. Река Усвяча в камышах Журчит свирельно... Переливы -- Мелодией весны в ушах Звучат веселой и счастливой... Озера – светлые боры Рыбалка, значит, и охота Сулят прещедрые дары Любителям тех игр... Кого-то, Кого столичный утомил Бесцельный гомон суетливый, Влечет в Усвяты... Мне же мил Мир детства – бедный, но счастливый... Над речкой в мареве – мосток, На отмели дрожит лодчонка, Над нею – удочки... Часок – И – два щуренка, три лещенка – Твой вклад в семейное меню... Коза на привязи у дома... Я отвяжу и погоню Пастись к реке... Жара, истома... И воют вьюги в январе, От воя вьюг и в доме зябко... Стоит на Замковой горе Чертог помещика Родзянко. Весной белела та гора В цветах помещичьего сада... Господский замок все ветра Хотят свалить с горы... Досада: Он монолитен, как скала, Приземистый и двухэтажный... Народ вздыхает: -- Жизнь была... – С фасада южного – две башни.. Давно осиротевший дом С печалью смотрит на Усвяты, Где мы, нам кажется, живем, Увы, не так, как он когда-то... Отец был – Хорош Моисей, А Стерна Велинова – мама... Дед Ной –(по маме) – жизнью всей Платил за иудейство... Драма, Верней – трагедия мальцов, Оторванных силком от дома, От мам любимых и отцов, Была нам от него знакома. Десятилетним из семьи Он вырван в школу кантонистов – И лучшие года свои Провел в казарме... Шовинистов – Штабистов во главе с царем Смерть этих мальчиков нимало – (Не полагали это злом) – Не трогала, не занимала... Мой дед все беды претерпел, Домой со службы воротился Назад в Усвяты – здесь хотел Жить со своими – и женился. Потомство миру подарил... А дети Ноя уважали. Он умер скромно, как и жил, А снохи, дочери рожали... Пять внуков это имя – Ной, Включая и меня, носили... Один – Ной Пушкин, то есть, мой Кузен фамилию в России Презнаменитейшую нес... Двоюродный племянник Веня Своей добавил славы воз: Его научное прозренье По психологии давно Сообществом ученых взято, В банк главных знаний внесено... -- Профессор Пушкин, аригато! Мерси, эвхаристо, сэнк ю!* – Открытия Вениамина, Свою торившего стезю – Живительнее витамина * Спасибо (яп., франц., греч., англ.) Большой науке о душе, В чем вижу явно гены деда... С ним анекдот о торгаше Несочетаем... Столько света, Добра дед всей округе нес... На службе лекарское дело Освоил накрепко, всерьез – И пользовал больных умело... По селам разъезжал в возке... Но сам увы, не уберегся... Рыдает вся семья в тоске – И встала в головах березка На кладбище, где он лежит. Еврейский мученик и воин, Клейменный подло мерзким «жид» Рукою Божьей упокоен... Был человек – стал прах и тлен, Лишен печали и иллюзий... Я рос в эпоху перемен И до и после революций, В эпоху кровожадных банд И большевистского террора... Я, жизнью пуганый инфант, Как ужасы голодомора, С гражданской бойней пережил, ЧК, погромы, продразверстку? Боролись из последних сил Отец и мама, чтоб хоть горстку Муки в избенку принести, Мерзавчик масла, хоть полено, Детей от голода спасти И стужи... Это незабвенно. Потом страна свернула в нэп... Тем, кто трудился, полегчало: Мануфактура, соль и хлеб – Полно в продаже... Задышала Страна, удавку с шеи сняв, Военный коммунизм отринув... Пошли евреи, землю взяв, Ее пахать, все на кон кинув... Старанья нам не занимать, Мы грамотеи и умельцы, Прознали, как ловчей пахать, Как лучше сеять... Земледельцы! К земле-кормилице всерьез Душой евреи прикипели. Земля их позвала в колхоз – И вот они при хлебном деле – И собирают урожай, Тем укрепляя власть Советов... -- Им угрожай – не угрожай... -- Что угрожать? Убьем за это... Усвяты – Сураж... Пыльный шлях... Везут по шляху те евреи Что вырастили на полях... Тут началась пальба... Злодеи Напали: план бандитов прост: В виду у деревеньки Шершни Пошли и разобрали мост... Понятно. что бандиты здешни И кто-то их предупредил: Ведь явно шло не по наитью – Был план у негодяев, был – Они к тому кровопролитью Готовы были на все сто: Стреляли. Резали ножами. Из наших не ушел никто, Ну, а бандиты убежали. Потом бандиты, осмелев И сам колхоз атаковали... Мой дядя дрался точно лев, Но всю семью пошинковали... Остался Изя. Мой кузен, Лежал бесшумно под кроватью... Еще двух маленьких совсем Сестру и брата... -- Убивать я Мальцов не стану... -- На развод Оставим жиденят... Линяем! Сестричка братика берет За ручку... Как дошли, не знаем: Два малыша в глухую ночь В окошко наше постучали... Беда!Но кто им мого помочь? В сиротстве горьком подрастали... Муж маминой сестры и нас В колхоз позвал, что был поближе... Не то бы за меня рассказ Сейчас вели б другие, иже Не ведаю... А может быть, Что было б некому и вспомнить... Пришлось в такое время жить... Спасибо. Выжил... Чем дополнить Рассказ о времени лихом? Мы проходили как крестьяне, Над нами шефствовал бедком, Но мы и вправду ими стали: С утра склонялись над землей, Не разгибались до заката. Мы упирались всей семьей. И вскоре тяпка и лопата – Как продолжение руки. Рыхлили каменную почву. Дробя на мелкие комки... Мне только это снилось ночью... Раз я и Велинов Наум, (Кузен) домой на куче сена В телеге возвращались... Бум! Мы об на земле мгновенно: Рассыпалась сползла копна... И борона (на ней лежала) – На нас упала – и должна Нас покалечить... Лишь прижала Меня – и небольшой ушиб... А брат чуть не лишился глаза... Такой вот выдался изгиб Судьбы... Порой судьба зараза Нас бьет по темечку, причем, Легко находит, чем ударить, Не только гаечным ключом, А может укусить, ошпарить Особенно пока ты мал... Тут всяких берегись сюрпризов... Я в детстве просто обожал Коней – и мне бросает вызов Жеребчик... Куплен для меня, Но оказался злым и вредным, Меня, как цуцика гоня... Папаша надо мною, бедным, В итоге сжалился – а сам Со злюкой как-то управлялся... Извоз давал доходец нам – Отец же для семьи старался: Он и биндюжник и таксист: В сарае – легкая пролетка, Телега, сани... Резкий свист – Пошли родимые! Нередко – Я на подхвате рядом к ним Телегу к пристани подгоним, Чос на погрузке постоим – Горой мешки... Потянут кони? Большое озеро Узмень – Усвятское родное море Пересекают каждый день С мешками лайбы... На подборе Мешков на суше – мой отец И я... Мешки перегужуем... -- Тпру! Получай добро, купец! – Куда прикажут –отфрахтуем И пассажиров отвезем В пролетке в Сураж или Вележ... -- Мне нужно в Витебск. -- Нас при всем Том бандитизме, -- не поверишь, Как если б свыше охранял Господь на витебской дороге... Отец лошадок погонял – И те переставляли ноги... -- Но! -- Тянут, не жалея сил, Кормильцы... Осенью в телеге Я с поля урожай возил: Картошку... Помня о набеге, Дрожали, отправляясь в путь... На Бога уповали, ясно... Мы верили: основа, суть – Божественная воля... Страстно Молились старшие за нас: Меня, за Дору и за Песю Картошку в погреб про запас Свозили... Жаль, покуда песню Никто не написал о ней, Спасительнице и подруге Тех трудных лет, голодных дней, Готовой к жертвенной услуге Во славу будущего... Мы Четыреста пудов да с гаком Закладывали... Средь зимы Одаривала теплым благом: Из миски вилкою берешь, Рассыпчатую... Несравненно! С ней, миленькой, не пропадешь! Есть и коровы – непременно Им косим сено – труд крестьян Во всем объеме исполняли, Уйдя от праздности мещан... Обратно чуть не приползали. Вконец усталым нам пройти Четыре километра к дому, Коняшку в поводу вести Вкруг озера... Отец малому, Порой такое разрешал: Подсаживал на круп коняшки: -- Давай верхом! А сам шагал По кладям... Конику-бедняжке, Что всех сильнее уставал, Давалась новая нагрузка... За озером отец встречал: Спрямляя путь, он шел по узкой Полузатопленнной тропе Из бревен, скрепленных в цепочку – Наш общий с ним привет судьбе... А дома выпьем по глоточку Своих коровок молока -- И – воскрешение силенок – Играем, бегаем, пока Не выползет из-за сосенок На небо яркая луна И небеса не почернеют... И -- спать... В округе – тишина... Усвяты мирный сон лелеют, Коровы даже не мычат, Не ржут коньки – в достатке сена – В загоне дремлют... Звезды спят – Им наше море – по колено... А мама раньше всех встает... Коров подоит – и с бидоном Шагает в город – раздает Удой свежайший по знакомым, Что тоже денежку дает И помогает нам держаться -- С нуждою бьется, но живет Семья... Лишь сном понаслаждаться Нам вдоволь не дает судьба: В трудах и дети с малолетства По дому, в поле: жизнь – борьба Эпоха не щадила детства. А мы не просто спим – растем... Вот дорасли уже до школы... И вот – за партой день за днем Учусь самозабвенно... Скоры Успехи -- и порой меня Водили к старшим обормотам, Когда они не знали... Я Мог и за них ответить... -- То-то! – Я принят сразу во второй. Мне постигать науки – в сладость. И память классная: порой Читну разок – все помню... Радость: Я в воспитательный момент Для посрамления лентяев Включен, как главный аргумент, Что был сильнее нагоняев... Директор, бывший офицер: Портрет в душе запечатлелся: Как элегантности пример, Интеллигентности гляделся. И он меня ценил, любил. Пророчил: будешь человеком! Мне странно: ну, а кем я был: Котом, картошкой, чебуреком?... Усидчив в школе, а потом В пятнашках первый и футболе... Спортгородок – второй мой дом. В нем брусья, кольца... Здесь на воле Могу я проводить часы... Мне взрослый что нибудь покажет: -- Ты здесь соплею не виси... А ну-ка подтянись!... Ишь, даже И я так много не смогу... А так?... Подъем переворотом? Поди не выйдет ни в дугу?... Ну, малый, ты даешь! Уроком Мне может быть любой намек... Вот я на брусьях вышел в стойку, Из стойки оттолкнусь – соскок... Никто из ребятни по стольку Часов подряд не проводил, Как я, мартышкой на снарядах... Заборский... Этот мальчик был Меня ловчее на порядок – И он мне сальто показал... Я оконфузился сначала: Взлетел, крутнулся... Но упал Неловко на спину... Немало Пришлось помучиться потом, Одолевая страх ушиба... Но справился, пошло путем... Путем попыток и ошибок, (Прибавьте тренировок пот) – Того не зная, вовлекался В судьбу... А ею стал мне спорт... От замка на горе катался На лыжах, кстати, не своих... Ну, первый спуск был тоже смазан: Я сверзился, ломая их, Чужие лыжи... -- Так: обязан Мне целыми вернуть, Наум... Нашелся мастер-реставратор И склеил... Я не толстосум, И, лыж соседских арендатор. Не смог бы новые купить Для компесации разбитых. По счастью. Не пришлось копить... Во мне энергии избыток, В Усвятах тесно. Я подрос. Сестрица Дора – в Ленинграде... Куда податься? – вот вопрос... Ответ: к сестре, расчета ради На то, что в городе большом Найдется и моя дорожка... -- Брат, приезжай... Уж мы найдем Чем здесь заняться... От порожка Родного – первый шаг к судьбе... Пока что неконкреты планы, Не прибегаю к ворожбе. Сестра – работница «Светланы», Заочница... Дает завод Ей – щедрым даром -- комнатенку На Выборгской... Судьба идет Провинциалу-пацаненку Навстречу – и в рабочий класс Ведет уверенной рукою – Не отрываемся от масс, Шагаем в ФЗО... Строкою Четвертой вправе был писать Во всех анкетах, мол рабочий, Что может иногда спасать, Но, правда, редко и не очень. Но правда, пятая строка Неисправимо подкачала: Анкету заполнял – рука, Когда писал: «еврей», дрожала, Как, если б что-нибудь украл... Приучен с детства к оскорбленьям, А власть не прятала оскал Бесовский, множа преступленьям Антисемитским мерзкий счет... Итак, два года пролетело, Лекальщиком берет завод -- И я орудую умело – Учусь-то я не абы как – И «Красный... мой ...инструментальщик» Меня едва не на руках Носил – такой я был лекальщик. Любил профессию и к ней Имел я дар неоспоримый... Заводу тем еще нужней, Что добывал необходимый Ему общественный престиж На состязаниях районных... --Так, стометровку пробежишь, А после на дорожках водных За честь завода постоишь... Бежал, стрелял, играл охотно... -- Давай, не подкачай малыш, Потом проси чего угодно... Макаров Леня, как и я, Лекальщик и спортсмен завзятый... Неспешно нас ведет стезя К судьбе: -- Давайте-ка, ребята, К нам, в греблю. Вижу: будет толк. Присматриваюсь к вам, -- Тамара Богданова – и будто ток Прошел по нервам... Знал немало О чемпионке СССР, Одной из двух сестер известных... И вот я в гребле. Силомер Трещит в руках, футболки тесны – Бугрятся мышцы на спине, Стальные весла просто гнутся... -- Послушай, парень, -- снова мне Тамара, -- Дни судьбы несутся, А ты – же по судьбе спортсмен, Тебе давно в цеху не место. Давай-ка из рабочих смен Выпрыгивай... -- Куда? -- Известно Куда: конечно в инфизкульт... Макарова бери с собою -- Прыжок-то непомерно крут... -- Ты в прятки не играй с судьбою: Подготовительное есть При институте отделенье... Семью порадовала весть: Я внял совету – и решенье Не медля и осуществил, Таща Макарова с собою... Все нормативы перекрыл – И поступил... Теперь с судьбою Мы нераздельны... Институт – В судьбу – парадные ворота... Все в нем по нраву. Вижу: тут Идет серьезная работа: Из нас готовят мастеров По созиданию спортсменов, По видам спорта тренеров, Причем, готовят нас отменно. А тот, чье имя носит вуз, Петр Лесгафт, русский врач, ученый, Как раз и разработал курс Предметов, тренингов, включенный В систему. Он же применил Ее, наладив в Петербурге Впервые школу, где учил Физвоспитательниц фигурки Оттачивать... Вот здесь исток Всей тренировочной науки... Чуть погодя оттуда мог Взрасти наш вуз, где ноги, руки Нас обучают развивать, А также головы и души... Я здесь – и счастлив! Танцевать Готов – так интересно слушать Шахвердова! Профессор нас Ведет по лесгафтовской схеме... Строенье тела... Ухо, глаз... Всё мудро связано в системе, Скелет, и мышцы, и мозги... Возьми и правильной нагрузкой Системе этой помоги, Чтоб под рубахой и под блузкой Мощней качала воздух грудь, Чтоб мышцы наполнялись силой... Мужчина – так могучим будь, А женщина – так будь красивой... Гимнастику у нас ведет Лев Павлович Орлов... Красавец! Бог – на снарядах... Перелет Через коня, едва касаясь! Вот где учиться циркачам: Над турником веселой птицей Порхает... Точно, все отдам Чтоб только так же научиться! Да здесь любой такой, как он... Мы в Озерках. Здесь пруд и вышка. Нырять нас учит чемпион Союза... Сальто. Будто вспышка – И в воду я вошел без брызг! Такие вот у нас предметы Нервишки пощекочет риск... Зато все на подбор – атлеты... Другие учат сопромат, Считают балки и консоли, Мы учим, как бока намять, Боксируем, забыв о боли, А боксу обучает нас Мой сверстник Женя Огуренков, Боксер-легенда, мастер, ас. Таких земля рождает редко. Он начал в восемнадцать лет – В легчайшем весе чемпионил... Другого в целом мире нет: В шести весах пораздраконил Любых соперников... Везет: Учиться у авторитета, У мастера вне вуз дает... Спасибо, инфизкульт, за это! Друг друга валим на «ковер», Увидела бы это мама: Сынок со шпагой – мушкетер... Учусь взахлеб, всего мне мало... А рукопашному учил Нас Костя Булочко... Он тоже Из самых лучших в мире был... Как дрался он – мороз по коже... В Москве был праздничный парад... И Костя прямо пред трибуной Валил искусно всех подряд... Вождь аплодировал ему... Но Таким искусством овладеть Способен настоящий гений... Нам хоть бы что-нибудь уметь, Чтоб из опасных положений Благополучно выходить... Лыжню, как водится, торили... Еще сильнее спорт любить Нельзя, чем мы его любили... Мне двадцать шесть. Окончен вуз. Распределенье... -- В Ленинграде Вакансий нет! -- Чиновный туз Соврал – антисемит в квадрате... Другим вакансии нашлись. А мне – «кирпич». Не перепрыгнешь... -- Давай, коллега, понеслись – В Сибирь... Зовет судьба... На миг лишь -- (Принять решение не мог) -- Задумался, заколебался, А Игорь – по судьбе дружок – Вещлички в зубы – и умчался... Он шлет из Сталинска привет, Зовет, но я еще в сомненье: Сибирь – не шутка... Тет-а-тет С судьбою скорое решенье Принять колеблюсь, не могу... А не махнуть ли мне мне в столичный Спорткомитет? Качу в Москву... Удача! Результат отличный: -- Видать, сама судьба вела: Я – Крюков, «Металлург Востока»... У нас такие там дела! Брось колебаться! Думать столько – Лишь раньше времени лысеть... Дадим подъемные, конечно, Поселим... Вместе попыхтеть Придется... Подошел сердечно Ко мне веселый сибиряк, Подъемные не задержаились... Я утеплился – не пустяк: В Сибирь же еду... Ну, помчались! Прощай прекрасный град Петра! И, пол-России перепрыгнув, Толкусь у Крюкова с утра... И он, сюда примчать подвигнув, И в Сталинске не подкачал: -- Пойдешь на институт... Согласен? -- Еще бы!, -- чуть не закричал. И вправду – вариант прекрасен: Студенты – лучший контингент: Физвоспитание поднимем И секции, причем, акцент – На оборонные... Раскинем Умишком и составим план... Такое дело закрутилось! -- Ты, Хорош, истинный талант! С тобой везет. Скажи на милость – Студенчество расшевелил, И школьников и ветеранов, Начальство спортом заразил... -- Я лесгафтовец! – Тех парадов, Московских вспоминал размах – И булочковские «атаки» Я ставил – под восторги -- Ах! – Здесь в Сталинске у нас... Аншлаги На секциях... Народ узрел, Народ стремится к физкультуре... Надеюсь, все же я успел В преддверии вселенской бури Кого-то и вооружить Уменьем рукопашца Кости, Кто научился, будет жить... Незваные явились гости -- Мой институт уходит в бой: Спортсмены с их учителями Готовы жертвовать собой, Покончив с мирными делами... Я лесгафтовец – и спешу В военкомат за назначеньем... -- О вас же, Хорош, так решу: Обязаны своим уменьем, Всех земляков вооружить, Кого Кузбасс готовит к бою... Мне стало неуютно жить... Хоть я и увеличил вдвое Нагрузки – и стремлюсь успеть В кружках военной подготовки Тем тайным знаньем порадеть, Чем воин, хоть и без винтовки, Опасен мерзкому врагу, Когда готов ударит палкой, Лопатой, камнем, на бегу Противника подсечкой валкой, «Вертушкой» четкой одолеть, Поставленным прямым ударом... Приходится и боль терпеть, Но верится, что все – недаром: Кого-нибудь они спасут, Мои суровые уроки, В уменье воина войдут, Возвысят дух, приблизят сроки Победы... Сорок третий год... -- В тылу я больше не останусь Суровый военком встает: -- Ты думаешь, что я не маюсь В тылу, где каждый пальцем ткнет: «Здоровый, а в тылу...». – Ну, ладно... Повестку с грустью подает: Вернись, боец живым... Досадно: Что место фронта мне велят Учиться: становлюсь курсантом... Ненадолго: на фронте – ад. И, не успев стать лейтенантом. Я все же послан вскоре в бой На Курскую дугу... Сражались... Ведомый по войне судьбой, Я знал: недопустима жалость К себе, солдату, на войне... В седьмой дивизии десантной Я шел по выжженной стране – И даже более досадной Теперь, когда я видел все, Казалась мне в тылу задержка... Уже наброшено лассо – Хоть враг сопротивлялся дерзко, Душила все сильней его Удавка нашего напора... Что смогут фрицы? Ничего! Еще нажмем – и очень скоро Задавим гадину совсем В его же логове – Берлине... На мне уральской стали шлем – Мою судьбу перебелили Недели яростных боев... Со специальной подготовкой, Знай, только щелкаю врагов... Пред молодыми мне неловко: Меня же годы институт Натаскивал на супермена... Бойцы проходу не дают: То покажи, да это... Вена! -- Победа! Кончилась война! Мы лупим в небо трассерами Большая плачена цена За ту победу... Рядом с нами Незримо – павшие в боях Товариши-однополчане... Тела закопаны в полях, А души с нами отмечали Истории великий день... Как все, Победой опьяненный, Ношусь – пилотка набекрень По Вене – малость разбомбленной... Я оседлал велосипед – Качу по гассам и по штрассам, Где Моцарта впечатан след, Где вторит эхо чудным вальсам... Ах, Вена! Классики парад! Вдруг озаренье подступило: Похожа так на Ленинград, Что даже сердце защемило! В мечтах «Аврора», Летний сад... --Домой! – мечта затеребила... И тут приказ – я рад – не рад: Монаршье повеленье было: Тех, кто успел закончить вуз, Вернуть в народной хозяйство – И, стало быть, меня – в Союз... Солдату не к лицу слюнтяйство, Но все же дрогнула душа: Снял битую, всю в шрамах, каску, Погладил верный ППШ... Был в камуфляжную окраску Укрыт столыпинский вагон, Что вез меня в Москву, столицу... Отстукивал на стыках он Морзянкой первую страницу Непредсказуемой главы... Еще пока во всем солдатском Хожу по улицам Москвы... В военкомате ленинградском Поставлю точку, а пока Гощу у Паши Поляковой, Вдовы-кузины... Мужика – Он был толковый, но рисковый – Рисковость-то и подвела: Пижонил генерал-полковник: Сам сел за руль – и... Ну, дела: Вдрызг колесо – и он покойник... А мог бы жить еще и жить... Прасковье внятно намекнули: Квартиру надо уступить – Тактично из элиты пнули, Благ поубавили раз в сто... Но уж мудра была Прасковья – Студенткой стала... Золотой Профессии – в ней со здоровьем Нерасторжима красота – Стоматологии училась Пусть временно мошна пуста, Раз с мужем горе приключилось. Пока муж в силе был, при нем Толклась всегда толпа клевретов... Вот так мерзавцев узнаем: Квартиру дай им, то да это -- Без мужа, дескать, ты никто.... Поменьше, правда, дали сразу Отдельное жилье зато, Не коммуналку – к унитазу Здесь в очереди не стоять... И я здесь пользуясь уютом, Гощу... Москва! Над ней сиять Привычно радостныс салютам Уже, увы, не в честь меня... Узнал здесь горестные вести: В Усвятах вся моя родня Фашистами убита вместе С отцом... Я справки навожу... И предстает перед глазами Нечеловеческая жуть, Как бедных родичей терзали. Кровавый сорок первый год... Фашисты, обходя заслоны Неудержимо шли вперед, Почти не встретив обороны. Июль, тринадцатое... День Навечно черным обозначен... Промчавшись мимо деревень На мотоциклах – горе нашим! – Враги в Усвяты ворвались – И с деловитостью тевтонской Готовить ужасы взялись... Застыла жизнь на грани тонкой: «Колючкой» площадь обнеся, Ее в концлагерь превратили... Еврейская же масса вся Забита в гетто... Погубили Фашисты тысячи людей: В концлагере – военнопленных, А в гетто каждый знал еврей: Спасенья нет от рук надменных Фашистских нелюдей. Людей На арке входа в парк вседневно Публично вешали... Затей У бесов много... Только гневно Сжимает кулаки народ И молится под образами И под звездою... Слух идет, Что есть в районе партизаны. В засаде у деревни Пруд Убили первых трех фашистов – Открыли счет... То там, то тут Их режут, травят – гнев неистов, Дошли до края земляки На издевательства и казни В ответ засады... Воровски Враг озирался. Страх заразней Чумы. От страха нет вакцин Им каждый куст грозил отмщеньем Руками женщин и мужчин, Сердца которых возмущеньем Наполнены – и средства нет, Чтоб погасить огонь расплаты. На казни бьют врага в ответ Подпольной армии солдаты. Фашистов неизбежен крах. Страшнее краха – мысль о крахе. Пытались сами сеять страх, В глубоком пребывая страхе. И вот, седьмого ноября Из гетто вывели двенадцать Семейств – и слов не говоря, Не стали даже издеваться, А расстреляли побыстрей – Мужчин и женщин, малых, старых... Там смерть и Хорош Моисей – Отец – святую принял... Жаль их, Безвинно павших... Жаль отца – Он никому не делал злого... Жаль – мало во врагов свинца Я выпустил... Врагу сурово За павших партизаны мстят... За Суражем – большой концлагерь. Неслышно подошел отряд, Ударил по врагу в отваге – И тысяча попавших в плен Красноармейцев – на свободе И тоже мерзких в прах и тлен Пойдут замешивать уродин... Фронт докатился до Усвят Восславим героизм бригады, Простое мужество солдат: -- За Родину! – держитесь, гады, -- Полковник Федоров ведет Бригаду в дерзкую атаку... Сорок второй жестокий год, Январь... На шаг приблизил к краху Фашистов славный тот налет – И освобождены Усвяты. Атаку поддержать идет Курсантская бригада... Святы Те мальчики, что полегли На той земле, где я родился, Поклон их мамам до земли... А я в Москве... И я... женился... Как все истории любви, Моя включает тайну встречи – Как хочешь это назови... Была Москва. Сентябрьский вечер. И я к вокзалу провожал Сестру. Спеша меня увидеть, Примчалась... Сам не уезжал. Хоть в Ленинграде должен выдать Свидетельство военкомат, Что завершен мой путь солдатский -- Ну, ладно, Песя... Очень рад, -- Гляжу с взыскательностью братской На повзрослевшую сестру. Осиротев, мы стали ближе... -- Обидят – в порошок сотру! Смеется: -- Я сама обижу Любого, если захочу. Зачем-то ты застрял в столице... -- Еще денек -- и прочь помчу... -- Пора гражданским становиться И применение искать Твоим талантам суперменским... -- Там, в Серпухове... Сестры, мать... Как вы живете вашим женским Колхозом? Трудно выживать? -- Уж выжили в огне вселенском... Ты знаешь... Надо подождать... Особым чувством, чисто женским Предощущаю, что сейчас Здесь что-то важное случится... -- Вдруг выйдет та, с которой в ЗАГС Пойду... -- Сумей сперва влюбиться! Вот тут и подкатил трамвай... Прасковья Яковлевна вышла... Такую хоть не задевай: Крупна, громкоголоса, пышна... А рядом что за существо? Шатенка с длинною косою... Глаза в глаза – и душ родство В них резонансной полосою Блеснуло... Синие глаза Распахнутые мне навстречу... Мерцает чудо-бирюза... Гадать не надо чет и нечет... Предчувствие сестры не врет... -- Представьте, не хотела выйти, Мол, до Покровских ей ворот... А вышли, кстати тут и вы, -- Где Прасковья, там водоворот... Но мы с сестрой спешим к вокзалу... Лишь познакомились – и вот: -- Увидимся! – она сказала... Да, мы увиделись разок... Потом я в Ленинград умчался, Хоть заключен уже в острог Тех синих глаз, о чем признался Девице в письмах... А служу По спорту в университете, Детей блокады привожу К подобью нормы... Эти дети – Герои: выжили в аду... Превозмогаем с ними вместе Их незажившую беду... Добавить сил им – дело чести... Там я работал до весны. Весною – перевод в столицу. Причины – вам они ясны: Срок ясну соколу жениться. Московский университет Меня по эстафете принял На много, много, много лет... Сперва меня к филологиням Определили, где невест Для партэлиты -- инкубатор . И здесь на спорте – жирный крест... Неинтересно так, ребята! Но повезло: известье вдруг В газетах появилось вскоре, Привлекшем асов-журналюг... О замечательном наборе Тотчас узнала вся страна: Филфак откроет отделенье, Где образованных сполна Построит журналистов... Мненье Партруководства, что должны Пойти сюда скорей мужчины – И всколыхнулось полстраны... Ко мне с вопросом: дескать, чьи мне Приятне созерцать тела, С кем интереснее общаться... -- Ну. если б речь о личном шла... А спортом лучше заниматься С мужчинами... -- Тогда – журфак Мне предложили.. -- Я согласен И не жалею... Словом, так В итоге все сложилось... Ясен И сам спортивный человек, Меня поддерживал в стремленье Сдружить тесней со спортом всех... Пришло вначале поколенье Солдат, медалями звеня... Всех загодя предупреждали Нужна спортформа... У меня – Не забалуешь... Пришагали И встали в строй фронтовики... Кто в тапочках, кто – в сандалетах... Один – ну есть же чудаки – В сапожках хромовых... -- Ну, это За рамками, в конце концов! За рамками спортивной формы... Как ваше имя? -- Кузнецов Иван... Васильич... -- Ладно... Нормы На стометровке надо сдать... Вас, Кузнецов, я отстраняю! -- Могу и босиком бежать... Ну, что ответить тут? Не знаю... Иван промчался босиком, Неплохо в нормы уложился... Теперь, встречаясь, с хохотком Все вспоминаем... Он учился, Один из первых огольцов, Вот так же самоотреченно... Смешливый парень Кузнецов Сегодня – признанный ученый – Блондин Алеша Аджубей – Спортивный лидер факультета -- И аргумент, что от вождей Держаться надо дальше... Это Его хрущевская семья Сочла достойным перспективы И приняла в свои затья... Фонтаном инициативы Сперва забрызгал спортсовет, Энтузиазмом заражая Весь журналистский факультет И мне весомо помогая, А после – лучшей из газет «Известия» при Аджубее, Внезапно стали... Факультет Гордился... Но его позднее – Вот в чем опасность бытия К царям придвинутых придворных – С Хрущевым вместе пнули... Для Прикрытья подлости – в притворных Иезуитских словесах Его же, Аджубея, благом Обосновали, так, что всяк, В стране и мире понял махом: Он из-за тестя пострадал... Замечу, дочь Хрущева, Рада -- И это каждый отмечал: В студенческой среде от взгляда Общественности, как рентген, Просвечивающего души, Никто, в ком есть ущербный ген, Не скроется, глаза и уши За каждым день и ночь следят... Так вот, была Хрущева Рада Скромна, и от других девчат Лишь тем и отличалось чадо Диктатора: никто о ней Не скажет и худого слова... Замечу: выбрал Алексей Ее не из-за тестя... Снова Вернусь к рассказу о семье Моей... Вошла в семью Маринка... Я ног не чуя по земле Ношусь... Дочурочка, кровинка Всей жизни новый смысл дала... Мечтаю: и ее спортсменкой Я воспитаю, чтоб жила В себе уверенной и цепкой... С годами становлюсь мудрей: Не все, горя энтузиазмом, Хотят потратить столько дней На спорт, как я... К тому же, разным Запасом наделил Господь Всех сил, выносливости, воли... Но вы по крайности, вашбродь. Занятья посещайте, что ли... Стартуем с разной высоты, Но если честно заниматься, Полезем вверх – и я и ты... Ей-Богу, стоит постараться... Старанье видя, поддержу: Найду посильные движенья, Успех малейший награжу, Приостановим вниз скольженье. Глядишь – понравится – и сам Себе понравишься, спортивный... Порадуемся вместе... Дам Любому импульс для активной И вдохновенной жизни... Ну, А если пропускал занятья, То я на личность не взгляну: О всех прогулах без изъятья Я замдекана доложу... Ну, Алексеева Марина Ивановна, я вам скажу, Журфаку верности мерило... Ее едва ли на кривой Козе объедет хитренький прогульщик... -- Сдавай зачет, не то – долой С журфака... Вижу: стали гуще Уже редевшие ряды Студентов на физвоспитанье --- Знать, скоро сессия... -- Лады! За пропуски -- вам испытанье: Пять километров по лыжне... -- Но уложитесь нормативы! Ползут... Их даже жалко мне: Без тренировки еле живы Приходят к финишу... -- Ну, вот, -- Не премину послать внушенье: -- С натяжкой ставлю вам зачет... А посещали б, без сомненья Мне не пришлось бы прибегать К таким забегам экстремальным... Тут начинают понимать, Что в целом-то я был нормальным, Не графом Дракулой в трико... Но были те, в земном поклоне, Пред коими страна легко Склоняется, и, как иконе Их образам свои мечты Готовы юные поверить... Спортсмены, звезды... Красоты Их подвигов размах примерить Желал бы каждый на себя И с Белиц-Гейманом Семеном Сравниться... Славою слепя, Стал рекордсменом, чемпионом, Потом студентом... На журфак, Вступает в ореоле славы, Нам честь оказывая... Знак, Что факультет, для них – державы Спортивных рыцарей и звезд – Их гордых подвигов не ниже... Иной, схватив спортивный «хвост», Внезапно оказавшись ближе К Семену, устыдится вдруг – И ринется на тренировку... -- Давай, подтягивайся, друг, Поди и самому неловко... А дочь Маринка не пошла Моей, спортивною стезею – Домашней девочкой росла... Ее знакомил и с лыжнею, Водил усердно на каток, Учил играть с мячом и плавать... Везде успехов лишь чуток. Не хочет времени добавить На тренировки... -- Не грузи! -- Мне оппонирует и Циля: -- Не всем рекорды бить! В груди Печаль: могла б узнать Россия... С моей фамилией звезду, Но точно наседать не буду... -- Я по душе себе найду Другое дело... Из под спуда Пошла торить себе тропу Любовь к словесности российской... Быть может, выберет судьбу Журфаковки Марина – близко... Журфаковки... Каков сюжет: Спортсменки и спортсмен-наставник... Стараюсь с ними тет-а-тет Не оставаться здесь, при ставнях, Закрытых, в тренерской... Семья Мне дорога, работа – тоже... Но все-таки – не слеп же я – Такие девушки! По коже – Мороз, по мышцам – кипяток... Очаровательная Ия – Блондинка, Савина... Росток, Фигурка... Как лишь только выя Выдерживает? Голова Следит за ней на автомате... Не девушка – царевна! Два Часа летят стрелою... -- Нате Подарок: будем танцевать... Учу девчат простым движеньям... Такая радость наблюдать За плавным Ииным скольженьем... Такой бы надо – в Голливуд... А впрочем, и «Мосфильм» не хуже. Уверен, что ее найдут: Подступит толстый, неуклюжий -- И спросит: -- Девушка, в кино Вы не желаете сниматься? Уж это буде все равно – И не пристало сомневаться... Идут студенты сквозь судьбу, И неумехи и умехи, Веду с ленивыми больбу И выдаю им на орехи, В надежде, что опять звезду Взойдет однажды над журфаком, Но кто та зведзочка. Когда?... Проходят предо мной со страхом, Неаттестованных ряды... Средь них затейник факультетский Розовский Марк... Туды – сюды... -- Простите раз... Но вуз – советский, Не мой... Закон для всех один: -- Извольте, господин Розовский, Пройти лыжню... -- Не господин, Товарищ я... -- Посмотрим! – Ловкий Затейник трассу пробежал... -- Теперь вы истинно – товарищ! Зачетку! -- Целый день пропал! И репетиция... Не сваришь Здесь кашт с вами... -- Да легко: Не пропускайте лишь занятья... Талантлив парень, как никто, Но нет и для него изъятья... Но вот -- дождался... Вновь звезда Пришла к нам в ранге чемпионском... Галина силою горда И резкостью... Теперь «баранки» Забудет надолго журфак У женщин в плаванье... Надеюсь, Что неизменно будет так... Я с Прозуменщиковой целюсь На чемпионство средь пловчих В сражениях межфакультетских... -- Конечно, одолеем их! В глазах пловчихи полудетских Уверенность царит... Она, Как прежде – на разрыв... Галина Стране, и городу нужна, И факультету... -- Вот, Марина – Хотел бы, чтоб такой была -- И ты –всемирной чемпионкой! -- Престранная мечта взросла, Спортсмен-папаша! У ребенка Другие – хочет на журфак... -- Пусть поступает, если хочет, Своим умишком – только так! -- А кто поверит? Обхохочет Вся журналистская Москва: Мол, Хорош не помог ребенку.... -- Есть у ребенка голова? Пускай включает в работенку, Потом экзамены сдает... ...Сдает... едва ль кто знает лучше... Но режут баллы напролет – И души обливались жгуче Обидой... -- На дневное? -- Нет, Заочное мне светит только... Неважно: будет факультет Твоим... А эта неустойка Забудется в один момент – И ты придешь на Моховую За гордым званием: «студент!»... -- Профессор! Дайте расцелую! В семидесятом дочь журфак – Дневной – отлично завершила... Диплок с отличием «за так», Случайно – вряд ли получила... А по журфаку бродит вновь В восторге пламеное племя, Выводит песни про любовь... И самое, поверьте, время... На спорт решительно нажать... Пришли вчерашние солдаты... Еще им предстоит узнать О спорте много... Быстро даты Сменяются в календаре... Семестр приходит за семестром... «Какое, братцы на дворе Тысячелетье? -- Браво, местным... -- Лишь местным... -- Чемпионом стал Каким ты действлвал приемом, Что взвел тебя на пьедестал?... -- Понятья не имею... Комом Стал обозначенный бросок... Противник подватил удачу... Что сделал я – понять не мог, Но зал потом ревел... Я плачу, Своей победою гордясь... Но углубляться нет желанья В борьбу – и низко поклонясь, Прошу к себе возьмите... Званья Мне и медали не нужны, А я хочу быть журналистом -- Спортсменов много у страны, А я – перед листочком чистым Хочу свою судьбу начать, На чуждое не откликаясь... К себе возьмите... -- Ладно, взять – Возьму, но искренно стараясь, Вы не манкируйте моим Мужским суровым воспитаньем! -- На том стоим! -- На чем стоим? -- Тренироваться со стараньем... Поэма шестая. Наташа Воливач Вхожу в поэму, наконец, И я... Останусь незабвенной? Бердичев -- родина. Отец – Иван Васильевич -- военный – Из украинцев, воевал. А прежде, до освобожденья Под вражьей властью побывал, Что не давала снисхожденья Ни малышам ни старикам... Сам фюрер обещал: -- Солдаты, Я Украину вам отдам, Сады ее, поля и хаты... А украинцев сократим. Немногих, тех, кого оставим, Вам, немцы, в рабство отдадим... Тысячелетний рейх прославим... И воин Ваня Воливач, Когда, пригнувшись, шел в атаку, Был в разумении задач, Знал, с кем вступил отважно в драку... Потом училище... Танкист И офицер Иван женился... Бердичев... Только первый лист На майской яблоне раскрылся – Я родилась. И вот – живу... Мой город мал, но всем известен. И земляки мои молву Разносят по градам и весям: Как раз в Бердичеве Бальзак Венчался с Эвелиной Ганской. Такой литературный брак – Сюжет для сплетницы мещанской... Расту, умнею, не реву... Живем три года в Украине, Приказ: «Собраться и – в Москву!» Послушной отдан половине. Сам в академию идет, Карьера, значит, на подъеме. Дочурка – в детский сад. Забот У старших - воз с тележкой, кроме Возни со мною. И меня На пятидневку в садик сдали... Жду – не дождусь шестого дня: На выходные забирали Меня родители домой – И это был чудесный праздник, Когда, я знала, папа – мой... Не разрешалось слез напрасных, Мол, больше в садик не пойду... Крута и дома дисциплина... О маме... В мамином роду, Чьим фоном тоже – Украина, -- Поляки, русские... Она, Любовь Ивановна, -- медичка, Призванью этому верна - Целительница, медсестричка... Меня не балуют в семье… - Следи за речью, за осанкой! Мы жили той порой в Москве На улице Краснокурсантской. На ней и школа. В первый класс Успела походить в столице. Учила, пестовала нас Любовь Григорьевна. Учиться Отрадно было у нее, Типичной шкрабихи-наседки, Большой и доброй... И чутье: В момент, когда устанут детки Писать в тетрадках и читать, Простые игры как разрядку Она умела затевать... И вновь пишу слова в тетрадку... Но «академик» завершил Учебу, и приказ дается, Чтоб в Кантемировской служил... -- Есть! – и семейству остается Всем дружно взять под козырек – И мы в Нарофоминск поедем Служить военный городок... Приходится «военным» детям Своих подружек покидать И в новый коллектив включаться... Мне даже трудно передать, Как больно навсегда прощаться С той, с кем дружила целый год... Но министерство обороны Нас во вниманье не берет. Прокаркают его вороны – Глава семьи им скажет: «Есть!» Приказы ведь не обсуждают – Извольте молча в поезд лезть... Шесть с лишним сотен лет, считают, Хранит Нарофоминск Москву. Два месяца громил фашистов, Пред ними не склонив главу, Нарофоминск... В бою неистов Был этот город-бастион. Его наградой увенчают: Врагам не покорился он... В четвертой школе обучают – (Она в военном городке) – Нас офицерские супруги. С указкой и мелком в руке В учебническом держат круге: Что по учебнику прочтут, Тем нас и пичкают. Наверно, Не хуже, чем учили тут Могли бы сами сдать экстерном. Но повезло: прислали нам Двух славных выпускниц педвуза – Физичку с историчкой, в храм Преобразивших школу... Муза Учительская явно им, Талантливым, благоволила. Тот шестикрылый серафим, Чья сила Пушкина взбудила, Не обошел и этих двух.. Великолепные уроки Наполнил царскосельский дух. Те молодые педагоги, Светлана с Дорой, дали нам Сверхощущение культуры, Что превратило школу в храм И душу нам сильней микстуры От штампов исцеляло... Что Еще из нашей жизни школьной Просеялось сквозь решето Воспоминанием прикольной И нелогичной суеты? Металлолом! Ходили всюду, В подвалы лезли и кусты, Искали ржавую посуду... А я подружек привела На танкодром, где отыскали Пять траков... Ноша тяжела, Мы маленькие, но стаскали Железо то на школьный двор – И в состязанье победили... Наверно, лучше б тот задор Минпросовцы употребили На то, чтоб истинные дать Родиноведенья уроки, (Как был сподоблен написать Однажды Красников, чьи строки Все однокурсники хранят)... Я в школе – командир отряда. Вожак дружины... Все хотят Дружить со мною... А отрада, Отраднейшая из отрад, Смешной забавный человечек – Мой маленький веселый брат... Семья в заботе: утро, вечер, День, ночь – вниманье все ему. А я, по поговорке, - нянька. Мне дел прибавилось в дому, А братик-несмышленыш – лялька... Однажды летом вовлекла Игра военная «Зарница». Я в летнем лагере была. Задание: с пути не сбиться, Пройдя намеченный маршрут По узловым ориентирам, Цель – вымпел... - Спрятан где-то тут... По карте наш маршрут пунктиром Проложен... Мы его прошли. -- А не ошиблись направленьем? -- Как будто нет... – Но не могли Найти.. Искали с исступленьем... Вдруг вижу: скрытая от глаз, Замаскированная ямка: Под кучей веток виден лаз Под корневища дуба... Дай-ка Я в эту ямку загляну... -- Ура. Ребята, победили! – Линейка... Чествуют одну Меня... Но мы же проходили Командой, вместе -- наш маршрут... Об этом громко заявляю... Ребята крепко руку жмут, Я всех с победой поздравляю... Еще я школьные лета Благодарю за физкультуру. Я неизменный капитан По баскетболу, хоть фактуру Нормальную Всевышний дал: Я гигантизмом не страдаю... Рост и фигура -- идеал, Но быстро бегаю, взлетаю Задорной ласточкой с мячом. А в школе тренер – классный профи Команду создает, причем – Не как-нибудь, а высшей пробы... На тренировки привожу С собою маленького брата. Пока я с мячиком ношусь, Он кувыркается на матах... Однажды от меня сбежал... Ходили целый день, искали. В контейнер мусорный попал... Не наказали, а ласкали Мальца, когда его нашли. А мне за недосмотр попало. Глаза отца, как угли жгли, Молчала, лишь лицо пылало... Но вновь беру его в спортзал, Когда иду на тренировки, Смотрю за ним во все глаза: Висит на брусьях – шустрый, ловкий... К нам ради спарринга солдат Приводят – повышаем классность. В Московской области девчат Обыгрываем всех. И гласность Нам обеспечивают две Газеты местного масштаба И выходящая в Москве Газета областная, дабы Усердье в спорте воспитать... А в местные, сиречь, «районку» Заметки начала писать, Ну, и, конечно, в «гарнизонку»... Был вдохновитель – мамин брат, Моряк, ходивший по загранкам, Борис Иваныч... Вот где клад: Его морским рассказам, байкам, Казалось, не было конца, (Он и пописывал в газеты), Приездом согревал сердца, Дарил роскошные предметы: Нам с мамой – яркие платки... Их привозил из дальних странствий... Такие видел уголки! Мое духовное пространство Неутомимо расширял... Чудесный радиоприемник Привез в подарок, вдохновлял Писать. Моих заметок скромных Был строгим критиком... Ему За выбор цели благодарна... Нет, не царевной в терему Я детство провела вульгарно За вышиваньем у окна: Читала, в баскетбол играла... Весь день загружен дотемна: Английский, музыка... Давала Уроки музыки одна Старушка -- божий одуванчик, Из прежних... Редкая видна Культура... Русский слог у «раньших» Алмазной чистоты... Спина Прямая, с царственой осанкой... Уроки мне дает она По пианизму... Музыканткой Отец меня не создавал, Хоть сам имел чудесный голос. А на баяне как играл! Освоил сам... Питают гордость Родителя, что сын иль дочь На инструменте заиграли... -- Сыграйте, дети! – Те непрочь – Гостей натужно развлекали... У нас такая ерунда Не принята... «Таланты» наши Не привлекались никогда. Отец внушал, что скромность краше... Он хлебосолен и открыт, Веселые застолья любит, Своих друзей боготворит... Но крут, и в споре не уступит. И нужно очень правым быть, Чтоб в малости ему перечить, А о порученном забыть? Не может быть о том и речи... Иваном Грозным за глаза Комдива кличут офицеры... Иначе в армии нельзя, Иначе не достигнешь цели – Боеготовности в войсках... Ответственность у генерала Снежком ложится на висках... Ну, я отца не выбирала, А Богом данного люблю... Его ж любовь ко мне безмерна Хоть и весьма строга... Терплю... Вот школу кончила... Преддверно На миг застыла пред судьбой... Решенье принято. К журфаку Я с тайной подхожу мольбой. Мне предстоит ввязаться в драку, Интеллигентную, с толпой Других достойных кандидатов, Профессорами… И собой... Но страхи все ушли куда-то. Сосредоточенно борюсь На письменном с опасной темой... Ну, с устным русским разберусь, С английским я на «ты»... Проблемой История не стала... Всё! Все на отлично, в сумме -- двадцать... Наверное, мое лицо Не позволяло сомневаться. И шедший встречно Александр Самылин вдруг очки поправил, Стащил с себя тревог скафандр, Поцеловал – вот так поздравил... Подружки школьные мои Другие выбрали дороги. Зови, судьба, нас и мани... Еще распадки и отроги Нам суждено преодолеть, Но первый шаг к вершине сделан. И я надеюсь, что жалеть Не суждено, что Бог – не демон -- Меня привел та ту стезю... Прошла отбор по внешним данным – Всё. Дальше по стезе "скользю": Отбор был субъективным, странным, Но я прошла – и начала Учебу в телегруппе... С кем я В общажной комнате жила. Кто послан в сестры мне на время? Две Оли с Валей – вот моя В стандартной комнате общажной, Судьбою данная семья... Студенческая жизнь небражно И целомудренно велась, Что удивительно – (вначале)... В учебу хорошо впряглась – От перегрузок мы дичали. Первоисточники читать Приказано – столпов марксизма – И непременно замечать В тетрадках важное... Вот клизма! Но делать нечего: пишу, Как все, марксистские конспекты, С одним юрфаковцем дружу – Две Оли в зависти: -- Успех!... Ты С ним целовалась? -- Мне смешно. Наивные мои соседки... -- Мы только ходим с ним в кино... – Простушки в этом мире редки... На невнимание парней Пожаловаться не могу я. Семен на курсе всех сильней Глядит в упор не на другую, А неизменно на меня... Но... «в каждой строчке только точки» -- Глядит, молчание храня... Принес бы, что ли, хоть цветочки... Георгий Зайцев – ловелас, Записки шлет мне... Это ж надо! А в общежитии не раз Под дверью пел мне серенады... Апофеоз семестра: нам Велят готовить курсовые. Бросаю взгляды по стенам... Решаю: авторы живые, Сегодняшние – нам пример Намного классиков полезней. С Рахмановой решаю, чей Стиль публицистики уместней Анализировать. Беру Недавно вышедшую книгу. Профессор Зорин ЦРУ Под нос подносит ею фигу, Разоблачая королей (Пусть без корон) американских. Профессор пишет без соплей, Дремучей злобы... Те поганки, Где прежде – вынь да положи – Несчастный автор, ругань к янки, Что наводняли стеллажи Книгохранилищ, те поганки, Не брались с полок вообще... А Зорин пишет интересно. Нет, книга вышла не вотще. Он пишет весело, не пресно. В подземке кое-у кого Обложки видишь и страницы... И я исследую его Лексические единицы – И обобщаю... Мой доклад По курсовой достойно принят... Семестровые дни летят. Вот весь семестр из жизни вынут... До первой сессии дошла Без чрезвычайных происшествий... А тут был срыв. Я не могла Вообразить, что против шерсти Кучборскую поглажу... Ей, Рассказываю: -- «Илиада»... -- «Труп Гектора» -- сказала... Злей Лернейской гидры взгляд. От взгляда Похолодело все внутри... -- Труп Гектора? – Она -- повторно? -- Труп Гектора. – Тщорт побьери – Я повторяю ей упорно, Хоть понимаю, что провал... Старушка взорвалась, как бомба. Зачетку карандаш прорвал: -- Идите, двойка! – Жарким лбом бы Моим мартены разжигать... -- Труп Гектора! – мне вслед вопила Старушка, – Греков оскорблять? Меня смертельно оскорбила – Там тело Гектора Гомер Нам показал для состраданья – Не труп. Вот глупости пример! – Пришлось учетверить старанье. Когда вторично к ней пошла, То «Илиаду» с «Одиссеей! Я знала назубок... Сдала – И убежала прочь... Хореи И ямбы тоже мне сюрприз Весьма обидный учинили. Запуталась – судьбы каприз... Едва мне двойку не влепили И по литведу... Обошлось. Досталась проходная тройка... Ну, что ж, пойдем с литведом врозь... Зато я отвечала бойко Истпарт... Цитатами вождя Митяеву очаровала – И та, глазенками светя, Со мной серьезно обсуждала Деянья РСДРП... Итог семестра без сомнений Я записала в плюс себе... Не гладко – что ж, никто не гений... Второй семестр. Меня в дела Великие судьба включила. Я в группу избранных вошла – Я не просилась, не ловчила. Два режиссера к нам пришли – И отобрали по наитью Ребят, которые могли Добавить яркого событью. Событье – майский «Огонек». Кого в команду отобрали? Тех, кто смотрелся, как пенек, Конечно, вмиг забраковали. Вот список группы: Тохтамыш, Алехина, Альбац, Буравский, Я, сестры Грандовы... Летишь Заданья выполнять – и краски Стараешься в сюжет внести... Все, кто в сюжете – дебютанты. Вот повод над собой расти, Достойно проявить таланты. Тогда увидела страна Впервые Сонечку Ротару. Хоть и беременна она, Но выпуклость ущерба стану Ее отнюдь не нанесла... Но устает от токсикоза. С прекрасной песней к нам пришла Смуглянка-молдаванка... Кожа Ее по правде не смугла.– Но образ старой песни с нею Естественно совпал... Могла Бы партизанкой стать... Немею – Так восхитительно поет На украинском и молдавском... Главреж заданья раздает... Всевластно этим государством – Площадкой съемки правит он... А вот сценарий – Пастернака Бориса. Так же наречен, Как автор «Доктора Живаго», Его племянник, сценарист... Отправлен Тохтамыш куда-то В командировку... -- Поделись! -- Там голос матери солдата, Письмо живое, запишу – И прозвучит в моем сюжете... -- Будь осторожнее, прошу... Серьезной школой съемки эти, Ценнейшим из «больших скачков» Для всех нас, несомненно, стали... Мой подопечный – Чистяков... По голосу его узнали? Едва ли... Верно, он поет, Но не своими голосами. Представлю в кадре и – вперед, Поулыбайтесь вместе с нами... И сестры Грандовы поют Представьте, в кадре. И Буравский – В солисты вышел... Во дают! Их запустили для затравки, А главный песенный дебют – Великолепного ансамбля Из Ленинграда... Запоют Те «Добры молодцы» -- и капля Слезинок покатилась с век... Обхаживают, кстати, шустро Те молодцы девчонок всех... Да, и меня... Люблю искусство... Ну, каждый сделал все что мог -- Прошли в эфире без заминки... Конечно, этот «Огонек» Смотрели и в Нарофоминске... Вот это практика была, Закадровые вскрыла тайны... А на учебной я смогла Сценарий выдать про фонтаны... Фонтанщик на ВДНХ, Знал досконально их устройство. Они, внушал, -- не чепуха. Звенящих струй благие свойства Целительны для горожан – Для психики и для дыханья -- И москвичей и парижан... Война в плачевном состоянье В разрухе парк царя Петра Оставила без сожаленья: Была лишь черепков гора На месте дивного творенья, Но этот милый человек, Их в Петергофе все наладил. Он изучал их весь свой век, Их воспевал... Сюжета ради Мне о версальских рассказал, Бахчисарайском легендарном -- Очаровал, околдовал... Сценарий в стиле лапидарном – Я постаралась написать: Сюжет и сам красив и ярок – Не требовалось украшать Словесно... Встреча – как подарок... Все педагоги собрались... Сюжет оспорен и одобрен. Со всем вниманием прошлись По всем нюансам... Не утоплен Семестр – и ладно, без ЧП... Кириллов (логика) и Шведов – Два ловеласа... Я в толпе Их обошла... Не из всеведов, Но все ж имеются мозги... Последним номером Эльмире Свет Федоровне – (Помоги, Господь!) -- сдавала English... В мире Язык стал нынче -- «намбер ван», Не знать английский неприлично... Отбарабанив – нате вам! – В зачетку вписано «отлично» -- Я малость расслабляюсь – уф! – Конец напрягов и историй... И мы летим с отцом в Гурзуф Вдвоем – в военный санаторий, Куда добрались вечерком... Но ключ от комнаты не дали: Ночь на веранде отдохнем, А утром вселимся – сказали... Морской чудесный аромат, Шум моря и свежайший воздух... Спала под пение цикад, Ночь принесла полнейший отдых... Луч солнца щекотал глаза... Проснулась... -- Это мне не снится, Эльмира Федоровна? За Ночь эту вы переместиться Смогли туда ж, куда и я... -- Здесь с «англичанкой» подружилась... Выходит, и ее семья Военная... И так сложилось, Что прилетели отдыхать Тем днем и в тот же санаторий... Вот так умеет подыграть Порой судьба... Фантасмагорий Способна много сотворить Для удивленья и восторга В награду, чтоб нам, грешным, жить Поинтересней хоть в пол-столько... В Гурзуфе на танцульки мы Сбегали в молодежный «Спутник» Из санатория-тюрьмы От генеральских неуютных, Хотя и дорогих палат... Там с внуком лысого Никиты Я подружилась... Парень рад Со мной потанцевать... -- Иди ты! Неужто вправду ты – Хрущев? -- Но не генсек, не предсовмина... -- Да и не лыс пока еще... В Гурзуфе на базаре вина – И дешевы и хороши. В кафешке «Спутника», случалось, Мы отрывались от души... Вот здесь однажды я попалась: Кафе... Кайфуем славно... Вдруг На молодежную тусовку Пришел внезапно папин друг. Я вижу, что ему неловко Меня с фужером наблюдать... Ну, ежели расскажет папе, То никому не совладать С ним, если в гневе... Я о кляпе Подумала: закрыть бы рот Приятелю отца заглушкой... Ведь точно, папе донесет... Отцу врала, что, мол, с подружкой По набережной променад Устраиваем вечерами... Грядет, предощущаю, ад, Отец домой отправит, к маме... Но не случилось ничего – Меня не выдали папаше. И я благодарю того Военного – не вспомнил даже, Не намекнул, не подмигнул – Как будто не заметил вовсе... Гурзуф в судьбе моей мелькнул, А после я – покуда в осень Еще не провалился год, К родителям отца поеду В Днепропетровск. Там сад растет, Там Днепр широк... Бабуле, деду Все обо мне хотелось знать: Как я живу, учусь в столице... Я этот город вспоминать В столице буду... Будет сниться... Ведь он невероятно стар... Подумайте – невероятно: Что люди жили в тех местах... Семь тысяч лет назад! Занятно, Но археологи твердят, Что в те года здесь жили... негры – Охотники... (Еще таят Чудесные находки недра)... Потом – пять тысяч лет назад Здесь поселились скотоводы... В музее идолы стоят... В те скотоводческие годы Здесь жили арии... Потом Селились у Днепра славяне И скифы... Приднепровье – дом Праукраинцев... Поселяне Умели добывать руду, Ковали кричное железо, Рыбачили... Я перейду Для исторического среза К Руси Древнейшей... Антский вождь Здесь проживал с двором и свитой В четвертом веке. Имя – Бож, Позднее – уличи... Забытой Поры -- гипотезы... Затем Рубили русы здесь аваров... Шел древний путь, известный всем Варягов «в греки», и товаров Обмен шел бойко у Днепра . И поселяне богатели, В два, в три, в четыре топора Рубились избы и взлетели Здесь церкви и монастыри. Здесь князь Олег прошел к Царьграду, Здесь Ольге двери растворил Древнейший монастырь – и раду С монахами держала здесь В девятом веке нашей эры. Здесь Святослав погиб – и есть Здесь место, где сподвижник веры Владимир к берегу пристал, Отсюда шли на Калку русы. Народ им песнями воздал – В сраженье пали, но не трусы... На Киев пошагал отсель Хан Батый, тьмы и тьмы возглавив, Завоеванием земель Орду монгольскую прославив... А где-то рядом Тохтамыш Виталик вырос в Криворожье... С ним просто так не похохмишь. Что сжег Москву – себе дороже: Он разобидится всерьез – И может прекратить общенье, А он мне нравится... Вопрос: Любовь? Скорее увлеченье... От сентября до сентября Так много важного случилось. Нет, все же на журфак не зря Я поступила... Божья милость Меня в обитель муз ввела, Что нынче во дворце роскошном. Я смысл учебы поняла. И вдруг увидела в порочном Студенческом разгуле смысл – Не всю ж себя отдать конспектам... Зубрить – и только? Пресно-кисл Стиль жизни этот... Я аспектам Иным себя позволю брать – И жить насыщенно и полно... Не стану притворяться, врать – Я в радости живу греховно... Опять играю в баскетбол, Участвую в соревнованьях. Команда наша и в гандбол Играет. Дело не в названьях: Беги и мячики бросай. Куда – не важно. Лишь бы метко. -- Быстрей! Пасуй! Лови! Давай! Гол! – Здесь отличная отметка... Военка... Учимся колоть, Брать кровь из вен и ставить клизмы... Не все могли – в живую плоть, Кололи в муляжи... Брались мы В больницах «утки» выносить, В палатах мыть полы... Дежурства... Как в дни войны – вовеселить Больного каплей балагурства, Стихи на память почитать, Надежду подкрепить и волю... Чужие горести впитать, Проникнуться чужою болью... Историю кино вела У нас Погожева из ВГИК’а. В кино особая шкала: Его увидеть надо. Книга, Подробнейшая – лишь слова, Будь даже трижды гениальна, Что ясно всем как дважды два... Мэтресса тем и уникальна, Что фильмы показала нам От самых первых до новейших... «Политый поливальщик» -- шарм! Антониони, Бергман – вещи! На спецпросмотры к нам рвались Все курсы, все потоки разом... Удача редкая, продлись! Увидеть хоть одним лишь глазом Антониони – «Блоу ап» -- И на хитах соцреализма Фашистский проступает крап... Как жаль тебя, моя отчизна! Нас возят в Белые Столбы, Чтоб там показывать шедевры, Расширив кругозор судьбы, Разворошив мозги и нервы. «Солдат», «Полуночный ковбой» -- Болезненное откровенье... Отныне спорь сама с собой, Свое оттачивая мненье... О телевидении спор С авторитетами заводим... Нас много. Громогласен хор. Зеликина в смущенье вводим. Вопросов много. Дать ответ На все не может и Самарий... -- Ну, что же, коль ответа нет, Ищите сами... Ваш сценарий, То вам его и воплощать... Лишь будьте честными в эфире – И не пытайтесь упрощать, Свое ищите место в мире... Идем по курсу, все окей! Английский с русским – беспроблемны... История? Со школы с ней Дружу – и знания системны – Умела Света Полищук Так препарировать событья, Что каждому особый крюк В мозгах устроен – и забыть я Не в состояньи ни одно... Я верую в свое везенье... Экзамен Ванниковой.. Но Не дочитала... -- Во спасенье Хоть что-то дайте прочитать! Ну, пусть Руссо... Хоть предисловье... Вмиг пробегу страничек пять... Билет... Руссо!... Лишь хладнокровье Нельзя от счастья потерять... Те пять страниц пересказала, Аспекты подчеркнув, на пять – И вышла радостно из зала... Ну, есть везенье, рассуди? Во мне сомненье все отпало... Ужель и этот позади Курс восхожденья к идеалу?... Поэма седьмая. Эдуард Григорьевич Бабаев Эдуарду Григорьевичу Бабаеву Не много старого полка В интеллигенции осталось. О сила времени, о старость! Но порох есть еще пока, Чтобы по слякотной Москве Идти на лекцию к Манежу. И видеть снова лица те же, И все ж не те. Уж новый век На полки прошлое кладет. И в моде Пригов, не Языков. Два века, как шитье без стыков, Где пламя переходит в лед. Где молодежь совсем не та, Где разны нравы и привычки. Да и язык, для нас обычный, Казался б страшным им тогда. И Вы - связующая нить Из века этого - в минувший - Для будущего, отогнувший Нам уголки былых страниц. Простите нас! Простите нас! Мы осознать еще не можем, Что нету знания дороже, Чем исходящее от Вас. Что лучше многих умных книг Тот университетский лектор, В кромешной тьме один прожектор, Один божественный старик! Маша Школьник 28 декабря 1993 Феараль... Похолодало... Снег... Вниз -- с неба, к небу – от сугробов... -- Как лекция моя? -- Успех! Профессор, суть крыловских тропов Расшифровали нам слегка... -- С Крыловым предстает пробема Преображенья языка... Душа моя, раскрыта тема?... Едва я выйду на «амвон» -- Оценивает взгляд студента: -- А чем мозги наполнит он, Профессор старый из Ташкента? Должно быть, снова ерунда, Сенсация грядет едва ли... -- Семидесятые года В двадцатом веке стартовали... Курс этот для меня – второй На МГУ-шном факультете, Где каждый гений и герой – По умолчанию... И эти Ребята, чья судьба – дружить С надменной Музой репортерской, Не знают, как непросто жить В сей ипостаси – и геройской Судьба построится у тех, Кто мушкетерских идеалов Отдать не сможет за успех Сиюминутный... Из анналов Сперва сотрут их имена, Чтоб возвеличивать позднее, Когда они умрут... Страна Ревнует к тем, кто и умнее И даровитее других... У многих, чьи глаза напротив, Конспекты обрывает стих – Чужой ли свой – душа в работе... Поэзия – выссокий дар – Здесь очень многих задевает... -- Профессор безнадежно стар -- (Мне сорок с небольшим) – считает Неоперившийся юнец... Да, выгляжу не моложаво – В очках и с тросточкой, венец Прически, что густел черняво, Заметно череп обнажил... И что? Комплексовать? Отставить! Начну рассказ о том, как жил Поэт поэтов... Вечно славить Он будет странную страну, Где жил так страстно, так недолго, За нею вечную вину, «Невольник чести», рока, долга, Оставил навсегда... Страна, Убив поэта, нынче славит... Есть и другие имена, Кого она травила, травит И, видно, будет впредь травить До смерти, а потом – прославит, Страна, где так непросто жить, В которой бал не разум правит. А всесжигающая страсть, Где гениев сжирает жадно, Ревнуя к славе, злая власть, Что мертвечиной пахнет смрадно... Март... Солнце выврвется на час – И снова – северная пасмурь... Начну о гении рассказ, Что так для лектора опасно: -- О Пушкине могу сказать Вам мало. Или очень много. Но невозможно – показать Всю жизнь. И не извлечь итога... Он – стилей энциклопедист, Он в прозе гениально краток... Он – драматург и публицист, И он же – миллион загадок... Я не могу им рассказать Всего, о чем предупреждаю... А с днем сегодняшним связать Сумеют ли? Не услаждаю Их слух – мой голос глуховат, Сверхсочных избегаю фактов – Чем пушкинский ресурс богат – Стараюсь с максимальным тактом Касаться жизни и судьбы Трагичнейшего из поэтов... России черные гробы... Рискованнейший из предметов -- Словесность! Множество врагов У слова русского... Со словом Воюют силой кулаков, Ему порой под отчим кровом Бывает хуже, чем ин-где. Примеры: Гоголь и Тургенев... А Герцен? То-то! Па-де-де Поэта с властью, Диогенов С владыками -- приносит смерть, Как неизбежную расплату... Власть без труда находит жердь Для угомона, а на плаху Сам голову кладет поэт, В уходе видя избавленье... Цветаева нам шлет привет И Мандельштама поколенье... О Пастернаке умолчу... Ахматова... Ее казнила Власть ненавистно... Я хочу Все то, что память сохранила До молодежи донести Всю правду о большом Поэте От искажения спасти -- Я рядом с нею жил на свете... «Я жил в такие времена...» Отцы о многом умолчали, Не называли имена Друзей, потерянных в печали. Надежды покидали их И мы росли без отчей ласки. И был в запрете честный стих. Власть не жалела черной краски. Власть грязно шельмовала тех, Кто нес высокую духовность. Не продаваясь за успех, Не демонстрируя готовность О черном – «Белое!» -- трубить... Понятия теряли цену... Нас побуждали не любить Достойное любви, измену Себе и вере прославлять... Слово тихое поэта Борьбу за совесть возглавлять Не уставало... Вера в это – Фундамент всей моей души... Отцы нам принесли Победу... Мы, выраставшие в глуши, Поэзию вместили в кредо... Ташкент, в котором я рожден-- (В нем стены древние и крыши) – Был, полагают, водружен В оазисе, где нувориши, Встречая дальний караван, Вели богатую торговлю С купцами из далеких стран... Те пол-земли пройдут, на ловлю Спеша сомнительных удач, Задерживались у Чирчика- Реки, где вырос город Чач Давно, о так давно, что книга Не помнит этой старины – Веков назад, пожалуй, двадцать... О возрасте чилля-ханы Подземной – путники дивятся – Ей восемьсот – не меньше – лет... А полтысячелетних зданий В Ташкенте много... Краевед Вас отведет без колебаний К средневековым медресе, Иначе – университетам... Вот Кукульдаш во всей красе – Входная арка, башни... Летом Так пламенели купола, Глазам порой бывало больно... Вода чирчикская была В каналы пущена окольно Давным давно – и с высоты Видны орлиного полета Арыки эти и мосты... Чтоб конница врага, пехота В Ташкент лавиною шальной Не прорвалась, был город прочной , Высокой окружен стеной, При ней – со стороны восточной И западной – со всех сторон Двенадцать неприступных башен Задумай кто напасть, урон От метких стрел со стен был страшен... Сырец-кирпич, сиречь, саман -- В один этаж и с плоской крышей В Ташкенте строились дома, Дувалы тех домов повыше... Квартал домишек – махалля, Читай: соседская община... По узким улочкам пыля, Верблюды проходили чинно, А в притороченных вьюках – Обилье разного товара... Не прекращавшийся в веках Шум-гам восточного базара – Одна из «фирменных» примет Средневекового Ташкента Дошедшая до наших лет... Стремительная кинолента – Века, помчавшиеся вскачь Над полноводием Чирчика... Война... И стал мой древний Чач Эвакоградом... Подожди-ка: Картинку я изображу Из теплой осени Ташкента... В СП Ташкентский захожу, Из близких вдохновленный кем-то: Мол, покажи твои стихи, Пусть их оценят честно профи, Они алмаз от чепухи В два счета отличат... Мне крови И нервов стоил тот визит... Там консультант СП Светлана Непробиваемо глядит – И всем одно лишь неустанно, Не глядя в тексты говорит, Не прикасаясь к тем бумагам, На коих след моих обид И грез... Она, Светлана, махом Диагноз ставит: -- Графоман, Займись другим, полезным делом... -- Как, не читая? -- Вы у мам, Понятно. гении, но серым Стихам дороги я не дам, Я, Сомова, барьер железный... И я рекомендую вам Забыть стихи, избрав полезный Для общества житейский путь... -- А ежели я вправду гений? Не гляля: -- Нет, не обессудь... -- Вот так без страха и сомнений, Себя в шлагбаум обратив, Осуществляла консультантша Стоический императив... Но от визита плюс, что там же Услышал: будут выступать В саду московские поэты... Ура! Такое упускать Событие нельзя... Билеты, Платочек синий намотав Под подбородком, пышным бантом Над головою повязав, Несостоявшимся талантам С сомненьем сильным раздает Все та же Сомова Светлана... Эстрада летняя... Вперед Явившись в сад, конечно, рано, Я пробираюсь... Впереди Худой парнишка... Взгляд горящий, В руках тетрадка тоже... -- Жди Здесь будет кто-то настоящий... Я – Валька... -- Эдик... – Подошли Еще ребята... -- Марик... -- Зоя... -- Георгий... – Вряд ли где б могли Друг друга встретить... Сидя, стоя Уже читающий народ Все занял ближнее пространство... А вот выходят к нам вперед Поэты... Большинства убранство – Ремни, фуражки, сапоги... Под шелковым ташкентским небом Патриотически стихи Читают... Кто тут только не был! В петлицах – «шпалы», «кубари» По мере Божьего таланта... А «ромб» -- так выше всех бери, Считай, что небожитель... Нам-то Ташкентский ведом анекдот: -- Полковник Симонов? -- У трубки... -- Меня сомнение берет... Предмет сомнений тонкий, хрупкий... Но все же... Как писать стихи, Чтоб стать полковником? -- А кто вы? -- Поручик Лермонтов... – Хи-хи, -- Смех понимания... -- Готовы? – Распорядитель объявил, И первым -- Николай Асеев Стихами воздух огласил... Какие-то слова посеяв, Ушел под жидкие хлопки... На нем двойная портупея И командирские портки – Как на корове – орхидея... Иосиф Уткин с огневой Всклокоченною шевелюрой... Был очевиден разнобой Меж ритмикою и фактурой... Поэт в гражданское одет, Но командирская планшетка, Уже он пулею задет – Уже на нем судьбы отметка – И поврежденная рука На перевязи из брезента.... Послушайте – он жив пока... Печать судьбы на нем заметна. Стихи, что он читает нам – И ритм приплясывает пьяно – Пророчески – чего и сам Не знает – с тайного экрана Его военную судьбу В Ташкентском парке предсказали... Ему бы подсказать: табу На смерть в стихах, но... Если б знали... Возле города Тамбова Недалеко от села Комиссара молодого Пуля-дура подсекла. А слушатель один съязвил -- Как весело! – и под смешочки – Поэт обижен ими был – Трагично покидал подмостки.... Другой на цыпочки привстал – И рифмы звонкие взлетают... Тогда впервые услыхал, Как нараспев стихи читают Порой слегка гнусаво, в нос – О Сталине, войне – поэты... Но вот над всей толпой возрос Чуковский! Точно кастаньеты Пощелкивают всплески рифм Из ямба в дактиль убегает, Затем в хорей -- веселый ритм... Владенье словом – убивает... Ведь это супер-мастерство! Для непоэтов – очень просто... По сути ж – просто колдовство... Он, дедушка Корней – как остров, Точней – отдельный материк В большой поэзии российской, Веселый юноша-старик Читал подросшей евразийской, В него влюбленной детворе, Что непременно одолея Уже в нешуточной игре Врага, фашиста, Бармалея, Вернемся в радостные дни... Внимают «кубари» и «шпалы» -- И верят дедушке они, Как в детстве верили... Читали Патриотичные эссе Натан Венгеров, Виктор Шкловский... Казалось очевидным: все Прочтут такое, что винтовки Заставит залпом бить врага Тотчас, как отпылают строки... Но тут загадочна, строга Выходин дама в черном... Боги! Такие длинные, до пят В толстовских, видимо, салонах Носили... Голос глуховат... Читала, будто осепленно Не видя, кто внимает ей, Став в профиль к вдруг окаменевшей Аудитории своей, От изумленья онемевшей... Слава тебе, безысходная боль! Умер вчера сероглазый король. Вечер осенний был душен и ал, Муж мой, вернувшись, спокойно сказал: «Знаешь, с охоты его принесли, Тело у старого дуба нашли. Жаль королеву. Такой молодой!.. За ночь одну она стала седой». Трубку свою на камине нашел И на работу ночную ушел. Дочку мою я сейчас разбужу, В серые глазки ее погляжу. А за окном шелестят тополя: «Нет на земле твоего короля.. И голос цвета серебра, Стихи, как древнюю молитву, Нес с пожеланием добра Для тех, кто собирался в битву. Из века прошлого летел В год сорок первый и кровавый Трагический ее удел... А те, что слушали, неправы... За исключеньем четырех- Пяти восторженных подростков Сидевших впереди, у ног Той дамы в черном, у подмостков, Никто не пожелал понять, Того, насколько адекватно Моменту... Стали прогонять Поэта злобно и отвратно... А я, губами шевеля, Шел по Ташкенту, повторяя: «Нет... – упоенно. – короля...» -- Ахматова! – шептал, сгорая В огне восторженной любви... Я своего нашел Поэта, Я был с Поэтом виз-а-ви! Ташкент, благодарю за это... Родится здесь я. Здесь и жил. Военный инженер – (три «шпалы») -- Бабаев-Бабаян служил -- (Отец) -- в ТуркВО, при главном штабе. Он, как и мама Сирануш Тер-Григорянц – из Карабаха.. Она – целитель тел и душ – Больничный врач в эпоху страха. А мне -- врата моей стези -- Журналы сами открывались На столбиках из букв... Стихи Люблю с моаленчества... Читались По русски и армянски мне... При доме офицеров – школа, Где я под партой в стороне Читаю Пушкина тишком, а Класс наблюдает: отберут У Эдика Бабая книжку? Был год опричнины... Дают Приказ: в учебнике страничку Очередную замарать, Где был портрет врага народа... Потом и с Пушкиным тетрадь В мозгах морального урода Вдруг чем-то провинилась... Нам Совать велят с нее обложки, Рвать их в клочки – не пополам... Страшась предательской оплошки, Я все же Пушкина спасал, Таил от всех мои тетрадки... Сам строчки первые писал В тетрадках с Пушкиным в оглядке Опасливой по сторонам... Такое нравственное бремя Враги навязывали нам – Я жил в антихристово время... Власть, чья душа черным-черна, Людей держала за скотину... И только страшная война Народу разогнула спину... Апрель... Сегодня мой рассказ – О Гоголе – учитель жизни... Студентов вряд ли чем потряс... Но вроде слушали – не кисни... Об альтер эго пара слов... Был худ, точнее – тощ, в очечках... -- БерЕстов или БерестОв? -- Да лучше БЕрестов...-- Дружочка В Ташкент, больного пацана, Оголодавшего в дороге, Судьба по имени война Прислав, воздвигла на пороге. Мне в назиданье... Но сперва Спасен Чуковским от пеллагры, В стихах душа и голова У Вальки – и абракадабры Великий сказочник Корней Не обнаружил в той тетрадке -- Вручил в один в из майских дней Пацан... Афористично кратки Слова, что мальчик произнес: Мол, коль понравятся, продолжит, А нет -- ... продолжит тоже.. Нес Прохладу налетевший дождик... Пацан болезненно дрожал... Корней не отпустил мальчишку, А подкормил и задержал, Привел врача... -- В больницу! -- Книжку Возьми с собою... Навещу... -- А про стихи-то промолчали... -- Себя, поэт, надеждой льщу, Что впредь еще... -- Повеличали Поэтом?... -- Не перебивай! Есть чувство ямба и хорея – И станешь мастером... Давай, Брат, выздоравливай скорее... И впредь банальностей Корней Не обнаруживал в блокноте, Что носит парень-книгочей В штанах истрепанных... -- Начнете С библиотеки... Отыскать Пытайтесь строки Гумилева И Мандельштама... Их изъять Велели, но... Ташкент, где слово Могли указов не понять, А кто-то мог и в пику власти В библиотеках сохранять Их сборники... – Был прав отчасти Премудрый «дедушка» Корней – И прошерстив библиотеки, Мы докопались до корней Словесности, в кровавом веке Кровавую пугавшей власть – И Гумилева отыскали, И Мандельштама... В души страсть Нам вложена... Ловцами стали Мы с Валькой позабытых строк... -- Отлично! А теперь, ребята ... – И нас приводят на порог... В Дом пионеров, где расплата Нас ожидает за грехи, Где разновозрастное братство Валяет прозу и стихи, Осваивая все богатство, Что накопили прежде нас В России чародеи слова. (А за стеною ржал Пегас...) Фундаментальная основа Закладывалась в души нам Бесстрашной дочерью Корнея Чуковской Лидией, к словам Которой мы, благоговея, Взывали, точно к судие – Звучало приговором слово... Коль не кружок, когда б и где Мы прочитали Гумилева И Сологуба? Прямо к нам Устами пламенной Надежды Здесь обращался Мандельштам – И мы распахивали вежды И наполняли им мозги... Надежда Яковлевна: -- Если В мозгах зашоренных – ни зги, -- Вещала, утверждаясь в кресле, -- Уж коль душонка не годна, Не смастерю из вас поэта, Мне просто карточка нужна, Вот и тружусь, невзвидев света... «Поэты круглого стола» -- Изобретенье крошки Зои Тумановой... Она была Веселой куколкой с косою И бабочкой – роскошный бант, Взгляд, устремленный в просинь неба Ташкентского, в душе – талант... Бывало – не хватало хлеба. Но в комнате-шкатулке мы Друг друга за уши тащили Из бездуховности и тьмы Невежества... Мы так лущили Друг дружкины шедевры, что Порою слезы выступали, Друг другу верили зато И друг на друга не стучали... Однажды Марик Айзенштадт Ошеломил: режиму вызов Расстрельный, но друзья молчат: С «Прекрасной... поиграв ... маркизой», Парнишка развлекал друзей Пародией, как будто Ленин В войну покинул Мавзолей – (Видать, заткнули уши стены...): Мой комсомол, какие вести? Как на войне идут дела? Прошу ответить честь по чести, К чему коммуна привела? - Узнал наш вождь и друг великий Сталин, Что погубил себя и нас, Узнал, что мы, увы, в капкан попали, И обосрался в тот же час. Он заперся в стенах Кремля, И запылала вся земля, На пламя немец прилетел И крепко нам на шею сел... А в остальном, Великий наш Учитель, Все хорош ,как никогда! Напомним, что была война И был угар патриотизма. Никто не выдал пацана, Но от своих досталась «клизма»... Хоть мог бедою стать афронт, Но, повторю, никто не выдал, А вскоре он ушел на фронт, Но из поэзии не выпал И юморить не перестал... Он Райкинских программ создатель, За что его ЦК хлестал: Мол, издевательскимй кропатель... Все это будет впереди... Ну, а пока что мы читали Друг друга опусы... Не жди Поблажек, яростней хлестали, Чем мог бы отхлестать ЦК – Не за «поклеп на совреальность» -- За недоделанность стиха, Незавершенность, тривиальность, Ценилась музыкальность слов, Изысканность. Парадоксальность – Вновь Мандельштам и Гумидев Нам задавали идеальнеость, Ориентир для наших строк... Мы каждой нашей встрече рады. И пусть разбор стихов жесток, Но обнаруживались клады В произведениях друзей. Мы славим нелицеприятность, Мы требуем, чтоб жестче, злей Критиковали за невнятность... И, как кружковцы, шли на суд Блок, Бальмонт, Гиппиус и Брюсов Авторитеты не спасут, Не празднуйте, поэты, трусов... По праву ли осуждены За нигилизм и декадентство Комкритикой больной страны? -- Оправданы. Берем в наследство... -- Теперь, пожалуй, можно вам Однажды встретиться и с Анной, -- Сказала как-то Мандельштам... А я подумал о сверхстранной Той даме в черном – лишь она Могла быть для Надежды – АННОЙ... Сверхнапряженная струна Звенела в имени осанной... -- Болеет, ей сейчас глинтвейн Прописан – подождите, хлопцы... ...Ушли на фронт Василий Лейн И Марик Айзенштадт – кружковцы... Но вот однажды Бим и Бом – (Так с Валькой нас трактуют шаржи) -- Приглашены однажды в дом, Что на Жуковского... Мы старше Иных кружковцев стали вдруг, Когда ушли на фронт ребята, Теснее стал кружковцев круг... Здесь пра-пра-правнучку Ахмата Сперва больница приняла: Она болела долго тифом – Эвакуация брала Оброк с приезжих... Все под грифом: Какую часть болезнь войны Взяла навек своим оброком... За то, что выжила, должны Восславить Господа, чьим оком Мы наблюдаемы всегда... Пришла к Ахматовой Фаина Раневская. Глядит – беда: В квартире сыро. Холодина... -- Я вам печурку истоплю... -- А дров-то нет,-- сказала Анна. – Да ладно вам, я потерплю... -- Я украду, -- Фаина. -- Ладно, Коль вам удастся... -- Саксаул Был крепости необычайной И в печь его бы не заткнул Сам Геркулес... Но не случайно Был послан к дому человек, Державший в ящике рабочем Топор острейший... Он рассек Кряж на полешки... Между прочим – И денег за труды не взял, Сказав: -- Пусть вас дрова согреют – И ладно... Жарко запылал Огонь в печурке – и теплеют Глаза Ахматовой. Она Сказала много раз: -- Спасибо! – А во дворе жила одна Громадная и злая псина... Ахматова: -- Боюсь собак! – Едва во двор выходит Анна, Собака торопливо так – Шасть в будку – и молчит... Не странно? Звала Раневскую гулять... Той досаждали дети: -- Муля!... Фаину стала озлоблять Роль, надоевшая, как гуля... Ташкент был поэтессе мил. Она любила старый город, Базар богат в Ташкенте был, Вприглядку утоляли голод – Эх, если б денежку одну!... Однажды в дворик на Жуковской Вступил – и на балахану По лесенке взбежал, Чуковской Навстречу – рядышком она Все в том же обитала доме. Здесь и другие Имена Прописаны навек, как в томе Энциклопедии большой Летературной той эпохи... Здесь жил Владимир Луговской, Тимур Фаттах... В переполохе Поры военной Абдулла Каххар, узбекский классик знатный Здесь обитал – и здесь была Жизнь небогатой, но отрадной. Ступеней девятнадцать вверх В мансарду, что на два объема Делилась... Если случай вверг Попасть туда, где поселилась Та, в ком великий хан-монгол Бурлил в сосудах кровеносных... Дощатый примитивный стол На как попало сбитых козлах, Две лавки грубые при нем – Вот первой комнаты убранство Плюс шелковица за окном С урючиною – все богатство -- И серп серебряной луны... А в дальней крохотной каморке – Кровать и столик у стены, На коем тоже нет скатерки. Там зеркало, одеколон, Простые бусы – все же дама... Карандаши – вот весь салон – Судьбы высокой мелодрама... Пообещала Мандельштам Меня Ахматовой представить, Но в первый раз к великой сам Пришел с заданием доставить Ее же сборник из СП.... А было так: из Самарканда, Где – испытанием в судьбе – Геодезическая «банда» Старалась жизни научить Недоедавшего подростка, В Ташкент в то время укатить Мне удалось отнюдь не просто... От битв перонных подустав, Я все-таки поймал удачу: Пробрался в воинский состав... Он медленно катился к Чачу.... От пыли самаркандской сер, Я в тамбур, где курили, вбился... Артиллерийский офицер Там белой книжечкой хвалился, Ее задумчиво листал – И забывался отрешенно, То вдруг взволнованно читал, В станичку глядя воспаленно * * * Из памяти твоей я выну этот день, Чтоб спрашивал твой взор беспомощно-туманный: Где видел я персидскую сирень, И ласточек, и домик деревянный? При имени моем ты будешь вспоминать Внезапную тоску неназванных желаний И в городах задумчивых искать Ту улицу, которой нет на плане. При виде каждого случайного письма, При звуке голоса за приоткрытой дверью Ты будешь думать: "Вот она сама Пришла на помощь моему неверью". Стихами я подстрелен был... -- Где, где вы книжечку достали? -- Пред отправкою купил В киоске. Прямо на вокзале... Едва мы прибыли в Ташкент, Я пробежался по киоскам... Конечно, упустил момент – Распроданы... Но в «почтальонском» -- Так назывался потому, Что раньше киоскерша Пана Семеновна у нас в дому Была как вестница желанна: Нам почту приносила в дом, Ее встречали у крылечка... Ее принудило потом Вдруг заболевшее сердечко, Сменить работу... И она Меня спросила со значеньем: -- Что, очень книжечка нужна? – Кивнул лишь с полным огорченьем... – -- Вон дом, ты видишь? Там СП. В нем Тихонова-Сереброва Спроси... Наверно не себе Купил сто экземпляров... Снова В груди надежда ожила... -- Вот Александр Николаич, -- Мне показали...У стола Стою... -- Чего браток, желаешь? -- Ахматову... – Он бросил взгляд – И молча потянулся к сейфу... -- Издалека, похоже... Рад? -- Конечно рад! -- И как культшефу Хочу тебе заданье дать... Но прежде распишись-ка в списке... – Я стал фамилию писать Вслед за Толстым – и точно брызги Огня плеснули мне в глаза: Бабаев – за советским графом!... Такое выдумать нельзя... -- Так. сколько лет? -- Пятнадцать... -- Браво! Заданье, значит, по плечу: Вот эти десять экземпляров Снесешь Ахматовой... -- Молчу... -- Ну, что, согласен?... Тротуаров Не видя, шел, как в полусне... Вот и Жуковская... Навстречу – Назимова Наиля мне... -- Куда, шальной? -- Сейчас отвечу.... К Ахматовой... -- Пойдем со мной... -- Наиля – медсестра в больнице... -- Ты к Анне -- с грязной головой, В рубашке грязной? Не годится... Снимай рубашку... Мыло... Мой! -- И поливает из кувшина... Встаю с помытой головой... -- Рубашку чистую, мужчина, Надень... – Ахматова одна... -- Вы – кто,? – спросила, -- вас не знаю... -- Бабаев... – Улица темна... -- Я книги вам принес, вздыхаю... Неяркий огонек свечи... -- Входите... -- Я вхожу... -- Садитесь... Так громко, сердце, не стучи... -- Рассказывайте, юный витязь... – -- Однажды крепко я уснул – Вилать, усталость накопилась -- Средь бела дня... Я утонул В том сне... -- Где это приключилось? -- Лег под деревьями в пыли Вблизи от башни Улугбека... Поблизости верблюды шли, Ревел мотором «студебеккер»... Я беспробудно крепко спал... Меня будили, но напрасно – Военный по щекам хлестал: -- Что с парнем? Здесь лежать опасно... – А кто-то Пушкина достал, В моей же покопавшись сумке... Строку негромко прочитал – И этой животворной струйке: «В младенчестве моем она Меня любила...» -- Мигом струнки Души запели в резонанс – И я, готовый спать хоть сутки, Очнулся... -- Вы – один из нас... -- И рассмеялась.. Окунулся Я в глубину волшебных глаз, К душе великой прикоснулся -- И очарован... Не усну... К ней вновь шагаю на неделе. На лестнице в балахану – Две горлинки... Они взлетели... Плющ стены с окнами укрыл... У Анны нет ни книжных полок Ни украшений... Тополь жил Своею странной жизнью... Долог Был тополиный век... Высок Был этот тополь серебристый... Ташкент, Жуковская, Восток, Война, надежды, двор тенистый... Май... Излагаю о Толстом – О возвращении к природе, Мечте о бытии простом... Неплохо получилось вроде... Всегда со мною мой Ташкент... Лишь призадумаюсь – и снова Переношусь туда в момент, Где жизни и судьбы основа С душой Ахматовой слилась... Такой огромной оказалась Ее над мной и Валькой власть, Стихами в душу мне вписалась... Я переписывал в тетрадь Ее «Поэму без героя»... Едва ли мог вполне понять, Смысл, что с годами в ней открою, Но с ритмом Анниной строки В синхрон слагаю «Посвященье»... На краешке стола стихи Мои оставил ей... В мученье Тот вечер пролетел и ночь – И я уже стыдился строчек, К ней обращенных... Не сурочь, Судьба! Любовь тех строк источник: Знаменитая Ленинградка, Я смотрел на тебя украдкой, Вспоминая твои портреты... Шедро время на пируэты... И невольный его историк, Зафиксирую крепко сим: За окном мангалочий дворик, Низко стелется сизый дым... Был новый день. И вдруг она -- Асеев... -- спела, точно птица... Раскрыла папку. В ней видна Как раз Асеева страница: А.А. Ахматовой Не враг я тебе, не враг! Мне даже подумать страх, Что, к ветру речей строга, Ты видишь во мне врага. За этот высокий рост, За этот суровый рот, За то, что душа пряма Твоя, как и ты сама, За то, что верна рука, Что речь глуха и легка, Что там, где и надо б жёлчь, - Стихов твоих сот тяжёл. За страшную жизнь твою, За жизнь в ледяном краю, Где смешаны блеск и мрак, Не враг я тебе, не враг. 18 апреля 1924 «...Страх...», «...соты...» встрепанной строки Увидел изумленным взглядом... Незрелые мои стихи Легли с Асеевскими рядом... -- Ты, Эдик, с городом знаком? Спросила как-то раз зачем-то... И вот я стал проводником В прогулках долгих вдоль Ташкннта, Где улиц циркульная сеть Московскую напоминала... -- И в Мекке та же круговерть – Ремарка Абдуллы Каххара... Мы выходили ввечеру... Но улицы еще хранили Дня отшумевшего жару... Однажды нас остановили На Гоголя... Корреспондент Нас «щелкнул» с магниевой вспышкой, Удачный улучив момент: Идет Ахматова с мальчишкой – И о мальчишечье плечо – (Мое) – сердечно опиралась... -- А снимок принесете? -- Что? -- Позировала вам, старалась В надежде снимок получить.. -- Я принесу, конечно, снимки... К ней подходили, чтоб спросить Дорогу... Обсуждала с ними, С людьми, житейские дела... Как странно: по земле Востока Царицей Чингизидка шла. Вновь оказавшись у истока... Мы мимо нашей школы шли. Ей перед самою войною Большое зданье возвели... Сейчас за школьнною стеною Стенала боль, кипела кровь – Был госпиталь... Она дарила И вдохновенье и любовь Солдатам раненым... Парила Орлицей над судьбой солдат... Как восторгался Еремеев, Что был растяжками распят, Сержант – и слов-то не имея. Чтоб о поэзии судить, Мне так о ней сказал, что точно Осталось только повторить Потом Ахматовой заочно: -- Ребята, опоздали, жаль, А тут сестра к нам приходила Нездешняя... – И, глядя вдаль: -- Такие песни говорила... Дословно это повторил Ахматовой... Она сияла: -- Такую радость подарил! Чудесней отзыва не знала... -- А что вы прочитали тем В палате, где сержант в растяжках? Читала новое совсем – О Вовочке Смирнове... Тяжко Вздохнула, тихо прошептав Короткое стихотворенье, Вновь поминанием воззвав К душе, вознесшейся в паренье... Памяти Вовочки Смирнова, погибшего во время бомбардировки в Ленинграде Постучись кулачком - я открою. Я тебе открывала всегда. Я теперь за высокой горою, За пустыней, за ветром и зноем, Но тебя не предам никогда... Твоего я не слышала стона, Хлеба ты у меня не просил. Принеси же мне ветку клена Или просто травинок зеленых, Как ты прошлой весной приносил. Принеси же мне горсточку чистой, Нашей невской студеной воды, И с головки твоей золотистой Я кровавые смою следы. " Всем остро помнится ее Опубликованное в «Правде» Стальное «Мужество»... Свое Она сказала слово ради Внедренья мужества в сердца Идущих в бой святой и правый... Те десять строчек для бойца – Напутствие на поле славы! Мы знаем, что ныне лежит на весах И что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет. Не страшно под пулями мертвыми лечь, Не горько остаться без крова,- И мы сохраним тебя, русская речь, Великое русское слово. Свободным и чистым тебя пронесем, И внукам дадим, и от плена спасем Навеки! Толстой в ту пору нужен был. Его по радио читали Каххар с трудом переводил «Войну и мир»... А на вокзале Был митинг. Пламенный Усман Юсупов речь держал с трибуны. Послал на фронт Узбекистан Отряды ополченцев – юных И старых – снова Лев Толстой Свою нам кажет актуальность... Текст для Каххара непростой. Чтоб в переводе идеальность И адекватности соблюсти, Он задает вопросы Анне... В век девятнадцатый ввести, Да так, чтоб точно на экране Предстали люди и дела, Реалии страны и факты Одна Ахматова могла Истолковатьобъемно как-то, К примеру, «старый кавалер» Узбеком не воспринимался... Каххар едва не заболел... А нам вот с Анной повстречался Полковник раненый Крылов... При встрече – щеркнул каблуками – Седой красавец, острослов... -- Не мог, не попрощавшись с вами, Уехать... Завтра мне на фронт... Он, человек ее эпохи Был мостиком за горизонт, В ее девические строки... «Георгием» за ту войну Был награжден седой полковник. Знал цену крови и вину, Лихой рубака и любовник... -- Мой «старый кавалер» -- она Его назвала по-толстовски, Поцеловала – ведь война, Перекрестила по-московски... Усман, напутствуя солдат, Сказал, не подбирая слова: -- История на циферблат Глядит на ваш! – А у Толстого Я вычитал, что медлен ход Истории по циферблату... Каххар ломал толстовский код Упорно – и ему, как брату, «Глухую исповедь» она Сверхтерпеливо разъясняла... По Самаркандской шли... Стена Тянулась мимо... Вдруг сказала: -- Вернемс... В сумерках едва Была замечена поэтом Табличка, а на ней слова, Что в неказистом доме этом От черной оспы умерла Комиссаржевская в десятом... -- Глухая исповедь... – Нашла Жквивалент Толстому... Садом Брела тпшкентская весна... Она стихи читала... Жалко Не записала их она... Но их сумел запомнить Валька... Ташкент зацветает 1 Словно по чьему-то повеленью, Сразу стало в городе светло — Это в каждый двор по привиденью Белому и легкому вошло. И дыханье их понятней слова, А подобье их обречено Среди неба жгуче-голубого На арычное ложиться дно. 2 Я буду помнить звездный кров В сиянье вечных слав И маленьких баранчуков У чернокосых матерей На молодых руках. А «De profundis» сам собой В мою втесался память веско... И мне назначено судьбой Те строки сохранить для века De profundis... 1 Мое поколенье Мало меду вкусило. И вот Только ветер гудит в отдаленье, Только память о мертвых поет. Наше было не кончено дело, Наши были часы сочтены, До желанного водораздела, До вершины великой весны, До неистового цветенья Оставалось лишь раз вздохнуть... Две войны, мое поколенье, Освещали твой страшный путь. В тот вечер, помните? – когда Она готовилась к отлету, В ее квартире суета... Она Ташкентские заботы С себя слагала навсегда... Ее поэты провожают: Каххар, Липко, Козловский... Да, Ташкентцы Анну уважают – А я к машине подошел – И выкрикнул: -- Прощайте, Анна Андреевна! – Так хорошо Она ответила и странно: -- Храни тебя Господь! Со мной Никто так прежде не прощался... Под утро дождик лил проливной, Я грустно в школу собирался... Меня тянуло посмотреть На окна лпустевшей кельи. Уже в окошке этом впредь Не видеть мне глаза газельи.. Но вижу вдруг сквозь пелену Дождя – и я глазам не верю, Лицо приникшее к окну... -- Не стойте под дождем под дверью, Войдите! Вылет ввечеру Не состоялся, задержали, Она вернулась... -- Почему Ты появился? -- Потянулась Зачем-то вновь сюда душа... -- Понятно..- У окна сидели И пили кофе не спеша, И на грозу в окне глядели... Я не была здесь лет семьсот, Но ничего не изменилось... Всё так же льется Божья милость С непререкаемых высот, Всё те же хоры звезд и вод, Всё так же своды неба черны, И так же ветер носит зерна, И ту же песню мать поет. Он прочен, мой азийский дом, И беспокоиться не надо... Еще приду. Цвети, ограда, Будь полон, чистый водоем. Прошла военная пора, Но озеро воспоминаний От вечера и до утра Картины трепетных посланий Все навевает мне о ней... Я, помню, с Анной поделился, Об антологии моей В тетрадке – тайной... Подивился: Она всерьез восприняла: -- А как ее назвал: -- «Трилистник»... – -- Три, – от поэта, -- поняла Творенья? Лучшими бери с них Стихами творческую дань... Вот, например, от Сологуба Ты «Лампу скучную» достань, «Берлинскую лазурь» -- сугубо Талантливое... Сверх того Пусть будет третьим «Божий воин»... Вот эти три верней всего Покажут, что поэт достоин Быть в списке лучших... С той поры Визитной карточкой поэта Я называю эти три Стихотворения-привета... 1. Скучная лампа моя зажжена, Снова глаза мои мучит она. Господи, если я раб, Если я беден и слаб, Если мне вечно за этим столом Скучным и скудным томиться трудом, Дай мне в одну только ночь Слабость мою превозмочь И в совершенном созданьи одном Чистым навеки зажечься огнем. 2. Все было беспокойно и стройно, как всегда, И чванилися горы, и плакала вода, И булькал смех девичий в воздушный океан, И басом объяснялся с мамашей грубиян. Пищали сто песчинок под дамским башмаком, И тысячи пылинок врывались в каждый дом. Трава шептала сонно зеленые слова. Лягушка уверяла, что надо квакать ква. Кукушка повторяла, что где-то есть куку, И этим нагоняла на барышень тоску, И, пачкающий лапки играющих детей, Побрызгал дождь на шапки гуляющих людей, И красили уж небо в берлинскую лазурь, Чтоб дети не боялись ни дождика, ни бурь, И я, как прежде, думал, что я — большой поэт, Что миру будет явлен мой незакатный свет. 3. Подыши еще немного Тяжким воздухом земным, Бедный, слабый воин Бога, Странно зыблемый, как дым. Что Творцу твои страданья? Кратче мига — сотни лет. Вот — одно воспоминанье, Вот — и памяти уж нет. Но как прежде — ярки зори, И как прежде — ясен свет, "Плещет море на просторе", Лишь тебя на свете нет. Бедный, слабый воин Бога, Весь истаявший, как дым, Подыши еще немного Тяжким воздухом земным. Однажды завился к ней Со старой тонкой книжкой Фета... В горниле тех тревожных дней В ней тихо вызревало это: А я уже стою на подступах к чему-то, Что достается всем, но разною ценой... На этом корабле есть для меня каюта И ветер в парусах - и страшная минута Прощания с моей родной страной. Взяв книжку Фета, шла по ней, Попутно делая пометки, Искала отзвуки своей Душевной этих дней засветки... Мне мнилось: русских соловьев Дуэт неслышный завязался... «Трилимтник» Фета по ее Пометкам в книжке состоялся... 1. Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом Я при свечах навела. В два ряда свет и таинственным трепетом Чудно горят зеркала. Страшно припомнить душой оробелою: Там. За спиной нет огня... Тяжкое что-то над шеею белою Плавает, давит меня! Ну как уставят гробами дубовыми Весь этот ряд между свея! Ну как лохматый с глазами свинцовыми Выглянет вдруг из-за плеч! Ленты да радуги ярче и жарче дня... Дух захватило в груди... Суженый! Золото. Серебро!... Чур меня Чур меня – сгинь, пропади! 2. Как лилия глядится в нагорный ручей, Ты стояла над первою песней моей, И была ли при этом победа, и чья,- У ручья ль от цветка, у цветка ль от ручья? Ты душою младенческой всё поняла, Что мне высказать тайная сила дала, И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить, Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить. Та трава, что в дали на могиле твоей, Здесь на сердце, чем старое оно, тем свежей, И я знаю, взглянувши на звёзды порой, Что взирали на них мы как боги с тобой. У любви есть слова, те слова не умрут. Нас с тобой ожидает особенный суд, Он сумеет нас сразу в толпе различить, И мы вместе придем, нас нельзя разлучить. 3. Летим! Триянною чертою Земля от глаз моих бежит. Под непривычною стопою Вскипая белою грядою, Стихия чуждая дрожит. Дрожит и сердце, грудь заныла, Напрасно моря даль светла. Душа в тот круг уже вступила, Куда невидимая сила Ее неволей унесла. Ей будет чудиться Заранее благодарю, Тот день, когда бех корабля Помчусь в воздушном океане И будет исчезать в тумане За мной родимая земля. Вот так нас с Валькою она Учила... Трудной той порою Ахматова погружена В свою «Поэму без героя» И враждовала в эти дни С простой четырехстрочной формой... -- Она – тюрьма моя... Ни-ни! Избавь от скучной и топорной... – А избавитель – Михаил Кузмин – одним из самых-самых Блистательных в начале был Серебряного века... Пряных Его анапестов разбег... Черсполосная рифмовка Волнами вольными на брег Летела – ориентировка Взята – и слышен перезвон Двух поэтических созданий, Сердец, звучавших в унисон, Ритмических в любви признаний... Для убеждения сперва Из Анниной возьму поэмы В галопе дерганом слова... Здесь явно и созвучье темы: Были святки кострами согреты. И валились с мостов кареты, И весь траурный город плыл – По неведомому назначенью. По Неве или против теченья, Только прочь от своих могил. В Летнем тонко пела Флюгарка И серебряный месяц ярко Над серебряным веком стыл. И всегда в духоте морозной – Предвоенной блудной и грозной – Потаенный носился гул... Строка несется как змея... И то же свойство мы находим У Михаила Кузмина, Пример чего тотчас приводим... Кони бьются, храпят в испуге, Синей лентой повиты дуги, Волки, снег, бубенцы, пальба! Кузмин так чиркнул – и пошел, Куда желал – свободной рысью, Где ударений частокол С зажатым метром не мирится. У Анны – абсолютный слух Она те ритмы обращает В своих послушных, верных слуг, Поэму ими освящает... В «Трилистник» я из Кузмина Вписал, покорный воле Анны, То, что избрала за меня... Ее уроки – филигранны... 1. Озерный ветер пронзителен, Озерный ветер пронзителен, Дорога в гору идет... Так прост и так умилителен Накренившийся серый бот. Если ты в путь готовишься, Я знаю наверное: все ж На повороте ты остановишься И шляпой махнешь... А все почему-то кажется, Что оба поедем вдвоем, И в час последний окажется, Что один никто не отважится Вернуться в покинутый дом. 2. Когда мне говорят: «Александрия», я вижу белые стены дома, небольшой сад с грядкой левкоев, бледное солнце осеннего вечера и слышу звуки далеких флейт. Когда мне говорят: «Александрия», я вижу звезды над стихающим городом, пьяных матросов в темных кварталах, танцовщицу, пляшущую «осу», и слышу звук тамбурина и крики ссоры. Когда мне говорят: «Александрия», я вижу бледно-багровый закат над зеленым морем, мохнатые мигающие звезды и светлые серые глаза под густыми бровями, которые я вижу и тогда, Когда не говорят мне: «Александрия!» 3. Кони бьются, хрипят в испуге. Синей лентой обвиты дуги, Волки, снег, бубенцы, пальба! Что до страшной, как ночь, расплаты? Рзве дрогнут твои Карпаты, В старом роге застынет мед... Полость треплется, диво-птица; Визг полозьев – «гайда, Марица!» Стоп... Бежит с фонарем гайдук... Вот такое твое домовье: Свет мадонны ц изголовья И подкова хранит порог... Эфрона называли Мур (Он был по паспорту Георгий)... Для Мура «Здравствуй» и «бонжур» -- Без разницы... Трагичный, горький, Судьбой обиженный юнец, Прозрачный, точно привиденье, Как если б знал, каков конец Ждет и его за преступденье Быть сыном тех, кого страна, Как потрошительница Джекки, Все пытки выдав им сполна Хребет сломала, а калеке Оставив только в петлю путь, Еще и издевалась мерзко... Хотелось выжить как-нибудь... Он выживал в стране советской С трудом: был юн и одинок... Слегка толстые помогали... Держался парень сколько мог, Но выжил бы ли он? Едва ли... Французский явственный акцент, Как знак вины привез с чужбины... Мур прихватил с собой в Ташкент Последние стихи Марины... Их переписывали все – И разносили по Ташкенту... И Анны устное эссе Патриотичному моменту Не отвечало... Несмотря На все предупрежденья, с болью О ней, как жертве, говоря Режима зверского, судьбою Рискуя собственной, она Считала, что эпоха смуты Цветаевой отражена Во всех деталях до минуты... А я в трилистник записал Три восхитительных этюда... Был в каждом виден идеал, И оставалась вера в чудо... !. Я знаю, я знаю, Что прелесть земная, Что эта резная, Прелестная чаша - Не более наша, Чем воздух, Чем звезды, Чем гнезда, Повисшие в зорях. Я знаю, я знаю, Кто чаше - хозяин! Но легкую ногу вперед - башней В орлиную высь! И крылом - чашу От грозных и розовых уст - Бога! 2. Белое солнце и низкие, низкие тучи, Вдоль огородов — за белой стеною — погост. И на песке вереницы соломенных чучел Под перекладинами в человеческий рост. И, перевесившись через заборные колья, Вижу: дороги, деревья, солдаты вразброд. Старая баба — посыпанный крупною солью Черный ломоть у калитки жует и жует. Чем прогневили тебя эти серые хаты, — Господи! — и для чего стольким простреливать грудь? Поезд прошел и завыл, и завыли солдаты, И запылил, запылил отступающий путь… — Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше, Чем этот жалобный, жалостный, каторжный вой О чернобровых красавицах. — Ох, и поют же Нынче солдаты! О Господи Боже ты мой! 3. Над синевою подмосковных рощ Накрапывает колокольный дождь, Бредут слепцы Калужскою дорогой, Калужской песенной привычной, и она Смывает их, смывает имена Смиренных странников, во тьме поющих Бога. И, думаю, когда-нибудь и я, Устав от вас, враги, от от вас, друзья И от уступчивости речи русской, Надену крест серебряный на грудь, Перекрещусь и тихо тронусь в путь, По старой по дороге по Калужской. Над синевою подмосковных рощ накрапывает колокольный дождь. Я собирал «Трилистник» свой Пока с Ахматовой общался... Она затянута Москвой – И я уже не обращался К нему – и толстая тетрадь Заполнена наполовину... И остается вспоминать, Что говорилось про Марину... Однажды странный человек, Худой, болезненный в пижаме, Пугая на Жуковской всех Пилоткой рваной, сапогами, Плащом, что явно был чужим, Стоял у дома на Жуковской... Глаза горели, одержим Был мыслью... Ангельской? Бесовской: Топтался грустно у ворот И спрашивал у выходящих: -- Не здесь Ахматова живет? -- Здесь... – И в глазах его молящих Еще вопросы, но молчал – И отходил, но недалече... Меня у входа повстречал... Об этой судьбоносной встрече Ни я ни он не забывал... -- Ты отведи меня к поэту Из Ленинграда, -- пожелал... И я, исполнив просьбу эту, В друзья поэта приобрел... Представился тогда Рамбахом... По шаткой лестнице взошел К Ахматовой... Могла бы крахом Та авантюра для него Сложиться: госпиталь покмнул Без спроса... К счастью, ничего – Видать, счастливый жребий вынул – Всевышний отпустил грехи... Он с трепетной глядел любовью На Анну – и читал стихи, Что пахли порохом и кровью... Я и сам сегодня кровь чужую Вытирал с холодного штыка... Рассказывал, что повидал, Идя солдатскою тропою, Стихи негромкие читал, Рожденные на поле боя. Ахматова к нему добра: Поила чаем, утешала И голосом из серебра Сама солдатику читала «Поэму без героя... Он Серьезен и сосредоточен, И той минутой вдохновлен... Мы трудный путь ему пророчим.... Маршак, Рамбам, Рамбан, Рамбах – В иврите – аббревиатуры Сокрыта в этих именах Весть, что великие натуры, Учители, когда-то встарь Глубокой мудростью прославясь, Их удостоены... Листай Стихи Рамбаха... Мудр на зависть... Но, как и многие из них, Поэтов с пятою графою, В Союзе до изданья книг Не допускаем... Их тропою К Парнасу станет перевод.... Под неуклюжим псевдонимом Наума Гребнева войдет Гамзатов в классики... Любимым Народом, вечным «Журавлям» Дал Гребнев русское звучанье... От Гребнева известна нам, Как мудро рубаи печальны... Я уходил, цветущий, как гранат, Колючкой желтой я пришел назад. Кто был в аду и не был на чужбине, Откуда знает, что такое ад? В Ташкентской школе военрук У нас был Балхатов, служивый... Рабочих не хватало рук, Нас, школьников, ведут в машины – И вот, с утра и до темна Мы перебрасываем землю – Канал копаем... Степь жадна На влагу... Я рассказу внемлю... Когда нас в город увезли, Наш военрук в степи остался... -- Когда все «воду повели», -- Он говорил, я удивлялся, -- То первой повела ее Ахматова... – Не вдруг поверил... Но недоверие мое Светланы Сомовой развеял Рассказ... В СП Гафар Гулям Имел с Ахматовой беседу: -- Хотите? Предлагаю вам Со мной... -- Куда? -- Сейчас поеду На легковушке в Мирзачуль, Где путь по новому каналу Дадут воде... -- Да, я хочу... Вода неспешно подступала, А впереди ее пошли Особо чтимые народом... -- Пойдемте, кличут нас... -- Вели, Шагая новым водоводом, Как полагалось, босиком, Живительную влагу вместе Все, поэтическое в ком Касалось памяти и чести И одухотворяло мир... А впереди шла Ленинградка, Поэт поэтов и кумир, Богиня... Серебрилась прядка На челке... Ясные глаза Под челкой молодо сияли... Жизнь вовлекала в чудеса, Они стихи ей рифмовали: Я не была здесь лет семьсот, Но ничего не изменилось... Все так же льется Божья милость С непререкаемых высот, Ысе те же хоры звезд и вод, Все так же своды неба черны, И так же ветер носит зерна, И ту же песню мать поет. Он прочен, мой азийский дом, И беспокоиться не надо... Еще приду... Цвети ограда, Будь полон, чистый водоем... Вдруг остро вспомнилось сейчас: -- Как в патефонную пластинку Ахматова диктует в вас... – Сказала Мандельштам... Щербинку Слова оставили в душе... Но вот я выхожу к студентам Читать о Пушкине... Шерше Ль’поэт... И вновь Ташкентом Гуляю с Анной – и она Со мной о Пушкине, как с рывным Беседует – и голодна Душа к ее открытьям странным... Потом, когда уже в Москве Тружусь в музее Льва Толстого... Звонок – и будто в колдовстве Иду к Ахматовой, чтоб снова О гении порассуждать... -- Принадлежу я к тем упорным, Кто не устанет утверждать: Запретно измышленьям черным Любви касаться и семьи России первого поэта... У Анны есть на все свои Воззрения.. Ее запрета Я в лекциях не преступлю... Всего ей ближе был Булгаков, Чьи «Дни последние» люблю, Как Анна... Много точных знаков Эпохи, действующих лиц Верны событий описанья... Из всех о Пушкине страниц, Всех эти трепетнее... Знанья С прозреньями соединив, Булгаков гениально просто Разоблачает пошлый миф И в истину вонзает остро Направленный и вещий взгляд... Но и в Булггаковской трактовке Ахматова не все подряд Принять согласна... О золовке (Свояченице, что верней), Сестре Натальи Александре, В чей адрес брошено камней!... Ахматова была в досаде, Что и Булгаков шельмовал... Ахматова была юристом С образованьем, кто не знал... И случай разбирала с истым Азартом профи-сыскаря... -- Нет, Александря невиновна. Все измышленья всуе, зря – Жила достойно, честно, скромно... Выеашивала годы вне Тетралки важные работы, Сперва рассказывала мне, Потом, порою через годы Читала эти же статьи... Однако ж иногда случалось Воспоминания мои Хранили, что не записалось... Так не записана статья О том, как красочный эпитет, Им, живописцем бытия, В иных его раюотах вытерт. В них, как в гравюрах, красок нет... И «Петербургская... бесцветна Зачем-то ... повесть»... Знал поэт, Зачем он убирал бесследно Из текста краски... Но зато Их в «Медном всаднике» -- богато, Чего не замечел никто, Но пра-пра-правнучка Ахмата Заметила... В ее статьях, Потом в «Поэме без героя» И многих «пушкинских» стихах Я обнаруживал порою Прямую перекличку с Ним, Поэтом первым и пророком... Как лист осенний был гоним... Во вдохновении высоком Взмывая вопреки всему, Он и Она свою эпоху Возглавили – и никому, Единому лишь только Богу, Дано превыше этих встать Властителей сердец духовных... С благоговеньем трепетать Пред тайной гениев стиховных... Эвакуация в Ташкент На время занесла богиню... Шел сорок пятый... Конфидент, Я огорчен: -- Вот-вот покину Тебя... – Сказала-тет-а тет... Ну, а тебе – одна дорога: Словесность, университет – Дар к филологии – от Бога... И вот – уехала... В Москву Корней Чуковский возвратился... Им хорошо... А я живу Так, словно бы с горы скатился В ущелье... А столичный Чач Стал благостно провинциален... Уехал Берестов... Хоть плачь... Духовной дружбою ужален – Мне больно а отдаленье жить, Мне не с кем обменяться взглядом. Могу лишь горестно кружить И опустевшим палисадам Шептать расстроенно: -- Привет! – Деревьям тоже в них тоскливо: Куда захаживал поэт, О нем толкуют сиротливо С сиренью жимолость... Ирга Цветы выбрасывает всуе: Нет тех, кто красками стиха Их прелесть нежно нарисует... Надежда – университет... Но жизнь и здесь полна сюрпризов: Мне выдан аттестат, но нет Свободы выбора. Как вызов Разумному – выпускников Спецшколы Дома офицеров Зачислили без лишних слов В ТВИИЖТ приказом... Стольких нервов Мне стоит этот институт! Хоть были счастливы другие: Ведь нам и форму выдают, И кормят... Для меня ж – как гири, Предметы... -- Эдик, повезло! – Бабаев-старший полагает. -- Быть инженером разве – зло? – Меня же страшно напрягает И дисциплина и расклад Теоретических прелметов И строевая... Нет, не рад Подарку от страны Советов, Поди единственный из всех, Силком объявленных студентом... Для прочих – выигрыш, успех, Прекрасный повод пред Ташкентом Пижонить... Ну, а мне невмочь... Я в вузе транспортном потерян... Здесь все, как в армии, точь в точь... Вороною в павлиньих перьях По институту прохожу... Здесь все мне чуждо и отвратно. Чуть-чуть – и перейду межу, Когда начну неадекватно Себя достойными вести Начальниками института... Мне надобно скорей найти Решение, чтоб эти путы С души печальной удалить... -- А навести-ка военкома – Глядишь, поможет разрешить Проблему, -- мне сказали дома... -- Ты что ж это задумал, друг? – Полковник вынул сигарету, В наборный погрузил мундштук, -- Сам не решу проблему эту. Ты принят в важный институт, Чтоб стать путейским инженером. Здесь зданья твардые дадут – И не чета другим карьерам, Надежный обретешь маршрут И по судьбе и по Союзу, А хочешь на филфак... Жуют Там Бог весть что... Такому вузу Я б вообще навел кранты... -- Рекомендации достанешь? -- Я понял: он не жжет мосты... - Ты через месяцок заглянешь... А той порою мой отец – В Москве, в филатовке» с глазами... Похоже, он ослеп вконец... Его везти в Ташкент, а маме Освобожденье не дают... В Москву тем паче пропуск нужен... Мне помогают институт. ТуркВО, где служит папа... -- Друже, Вот пропуск. Поезжай в Москву... Как сессию-то сдал? -- Успешно! – Надежда теплится... Живу Мечтой об МГУ, конечно... И я использую момент: Курс на филфак, хоть на вечерний... Весь поэтический Ташкент Мне выдал кучу поручений... Надел отцовскую шинель – И налегке – на третьей полке... Ползет сквозь снежную шрапнель, Вползает медленно на взгорки, На каждой станции стоит -- Но все же движется к столице И встречным поездам свистит Наш пассажирский... Долго длится Вояж... Моей судьбы маяк -- Москва... И прямиком с вокзала – На Моховую – на филфак... -- С луны свалился! – так сказала Наверно секретарша мне... Шинель оставив в гардеробе, Ворвался в деканат... В окне Слегка оттаявшем – сугробы – И контур смазанный стены Кремлевской... -- Середина года... Вступительные сдать должны, Как все... Помилуй, что за мода... -- Мне объясняли... Объяснял И я, что жизни без филфака Не мыслю, даже показал Зачетку... -- Как мне быть, однако? -- На днях зайдите... Наш декан, Не знаю, может быть, поможет...— Я вышел... Временной капкаш, Обида нестерпимо гложет... Кому в столице позвонить? В извечной суете московской Кто что способен изменить... -- Пожалуй. Позвоню Чуковской... С нее ведь все и началось: Она кружком руководила, А в нем в моей душе зажглось Филологической диво Любви восторженной к стихам... Я стал профессором в итоге Лишь потому, признаюсь вам, Что повстречалась на дороге И потащила за собой В поэзию, в литературу, Что сделалась моей судьбой, Моей души взрыхлив натуру, Чуковская... Она – в Москве... Я ей звоню... -- Бы здесь? Жду в гости... –- Рассказываю ей в тоске О бедах... При огромном росте, Как подобревший Бармалей, Веселый Крокодил, влетает В квартиру «дедушка Корней», Меня, как друша, привечает, Желает как-то поддержать И Виноградову с филфака Письмо тотчас же стал писать, Меня в котором хвалит всяко, Мол, я – талантливый поэт – И он таких не многих знает, Такой питавший пиэтет, Как я к поэзии... Питает Надежда, коль еще теперь Меня Андроников поддержит, Который, кстати, входит в дверь, То вряд ли кто-нибудь обрежет Мне дальше доступ на филфак... Он, бросив взгляд в мои бумаги, Сказал: -- Помочь нельзя никак... Мне непонятно: что – отваги Лишен известный краснобай?... А кто ж тогда поддержит? Шкловский? -- Ты к Шкловскому? Так передай... – Мне дал с собой Корней Чуковский Фотографический репринт Портрета репинского: Шкловский- Студент, пружинистый, как шплинт С «Футуристической» рисовкой В изгибе шеи... Побывал На кинофабрике в Ташкенте, Когда там Шкловский выступал... Он говорил о континенте Искусства... Шкловский утверждал, Ссылаясь на конфуцианцев: -- Учу тебя искусству,... – встал, Вещал, как если б из посланцев Был сам Конфуция, -- ...чем я Скрываю от тебя искусство!... – И вся киношная семья Покорно вовлекалась в чувство Признательности мудрецу За откровенья и прозренья... И вот я с ним лицом к лицу... Он занят, но находит время Со мной, посланцем, толковать... Взволнованный своим портретом, Меня стал экзаменовать... -- Впервые говорю с поэтом – О физике... – Я излагал Услышанное в институте, Он с интересом направлял Беседу: -- Кванты?...Нуте, нуте... – Расспрашивал меня о том, Чем нынче лидеры науки Вплотную заняты... Потом Стал обсуждать мои докуки, К которым перешли с цитат... Он утверждал: цитат не надо. Я, хоть мой опыт небогат, Приверженец другого взгляда. -- Тогда вам – в университат. Вот академик Виноградов Хранит к цитатам пиэтет. Его статьи полны каскадов Разнообразнейших цитат... – Мне вас обрисовала Анна... -- А вот еще письмо... -- Виват! И Мандельштам: -- Антигуманно Ы Ташкенте поступили с ним, Гуманитарием, поэтом... -- Послушаем и поглядим... Возможно лишь одним куплетом И ограничимся... О чем Прочтете, азиат в шинели? -- О геологии.. -- Начнем! Я слушаю... Вперед, запели! Камень со дна отшумевших морей, Сей благородный образчик, Весело спрыгнул с ладони моей В геологический ящик. Молча по склону иду в тишине, Мир принимая на веру, Море и сушу несу на спине И мезозойскую эру... Он бросил чтению вослед, Что, дескать, обречен ша ношу Любой взаправдвшний поэт, -- -- Вас на распутье я не брошу. Поэту надобна среда, -- Звяк -- ректору литинститута: -- Гладков, Бабаев к нам сюда Приехал... Что?...Взаправду круто... -- Да что ты!... Эдик -- вундеркинд?... Он -- труженик, я отвечаю... Да, парню нужен «фордевинд... Да-- и ответственно включаю Заранее в число имен Элиты будущего парня... Ахматовой мне прислан он... Гладков ответил лапидарно: -- Вот если б лучше Эренбург... – Расстроился добрейший Шкловский: -- В начальниках Гладков распух – Яд фанаберии московской И лучших жадно ест порой... Я выдам в Гудзию письмишко. – И вот уже меня второй Великий хвалит щедро слишком... Но к Эренбургу есть письмо В моем кармане из Ташкента Не удивился б, коль не смог Его б в Москве увидеть: лента Сверхактуальных новостей Его на Нюрнбергском процессе Отметила – не средь гостей: Он обвинял... Покуда в прессе Отчетов с этим фактом нет, Но радио уже успело: Публицистический памфлет Стенографы вписали в дело Рассказом очевидца зла... Его могло не быть в столице... Но вот – звоню... Дверь отошла... Открыла горничная... Снится: В костюме синем, будто он Собрался на доклад кремлевский: -- Из Совинформбюро? – Смущен Манерой странною московской Гостей в прихожей подержать... Стою в подтаявшей шинели: -- Не из информбюро... – Бежать Хотелось сразу прочь... Глядели Хозяин с горничной: -- Тогда Рассказывайте, с чем явились... -- Я вам письмо принес сюда Ташкентское... – Не проявились Ни доброта ни интерес – Он смотрит холодно и сухо Весть о письме воспринял без Реакции... С дефектом слуха? --Войдите... Дальше, в кабинет... -- Перед глазами Эренбурга – (Как лишь ему не застит свет) – Вместительнейший шкаф из бука. В нем книги мэтра разных лет. Конечно, есть и на французском. На томиках его портрет В берете, с трубкой... К перегрузкам Привык военным памфлетист: По всем фронтам его носило... Но перед ним бумажный лист, Как встарь, неведомая сила, Ведущая его рукой, Порою побуждала в столбик Строку за быстрою строкой Выписывать... Из толстых стоп их, Его исчерканных листков, Шагали в книги и журналы, В эфир цепочки страстных слов... Втесавший навсегда в анналы Вклад в публицистику войны, Стихи он публикует тоже: -- Неплохо... И признать должны, Что здесь на Осипа похоже. –- Читаем вместе с Мандельштам Ильи подборку в «Новом мире». Его Париж, конечно, там – Известный лейтмотив в клавире: Ты говоришь. Что я умолк. И с ревностью и с укоризной. Париж не лес. А я не волк, И жизнь не вычеркнуть из жизни... Почистить рифму бы слегка: «Зной» -- «зни» -- не лучшая рифмовка. Редакторского нет глазка? Но, в общем-то, видна сноровка: Прости, что жил я в том лесу, Что пережил я все и выжил – И до могилы донесу Большие сумерки Парижа... Жаль, часто рифма неточна: «-- Жил» -- «-жа»... Ведь можно же почистить... -- Как вам из поезда страна В пути увиделась? Помыслить Я не способен, что поэт В пути не делает заметок. Вот их читайте... – Тет-а-тет С тем, кто немилостив и едок, Не прочитал бы ни строки – Сырьем нечищенным срамиться, Пред строним мэтром не с руки... Но достаю блокнот. Крупицы Дорожных впечатлений ждут Шлифовки тонкой и развитья... Прочту, как есть, раз хочет, тут, Не стану торопить событья... * * * Играет метель на железном пути, Заметает мосток, перегоны и стрелки; Под зимним небом далекое спит, На станциях бруснику продают с тарелки... * * * Мы проснемся спозаранок, Поглядим на белый свет. Захолустный полустанок И зима, а снега нет. В переполненном вагоне Жаркий шепот, быстрый взгляд; На последнем перегоне Встретил первый снегопад. Зимний день, начало года, Паровозный дым в окне. Едем мы в толпе народа Целый день наедине. * * * Буферный диск покрывает окалина, Цепь меж вагонов звенит. «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина!» -- В тамбуре пел инвалид. * * * Где бы я тогда ни пропадал, Эшелон тянулся над рекою, Я не думал о себе. Я спал, Навалившись на кулак щекою... Исполнив творческий оброк, Я ждал, что изречет «великий». -- Шинель снимите! – Мэтр изрек. Должно быть осознал: калики Так перехожие стоят Пред барином... -- Чего ж вам надо? – Спросил, вперив колючий взгляд. И мне не по себе от взгляда. -- О переводе хлопочу В словесники из инженеров. Вот и у вас просить хочу Рекомендацию... Барьеров Немало на моем пути... -- Кто дал вам прежде? -- Виктор Шкловский... Он молча прочитал. -- к шести Придет авто... Еще? -- Чуковский... – Раскуренную трубку вдруг Он бросил в пепельницу... Искра Взлетела... -- Думаете: друг Вам тот, кто чувства риска Лишен и эту дребедень Вам пишет , не боясь последствий Для вас и для «писаки»... В день Уже почти назревших следствий, Что может больше повредить, Чем Мандельштамовы записки... Нельзя заранее судить Кто из писавших в большем риске Вас оставляет, имена Чьи подведут вас под дознанье И приговор... Больна страна... Оставьте, юноша, старанье В добыче следственных улик, Свою судьбу не отягчайте! – Он перешел уже на крик: -- В Ташкент обратно поезжайте, Блокнот храните – и ни с кем Не говорите откровенно Об Анне – вот уж точно, чем Всего вернее непременно Себя подставите под кнут... А коль не тянет в инженеры, Тотчас бросайте институт, Проситесь в армию... Примеры Несчастных судеб на виду... -- Вот и шофер возник в прихожей – Как мог, он отводил беду. Проведал что-нибудь, похоже О том. Как будут через год Хлестать Ахматову всем миром, Как Жданов, нравственный урод Судилище над ней. Кумиром Устроит... Словно бы вр сне Считая лестничные марши И выйдя под промозглый снег, Я ощутил, что стал вдруг старше На жизнь... Ослепшего отца Привез в Ташкент – и к военкому... С сочувствующего лица Взор удивления такому Болвану: -- Письма-то привез Рекомендательные? -- Что вы? Какие письма? – Мол вопрос Мне нов... -- Я знал... Отдать швартовы Едва ль удастся... И филфак – Ведь там же учатся девчонки... Вот на на физмат бы кое-ка Помог перевалить. Есть тонкий Нюанс: туда пойду и сам. – Париж, решаю, стоит мессы – И вот я на физмате. Там Есть кое-что, что интересы С порога удовлетворить Способно: дали человеку Бумажку – оптимизм взбодрить – И я хожу в библиотеку Фундаментальную... Уже Я раньше был в нее записан: Мы с Валькой были протеже Чуковского... Был тотчас изгнан, Когда другой задумал вуз Меня демьяновой ухою Попотчевать... Я знал: вернусь... На факультете тоже кое- Что интересно для меня: Дань отдаю веселой дружбе, Любые знания ценя, Учусь серьезно. Физик Шушпе – Заглавный нам дает предмет Интеллигентно... Благодарен Профессору: в помине нет В нем узколобья – не вульгарен Как узкий профессионал, Что – по Пруткову – сходен с флюсом. Толстого как-то вспоминал – В моих глазах – огромным плюсом То выглядело: -- Лев Толстой Считал, что больше, чем в науке Должно быть точности густой В Искусстве... То есть, краски, звуки И рифмы более точны, Чем ньютоновские законы... -- Мы с астрономией дружны, Хоть раньше не были знакомы С механикой небесных сфер – Сестрой поэзии высокой. Ее Вселенский Инженер Позволил мне нацелить око В заоблачную высоту. Я ночь провел у телескопа. Душа впивала красоту Созвездий... Я глядел особо: Ведь я вдобавок и поэт... Семестр закончен мной успешно, Помех для перевода нет – И я – филфаковец, конечно – С потерей года... Вовлекусь В словесные теперь науки. И ничего, что первый курс Придется вновь пройти. Докуки В учебе нету для меня... Но горькая подстерегала Здесь, на филфаке западня, Когда страна заосуждала «Звезду» и «Ленинград» взахлёб, А с ними Зощенко и Анну... И комсомол желает, чтоб, Поскольку, дескать, непрестанно Якшался с Анной, то теперь Я должен осудить публично Ахматову... Напротив дверь Откыта в ректорат – и лично Я заявление пишу: «Прошу вас исключить из списка...» Я плачу и едва дышу: Мечтаемое было близко – И снова ускользнуло вдаль... А дальше по судьбе – пунктиром... Конечно, лет убитых жаль, Но перед городом и миром, Пред Богом и самим собой, Пред светлой Анной и Корнеем, Пред филологией самой Судьбу сознанием согреем: Ни Валька Берестов ни я Не предали ташкентской были, Не осквернили бытия Души соблазном... Трудно жили... Но все ж к своей мечте прорыв Мы с ним осуществили оба... Поэзии императив Неукоснителен... Та злоба И ложь, в которой большевизм Измазал души поколений, Нас с ним не замарала... Из Моей судьбы иных мгновений Отмечу: завершив филфак, Позднее поработал в школе, В пединституте после... Так Усиливал в полупокое Искания... И Лев Толстой В искания ввергает снова... Я был свободный, холостой. Потом Лариса Глазунова Со мной составила дуэт... Служил в музее Льва Толстого Столичном... После – факультет – Пик восхожденья непростого... Вхожу неспешно на амвон... И не мигая, темноглазый, Глаза в глаза вперив, Семен Мои вбирает в грудь рассказы... Он чем-то на меня похож, Студент, что смотрит неотрывно... И ты, брат, по стезе пройдешь Нелегкой... Вот она призывно И незаметно повела... Мы оба здесь – яснее знака Не надо... Пусть бы жизнь прошла Твоя на уровне журфака... Поэма восьмая. Зина Козлова Память сердца не увянет, Даже если равнодушно Старость мне в глаза заглянет В одинокий вечер душный. Даже если перед смертью Нам увидеться придется, Вздрогнет сердце и метелью, Вьюгой буйною, забьется. Автор стихотворения – Зинаида Мареева (Козлова) Я из учительской семьи Из Ново-Шорина в Поволжье. Нижегородщина в мои Доныне сны приходит... Боже, Была здесь тишь да благодать, Чтоб мне привольнее дышалось. Безлюдье горько наблюдать На малой родине – и жалость Обуревает... Папа мой По части цифр, углов и линий Был дока. Светлой головой Он – словно Лобачевский. Сильный Математический талант. Он, Анатолий, сын Михайлов, В решении задач гигант – И педагог на все пять баллов. Солдатом прошагал войну. Есть орден «Славы», «За отвагу». Потерян глаз. Хотел одну Хирург отнять и ногу... Сагу О подвигах отцов должны Принять душой из уст героев Потомки – дочки и сыны, Их славу – в будущее встроив... Михайловна и мама. Ей, Галине, сельских первоклашек Вводить в державу букварей, Тетрадок и непроливашек. А Михаил, отец отца, Был в Девятериках в почете. Там всяк приветит кузнеца... Здесь мой прапрадед на отлете Когда-то землю прикупил. Был Яков -- первопоселенец. И пашню потом окропил И дом, где первенец-младенец О появленье возгласил, Воздвиг. Нарек сынка Максимом, Чьим, богатырских полон сил, Дед Михаил являлся сыном. Дед кряжист и ширококост. Он был красивым даже старый. Добросердечен был и прост... Народ поныне тары-бары Ведет о нем, богатыре... Допрежь того, чтоб воз с поклажей Сдвигать коню, дед во дворе Впрягался сам... И ежли даже Воз не сдвигался на вершок, То разгружался, чтобы лошадь Не надорвать... Убрав мешок, Дед, не пытаясь огорошить, Зевак, пораскрывавших рты, Воз выволакивал на улку: -- Теперь, Гнедко, подхватишь ты, Достанет силы на нагрузку... Рассказывают, что допрежь Того, как к Кате-Катерине Явился в лучшей из бекеш, Посватался к другой дивчине, Отец которой отказал: Уже обещана другому... Ну, Михаил погоревал, В день свадьбы подступился к дому, Где шло веселье. Выждал час, Когда жених с невестой в баньку Пошли вдвоем, прищуря глаз, Позвал с собою друга Ваньку, За угол баньку приподнял, Друг подкатил бревно потолще... Морозец тотчас жар прогнал. Жених с невестой – оба тощи – Прочь побежали... Кто шалил? И к бабке забегать не надо: Козлов, конечно, Михаил... Отец невесты трижды кряду В дверь Михаила постучал, Не стал браниться, молвит кротко: -- Я дочь другому обещал... – Дрожит у старого бородка, -- Уж ты нас, Мишка, не позорь, Бревешко из-под баньки выйми... --- Могучий, точно осокорь, Дед подошел к парильне-мыльне, Одной рукою поднял сруб, Другою бревнышко поддернул, Вернул на место серый куб... Судьба... Нельзя не быть покорну... Был случай: в банке деньги брал – Заказчик расплатился чеком. Дед что-то ценное сковал – И с кузнецом, как с человеком, Заказчик честно поступил, Довольный мастерской работой – Деньжонок щедро отвалил... Три захудалых обормота, Прознав, надумали напасть. Напали на лесной дороги. Дед одного ручищей – хрясь! Свалился, не держали ноги. Другого малость поприжал, А третий тот расклад увидел, Себя не помня, побежал... Дал деру тот, кого обидел Дед первым, а кого прижал, Тот зенки закатил мертвецки, Почти уже и не дышал... Не помышляя об отместке, Дед на плечо его воздвиг – И потащил назад, в больницу. Тот оклемался, хоть не вмиг. Отведав дедову десницу , Он, правда, чуть не околел, Но внял наглядному уроку. Так, месячишко проболел... А много ль от такого проку? Дед Катерину в жены взял Свет Павловну. Постарше деда. Он в кузнице стучал-ковал, Но и у бабки много дела. На ней – вся живность... Огород У Катерины – идеальный. В ее наипоследний год Была прополка – «одеяльной»: На одеяле лежа, весь Свой огород переполола... Когда уже сковала резь, Терпеньем боль переборола, Но больше не могла вставать Со всхлипами взахлеб дышала, Глаза устала открывать, Почти без памяти лежала. На стуле в блюдце был щербет. Глаза у бабушки закрыты. Сижу в избе – и мне шесть лет. Хочу щербета. Ладно, спи ты, Бабуля, малость поклюю Того щербета мимоходом, Я, как и ты, его люблю... И – впечатляющим аккордом: -- Поешь, щербетика, Зинок, Я есть его уже не буду. Вот-вот всемилостивый Бог Подарит вечную остуду – Уже я получила весть... А ты всегда потом, Зинуля, Когда щербетик будешь есть, То вспомнишь, что была бабуля... -- И верно: я до сей поры, Когда щербетик покупаю На наши тихие пиры – О бабе Кате вспоминаю... Нам памятью о стариках – Слова, таящие истоки... Дом деда в Девятириках, Большой, брневенчатый, высокий. Под общей крышей – скотный двор И сеновал... А на отлете – И кузня... Помню до сих пор... А слово? Что в нем узнаете? Откуда – «девятерики»? От мастеров лаптей плетенья, Что в том искусстве так ловки, Что в девять строк могли коренья, Полоски лыка заплетать, В чем высшее искусство, экстра! И нам негоже забывать Секреты мастерства-наследства. Плетенки-шлепанцы в дому Оберегали б от болезней, Но неизвестно никому, Как их плести... Из старой песни И можем нонеча узнать Смешное это слово – «лапти»... Но кто умеет лыко драть? Хоть явной пользою привабьте Нас, мастера... А ведь тогда Не только бедные крестьяне В них щеголяли... Господа В них шиковали пред гостями. Лаптежники – ученики Спервоначала собирали Простейшие – пятерики. Семириком овладевали Лет за пяток... Лишь мастера Девятистрочные сплетали... Лаптеплетенье – не игра. В лаптях мороз одолевали, И слякоть волглую, и зной... И основавший то селенье Прапрадед, видно, предок мой Был тоже ас в лаптеплетенье. Но в слове этом есть иной Зловещий смысл: так звались шершни, Что лютовали в летний зной, Во всей приволжской пойме здешней. Уже безлюдные домки Стоят в селе, но их укору Кому внимать? Те старики, В мою студенческую пору – Навек ушли, а молодежь... Считай, что здесь уже не жили И детский отзвенел галдеж... Так отчим местом дорожили Козловы в прежние года! У Михаила с Катериной Дом в детском гомоне всегда. Детей – аж десять... Я картиной «Мал мала меньше...» вдохновлюсь... Иные, правда, умирали В младенчестве – обычный флюс, Простуду в пору ту едва ли Способны вылечить врачи. А и лечили – толку мало. -- Ведь хоть лечи хоть не лечи – А смерть несчастных отнимала – Как с Божьей волей совладать? -- Все ж дали бабушке награду, Что, дескать, «Героиня-мать»... Трудилась бабка доупаду. Была красивой? Не скажу. Вполне простецкое обличье, Крестьянское, как я сужу. Прескромная в своем величье -- С утра и до ночи в трудах: Корова, свиньи, овцы, куры... Когда уже была в годах, А боль – сильнее, чем микстуры, Ей – мама: -- Мама, полежи! -- И так болит – чего ж лежать-то? Эй, голова, ты не мозжи! – Нет слов, чтоб полно или сжато И адекватно передать, Как гостевать у них любила, Ей по хозяйству помогать, С ней в сад и огород ходила. Такой был яблоневый сад! В нем – ни былинки, ни травинки, Плоды тяжелые висят На ветках – чудные картинки В воспоминаниях... Она Из пестрых фантиков конфетных Творила бабочек, полна Стремлений искренних приветных К добру и теплой красоте... В жестокой боли умирала, Терпя, чтоб не страдали те, Кому всегда добра желала... Был дедушка еще силен И оставался жить в деревне. Повторно оженился он, Причем, не на старухе древней: На Вере, коей сорок лет, Красивой, стройной, темновласой. Всерьез в нее влюбился дед, Был ласков с нею, но заразой Ее ревниво нарекли Все дочери Екатерины И с ней боролись, как могли: Плели вкруг деда паутины, Внушая: пришлая хитра, Неискренна и лицемерна. Лишь ради дедова добра Вошла в его семью наверно... А я сдружилась с Верой. С ней Ленок на поле теребила И бабушкой звала моей – Не возражала... Но долбила Семейка в дедовы мозги – И задолбала: дед развелся. Бывает: худшие враги – Из близких... Клином свет сошелся На Вере – тонкую струну Затронула в душе у деда... А вот – гляди, дал слабину – Недобрых родичей победа... Обидно было им за мать, Но что же делать, коль усопла: А душу деда понимать Не пожелали – и усохла Та поздняя его любовь. Ушла, взяв в виде отступного, Хранящие тепло голов Их, две подушки... А шального И потерявшего себя В Вахтане поселили деда... Что делать? Бог им всем судья... И я отныне, непоседа, Делю с ним комнатку в избе, А дедов дом большущий продан – И резкий поворот в судьбе Им принят в послушанье гордом. И только вздох – «Ох-хо-хо-хо» -- Показывает несогласье. Быть иждивенцем нелегко Привыкшему при полновластье Повелевать в своем дому... Дед оставался в полной силе, Не жаловался никому, Колол дрова, когда просили, На кухню воду приносил, С телком корову спозаранку Гнал в стадо, ломкое чинил, Растапливал умело баньку, А все же дом был не его. Дед Миша тосковал заметно. -- Что, деда? -- Ладно, ничего! – Он улыбался мне приветно: -- Уроки учишь, Зина? -- Дойч! Давай и ты учи со мною. Вдруг за границу попадешь – «Гут морген!» скажешь... – За стеною – Тридцатиградусный мороз, А дед бубнит за мной: -- Гут морген. – Берется вроде бы всерьез. -- Тебе за прилежанье – орден. «Спокойной ночи? -- Гуте нахт! Довольно, деда, для начала. Урок закончили. Антракт! – Я по-немецки привечала С тех пор дедулю. Отвечал И он мне тоже по-немецки. Не путал и фасон держал, Не обижался на усмешки... Тут Нюра, папина сестра Сманила деда Мишу в Сяву. Тоска там более остра, Ел всухомятку, как отраву, Поскольку к супчикам привык. А дочь с зятьком с утра до ночи В работе... Захандрил старик, Ослаб, как если б кто сурочил. В Вахтан вернулся в тот же год Не жить, а умирать... Признали Врачи, что раком пищевод Изъеден – и не помогали Лекарства. Тяжко умирал. Уже не ел, а боль крепчала Сверх терпежа – кричал, стонал... Казалось, боль сама кричала. А в мае, третьего, ушел... Шестую завершив декаду, Век в пятый год седьмой повел... За муки дан покой в награду Тому, кто жив в душе моей До самой той поры, пока я, Жива... Стал ангелом уже, Мою судьбу оберегая. Он рядом с бабушкой опять – Грустит вахтанское кладбище... А нам пока еще топтать Вселенское – земное днище... Вахтан... Для нас Шахунья -- рай... Райцентр – на языке докладов. Березово-сосновый край. Стране и древесины надо И канифоли... Скипидар -- И им леса одарят щелро, И деготь леса ценный дар... Не знаем, чем богаты недра – Лесхимзавод начало дал Поселку на Большом Вахтане. Здесь классик Родченко бывал, Художник и фотограф... Втайне Лесозавод запечатлел В метафоричных выкрутасах, Труд земляков моих воспел В невероятных ипостасях. Теперь – о маминой родне. О бабушке – погибла Павла Васильевна -- так жалко мне -- В суровом сорок первом. Пала На фронте – но на трудовом. Зимой упала с лесовоза – Прервался дух под колесом – Лесная вздрогнула береза. Осиротела ребятня. Их восемь в доме, а меньшому – Лишь месяцы... Спасла родня... Как быть – нужна хозяйка дому? Второй дед – тоже Михаил, Но не Максимыч, а Семеныч. Недолго горевал-хандрил, Но вскоре девочка-заморыш, Девятая пришла на свет – Ведь вскоре снова оженился И этот многодетный дед. Такой вот коленкор случился. Ах, мужикам все тран-трава. Детишек наплодил ораву. Он жил в Семеновском сперва, Позднее перебрался в Сяву. Крестьянствовал и лес валил, А поелику звонкий голос – В церковном хоре певчим был, В чем – нескрываемая гордость. Подробней. Дело было так. Он был зажиточным, успешным. Непьющий. Сильный... Не кулак. Но должен был спастись поспешным Из дома бегством. Всей семьей От «ликвидации как класса» Бежали в Сяву. Боже мой! Таких историй было – масса. Там домик крохотный нашли. Пол земляной. На печке детки Спать только в тесноте могли. В той хатке жили. Точно в клетке. Дед стал работать. А жена, Та в сорок первом под машиной Погибла – Что за времена! И восемь деток с ним, мужчиной Одним остались. много лет Он им за папу и за маму. На десять бед – один ответ: Житейскую осилит драму Трудом и крепостью души. Пригляд детишкам постоянный Вседневно нужен – не греши, Вари, стирай, как окаянный, То он работу не возьмет, Такую, чтоб с утра до ночи. На бойне – кликнут – колет скот. Все ж бедовали – нету мочи. И так – одиннадцать годков. Вдруг завелась жена вторая. Вошла супружницей в альков Невероятно молодая – Чуть старше старшей из детей, Той, что мне позжей мамой стала. Решила девка без затей. Пусть дети. Им годков немало. Но из колхозной кабалы Так сможет вырваться на волю. Законы крепостные злы. Колхозную оплакав долю, Беспаспортную и без прав, Такой нашла девица выход – И постаралась, мамой став, Найдя и в этом много выгод. А та, что матерью моей В свой час по воле Божьей стала, Всех старше из его детей. На новых землях Казахстана Еще отметиться успел Семеныч-дед, первоцелинник. Не угадаешь свой удел. Он, землероб, мудрец и циник, Поверил в общую мечту... Там, в Казахстане, похоронен, Что, вроде, кажет, грез тщету, Но дед, я думаю, доволен: Он новой жизни пожелал – И все-таки ее отведал. Хронограф местный излагал Давнишнее стремленье деда Стать всесоюзным – ого-го! – Представьте, старостой! Калинин Ту должностенку у него Зубами рвал... Адреналинен Был политбой. -- Оппортунист! -- Был мой дедуля ошельмован – И в Кремль пробрался стрекулист. Чему дивиться, коль основам Моральным нанесен урон... В одном хронограф ошибался. Дед выдвинут быд, точно. Он Был мудрым, смелым. Не терялся И грамотешку подкопил – Он в ЦПШ образовался. Во власть, однако, не ходил, От политбоя отказался. Он с этой властью не желал Быть даже косвенно в контакте. Но вот – в газетах замелькал, Остался след об это факте. Людской молвы далекий звон Такой, что этот факт – цветочки. Дед ярко вплоть до похорон Жил... В Сяву я к нему и дочке, Той, что от мачехи – моей Ровеснице Людмиле часто Ходила... -- Дщерь честная, пей! Пользителен для жизни чай-то! – Так угощает он чайком, Что чашек десять выпьешь точно: -- Сиди уж, да попей ладком, А не мотайся суматошно... – Дед – на ходу, случалось, -- спал. Такое странное уменье. Внезапно хропака давал. Еще вот только, за мгновенье, Шутил, смеялся, говорил – И на тебе: глаза закрыты... Не притворялся, не чудил – По правде. Спит – с ним говори ты, Сквозь сон ответит, но потом Того не помнит разговора. Причина? Убеждал всех в том: Соседка – с ней случилась ссора – Свиным – по злобе – молоком Его в младенчестве поила – Вот оттого и немочь в нем Сонливости внезапной... Мстила Ему жестоко злая власть. Причем, и подло и цинично. Старел... Ни красть ни зубы класть На полку не желал. Трагично: Объявлен тунеядцем дед: Мол, прожил жизнь – и не работал. Выходит, мало прежних бед: Трудись всю жизнь до злого пота, А в старости подмоги нет. А бойня к той поре сгорела. Один сосед, другой сосед Заверили как было дело, Где он трудился, почему – Все объяснения и справки. Отнес в собес.... Вот кой-кому Приносят куцые добавки К картошке... А ему? Привет. Пришел в отдел. Там завяли, Что долкументов деда нет. Утеряны нарочно были? Собрать вторично не сумел. Работать старого не брали. Он побираться не хотел. Раз добровольцев посылали Как раз в то время в Казахстан, Он записался добровольцем – И с молодежью ухлестал, Подстать наивным комсомольцам. Там проработал лет пяток – И все же выхлопотал малость Сказать по совести – чуток: Восьми рублей едва ль на старость Хватало. У него и дочь Последыш – сверстница Людмила. Жизнь беспросветна словно ночь. Что власть бездушная творила! Но, правда, дети старику По гривне в месяц присылали. -- Спасибо дочке и сынку... – Так в Казахстане выживали. Жена, само собою с ним. Она работала в пекарне. За мудрость местными ценим. Тогда не слышали о карме, Но от нее не ускользнешь... Свиное молочишко – шутка. Так он хохмил, входя в балдеж. На деле – был контужен жутко Еще на первой мировой. Он похоронен в Казахстане, А мне все помнится живой... Мы давнее перелистали... Как в Новошорине жилось? Оно передо мною вживе. Там солнце для меня зажглось. Леса богаты и красивы, А посредине островок – Там школа, сельсовет с медпунктом, Клуб... Близко – нашенский домок С сараем, баней, хлевом... Будто Вот снова выбегу во двор, Вдогонку – хвостики косичек. Меня Господь в семью привел Последней после двух сестричек И брата: Тома, Вова, и Людмила – все намного старше. Они – хорошие мои Товарищи в житейском марше. Дом деревянный – серый сруб. Зимою – печка согревала. Рос возле дома старый дуб, Толстенный – я вокруг гуляла. Как пушкинский ученый кот, Хожу и песни распеваю. Второй мне или третий год – Осознавать не успеваю, Как подрастаю... На забор Повесит мать сушить тряпицу – Я – на себя ее: убор Мне сказочный вообразится – Описываю в нем круги Вокруг задумчивого дуба, Пою... Не считаны шаги... Самостоятельна сугубо... Малинник малую манил. Я дорывалась – и объелась. И солнышко – удар свалил. Беда уже в глаза гляделась. Татир по счастью отыскал -- Стремительный и умный гончий. Хвать за подол – и дотаскал До нашего крыльца... А корчи От боли – в обморок меня Уже глубокий погрузили... Все в школе – середина дня. Он в школу... Вы бы попросили Кого-то малую спасти, Он за подол схватил, не лая, Чтоб побыстрее привести, Учительницу – и, спасая, Ее до нашего крыльца Довел, подол не выпуская – И похвалою от отца Был награжден... А я, малая, Самостоятельна зело: Одна в лесок гулять ходила. Зимою и до лыж дошло... А Вовка, мой дружок, чудило, Чей папа, старший Киселев, Был председателем колхоза, Не знал для комплимента слов, А, может, -- ошалев с мороза, Он председателев сынок, В штанах разгуливая красных, Мне сдернул на глаза платок. И я хожу в мечтах напрасных, Что Вовка снова обратит Вниманье на меня мужское... Не обращает, троглодит... Словечко, впрочем, я такое Едва ли знала в те года... Лет с трех одна сидела дома И не скучала никогда... Вот как-то, помнится, кулема, Махорку папину нашла – И сею, сею на кровати, Жду терпеливо, чтоб взошла. Махоркин дух по всей по хате... На покрывале вдругорядь Края отделала бахромкой. Как? Ножничками! Благодать! Но как с такою быть кулемкой? Сижу в избенке под замком. Подружка – стук! – в одно из окон Стучит подобранным колком. Но я-то на окне высоком. В окно пропихиваю стул, Сползла, ножонками достала, Подружка держит караул, Я, слава Богу, не упала... Однажды, в сильную жару Водичкой солнце окропляла, Чтоб остудить... Расту, живу За шагом шаг -- и горя мало -- Расту в счастливые деньки... Из Новошорина шли с мамой Однажды в Девятиреки Лесной дорогой, быстрой самой, Где повстречали старика С котомкой. Из нее игрушки Достал... От уточки, грибка – В восторге! Ушки на макушке: Еще какие чудеса? И вот он достает матрещку – Я вообще в экстазе вся: Ну, чудо! Не дала оплошку – И мамочке пришлось купить Сию диковинку для Зинки. То светлое – не позабыть, Нетленны в памяти картинки. Застолье в Девятериках. В гостях у деда и у бабы Мы с мамой... Вдруг – кудах, кудах! – Чего-то всполошились «рябы»... Мать: -- Чей-то пес пугает кур. Сестричка вслед за ней взглянула: -- Сейчас там будет Порт-Артур: Ведь там не пес, а волк, дедуля! Дед за двустволку, что в мешке. Развязывать оружье долго. С трофейной ложкой в кулаке На улку и вперед, на волка: -- Ах, ты едри твою дыхать! Почто мне кур пугаешь, серый? – Тот хвост поджал – и убегать... Жизнь дарит яркие примеры... Взял братец на велосипед – Я в спицы сунула ножонку, Ободрала, но рева нет, Трплю, хоть ужас как ребенку, Пребольно... Йод, на рану льют. Теплю, не разряжаюсь в плаче: Боюсь, что больше не возьмут Вновь на велосипед иначе.. Вот дядя Коля прикатил. Бегу к нему, лечу «на ручки». А он племянницу любил. Я выдаю экспромтом «штучки»: Дядька Колька прибегал, Зинку на руки хватал. Зинку на руки хватал, Зинку крепко целовал. О том, что «штучки» суть стихи – Мне папа рассказал позднее. Он в них не видел чепухи, А поошрял творить смелее, Подкидываю пару рифм, Когда бывала в затрудненье, Старался, чтоб острее ритм Я ощущала... Вдохновенье Спонтанно трогало меня, Когда чему то удивлялась. Задатки в маленькой ценя, Семья поддерживать старалась... А две мои сестры и брат, Как оказалось, виршевали, Как я – занятный был расклад – Примеров к творчеству склоняли... Год пятьдесят седьмой повел Из Новошорина семейство В Вахтан -- планиды произвол. Не человека красит место, А место красит человек. Отец известен в местных школах. Образовательный стратег, Зав районо, ему в поселок Приказывает перейти. Где канифольно-скипидарный Завод – при Ленине, учти, Построен... Новые плацдармы Осваиваем здесь не вдруг: В учительском вначалн доме Со всеми жили... Недосуг Со мной возиться старшим... Кроме Меня в квартире – никого. Я к одиночеству привыкла. Лишь радио бубнит... Его Не выключаем... Мотоцикла По трасе отдаленнный треск И лай вахтанских злющих шавок. Несу дошкольный скучный крест. От долгих устаю молчанок. То время убиваю сном, Воображаю сказки- были... Позднее деревянный дом Мы на Чапаева купили... А начинался наш Вахтан Когда-то с Карповской... Разросся. Заводом старт к развитью дан – И средней школой обзавелся. Вот в ней как раз отец и мать В умы вахтанцев сеют знанья. Мне семь, пора бы начинать... -- Здесь не бывает опозданья, Учиться в восемь лет пойдешь... – Вахтанский дом со всем хозяйством Просторен, светел... Всем хорош, Но с леностью и разгильдяйством Не проживешь: дрова и печь Трудов желают и вниманья – Не угореть бы – вот в чем речь... При доме дровяник и баня, Сарай, веранда, огород И все, что надобно для жизни. Дом в рабство всю семью берет – Иначе – как? Трудись, не кисни... Но вот – мне восемь. В первый раз Я в светленьком пальто и форме Шагаю с мамой в первый класс. И в лужу – плюх! Еще укор мне Мать не успела и сказать, На всю округу заревела, Чтоб огорченье показать... Но мать мне замолчать велела: Ведь стыдно: грязь, к нему и ор. Грязь мама у колодца смыла. И вместе с нй во весь опор Помчались в школу... В классе было Приятно и отрадно мне: Витали простенькие мысли В меня влетавшие извне: Мой класс... Ведь сколько дней, исчисли, Мне быть в их гуще? В десять лет -- Три тысячи, коль без каникул. Без счета радостей и бед, Пока не выдадут матрикул. Все так и было.. Десять лет Все те же рядышком взрослели. А школьной дружбы чистый свет Нам озарял мечты и цели Поздней и в зрелые года... К друзьям душою прилипала... Учительница молода, Красива, статна... Наша Павла Свет Куприяновна меня, Не выделяя, поощряла, И без пятерочек ни дня Не оставляла... Вдохновляла... С подружками у нас в дому Мы в дочки-матери играли. Всю бытовую кутерьму В игре опять передавали. Учили кукол-дочек жить, Водили в школу и читальню. А чтоб им было, что учить, Чтоб постигали лучше тайну Того, как следует читать, Учебники писали сами. Занятно нынче их листать – Они написаны стихами. Я в класс умеющей читать Пришла – и мне легко учиться, Хочу науки все впитать, Чтоб вызнать, где моя Жар-птица. В отличницах -- по класс шестой. Любила школьные тусовки. Всех увлекаю за собой В кампаниях по заготовке Металлолома и бумаг... Макулатурные походы Кто изобрел? Наверно, враг... Я с первых дней и все те годы С Галюхой Хлоповой дружу, С Румянцевой дружу Светланкой. Без взрослых с ними в лес хожу С ночевкой, чтобы над полянкой Летели искры костерка – И разговаривать до зорьки, Что поднимается, ярка, А иволги лесные, сойки Ее встречают галдежом... Двенадцатое – пик апреля. Шагаем по лесу гужом... Еще и не омыла перья Весна залетному грачу... Как перебраться через речку? – Галдят ребята. Я молчу. Капусту, волка и овечку, В задачке, впрочем, был козел Я вспомнила – прямой аналог. Друг Гера в сапогах пришел И я... Что ж, пусть потом в анналах Запишут: лишь, писец, не лги, Не излагай сюжет превратно: За речкой Комлев сапоги Снимает, с ними я обратно Перехожу, а в них второй «Турист» за речку переходит. Прошли мы с Герой. Он, герой, Меня в обратный путь проводит... Нас план осуществлялся до Определенного момента. Лед выстлал нашей речки дно. Перехожу. Довольно мелко. Отяжелели сапоги. Они в руках уже как гири И заплетаются шаги... Эх, надо б, чтоб теперь другие Хоть пару раз взамен меня Прошли, я размышляю... Поздно! Себя ругая и кляня, Я в речке поскользнулась... Сложно На люду подводном устоять. Как видите, не устояла. Обувку Комлева спасать Желала – не себя спасала: Держала руки высоко -- И сапоги не замочила, Что было вовсе нелегко... Закону Архимеда было На ком себя в тот миг явить: Вода подталкивала снизу, Я поднялась, меня сушить Взялись все дружно, чтобы шизу В бронхит не перейти глухой. Собрали с миру по одежке, Переодели – и плохой Исход отмелся в подитожке – Не заболела – спас Господь... Гуманитарные предметы Впивала в школе в кроь и плоть. Литературные сюжеты Так увлекательно до нас И страстно доносила Лора Свет Анатольевна, что класс Офилологел до упора. И многие потом пошли Вослед за ней на факультеты Гуманитарные... Смогли – Немногие: судьбы запреты... Владимир Палыч Ситов, наш Директор углублял проблему – Был полиглотом. Эпатаж Ему не свойствен... Их тандему Противоборствовать нельзя. Меня, как многих, потянула Гуманитарная стезя – Призванье в темечко кольнуло. Владимир Ситов на войне Был переводчиком военным. Потом в Вахтан вернулся, вне Сомнений – классным был, отменным – О т Бога – языковиком. Такое выпало везенье: Учиться у великих, в ком – И мастерство, и вдохновенье. Знал Ситов девять языков. Преподавал легко немецкий, Английский, итальянский... Зов Романтики режим советский, Зов дальних стран и городов Душил – и лишь в сороковые Володя Ситов мог на зов Откликнуться – в года лихие, Когда по свету пошагал И побывал в далеких странах. Его подзаведешь – и шквал Воспоминаний острых, странных На нас обрушивает он, Забыв спросить у нас уроки... Когда с умом подзаведен, Обычно въедливый, престрогий, Он тотчас отмякал душой – И будто на лесятилетья Внезапно молодел... Большой Прошел путь жизни – и созвездья Сияли разные ему. Жизнь человека – как былина. Фашистскую рассеяв тьму, Дошел с Войсками до Берлина. Умишком детским как пойму: Он, Ситов, одолел два вуза. Из полудурков никому Не вынести такого груза: Мостостроительный сперва, Филологический – позднее. Его вмещала голова Аж девять языков! Не смея О подвиге таком мечтать, Учусь немецкому хотя бы... О математике. Видать, Мозги в сравненье с папой, слыбы. Он приохочивал меня К царице знаний с малолетства, Да корм был, видно, не в коня, Не приняла сего наследства. И с пеньем та же кутерьма. Великолепно пела мама. Мне не сравнится с ней. -- Весьма Способна! – убеждал упрямо Учитель музыки. – Давай Поставим голос по науке! – Видать, проехал мой трамвай – И я не извлекаю звуки Бельканто из моей души... А с биологию любила... Душа, хоть что-то соверши! И совершила – навиршила: Стиховным воздухом дышу – Легко приходит вдохновенье Я стихотворные пишу Народу – к датам – поздравленья. Ты в стенгазету глянь – мое! Все одноклассники читают. Я редактирую ее: Кто пашет, тех и запрягают. Тургенев, «Первая любовь»... Там героиня – Зенеида. И попадание – не в бровь, А в глаз – ушла обида Когда служил Отчизне брат, Ему послания стихами Шлю... Он ответить в рифму рад. Стихами – поздравленье маме... Потребность рифмовать всегда Во мне была неудержима. Идет со мною сквозь года Чеканных быстрых строф дружина... Я – восьиклассница. Куда Девать глаза – заколебали: В районке, «Знамени труда» Вирш первый опубликовали... И вся Шахунья, весь район Мою фамилий читает – И шепотки со всех сторон: -- Она! – Ах, слава угнетает... * * * С золотыми кудрями девчонку Называли все рыжей, смеясь. И девчонка от нас потихоньку Все ревела, к подушке склонясь. Годы шли. Но, как прежде мальчишки. Говорили, что рыжая ты. Ты читала хорошие книжки И твои уносились мечты В те края, где царевич прекрасный, Златовласку свою отыскал. И в твоихъ волосах словно в сказке, Золотистый светился металл. Год за годом прошли чередою, Стала девушкой ты -- и впервые Вдруг назвали тебя золотою, Парни. Те, что дразнили доныне. Мы тогда еще в школе учились, Но уж шел разговор между нами, Что тогда ты впервые гордилась, Золотыми, как солнце кудрями... Судьба вела, творить веля. С подружками мечты-надежды И впечатления деля, -- Журфак, -- уже шептала, -- где ж ты? – С ровесницею-тетей я Надеждами делилась в письмах. Уже вела стезя моя Определенней ввысь и ввысь.. Ах! Приходят новые стихи. Их вновь районка публикует. Нельзя сказать: я от сохи, Но все ж сельчанка – и ликует Душа, приподнимаясь в рост... И в нашей школьной стенгазете Юнкоровский мной занят пост... Хотят взрослеющие дети Подняться по своей судьбе Аж до призванья, до вершины... Как тяжко: без побед в борьбе Проблемы те неразрешимы. Когда на место – целый взвод – Один лишь победит в боренье... Редакция меня зовет В Шахунью. Литобъединенье Ведет здесь Юлия. Она, Михайловна, корреспондентом Трудилась... Тоже голодна По славе. Тем экспериментом Редакция спешит помочь Шахунским творческим ребятам Косноязычье превозмочь... -- Ты, Зиночка, у нас с талантом, Твоя стезя – литинститут! – Внушает твердо мне шефиня. Все дифирамбы мне поют. Но крепко-накрепко заклиня Мои мозги, зовет журфак. Малой хотела быть шпионом – Втемяшилось надолго так. Позднее поняла, что в оном, Корреспондентском, бытии Задачи со шпионством схожи: Пропагандистскии бои, Добудь, хоть вывернись из кожи, Сенсации -- и репортаж Сооруди феноменальный. Есть и шпионский антураж. Порою и шпион нормальный Под журналиста закосит... В вахтанском теплом доме нашем Без перерыва голосит На стенке радио... Мы скажем Ему спасибо: до глубин Доносят оперы и драмы, Страницы пламенных годин. Для юных радиопрограммы Мне интересны... А когда «Ровесники» поэтов юных Вербуют, тотчас шлю туда Мою подборку, о фортунах Не помышляя... Пусть в Москве Ее хотя бы прочитают. Уже застряла в голове Мечта. Все о Москве мечтают, Но мой-то путь туда лежит... Я восьмиклассницей впервые В Москву попала... Наш визит Проездом – краток. Как шальные, Шарахались туда-сюда... -- Вы МГУ мне покажите! – И «колосистая» звезда Сияет надо мной в зените. -- Гори, гори, моя звезда! – Монетку бросила на счастье. Я точно возвращусь сюда!... Подходит время возвращаться... Определилась четко цель. Мне «Журналист» приносят с почтой -- И понимаю: сесть на мель Не вправе... С подготовкою прочной Такие крепости берут. Подготовительные курсы В Москве заочные введут – Мобилизуются ресурсы: Учусь и в школе и на них, На курсах два последних года Усидчиво в завалах книг Пусть даже теплая погода Зовет на речку или в лес. А с полученьем аттестата – В столицу – финишный процесс -- Преддверием большого старта... Сейчас о важном, дорогом: Я статью в деда – сбита плотно Токарным божеским станком Обточена – и беззаботно Росла до той поры, пока Парнишки девочек не видят... Меня с «токарного станка» С фигурой снял Господь, но принят У пацанов стандарт иной... На танцах подпирала стенку Своей широкою спиной... Обидную и ныне сценку Представлю – в горле запершит... Ребята обо мне с усмешкой: -- Зинок бежит, земля дрожит... – Эй, парень, приглашай, не мешкай! Но парень мог потолковать Со мною, выбившись из круга... Но тут же с парнем танцевать Обычно шла моя подруга. Мне парни често говорят: Им по комплекции не пара. И этот отвернулся, гад! За чьи грехи такая кара. Трифилов Вовка в классе мог В защиту выступить, мол Зинка – Не девка – чудо, самый сок! А здесь... Печальная картинка... Я привлекала тех ребят, Что были возрастом постарше. Вот те цепляли все подряд... А после на армейском марше, Услышав хриплое: -- Привал! Земляк из потной гимнастерки Мой школьный снимок доставал Похвастаться, что, дескать, зорьки С такой красавицей встречал... На службу многих проводила. Тот мне писал, тот не писал. А после службы их женила – Спешили – словно был аврал. А мне бы доучиться в школе, А замуж школьницу не брал Никто – источник тайной боли... Вот танцы снова. Я стою. Не жду чудес. Кружатса пары... Шагает в сторону мою Красивый черноусый парень. Так нравится, что в горле ком. Конечно, пригласит подругу. Подругам тоже не знаком... Как? Что?... Я с ним лечу по кругу – Представьте – пригласил меня! Казалось, упаду от счастья! Тот вечер, радостью пьяня, Не тает в памяти... Кружатся Простенки, пол и потолок, Созвездья в небесах и «крыша». Земля уходит из-под ног. Со мной Мухамедьянов Гриша! И все другие вечера – Мы, значит, стали с ним встречаться... Но – аттестат... -- Тебе пора В столицу... – Обещаньем счастья Полны и речи и мечты... - Меня в столице не забудешь? -- Так не шути... – -- Уедешь ты... -- А ты дождись – счастливым будешь... На курсах сессия. Она Перетекает в конкурс плавно. Бумаги собраны. Полна Волнений и надежд. И славно, Что папа с мамой довезли Меня до МГУ-шной двери, Найти кузину помогли Полину... Веря и не веря, Напутствовали на успех – И в Минск на скором укатили... В приемную в толпе средь всех Стояла... Там москвички были. Их по свободной узнаешь Манере запросто держаться... Да, золотая молодежь! Шутить готова и смеяться. Я вижу парня-соловья – За эскападой эскапада... -- Ну, что своишь, как не своя? Я -- Юра Гармаш! -- Очень рада! – Да, рада, что заговорил Со мною здесь, провинциалкой – И моментально одарил Улыбкой светлою и яркой... Я документы подала... -- Есть публикации? -- Конечно! -- Вы на дневное? -- Да... -- Игла, Шпиль над высоткой всесердечно Воображенье теребит. Особо – абитуриентам. Кто – со щитом, а кто – на щит... Борьба... Нет места сантиментам. На сочиненье – собралась, Сообразив: Лениниана Сверхперспективна. Я зажглась. Тем паче – Лорочке осанна Свет Анатольевне. Она Давала эту тему в школе. Предполагаю, что одна О лениском по доброй воле Я стала факеле творить. Нет, дескать сил, что этот факел Могли б когда-то погасить. Надеялась, что на журфаке Уже за тему высший бал Мне априори обеспечен. И мой журфак не сплдоховал: Пятеркой мой подход отмечен, О чем проговорилась вдруг Аникина на устном русском, Когда волнение-испуг И непривычка к сверхнагрузкам Меня к заминке привели... -- Не торопитесь... На «отлично» Сдать сочинение смогли – Здесь запинаться неприлично.. -- Услышав, что на первом – «пять», Взяла себя тот час же в руки, Смогла и устный так же сдать, Старалась -- «мученик науки»... Мне снился сон.. Он был таков: Дед Миша, бабка Катерина, Да, те -- из Девятиреков, Мне шепчут: -- Чернышевский, Зина... -- Так ведь его в билетах нет... -- А все равно прочти, не лишне... – И я прочла о нем чуть свет... Билет... Его не протрындишь, не Упомянув «Что делать?»... Сон Был вещий, оказалось, в руку... Немецкий... Я держу фасон. Директор Ситов в нас науку Сию надежно вколотил... Ни разу не оговорилась... За что мне балл понижен был? За что «приемщица» озлилась? «Четверка»... Остается шанс... Но за историю боялась... Историк школьный в пьяный транс Входил ежеурочно... Вялость И игнорация всего: -- Параграф прочитайте сами, А я посплю. Не до того, Чтоб рассусоливать здесь с вами... – Мой папа предложил сестре, Двоюродной моей Полине, Чтоб знания вошли острей И целостность придать картине, Смысл и уверенность придать И избежать ошибое дабы, Мне репетитора нанять На эти три денька хотя бы. Нашли, в газеты кинув клич. На зов явился умный, дельный И обаятельный москвич. За три денька к картине цельной Привел ту кашу в голове, Что школьный пьяница оставил, Сдала. «Пятерка». Кто б Москве Меня с вступлением поздравил? Но поступила ли? Вопрос... Иду в комиссию... С ответом Мне, отворачивая нос, Здесь медлят... -- Будь же человеком, -- Один другому говорит, -- Брось в список взгляд... -- Ты кто? -- Козлова... – Тот длинным списком шелестит... -- Читать умеешь? Вот... – Готова Всех в мире перецеловать. Там есть Козлова Зинаида. И, значит, можно уезжать – Объявлена судьбы орбита... В ажиотаже мчу домой. Сжигает острая отрадка. Тоншаево. Здесь поезд мой Меня покинул – пересадка. А в тот же час сюда другой – В Шахунью – прибыл из Вахтана. На нем знакомой гурьбой -- Учительская вся ватага – На совещание... Идет Навстречу папа, обнимает. Вопросов мне не задает – Он видит, как лицо сияет. Директор Ситов колобком Навстречу выкатился юрким... -- Что? -- Поступила! -- Вот о ком Не представляла, что столь бурным Его окажется восторг: Запрыгал просто, как мальчишка – Вопль торжествующий исторг. Ему – на совещанье – фишка, Что выпускница – в МГУ! Так своевременно вступила, Впервые, кстати... Я могу Понять его восторги... Было Мне чуть неловко и светло... Учителя со всей округи Поздравили меня зело Приветливо... Потом подруги Вахтанские свой пай внесли, Меня с успехом поздравляя, Слова сердечные нашли, Что согревали. Окрыляя... От них узнала: в этот день, Когда я устный там сдавала Стихов бесхитростная звень Моих в «Ровесниках» звучала. Вахтанцы слышали мои Родившиеся в сердце сроки И пожелать добра могли... Моих экзаменов итоги Показывают, что добра, В их пожеланьях было много. С судьбой немыслима игра... Но, впрочем, рано об итогах... А Гриша... Без него Вахтан Как будто вовсе стал безлюдным. Он в Ленинграде. Ищет там Судьбу... С предощущеньем смутным, Что разбежались две стези. Я не желаю примириться... Судьба, разлукой не грози, Еще мы встретися... Столица, Пятиэтажный филиал На Ломоносовском – общага. Кого Господь в товарки дал? С опереженьем на полшага Вселилась в комнатку. А в ней – Еще заочные девчата, А с ними – пополам – парней... Наутро унеслись куда-то... Когда с полученным бельем Вчера шагала в корпус третий, Вдруг: -- Зина! – Крик – и радость в нем. Так мог кричать один на свете. Кто? Юра Гармаш. -- Поступил? -- Конечно, только я – заочник... -- Я – на дневном... -- Уверен был – Поступишь! Я в прогнозах точных Собаку съел. Я верил, знал, Что мы увидимся с тобою... – В тот день уже он улетал. Никто не властен над судьбою. Договорились: письма слать Я до востребованья буду, Ответов терпеливо ждать... -- Напишешь? -- Если не забуду... – Он жил в Ростове-на-Дону, Служил газетным фотокором. -- Прощай! -- Сегодня не усну... – И разошлись по коридорам... Соседки стали подъезжать... -- Ирина. Я из Ашхабада. -- Наташа! -- Люда! -- Лена! – Знать Покуда больше и не надо... На койке слева у окна – Мое духовное пространство. Сентябрь – студенчества весна. Дика нагрузка. Постоянство Ее давленья на мозги Спервоначала потрясает – Буквально не видать ни зги... Но дружба с юмором спасает... Подруг поближе узнаю, Вошедших волею журфака Стремительно в судьбу мою. Вот Черепанова... Писака, Сумей воспеть ее красу. Себе Ирина знает цену. Едва ли я себя несу С таким достоинством... Антенну Мгновенно на нее любой Мужик настраивал московский. И вправду хороша собой... Она тургеневской, толстовской И чеховской красе сродни Богатством внутреннего мира. С кем хочешь девушку сравни – Всех будет интересней Ира. Чей темперамент всех южней? Без колебания – Молчанской Наташи. Крепко дружим с ней. В своем кругу ее Кричанской За кишиневский нарекли Необоримый темперамент. Услышать девушку могли За полверсты. Подруг орнамент Украсит Людочка собой Савельева – большой ребенок. С любой неправедностью в бой Вступить готова, «октябренок» Наивный юный пионер: -- Да как вы можете такое?... – Ким Лена старше... Нам пример, Наставница... Уже рукою Она газетную судьбу Потрогала – с солидным стажем... Жалела, что влилась в гурьбу Нас, дневников... Похоже, в нашем Полудетсадовском кругу Ей, зрелой, взрослой некомфортно. Что ж, я понять ее могу: Так инфантильно, беззаботно, Как несмышленому мальцу – От шалостей давно отвыкла -- Как нам уже ей не к лицу Вести себя... Грустя, притихла, Заочным грезит... Ей видней... Наш факультет – плавильный тигель. Мы обживаем с первых дней Наш темноватый тесный флигель. В зоологический музей На лекции послушно ходим. Рыб заспиртованных и змей В витринах – и иных уродин Здесь наблюдаем перед тем, Как нам Митяева о Марксе Начнет трындеть... Оно нам всем – Как, помнишь – «Есть ли жизнть на Марсе?», Но делать нечего – учи, Их многословье конспектируй, Недоуменье исключи... Ну, что ж, давай, пропагандируй, Профессорша... Истпарт, марлен Ложатся бременем на плечи, Придавливают. Встать с колен Нельзя... Нам души искалеча И промывая нам мозги, Заталкивают в нас партийность. Сопротивляться не моги! Кучборская... Ее витийность И вдохновенный артистизм, Нас опьяняет, как пирушка. Невероятный магнетизм. Нас вводит в полный транс старушка – И забываем обо всем... Вослед ее речитативам И мы гекзаметры поем, Высоким вдохновляясь чтивом... Татаринова... Так она И женственна и органична. И в древне-русский влюблена Материал свой гармонично. Марленщик – интеллектуал. Следить за изложеньем – мука. Нас в журнализме подковал, В социологии... Наука Сия пока не до конца Понравилась партийным бонзам. Ее советского творца, Что показался слишком борзым, Леваду, выпихнул ЦК И с кафедры и с факультета. Ну, Прохоров, стоит пока, Рисует графики про это, Что нам осмыслить нелегко. На лекции уныло киснем. Мы от марлена далеко, Но, может быть, еще осмыслим, Добудем из навоза клад... Я раздобыла адрес Гриши – И покатила в Ленинград – Позвал... Наташи и Мариши Столицы северной, поди, Им неминуемо пленились. Красив, как Аполлон, гляди... Но наши судьбы не сложились. Он понял это раньше. Я Еще иллюзии питала, Но охлаждения змея Уже под кожу мне вползала. Судьбы совместной больше нет, Но я за прошлое цепляюсь – Во мне его глубокий след, Еще борюсь, сопротивляюсь. -- Я напишу тебе письмо! -- Пиши. Наверное отвечу. Засохнет вскорости само... – Он предрекает. Не замечу, Как новых ярких встреч дурман Воспоминания погасит, Эпистолярный наш роман Иссякнет сам собой. Украсит Мою судьбу веселый круг Друзей столичных, новых, шумных. И каждый этот новый друг Затмит меня... -- Неправда, умник! Тебя ничто мне не затмит... -- Эх... Будет столько впечатлений! Чуть погрустишь, но отболит... --- Я в поезде в плену сомнений. Он – убеждает разум. – прав. Душе не хочется мириться, Что эпилог сердечных глав, Расписывает мне столица. Ведь можно, -- думается мне, Учебу бросить, переехать. Ведь он для сердца – свет в окне... Но и журфак... Как быть? Что делать? В вопросах маялась всю ночь. Брльна дилеммою недетской – И никого, кто б мог помочь... А первой парою – немецкий. Она уже ведет опрос, А я-то в полусне тонула. И перед ней, как альбатрос, Вдруг носом клюнула, всхапнула. Я подпирала лоб рукой, Но как же пересилить дрему. Афронт? Афронт. Еще какой! А немка рядом чуть не в кому Впадает. -- Наглости такой Вовек, Козлова, не забуду! – Упреки из нее – рекой. Я – что: оправдываться буду? Общага наш «семейный» дом. Живем в нем дружно, как сестренки... Просторных нет у нас хором И кошельки чрезмерно тонки, А часто – и совсем пусты – Когда неделя до степешки. Бледны не ради красоты -- Такие не про нас потешки. Спсительный бесплатный хлеб В столовой заменяет мясо. Плюс чай за три копейки... Мне б Стройнеть, но не уходит масса... -- Займи копеек на метро! – И улыбнемся лучезарней. Воздай, Господь, им за добро -- Нам не отказывают парни. Но не вернуть им не моги: Они не Ротшильды, не Крезы – И наши общие долги, Как у Бетховена диезы Для виолин, фаготов, труб, Висят на двери партитурой. «Головкин – гривна, Гришка – руб., А Зинкин «кот»... С такой фигурой Я нравлюсь зрелым москвичам – Тридцатилетним и с деньгами... Внимаю сладким их речам, Хожу в кафе... -- Вот здесь я с вами, Но мне кусок не лезет в рот: Мои подруги голодают... – Кто денег просто так дает, Другие щедро покупают, Еду... Моих свиданий ждут Девчата, как небесной манны. И в «партитуру» попадут Вполне достойные осанны, Те «хахали» мои, «коты», Что тоже не были богаты, Но строили к мечте мосты, Нас выручая – «меценаты»... Наташа. Ира, Лена Ким – Южанки. А суровый Хорош Велит и им, как остальным, Встать на лыжню без спора промеж Привыкших к лыжам северян.. С Савельевой промчались шустро. Морозный воздух в парке прян, Снежок в искринках перламутра. Как Черепанова потом Преподносила ту картину. -- Шаг только сделала с трудом, А рядом, как ракету, Зину Со страшной скоростью влекло... Я только вновь в дыжню попала, Как сзади звонкое зело: -- Ир, уступи лыжню! – Сначала Пытаюсь разогнать шаги И продолжаю путь упорно, А сзади капает в мозги: -- Ир, уступи лыжню! – задорно Козлова – и летит вперед – А я запутываюсь в лыжах. Что делать – кто их разберет?.. Вся раскрасневшись, в лохмах рыжих Летит Козлова – и опять: -- Ир, уступи лыжню! – взывает – И улетела – не видать... Упрямства-то и мне хватает. Я делаю широкий шаг, Обалдеваю: ведь, как прежде: -- Ир, уступи лыжню! – в ушах. Зверея, не дую надежде Угаснуть – и шагаю вновь. Я пропотела и простыла. Немного и застынет кровь – Морозцем крепко прохватило. А в дополненье ко всему, На пятую свалилась точку, Как мне подняться, не пойму – А Зина – мимо по кружочку. Снимаю лыжи, чтоб дойти В ботинках до начала круга. Но вот, не завершив пути, Гляжу: опять летит подруга. До базы еле доплелась. Навстречу мне без лыж – Козлова: -- Ждать, Ира? – Покатались всласть, Но в голове рефреном снова: -- Ир, уступи лыжню! – Свихнусь... – Ирину по утрам будили Всем курсом... -- Отвали, проснусь Сама... -- Мы подходили К ее постели много раз. Ирина смачно материла, Швыряла что попало в нас, А после нас же и корила, На третью пару опоздав, Что мы ее не разбудили Савельева... Души состав -- Правдоискателький... Любили Девчонку за максимализм Самоотверженность стремленья Помочь, безбрежный альтруизм... Она – без страха и сомненья Пойдет на подвиг за друзей – Такое нравственное чудо – Хоть сразу помещай в музей – Феномен, личность ниоткуда. Был случай – написала мне По школе лучшая подруга. Ужасно худо было ей, Галине Голубевой... Туго Душила девушку судьба, Сама пыталась отравиться... Общажных кумушек гурьба Над Галей начала глумиться: -- Несчастный, видите ль роман. Подумаешь, какая цаца: Добавь на физию румян – И выйди на проспект – сниматься. Подцепит новый мужичок – И позабудешь неудачу... – Реакция такая в шок Меня бросает. Горше плачу. Подруга до того дошла, Что исключат из института... Беда в дорогу позвала: Коль беспросветная минута, То легче, если рядом друг, Поддершивающий морально, С кем разорвать давящий круг Легко... Поехать – актуально, Да только трешка в кошельке, А надо бы хоть вдвое больше, Чтоб в толчее и холодке Домчаться... С каждым мигом горше Подруге без поддержке там... -- На день куда-то мчаться глупо! – Устроили девчонки гам. – Коль хочет в состоянье трупа Твоя подруга перейти – Не убедишь и не поможешь. Себя лишь с нею до кости С подругой за одно изгложешь. Савельева: -- Вот трешка. Едь. Ведь ясно, что зовет подруга. Дала бы что-то и на снедь, Да больше нет... Затянешь туго На платье узкий поясок... Не каждый день хотят травиться. А нам поголодать денек Полезней, чем потом томиться От чувства собственной вины... – Я тотчас укатила в Горький – Где убедилась: так должны Мы поступать всегда. Нестойки Порой друзья, но если друг Примчится и поговорит с тобою Да укрепит упавший дух, То сможешь совладать с судьбою. Я в общежитиях нашла Трех одноклассников вахтанских. Совместно Галины дела Мы утрясли. Страстей испанских Сумели вместе избежать. Они пообещали Галю Впредь в поле зрения держать. С тех пор – лечу и помогаю Всем, кто окажется в беде С тогдашней Людиной подачи. Лишь только: -- Зиночка, ты где? – И отступают неудачи. Молчанская Наташа... С ней Мы – как взаправдаштие сестры. Она навек в душе моей. Мои воспоминанья пестры. В них вечтно Наткин крик и визг – Фонтан эмоций, темперамент. Шумна, как пилорамы диск. Но – не продаст... Таков орнамент Моей студенческой тропы. Ким Лена – из ташкентских грядок. Мудра... Коллизии судьбы Умела приводить в порядок, Все по ранжиру разложить, Во всем детально разобраться, Что крепко помогало жить. Сестринства нашего и братства Она – по праву – аксакал, Пускай без бороды и в юбке... В разлуке кто не тосковал? А нервы детские так хрупки. Два первых месяца в Москве, Куда себя девать не знала. Брожу по улицам в тоске – По дому и семье скучала. Одна седьмого ноября. В иллюминации столица, Мою тоску усугубя: В такие дни – родные лица Дарили радостью меня. Как в этот праздник одиноко! По переулкам семеня Безсильно, словно бы от тока Внезапно вдруг отключена. Жду будней. Там хотя бы дело, А в праздник день-деньской одна. Листва шуршала, шелестела... Вдали от мамы с папой мой Настрой унынье отягчало На Новый год уже домой Помчалась. Сильно полегчало. Изобретатель Гилденбрандт Нас стенографией ущучил. Но не у всех к сему талант Предмету. Сильно бы помучил. Среди студенток есть одна В предмете профессионалка. -- Дай всем списать нам. Ты должна! -- Должна? Берите. Мне не жаалко. – Так ту препону обошли, Попортила немало крови. Ну, на машинке-то смогли, Хоть многим пишмашинка внове. И я на факультете с ней Впервые тесно подружилась. Тот навых – до скончанья дней... По курсовой – четверка... Длилась Стезя семестра только пять Обычных месяцев... Но вечность Сравнима с ними... Исполать – Втемяшены во всесердечность. Апофеозом ярких дней Стань , сессионная страница! Сдавать Кучборской пострашней Чем даже с Цербером сразиться. Билет отчаянно взяла – Ведет в неведомую сферу. Интуитивно начала, Копируя ее манеру Жестикулировать, вещать... Харизматические фразы Ее в пространстве размещать – И не могу от той заразы Избавиться... Она глядит Смешливо, с пониманьем мудрым... Подруги думают: чудит Козлова – и меня за кудри В сердцах подергает Сама... Она же помогла вопросом. Из закоулочков ума Вытаскиваю будто тросом Детали – и давю ответ На удивление четкий, дробный... -- Ну, хорошо... Но вот совет: Синопсис текста впредь подробный Сперва извольте изложить, А лишь потом его анализ... Прошу сие не позабыть... – Подруги: -- Как мы волновались! Твое актерничанье в дрожь Бросало. Пела так трагично... Что? -- «Хорошо»... -- Ну, ты даешь! Зачетку дай... Да здесь – «отлично»!... И душка- Прохоров актер. Но стиль другой. Ведь он – мужчина. И он с экзамена попер. За шпору. Важная причина. Пришлось потом пересдавать. Сидел, глядел во все очечки, Чтоб не пыталась вновь содрать. Ответ вытягивал до точки. И возмущался: почему. Коль знаю, не отвечу сразу? А так приходится ему Трясти вопросами заразу, Вытряхивая по словцу Ответы из моих извилин. Так сессия идет к концу... По русскому у нас Калинин. Такие сочные всегда На лекциях давал примеры. Что ни профессор, то – звезда... Куда-то делись кавалеры... Да вот же Гармаш! Чудеса! Не забываем заниматься. Но в день хоть час, хоть два часа Находим, чтобы пообщаться, Сходить в кино и погулять. Он старше десятью годами, Стараюсь чувств не накалять, Пока нет ясности меж нами... Каникулы... Скорей домой. Я там душою отдохнула. И вот уже семестр второй Нацелил всех орудий дула На нас. Но мы уже не те. Уже уверенней и проще – Мы ближе на шажок к мечте. Теперь на трудности не ропщем. Осваиваемся в Москве. Свободнее на факультете. И не оценки в голове, Когда нас вовлекает в сети. Соблазнами Москва. Теперь Без колебания закрою Аудиторийную дверь – И подружусь тесней с Москвою. Высокой целью задалась: Все посетить кинотеатры, Музеи и театры... Всласть Столичных улочек стоп-кадры Запечатлела в голове... Когда Гришутка Ованесов Услышал, что была в «Москве»- Кинотеатре, -- Тешишь бесов, -- Уж на Можайское шоссе Пошла бы, все-таки поближе! – А с ним поудивлялись все. Ну, что же, пусть и всем и Грише Так удивительно сие, А я брожу по закоулкам, Душевное творю досье. Бесчувственным холодным чуркам Мое пристрастье не понять, А я хочу мою столицу До камешка в себя принять, С Москвою навсегда сродниться. Семестр тем временем идет. А кульминацией семестра Уч. практика. Меня берет В свою команду шеф «оркестра» Сам Дзялошинский... Репортаж Об «Ил-62» писала. -- Строк триста под него мне дашь? -- Нет, триста – много. -- Двести – мало. -- Даю тебе сто пятдесят – И больше не проси, Зинуля. Зато с «Козловой» поместят, С фамилией. -- Бери, жадюля! Хоть тренировочный полет Достоин даже разворота. -- Так, написала и – вперед! -- А мне еще писать охота. Тогда заметку принеси О тренажере для пилотов. Строк двадцать. Больше не проси. Без подписи. -- Была охота! Но все ж и тренажер ему Я описало малострочно. Ведь я в команде. Потому Стараюсь. Собрана досрочно Подборка. Номер вышел в срок Обычных много интересней Студенческий... Еще шажок, Еще куплет судьбы, как песни. О логике. Кириллов – зверь. К тому же – женоненавистник. По два-три раза входим в дверь Сдавать зачет. От взглядов кислых Его скисаем до того, Как выдаст нам билет с задачей. Никто не знает ничего. И, видимо, нельзя иначе, Коль даже Ленин, сам Ильич По логике имел четверку. Кириллова навязший спич Нам растравляет раны только: Курица не птица, Женщина не логица. Пренебрежением печет... Похоже, в чем-то сам ущербный. Я все же выбила зачет, Не задержав процесс учебный... Ох, сессия... «Декамерон» -- Как неизбежность для девчонок. И Шведов с комплексом. Им он Всех доставал нас до печенок. Но не ему меня смутить. К скабрезностям в Москве привыкла, Сумела даже пошутить. Аудитория притихла. Он только хмыкнул, осознав, Что я сама смущу охотно. -- Зачет! – Бесстыдное поправ Бесстыдным, прижимаюсь плотно К профессору... Красней, милок. На миг, но ни вздохнуть ни охнуть В тот миг бесстыдный наш не мог. А мог и в обморочек грохнуть... -- Так я пошла? -- Идите, всё... Иду, зачеткой помавая... Могла б и накрепко в лассо Поймать, но у меня иная Совсем отдельная стезя... Мне снова повстречался Гармаш... Мне показать ему нельзя, Что влюблена, в груди пожар... Наш С ним странен дружеский союз: Два раза в год друг друга ищем, Когда в столице сводит вуз. Даются встречи нам, как нищим, Да в сессионные деньки, Когда готовимся к зачетам, Сидим недвижно, как пеньки... Он, Гармаш Юра... Эх, да что там – Отвечу без обиняков: Мне нравится он бесконечно, По-крупному, без дураков, Отчаянно, полносердечно. А есть ли чувство у него? Молчит, не подает и знака. Похоже, в сердце – ничего... Что ж, промолчу и я однако... Он намечает переезд В Москву по зову «Комсомолки»... -- Не выдаст Бог – свинья не съест! – Возможно, рано на осколки Мне чувство робкое крушить. Решили, что из студотряда Я напишу, где буду жить, На «До востребованья»... -- Рада, Что повидались... -- Тоже рад... Что ж, «дан приказ»: ему – в столице, Ей – в астраханский студотряд – Трудиться, на жаре пылиться. На сафре помидорной... Мы В палатках у реки Ахтуба. Кто строит, ну, а мы – умы! – Нежнейше, нипочем не грубо, Зеленоватыми с кустов Снимаем крупные томаты... А этот в рот попасть готов... Нельзя! Дисфункцией чреваты Желудка жадные глаза. Нам это сразу объяснили. Понятно. Стало быть, нельзя. Снимали, в ящики грузили – И относили на весы. Во всем положена отчетность. Трудясь, не смотрим на часы. Томаты, понимаем – срочность... Отряд межфакультетский. Нас – Сто шестдесят здесь, МГУ-шных, -- В «Плейбой» любую хоть сейчас. А из подруг прекраснодушных Здесь Ира с Людой, а еще – Примкнувшая Чуйкова Галя. Работаем -- к плечу плечо, Всегда друг дружке помогая. Шлю письма Юре, а в ответ – Ни строчки. Я предполагаю, Что Гармаша в столице нет. Тружусь, а Юру не ругаю. Вот на прополку сорняков На рисовых полях послали. Полезен рис, но он таков, Что нам с китайцами едва ли В соревнование совладать. Китайцы круглый год на рисе, А нам все нужно показать, Разобъяснять... А рис в капризе От неумелых рук расти, Возможно, вообще не станет. Народ, студенточек прости... Мы нашей командирше Тане, Биологине отдаем, Как должно, ежедневный рапорт. Мы жизнь бессонную живем: Подкрадываются, чтоб лапать Южане, парни-волгари – И не отверишься, хоть тресни. А от работы волдыри, Но у костров горланим песни. Набегом на колхозный сад. Мы налетаем, как хунхузы. Хоть нам машинами в отряд Привозят яблоки, арбузы. Ударишь палкой крупный шар – И выешь ложкой середину, А остальное – мухам в дар... Холера, впрочем, всю «малину» Нам пресекает: карантин. В село нас больше не пускают, Сельчанин так же ни один К нам не ходок... Нас отправляют На теплоход «Туркменистан» -- И восемь дней везут по Волге Вначале к Ленинским местам – Ведь год-то Ленинский! На полке В каюте восемь суток ныть? -- Давайте-ка устроим свадьбы! -- Кого намерены женить? -- Да, в женихи кого избрать бы? -- Мы с Димы Линника начнем. -- Кого в невесты жаждешь, Дима? -- Козлову Зину... – На своем Он настоял. Необходимо Смириться. Если уж играть, То, как в младенчестве – серьезно. -- Обряд дотошно соблюдать! – Басит Молчанов Эдик грозно, Строитель, выбранный попом... Из простыней казенных платье Мне сшили... Фата? -- Давайте проведем Из бижутерии изъятья... -- Возьмите пряжки от моих Парадных белоснежных туфель... -- А кольца? Кольца для двоих? -- Да из фольги! – Упиться в дупель На этой свадьбе не дано А все же подано калымом За Зину пиво и вино... О дне том, чистом и невинном, Все будем вспоминать потом... Всю процедуру, как по нотам Сыграли, пляшем и поем, Нацеловалась с обормотом Под крики «Горько!»... Уж играть, То так, чтоб даже Станиславский «Не верю!» не хотел орать... Добавили веселой краски В холерный скучный карантин. Предполагалось, что разводом Назавтра брак наш сократим... Но с тем разболтанным народом Сценарий доосуществить Мы в полной мере не успели. Так, значит, мне навечно быть «Женою» Линника... На деле, Когда встречались в МГУ, «Женой» и «мужем» обзывали, Нагнав на девушек «пургу», Что Линника сопровождали... А Гармаша в столице нет. Не знаю даже, что и думать. Растаял невесомый след. Так что – по парню носом хлюпать? Сентябрь встречаем во дворце – Журфак справляет новоселье. И... на Вахтан. В моем сельце С моим приездом шум, веселье. Курс на картошке, а меня, Учтя холеру, отпустили... Здесь – Гриша... Радостью пьяня, Поговорили, погрустили О давнем просто, как друзья. Любви и боли нет подавно. Прошла эмоция сия, Растаяла – и добронравно Мы погуляли по местам, Что памятны по старым встречам. -- Ты помнишь, здесь... -- Ты помнишь, там... – Расстались... Удержаться нечем... А наш дворец на Моховой Иным казался лишь сараем... Нет! Там – Господь над головой. Он для меня остался раем. На баллюстрадном этаже Здесь назначаются свиданья. Важнее в жизни нет уже, Да и не будет больше зданья. Мы разлетаемся с утра По этажам и закоулкам, Где знаний новая дежа На нас из уст пророков гулко Вывыливается – хватай! Пророки щедры и беспечны. К мозгам их мудрость приплетай, Спеши – ведь и они не вечны... В конспекте каждая строка Нам – неизменно – откровенье. Еще великие пока Творят в счастливом вдохновенье Имеют к каждому подход. Их души не подвластны чванству... Журфак по-своему ведет К патриотизму и гражданству. И ироничный Ковалев, Родной словесности маэстро, И педантичный Киселев, Что в полосе укажет место, Заметке, очерку статье, И Селезнев – по диамату – По сути – по галиматье, Нас учат, в руки взяв гранату, Пасть, как Матросов за нее, За Родину – на амбразуру... Не только в головы знатье Мы впитываем – в души... Гуру – Великие... Других журфак Не знает – не нужны другие. Великих – дополна, ведь так? Они – навечно дорогие. Военка – вторник... Сей предмет – По практике патриатизма. По правде – неприятней нет: Бинты, уколы, банки, клизма. Здесь истинный патриотизм. И все российские царевны Когда-то не чурались клизм, Трудясь в госпиталях у Плевны И в поездах на мировой... Мы учимся уколы ставить Пока на «попе» неживой, На муляже... На нем поправить Ошибки можно, чтоб потом Нам это делать без ошибок На теле чьем-нибудь живом... С улыбками и без улыбок. Но лучше обойдись без клизм. Поставлю баночки – похвалишгь.... И, кстати, женский организм Я стала понимать тогда лишь... Ценнейший навык обретем... Я поднимусь на баллюстраду. Шикарный нам для знаний дом Столица дарит, как награду... Случился осенью курьез. Герои: Зина с Крохалевым Курьез почти довел до слез... Едва ли сильным и здоровым Мы можем Ленечку назвать, Но не щадя себя старался От неприятности спасать. И спас меня, не отказался. Я в филиальский городок Шла после стройотрядной встречи. Студгородок весьма намок: Лил дождик на сентябрьский вечер. Шла заполночь, а в филиал В одиннадцать не пропускают. Никто на вахте не стоял, Всех филиальских сны ласкают. Я третий корпус обошла: На первом этаже все окна Темны – мыслишка обожгла: Уже замерзла и промокла – Окоченею у дверей. Я растерялась, испугалась. Кто пособит в беде моей? Но мне внезапно показалось, Что между первым этажом И следующим приоткрыто Окно. Оно над козырьком. А дождик льет, как из корыта. Перила, стойки.. Подтянусь – И я – на козырьке... Расстройство: Окошко заперто, клянусь, Открыто – внутреннее... Свойство, Что вверх способнее, чем вниз – Себя здесь четко проявило – Не слезть – не ступишь на карниз, Себя в ловушку заключила. Не прыгнешь – слишком высоко. На козырьке устало мокну. Стою, вздыхаю глубоко – На этом козырьке и сдохну... Тут вижу: Леня Крохалев Проковылял по коридору... Надежда воскресает вновь... Так, подожду... Напрасно к ору Еще не время перейти. Дождусь, пока пойдет обратно. Его судьба меня спасти. За это – не пойми превратно – Готова все ему отдать... Идет; кричу, стучу в окошко... Идет... -- И как сие понять? -- Спасай, не то еще немножко – И сдохну... -- Ну, сейчас спасу... Но – фиг тебе! Окно забито... -- Лезь в фортку! -- Лезу. На весу Застряла... Та еще обида – На широченную «корму»... -- Виси! Я в комнатку. Я мигом. Вернусь, ей-Богу! Стул возьму... – Со стула он тянул и двигал, Но все же вытащил меня... Потом дошло, спросил несмело: -- Ответь мне, Зина, не темня: Какое слово или дело Тебя на козырек взнесло?... -- История уже наутро Всех взбудоражила зело И стала темой шуток шустро. -- Что, Леня, Зинку тяжело Тащить? -- Ой, тяжело... -- Понатно... Но ведь, наверное зело Приятно? Точно... Ой, приятно... Той осенью возник рабфак. Пришли ребята с производства. Их год готовить будут так, Как в МГУ у нас ведется. Рабфаковцы живут средь нас. Они покуда не студенты. Но мужики – высокий класс – И вероятны сантименты. Пришел к рабфаковским друзьям Московский однокашник Владик. Весьма способный к языкам, Контактный – он с любым поладит. Поладил славно и со мной – И вот я на его орбите. Он предлагает стать женой... -- Месье, не многого хотите?.. А Гармаша в помине нет... «Куда, куда вы удалились?» Неужто завершен сюжет И не объявится мой витязь? Учеба... Эх, о ней потом. Да что особенного скажешь? Конспекты, пары день за днем... Ну, посещением уважишь Военку, правда не всегда – Зовет Москва, к душе взывая. На факультете – чехарда: Спецсеминары, курсовая, Неделя практики опять – Без новизны, все по привычке. И снова сессию сдавать – Готовимся к военной стычке С преподами, как дважды в год Нам полагалось по уставу... Ой, зарубежка! Ну, вперед! Пред Ванниковой с чем предстану? Расин с Корнелем... У меня Не память, а японский «Никон». Сдаю экзамены, храня В мозгу страницы текста, с шиком. Расина Ванниковой я Произведенья называю. Ну, память верная моя! Из закоулков вызываю, Страницу книги, где его Произведений краткий список.. -- Ошиблясь... -- Я? Чего-чего, А память глаз моих ошибок Не допускает никогда. – Я спорю с Ванниковой жарко... -- Чьо ж, принесите мне сюда С тем списком книгу. Мне не жалко. Увижу – и поставлю «пять». Что ж, я уверена: метрессе Суй участи не миновать – И на подземном мчу экспрессе... Вот книга. Список. Верно, да – Произведенья полужирным... Но не Расина – вот беда, Корнеля... Ну, исход был мирным: Пересддала, вину признав... Но Гармаш так и не явился – И без него ушед состав Журфака дальше... Удалился В былое добрый старый друг... А Владик Кобозев все ближе. От нежных глаз его и рук Мне не укрыться и в Париже. И потому качу в Вахтан... В спортлагерь посылает Хорош... Ну, Гармаш! Поскучаю там – И ты, чудак, меня проспоришь Тому, кто позже подошел... Похоже, вольной жизни – финиш. А выбор – он всегда тяжел... Что ж, Гармаш, рядом не увидишь Меня теперь в твоей судьбе... Сбегаемся опять в столице Продолжить по журфаку бег... Какие списки на странице? В семестре новом – два столпа Армянско-польского разлива. С двумя великими судьба В аудитории счастливо Свела наш гениальный курс. Бабаев нравился безмерно... Рожновский трогал черный ус – Шляхтич отъявленный, наверно... Бабаев с виду скромным был, Но в дали дальгие и выси Нас неизменно уводил По потаенной директриссе, Что одному ему видна. И русская литература, В которой мудрости – без дна, И европейская культура Нам проникает в кровь и плоть... Рожновский о большой эпохе Рассказывает... Наш Господь И древнегреческие боги Послушать рады тех двоих Божественно вещавших мэтров. Пусть переходит к нам от них Поболее высоких, светлых Идей... Блаженный Эдуард Григорьич – сам в том признавался, -- Был прежде – аки леопард – И ставить двойки не стеснялся, А тройку высшим почитал Возможным для студента баллом: Господь-де на «пятерку» знал, Сам – на четверку... Поменял он К оценкам с возрастом подход... И ознаменовался свадьбой В апреле – с Кобозевым год. Мы с Владом обменялись клятвой Любить и верность сохранить... За ним понаблюдала мама На свадьбе... -- Знаешь, будет пить. – Такой была эпиталама. Три дня спустя. Представьте мне Навстречу – собственной персоной, Он -- Юра Гармаш... В стороне Мой Владик, сильно удивленный. А Гармаш радость излучал. Не дав мне вымолвить и слова, О «Комсомолке» толковал: Теперь в Москве, мол, он и снова Встречаться сможем, как допрежь. Он, дескать, передумал много И, возвращаясь в наш «коллеж», Решает, что теперь дорога Соединит его со мной. Он понял: возраст не помеха. Он раньше глупый был, чудной – Не может вспоминать без смеха. Он мне сто писем написал, В которых выразил все чувства, Но письма те не отослал, Решив, что должен мне изустно Все чувства лично изложить... Стою, молчу и понимаю, Что все надежды сокрушить Придется тут же... Начинаю: -- Знакомьтесь. Юра, это мой... – Не требовалось продолженья. Он, как о стенку головой Ушибся... Замер без движенья. Затменье глаз, дрожанье уст. Я по лицу его читаю Такую перемену чувств! А Владик: -- Ладно, улетаю В библиотеку...— Редкий такт Мой Кобозев великодушно Явил... -- Что делать, коли так? – Молчим. И мне вдруг стало душно. А он вначале покраснел, Затем стал синим и зеленым... -- Я думал, -- горько прохрипел, Что время истинно влюбленным Не в силах выставить заслон... -- При чем тут время. Я ж не знала. Хоть намекнул бы, что влюблен. -- Выходит, опоздал? -- Смолчала... -- Желаю счастья! – и ушел... Мы виделись на факультете... -- Как поживаешь? -- Хорошо! – Любовь, поймавшая нас в сети Не удержала. Нелегко Ему о пустяках со мною... Я рядом с ним, но – далеко, Уже за каменной стеною... Огромнейший материал Успел нам изложить Рожновский. Он справедливо принимал. Предупредил шляхтич московский. Что испытанье впереди Ждет нас крутое, без пощады. Кто хочет тройку – подходи На перерыве... Тройке рады Десятки... В их числе и я Пошла за тройкой малодушно... Перипетии бытия: Пред зам. декана безоружно Стою... Мгновеньем до того От Алексеевой рыдая Выходят трое... Ну, чего Ей надобно, Яге? Вздыхая, Я улыбаюсь... Крохалев Два о Марине анекдота Придумал – сочинять здоров. Мне не смешно, но все ж охота Вам рассказать: один такой: Могильщик брел домой усталый, Нет сил пошевелить рукой... Знакомый: -- Что-то нынче вялый. -- Да, понимаешь, хоронил Я Алексееву с журфака. На «бис» раз восемь повторил... -- И любят же ее, однако! – Второй был анекдот такой: -- Я плаваю, ты знаешь, лихо. И вот, гуляю над рекой... Прохожая в нее – бултых! – а Я тотчас следом... Спас... Гляжу: Так это ж наша зам. декана... -- Чем наградить тебя? -- Прошу: Всего одно лишь и желанно: Не говорите никому, Что это я – спаситель «Замши»... Ее студенты, как чуму Приемля, быть, как можно дальше Предпочитают от нее... И вот стою я пред Мариной, Предполагая в чем мое Злонравье... Не была невинной: Прогулов из-за свадьбы тьма. Возможно ведь и пониманье. -- Я исключаю вас! – Чума. -- Хвостов-то нет... – Та – без вниманья: -- На апелляцию – три дня. Идите. А декан – в замоте. -- В командировку мчу. Меня Дождитесь... – Ну, а я – в заботе: Покуда он свои дела Там закругляет за границей, Марина выпихнет... Могла Я примириться и с синицей В руках... -- Прошу перевести Меня сейчас же на вечерний... -- Ну вот, мой подвиг мне зачти, Журфак – и верности дочерней Моей – тебе не отвергай... Я – веточка святого древа Журфаковского... Полагай И ноточкой меня распева Полифонического... Мы Навек с тобой неразделимы... Журфаковцы. Нас тьмы и тьмы. Не гаснет наш маяк любимый... * * * Не прощаюсь - мир ужасно тесен. Зарекаться нет у нас причин. Сколько б мы не спели в жизни песен, А исход нам предстоит один+ Но не скоро - так я полагаю. Да и думать незачем о том. Мысли - зерна разбросав по маю, Соберем по осени дождем. Так до встречи - в том ли, в этом мире - Стоит ли сейчас про то гадать+ В четырех стенах, в своей квартире Я вас часто буду вспоминать. Автор стихотворения – Зинаида Мареева (Козлова) Послесловие к части седьмой Ну, чрез плечо трехкратно сплюнь – И пусть не сглазит нас столица. В столице догорел июнь – И снова есть к чему стремиться, Крутую одолев ступень, Перешагнув рубеж сомнений... Ждет вдохновенная межень От нас дерзанья и прозрений. Второй, такой шершавый, курс! Что он творил с душою нашей? Ни от чего не отрекусь, Что в этом жестком репортаже Пришлось мне миру приоткрыть... И захотел бы – кто позволит? Не вправе никого судить... Считается, что правда колет Глаза, но нечего скрывать И, в общем, нечего стыдиться, А на ошибки – наплевать: Нам опыт и такой сгодится. Ведь мы же любим в первый раз, Влюбленному не быть в покое. Хоть курс – второй, но первый класс Проходим мы в житейской школе. А прибывает ли ума – Пока ответить невозможно. Экзаменует жизнь сама – И все для нас в ней слишком сложно.... Душа живых надежд полна, Еще б везения немного... Звенит гитарная струна – И обозначена дорога... Содержание Предисловие к части седьмой Поэма первая. Я, Семен... Поэма вторая. Тома Юстюженко Поэма третья. Нелли Мурнова Поэма четвертая. Саша Клим Поэма пятая. Наум Моисеевич Хорош Поэма шестая. Наташа Воливач Поэма седьмая. Эдуард Григорьевич Бабаев Поэма восьмая. Зина Козлова Послесловие к части седьмой | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
