Вечером шныри-ключники отворили ворота и в свете прожекторов на центро-стрит Зоны вырулил цивильный автомобиль. Зэки, нарезавшие тасы по локалкам тихо охренели: гораздо более прилично было бы увидеть на аллее БМП, нежели «Мазду».

В зоне намечалась оргия. Собственно, в 21 веке таких сабантуев в лагерном мире было очень мало, ибо мир преступный измельчал до карикатурности. Но здесь случилась аномалия. В зону заехал невиданный козырняк. У него на свободе было целых пять ларьков! И козырь решил отметить прибытие на зону небольшой расслабухой. В медсанчасти учреждения. Там дежурный капитан брал меньше всего за постой обдолбленной толпы…

… В это время среди спящих цехов промзоны в шурше гаража, Мишаня-слесарь жалился хлебнику:

-- Я в глубоком трансе! Они взяли машину старшего опера! Он за личную машину меня поимеет, высушит и к стенке прибьет! Он же свою тачку на капремонт пригнал! А я шо? Воровской мир соскучился, видите ли, по средствам передвижения. Ха! Ха! Ха! По зоне на кумовской тачке! Уму не растяжимо, как у парней планку снесло! Чует моя душа, будет нам скоро ОМОНомаски-шоу!

***

В шестой палате санчасти собралась порядочная публика стационара во главе со спонсором-козырняком. Ящик плевал в шнифты яркой отрыжкой свободы. Песня-2003 комментировалась без цензуры:

-- Гля-бля, гребень потерянный!

-- Да це ж педрила, с опущенного Тагила!

-- Как бы энтот шалава строчила у нас за пачку «Примы»!

-- А сурло не треснет?!

Однако исполнение какой-нибудь трогательной песенки о земной любви приводило публику к тишине, ибо как не хорохорились прожженные зэчары, но они были, все ж таки, представителями рода человеческого и им, как и всякой твари на земле, хотелось элементарного тепла, верности, единения тела, пить своими губами дыхание любимой души. Пусть даже распутство заменяло истинную любовь.

Менялось изображение на экране, появлялась голосисястая деваха, и характер комментариев менялся:

-- О, бля, крулева суперсекса!

-- Курвица хиппатая!

-- Простодырка потасканная!

-- Парчушка расфуфыренная!

-- А шо!? Раком бы ее, да загнать дурака в корыто!

-- И без ваших подсердечников у нее хватает всяких балдометров! От шептунчиков- щекотунчиков до рабоче-крестьянских и кувалдо-пролетарских!

-- Она их меняет чаще презиков!

-- Це не баба, а станок!

Нормальная горчиловка от Немирова обильно плюхалась в стаканы, калорийной хаванины было в достатке, шуток и прибауток было еще больше - братва гужевала. Мужички тихо комментировали:

-- Ишь, блатюки колбасятся.

-- Воистину, кому тюрьма, а кому матка родна!

-- Им легче бздеть, чем нам нюхать!

-- А шо, они и мусорам дают прикурить!

-- А хуль нам, мужикам? Каждому свое! По способностям!

Братва в шестой палате шумела по-своему:

-- А шо бы мы сейчас на воле делали?

-- Шо делали, шо делали? Живой товар бы пялили на болт у нумерах!!! Га! Га! Га!

-- Ай да за местными девахами! Не один хрен, где глину месить?

-- И тачка с нами!

-- Виолетку и Ляльку на траходром!!!

Самые озабоченные понеслись исполнять идею в жизнь.

 

И очень скоро шестая палата под танец боро в одурманенных котлах превращалась в притон «меньшевиков». Лялька, прирожденный шпидгауз, щедро поделилась со своими подругинями косметикой и помадой. Ящик выкрутили на полную катушку. На столе Лялька с воодушевлением исполняла подобие ламбады. Его безумные, похотливые глаза излучали могильный холод, который не смогли растопить даже два стакана водки. Искусственные ресницы, жирно подведенные глаза, яркий макияж, длинные вьющиеся волосы вызывали гомерический гогот пьяных глоток. Обтягивающая маечка высвечивала примерно первый размер груди, запакованный в лифчик. Слободская мини-юбка из кожи открывала гладко выбритые ноги в туфлях на изящных шпильках.

Виолетка, Абрикоска и Сержиния рядом с ним были «глухим колхозом» в наспех состряпанных коротких юбках из простыней. К тому же оргия ошарашила их наглушняк.

Барс приглушил звук телевизора и, как заправский конферансье объявил следующий номер программы:

-- Пацаны, ставим в коридоре четыре стола и нехай наши шалавы потрусят булками на потеху хором для всех!

Стационарные больные из мужицких палат круглыми шарами смотрели на коридорный кордебалет. Были и такие, которые, сидя на шконках, плевали на пол и матерились с нескрываемым презрением. Один ширпотребщик, лет 25-ти , вышел вместе со всей толпой в коридор поглядеть на дармовое зрелище и, не выдержав, побежал на дальняк блевать.

-- Во гонят ребята! А если мусора нагрянут?

-- Небось на энтот случай лавэшки заготовлены!

Вновь рождённый зоновский петух, на гражданке – Серёжа, не осознал ещё себя в душе Сержинией. Он был в абстракции бытия. Презрительные гримасы серых лиц, обдолбленное ржание блатюков, циничные замечания, нелепый прикид – всё это вертелось перед глазами, било по ушам и лишало сил. Сергей в изнеможении опустился прямо на стол. В умате головокружения он услышал приказ:

-- Сползай, блядво! Щас устроим собачью свадьбу!

***

Тем временем из палаты № 6 выскочил бесноватый Челленджер:

-- Пацаны! Уматовая возня! Петюнчик брезговает порядочными шлямбурами!

Добрая половина озабоченных самцов покинули танцующую троицу покорных педерастов. Пьянючие мозги спешили урвать свою толику от нового развлечения.

Сергей свернулся в позе эмбриона на полу. Страх, отвращение, ужас сковали тело сплошной, непрекращающейся судорогой. Топот от множества бегущих к нему ног набатом бил по вискам. Кто-то вырубил телевизор. Тяга от реального удовольствия была намного круче.

-- Вставай, сученочка, -- подрагивающим от предвкушения голосом процедил Челенджер.

-- Не трогайте меня! Пожалуйста! – взмолился Сергей. – Мне очень плохо! Меня тошнит!

Хищные морды блатюков оскалились. Их садистским натурам такая возня была по тяге. Нарик, гребущий по шлаку чернухи-опия, жестом попросил у группы роль солиста. Он присел на корточки и с вожделением провел заточкой по ягодице несчастного. Заточка аккуратно двигалась, не причиняя жертве никакого физического вреда.

Несчастный петух открыл глаза, наполненные мукой и ужасом.

-- Не менжуйся, петюня, -- просипел Нарик. – Я только найду твое междужопье.

-- А потом перышко в жопку! – гоготнул Челленджер.

-- А потом перышко на 360 вокруг своей оси! – оскалился Кныш.

-- В Азии, чтобы ты знал, так за «бока»-ошибки наказывают, – объяснил Кабася.

-- Говорят, в этой дырке есть какие-то очень важные вены, -- продолжил объяснения Нарик, — и когда заточка проворачивается, то они вскрываются…

-- И штымп помирает от потери крови! – завывая от восторга, закончил лекцию по анатомии Челленджер.

-- Очень быстро, кстати! Если через полчаса клиент не попадет на операционный стол, то писец котенку! – заметил Кабася. – Ну! Булки чикаются и венки шьются. За отдельные бабаки-лавэшки могут и девственность взад вернуть!

-- Не надо!!! – взмолился петух, вставая на колени.

-- Ого! Теплее! Ты сам согласился и тебе уплочено. Шо ж теперича?

-- А ну, губася, расстегни штаны этому пузану и покажи экстракласс, -- скрипел Нарик.—Давай, побойчее, с энтузиазмом!

-- Да нет, -- отмахнулся Кабася. – Пусть лучше для начала станет раком и обцелует наши колеса-ботиночки. Смелее! Вперед, маргаритка. Ну, пошла!

Сергей опустился на четвереньки и пополз к ногам. По дороге он почувствовал, что стыд стал уже не таким грызущим, отвращение испарялось, как капля воды под палящим солнцем. Это было новое светило греховной плоти – солнце мазохизма!

***