- Сегодня дежурный? Здравствуй...

Старик-токарь протягивает покалеченную руку.

- Да, дежурный. Здравия желаю.

Подаю руку.

Стоим на улице. К без двадцати восемь подойдет заводской автобус. Ждем. Подходят и другие сослуживцы – женщины, мужчины. Кто-то держит завернутый в газету обед, кто-то – несет в целлофане.

Я тоже держу целлофан. Везу с собой варенные яйца, хлеб, немного сыра, сахар и чай.

Работаю я за городом. Сторожем. Днём стою у входной двери, когда стемнеет, зажигаю прожектора и лампы. Дежурю «сутки-двое». Оклад довольно маленький, но лучше, чем совсем без денег.

У старого токаря зарплата больше, чем у меня. Он носит запачканую, цвета табака кепку. На правой руке отсутствуют большой и указательный пальцы. В кармане рубашки хранит очки. На очках, вместо дужек, привязана резиновая лента. Когда наденет, из очков видны его большие, удивленные глаза.

Старик тихий, молчаливый мужик. Год с лишним, как я на заводе, но про него толком ничего не знаю.

Знаю только то, что он отличный мастер и как все настоящие токаря, он тоже пожертвовал мастерству – пальцы.

Смотрю на часы – половина восьмого.

Ну вот, пришла и Мэги. Она, как и я, с высшим образованием, а на заводе работает упаковщицей.

Иногда представляю вот что: как было бы здорово, если бы я женился на Мэги. Как бы мы с ней зажили?

Оба мы живем не припеваючи и поэтому мы устроили бы простую, скромную свадьбу. Ребенка она долго бы не смогла родить – от страха потерять работу. Потом по моей настойчивой просьбе, наверное забеременела бы и стала домоседкой. Я бы начал работать как осёл, не щадя себя. Потом появился бы ребёнок. Я бы работал больше, чем осёл, ещё больше, не щадя себя. За одним ребенком, последовал бы другой. Постепенно у нас бы сдало здоровье, нервы. Мэги стала бы настоящей домохозяйкой, а я – настоящим ослом-работягой...

Вот и она. Подошла, тихо поздоровалась и остановилась возле женщин.

На плечо у неё перекинута связанная из капроновой нити, пожелтевшая сумка.

А если бы всё так и было, пожалел бы? Наверное, не пожалел бы.

Я бы работал как осёл, и был бы счастлив, потому, что любил бы Мэги...

А кто знает, может зажили бы и получше...

Мэги стоит возле женщин и пальцами крутит пуговицу сумки.

Иногда, тайком смотрит на меня. Я замечаю и мне очень приятно.

Жалко... Хорошая, умная девушка, а работает за городом, на заводе упаковщицей.

Жалко и из-за сумки тоже. Из-за сумки, связанной из капроновой нити...

Интересно, жалко ли Мэги меня?.. Что скажешь, токарь?..

Старик стоит молча. Он так аппетитно курит мундштук, что очень хочется закурить, но поздно – подходит заводской автобус.

 

* * *

 

У заводских ворот - маленькое здание сторожей.

В комнатке стоит стол, два стула, шкаф для одежды, старая электрическая печь и самодельный топчан. На топчане валяется вытесанный из дерева, похожий на валик, пень. В шкафу для одежды, на стенах приклеены фотографий голых женщин, вырезанные из журналов. Бетонный пол покрыт линолеумом. На стене часы с маятником. На столе лежит квадратное стекло, отключенный телефонный аппарат и электропульт от ворот. Под стеклом лежит расписание смены и календарь. На одной из полок стола лежат несколько тарелок, вилки и соль в коробке.

В этой комнате сижу я. Сегодня дежурю один – мой напарник уехал в деревню, на сбор винограда. Зато обещал два ведра урожая, а накануне нового года – немного вина.

Нажимаю кнопки электропульта – по утрам в завод заезжает и выезжает очень много автомашин.

Кажется, я простудился – неприятное ощущение в теле. Вечером включу электроплиту и выпью горячего чаю.

Вокруг завода индустриальные остатки: заброшенные цеха, небольшие заводы, поднявшиеся в небо строительные краны, железные каркасы, разобранные на части экскаваторы, бульдозеры.

К воротам подходит шикарный автомобиль.

Нажимаю кнопку электропульта. Машина въезжает – быстро, бесшумно.

Закрываю ворота и выхожу из комнаты. Из автомобиля выходит высокий, довольно упитанный тип. Поправляет пиджак и галстук. Его встречают начальники завода, подают руку, говорят что-то смешное, и опять же сами смеются. Тот даже не улыбнётся. Разглядывает всех и вся с грозным выражением и медленно, достойно шагает. Кинет взор и на меня. Лицо у него такое, будто вот-вот загремит свирепым голосом, но пока что молчит. Наверное, ещё рано.

Он – новый владелец завода.

Как увидел впервые, сразу же дал кличку – «Девятиголовое чудовище».

Это так – для себя...

Наш начальник смены очень радуется, мол, отныне всё будет лучше, завод будет работать на полном ходу, будет строгая дисциплина и чуть больше зарплаты. Мол, может быть и обед дадут бесплатно...

 

* * *

 

Полдень. Сижу возле заводских ворот и греюсь на солнце. Все-таки холодно – очевидно, температура.

Направо отдыхает приблудившийся к заводу бродяга - пёс Боря и стуча зубами, отгоняет мух.

К воротам приближается бабка с мешком.

Седая – совсем, совсем белая. Обута в изношенные калоши. Несет на спине полный мешок травы.

Бабка на завод приходит ежедневно. В окно сторожей стучит двумя пальцами, упорно. Когда её впустят, наверху, возле старых котельных она собирает траву.

Ни одна душа не ведает, где она живет, и зачем ей трава.

Те, кто видеть её рады, называют её «Белой Бабкой».

- Белая бабка за травой пришла!

- Белая бабка травку крадет!

- Белая бабка, бабка твоя замуж выскочила!

Весело кричат заводские ребята и смеются.

Бабке трын-трава – немая она.

«Белая Бабка» и меня радует. Изношенные калоши, шерстяное покрывало, намотанное на талию, полный мешок травы – ничего лучше тут, на заводе, и не увидишь!

Лицом она напоминает бабушку-Скандинавку – героя сказки.

Открываю ворота.

- Ай-ай-ай!

«Белая Бабка» благодарит меня и уходит.

Чувствую благоухание только что собранной травы. Пока бабка не скроется из глаз, не закрываю ворота.

Сижу и опять холодина в теле. Боре надоело валяться, он поднялся и ушёл.

Ворона закаркала в небе. Прилетела оса, пожужжала в ушах и улетела прочь.

 

* * *

 

- Сегодня дежурный?

Мэги стоит у открытых ворот и пальцами крутит пуговицу сумки.

- Да нет... Просто так пришел...

Не говорит ничего. Улыбается.

- Что с глазами?

- А что такое?

- Красные все...

- Да кто их знает... Простудился, кажется...

Рукой касается моего лба.

- Не кажется, а вправду. Может домой уйдешь?

- Не могу. Сегодня один на посту.

- Куда напарника дел?

- В деревню отпустил, на виноградный сбор...

Мэги смеется.

- Что смешного?

- Ну даёшь...

- Зато, обещал два ведра урожая...

- Чего обещал?!

Смеемся оба.

- Хочешь, дам тебе лекарство...

Достает из сумки таблетки.

- Это же болеутоляющее?

- Понижает и температуру. Возьми.

- Спасибо тебе, Мэги...

- Пожалуйста. Виноград за тобой...

- Только никому ни слова, прошу...

- Не волнуйся. Не выдам.

Смеется. Вдруг опять представлю.

«Как же было бы здорово, Боже!»

- Таблетку сейчас же прими, слышишь?

- Да, слышу...

«Я бы работал как осел и был бы счастлив...»

- Не вешай нос. До завтра!

- До завтра, Мэги...

Поднимается в служебный автобус. Вечереет. Автобус постепенно наполняется сослуживцами, а завод постепенно стихает. Пью лекарство и украдкой смотрю из окна. Мэги не видно в автобусе.

И Мэги жалко меня... Да, это точно...

 

* * *

 

Уже ночь. Ставлю на электропечь алюминиевый стакан. Пока освещу территорию, вода и закипит. Лекарство не помогло и надежда только на горячий чай. А если и это не поможет, придется выпить вторую таблетку, уж очень плохо стало.

Во дворе завода - ни души. Из старого фонтана журчит вода. У фонтана небольшой, полуразрушенный бассейн. Там же низкая, дугообразная ограда. На ограде рисунок, в виде мозаики: толстоногая, здоровая пара - парень и девушка, стоящие босиком. Девушка держит виноградные лозы, парень – небольшой пшеничный сноп и серп.

Фонтан я навещаю по утрам. Когда приберу и подмету комнату, беру с собой тряпку и палку для пола, чтобы намочить в бассейне. Этому я научился у старых сторожей. От них я знаю и то, где спрятано ведро с выбитым дном и кусок деревянной доски. Эти предметы нужны, чтобы включить один из прожекторов – включатель вмонтирован слишком высоко.

Включаю последнюю лампу и возвращаюсь в комнату. На ходу проверяю замки и затворы цехов. Боря бежит рядом, как верный друг. Иногда обгоняет, подбегает к дереву или к столбу: нюхает, роется. Потом, вдруг, приподнимет ножку, намочит их и радостно бежит ко мне.

На заводе сейчас трое: я, дежурный электрик и дежурный слесарь. Из электриков сегодня на посту Илья, а из слесарей – Иван. Илья - жуткий пьяница, но хороший, добрый человек. Дочка у него больная, ей 15 лет. С Иваном я не так уж близко знаком. Когда на посту, то всегда сидит у себя, не общается ни с кем. Полчаса назад, когда я стоял на ведре с выбитым дном, Илья меня увидел и очень обрадовался: мол, потом подойду и вместе поужинаем.

Стою у закрытых ворот.

Со стороны заброшенных заводов доносится похожий на вой, жуткий звук. Голос.

Начавшись с ночи, не стихает до утра – каждый час, или ещё чаще.

Сторожа сказали, что неподалеку - цех выжигающий гажу (гипс) и это причина жуткого голоса.

Не хочется верить. Упрощается воображение - вот почему.

Поразительный голос. От неожиданности иногда ёкает сердце, но голос такой таинственный, подавляющий, что он нравится, привлекает.

Голос я назвал «зовом спящего циклопа».

Зов спящего циклопа – с ночи и до рассвета...

 

* * *

 

Умираю от жары. Принял и вторую таблетку, выпил горячего чая – всё напрасно. Сгорбленный сижу у стола и нелепый лай Бори сверлит мне голову.

Я так сильно ослаб, что не держусь на ногах.

А вдруг, Боря лает не просто так?..

Еле-еле приподнимаюсь и выхожу наружу. Осматриваю заводской двор – ничего. Издалека доносится лай собак и Боря, видимо, им отвечал.

Ругаю пса. Замолкает. Махая хвостом и болтая головой, подходит ко мне.

Я захожу в комнату. Рывком присаживаюсь. На топчане лечь нельзя – ноги у него шатаются.

Боже, не дай умереть...

Недавно здесь был Илья.

Поужинали, если можно так сказать. Разжевали пару кусков и баста. Я с утра голодный, но все же есть не смог. Илья тоже не ел.

Принес завёрнутый в газету ужин.

Ну как жизнь, парень! – весь взбудораженный от водки. Я мол, сам-то как? Да хорошо, хорошо, сказал и махнул рукой. Потом присел, начал о том о сём, да так заговорился, что до самого сердца достал.

Дочка, оказалось, у него тяжело больна.

Мол, эпилепсия в сложной форме. Уже с постели не может подняться и жалуется на зрение. Мол, мочу не может сдержать и переживает из-за этого. Мол от помощи матери отказывается и белье я меняю.

Я спросил, что говорят врачи.

Да, ничего, умрет скоро, и у него потекли слезы.

Горько так разрыдался, что слезы и меня тоже придавили, но я сдержался.

Нелегко было...

Когда мужик перед мужиком разрыдается, это совсем другое дело...

Потом он извинился, вытер слезы воротником куртки. Потом тихо, почти шёпотом спросил, есть ли что выпить...

Я улыбнулся, мол, нету ничего. Несколько секунд смотрел с сомнением, наверное думал, что есть, но прячу. Я мол, в самом деле нет ничего, и поклялся матерью, одновременно открывая шкафчик под столом, чтобы поверил. Да ладно, ладно, слегка рассердился Илья, нет - так нет. Вдруг я вспомнил про Ивана – побегу, может у него будет что выпить. Илья сказал, что от этой сволочи ему ничего не надо и обругал Ивана. Поставил у стола стул и развернул газету. Иди-ка сюда, парень, - позвал он меня. Я открыл свой целлофан и мы накрыли стол. У Ильи был паёк получше: маленький кусок ветчины, овечий сыр, чесночный маринад и половина лаваша.

Ветчину он тщательно порезал перочинным ножиком. На большом пальце заметил почерневший ноготь – стукнул, наверное, чем-то. Вокруг глаз всё ещё было мокро.

Илья взял варенное яйцо, постучал об стол, почистил. Что ж ты сидишь-то? - разбудил. Я с утра без аппетита, ничего не смог съесть. Кусок хлеба разжевал и все.

Илья сказал, что без выпивки еда - дохлое дело и поднялся. Мол, хоть бы ты чего поел. Я сказал, что и впрямь дохлое дело. И ты так?! Смотри-ка, похожий нашелся! – и обрадовался, что я тоже так.

Пойду, сказал, прилягу, покимарю чуток, и собрался уходить. Еду я опять в газету завернул. Не брал. Я не отвязался и отдал ужин.

Сижу как полумертвый. Голова лежит на столе и от сна глаза тускнеют.

Засыпать не смею – на посту все-таки.

Спящий циклоп закричал...

 

* * *

 

Слышу шаги. Шаркая ногами, кто-то идет к воротам.

Снаружи никого не видно.

Вдруг слышу – стучат в стекло окна. Упорно, двумя пальцами.

Смотрю из окна и глазам своим не верю – у ворот Белая бабка торчит.

Нажимаю на кнопку и изумленный, выхожу во двор.

Белая бабка стоит у открытых ворот и не заходит.

Даже не знаю, что и говорить. И что ей втолковать?

- Здравствуй, сынок. Впустишь?..

Оцепенев, с разинутым ртом стою и смотрю на старуху. Слова не могу выдавить.

- Не бойся, милый. Я соберу травку и уйду. Всю, что есть на свете траву, всю должна собрать... Всю...

В комнате звонит отключённый телефон. Я растерялся.

- Иди, тебе Мэги звонит...

Старуха отворачивается и уходит.

Стою неподвижно, оцепенелый, напуганный. Из комнаты доносится звонок телефона.

Нерешительно беру трубку.

- Слушаю...

- Это я, Мэги...Узнал?..

- Конечно узнал...Как ты сюда дозвонилась?..

- Сейчас не до этого. Мне нужна твоя помощь...

- Что случилось, Мэги?

- Хочу, чтоб ты меня обнадежил... Если будет беда, поможешь?

- О чем ты, Мэги?..

- Если заболею, присмотришь за мной?..

- Почему ты должна заболеть?!

- Если не встану на ноги, будешь ухаживать, будешь заботиться?..

- Что за бред, ты сошла с ума?!

- Я не хочу, не хочу заболеть!..

- Мэги, не плачь!.. Успокойся!..

- Не хочу в постель! Не хочу болезнь! Не хочу смерти! Не хочу!

Внезапно голос Мэги прерывается и из трубки доносится зов спящего циклопа.

 

* * *

 

Очнулся в ужасе. Дрожу всем телом.

Стекло съехало в сторону и вот-вот упадёт со стола.

Дрожащими руками поправляю стекло и выглядываю из окна. Снаружи ни души. Ворота закрыты. Беру трубку телефона – не работает.

Сердце в горле бьётся. Весь мокрый от пота. В шкафу висит старая телогрейка – надеваю её и выхожу во двор.

Вокруг пусто. И Бори не видно.

Смотрю на часы – половина шестого.

Телогрейку застегиваю до конца и путанными шагами иду на обход.

Чувствую себя слегка получше. Немного поспал, вспотел, видимо, помогло.

Вспомнилось детство.

Было мне семь лет. Я горел от температуры и бредил всю ночь. Помню освещённую торшером комнату, тени родителей на стене.

Полусонный, слышал вынужденно спокойный голос отца.

Смутно видел младшего брата, который стоял у изголовья и с испугом смотрел на меня.

Не видел только матери. Помню только прикосновение её рук на моих ногах. Запах уксуса, мокрые носки и пот, много пота.

На стене комнаты висели старинные часы.

-Задушите часы!.. Задушите часы!.. Задушите часы!.. –бредил я и горел от жары.

 

* * *

 

Светает.

Я сижу в комнате сторожей и греюсь у электропечи.

Температура спала. Но всё же болен – ломка в теле.

В окне видно красное от рассвета небо.

Снаружи, от ветерка ползёт сухой лист и мне кажется: кто-то идет.

Слышу мерный ритм маятника.

Ползёт сухой лист.

Электроплита ворчит и развевает прилипшую к стене паутину своим горячим «выдохом».

Сижу и дожидаюсь, когда закончится мой рабочий день.

Вспоминаю сказанное начальником смены: строгая дисциплина и чуть больше зарплата.

Скоро тут всё изменится.

Служба станет более долгой, тяжелой. «Девятиголовое чудовище» наверное никого не пощадит.

Борю выгонят прочь.

И «Белую Бабку» не впустят больше, травку собирать.

Потом, наверное, и я уйду. Не продержусь долго.

А Мэги? Как поступит она?

Если уйду я, наверное, последует за мной.

А если так, то...

Кто знает, что будет...

Пока должен наступить сегодняшний день.

Пока должна прийти смена, чтобы мне можно было уйти домой и лечь в постель.

Пока не знаю ничего, пока не могу ни о чем думать...

Пока что я болен...