Ч.1

Тихим зимним вечером Пётр Шерстнёв провожал свою любимую девушку домой, по московским светлым улочкам. Москва…Улицы были многолюдны, на катках играла музыка и иногда из динамиков раздавались чьи-то речи. Ира, так звали Петину девушку, кокетливо улыбаясь, шла нога в ногу со своим кавалером, взяв его под руку. Они шли, такие молодые и счастливые, снег под их резвыми ногами радостно поскрипывал. Шёл декабрь 1939 года…

- Ух, холодно, - Петя сунул нос в перчатку правой руки.

- А мне тепло, - хихикнув, сказала Ира и, припрыгивая, стала кружить Петю, призывая к танцу. Из динамиков катка доносилась музыка.

- Меня в армию забирают, - сказал Пётр.

- Что? – не расслышав, спросила Ира.

- В армию… - Петя достал из кармана пальто сложенную вдвое бумажку и, развернув, показал повестку, - завтра в военкомат.

- Подожди, так война же идёт, как ты… - всполошилась Ира. – На войну? Ты же учишься, тебе же институт закончить нужно.

- Да война… С Финляндией, но это же ненадолго, мы их быстро разобьём, - ответил Петя, - а доучиться и потом можно. Я же комсомолец, я не могу остаться в стороне, понимаешь?

- Да уж понимаю, ты добровольно значит, всё ясно. – грустно вздохнула Ира. - Значит, мы сегодня прощаемся… Пётр кивнул, виновато склонив голову. Сквозь нежные черты лица Иры, уже сейчас просматривались признаки властности и самодостаточности. Ей было даже обидно сознавать, что человек, которого она считала своим, во всех смыслах, оказался таким самовольным в своих решениях. Это было шоком для неё. Женский эгоизм не давал покоя.

«Утомлённое солнце …» - хрипло доносилось с катка… Снег хрустел под их ногами и отражал жёлтый свет фонарей. Они шли и молчали, глядя под ноги, будто боялись взглянуть вперёд…

«…столкнулись армии двух миров. Красная Армия — самая миролюбивая, самая героическая, могучая, оснащённая передовой техникой, и армия продажного финляндского правительства, которую капиталисты заставляют бряцать оружием. А оружие-то, скажем откровенно, старенькое, поношенное. На большее пороху не хватает…» - доносилось из динамиков, сменивших музыку на политинформацию.

Проводив Иру, Пётр пришёл домой, где все уже спали, разделся и лёг. Но сон не шёл. Глаза смотрели в потолок, не думая закрываться, заставляя о чём-нибудь думать. А думалось только об одном: завтра утром он пойдёт в военкомат и встанет в ряды Красной Армии, а каково это, быть солдатом, пусть даже Красной Армии, он не знал. А тут ещё и война. Нет, ему не было страшно, но неизвестность была для него ещё хуже страха, о котором он ничего не знал. Ещё разлука… С родителями, с Ирой. Он был готов к этому, когда подавал заявление, но теперь он не мог заснуть. Его, добровольца, имеющего разряд по лыжам, зачислили в один из формирующихся в Москве лыжных эскадронов, созданных для прорыва линии Маннергейма, призванных изменить ход войны, уже почти проигранной.

Эскадроны сформировали и отправили в Финляндию только через месяц после того дня, указанного в повестке Шерстнёва. Их готовили. Новобранцы учились стрелять, бегали на лыжах. На обучение отводился минимальный срок, для выпускников курсов ОСАВИАХИМа. Обучение завершилось, но отправка задержалась на неделю. Всё время не хватало то автоматов, то обмундирования, но в итоге всё собрали, и лыжники были укомплектованы как положено. Эскадрон был погружен в поезд, и в составе эшелона двинулся к фронту. Через неделю эшелон был на месте.

Дневник Ивана Шерстнёва

2 января 1940

Сегодня выехали. Наконец, после двух недель ожидания в казармах, нас погрузили в машины и повезли на вокзал. Хорошо, что я успел сообщить об этом родителям и Ире. Они пришли проститься. Мама всё причитала и украдкой крестила, а отец всё молчал, и лишь перед посадкой сказал: «Держись, сынок». Ира всё улыбалась, а под конец расплакалась и всё махала вслед поезду. Может и поняла… Тоскливо было, хоть волком вой. В поезде едем, шумно, весело, шутки, карты (старшина, правда, запретил). Ребята в нашем взводе все знакомые, в казарме вместе жили. Все спортсмены, только Васька Зорин не спортсмен и не комсомолец, но добровольно пошёл. Говорят, у нас в эскадроне по численности недобор был, так из соседней стрелковой части прислали пополнение, вот Васька из того пополнения. Ребята попросили его кипятка принести, так он всё разлил по вагону. Он неуклюжий такой, но добрый. Поезд покачивает так размеренно, что спать хочется, но под этот гам не заснуть. Я на поезде второй раз еду. Первый раз к тётке, на Урал, мне тогда лет пятнадцать было. Помню, жарко было, всю дорогу духота, я в окошко голову высовываю, чтобы ветром лицо охладить, а вокруг красота, леса, берёзки в них мелькают, трава зелёная, зелёная, небо синее - всё такое яркое и сочное. А сейчас не жарко, холодает, передают, что морозы сильные будут. Сижу и думаю, что же ждёт меня там, среди ледяных лесов, там, где живёт бог зимы.

4 января1940

Едем уже третьи сутки, останавливаемся, почему-то, часто. Но нам выходить не разрешают, только если очень надо, и если командир реши, что очень надо. Делать нечего, поэтому спим, уже опухли все от сна, но понимаем, что когда приедем на место, сон будет для нас мечтой. По поводу войны настроение хорошее, ребята говорят, что военные действия продляться недолго и, что скоро домой. Я не уверен, что скоро, но думаю, победим непременно. Правда за нами. Отец рассказывал, как они в Испании (он был там добровольцем) эшелоны Франко пускали под откос и, убегая, радостно слышали скрип и скрежет железа и крики фашистов. Когда он рассказывал, глаза его светились страшным огнём и он, рассказывая, забывал, что давно уже дома, а не в Испании. Война осталась с ним навечно. Он очень огорчался, что та война была проиграна, несмотря на огромные жертвы, в том числе и наших соотечественников-добровольцев. Отец говорил, что он отдал свой долг сполна и, что я тоже должен. Наверно, он прав.

 

Эскадрон выгрузили на станции …ая. Солдат построили в шеренги, оснащение погрузили на машины, которые, вскоре, поехали по заснеженной дороге, буксуя на поворотах. Солдаты тронулись пешим маршем к месту назначения. Шли по морозу, лица солдат сначала покраснели, потом заиндевели от холода. Лыжи остались в машинах, почему-то, хотя на них было бы быстрее и теплее добираться до места. Но шли налегке, без винтовок, оружие тоже увезли в машинах. Все шли молча, говорить никому не хотелось – щёки сковало морозом, язык заплетался, как у пьяных. Идти пришлось около трёх километров. Через час эскадрон лыжников прибыл в расположении N-ой армии. Их разместили в больших добротных землянках, которые хорошо обогревались «печками-буржуйками». Землянки были обжитые, видно, что солдаты, занимавшие эти землянки раньше, находились здесь долго. Фронт пока замер. Обстрелы случались, но вялые - не тратили снаряды впустую. Обе стороны наращивали силы, перед тем как сойтись в битве. Взвод Пети разместился в большой землянке всем составом. Пообедали и опять загалдели, как в поезде. Карты, шутки, смех…К вечеру эскадрону выдали оружие и патроны и лыжи, а также белые маскхалаты. Солдаты радостно примеряли лыжи, вскидывали на плечо и, шутливо прицеливаясь, свои новенькие винтовки и автоматы. Потом посерьёзнели, осознав себя людьми с оружием. Потом наступил вечер и на полярном небе высветилось серверное сияние; ощущение какого-то чуда охватило всех солдат, выскочивших, не смотря на страшный мороз, полюбоваться этим, невиданным ранее, явлением. Так закончился их первый день «на фронте», последний мирный день.

-Подъём! - орал лейтенант. – Подъём, я сказал! Вставай! Командиры отделений, построить взвод и на выход! Быстро!

Замёрзшие и разоспавшиеся к утру солдаты просыпались медленно, спали в верхней одежде и маскхалатах, так что одеваться не пришлось. Ослеплённые ярким светом трескучего утра, выходя из тёмной землянки, бойцы хватали снег ртом, чтобы пробудиться. Эскадрон был построен полностью и в полной боевой готовности. «В наступление», - шептались в строю.

Их послали в прорыв. Прорвать приказали хорошо укреплённый участок финской обороны. Эта операция была частью большого плана наступления. Эскадрон подошёл к вражеским позициям на расстояние последнего броска. Этот путь они проделали на лыжах. С собой тащили также бронированные щитки, похожие на санки, покрытые листами брони с прорезями для стрельбы, используемые как манёвренные огневые точки. Щитков не хватало, на эскадрон, в сто пятьдесят человек, их было всего десять. Лыжники уже отсюда могли рассмотреть высоты, правильной формы, ДОТы - покрытые снегом каменные коробки, от вида которых захватывало дух.

Атака началась двадцатиминутной артподготовкой. Дальнобойная артиллерия била точно. Всем хотелось, чтобы снаряды падали дольше, но огонь закончился и, командиры отдали приказ: «В атаку!» Бойцы сорвались с места, как на школьных соревнованиях, торопясь, стараясь пробежать как можно быстрей эти чёртовы четыреста метров. Бегушие мучительно ожидая стрельбы, зажмуривали от страха глаза с заледенелыми ресницами. Поначалу с той стороны не стреляли. Оказалось, выжидали. Плотный огонь из всех видов оружия обрушился на наступавших, как по команде дирижёра. Очереди крупнокалиберных пулемётов косили лыжников одного за другим. Фонтаны рыхлого снега выбрасывало пулями под ногами и лыжами бегущих. Снег вокруг убитых и раненных мгновенно становился красным. Финские снайперы выцеливали, не торопясь, стреляли точно в голову, сбивая уже мёртвого с ног. Цепь наступавших поредела заметно. Подбежав довольно близко, так, что можно было разглядеть фигурки людей, там на высоте, лыжники залегли как по приказу. В ход пошли бронещиты, в которых засели пулемётчики, палившие по врагу, с целью сквитаться за свою недавнюю беззащитность. Щиты сразу стали основными целями для пулемётов. Пули обычных пулемётов и винтовок бессильно отскакивали от брони, зарываясь поглубже в снег, растапливая его своим смертельным теплом. Пули крупнокалиберных пулемётов прошивали броню легко, как фанеру, дробили кости и впивались в плоть лежащего под щитком, где блуждая, как злые осы, постепенно теряли свою силу. Взрывы, маленькие воронки на горячем снегу. Мины. Визгливо падали мины, то мимо, то в цель, отрывая руки и ноги, неестественно лежащие потом на снегу в бурых пятнах. Лежали долго, злясь на самих себя и на пули, свистящие и несущие смерть. Нужно было что-то делать, а не скрежетать зубами, наблюдая, как редеют наши ряды. Приказ прозвучал, и цепь поднялась для последнего прыжка. Он был сделан, молча и жестоко. Врываясь в окопы врага, стреляя, нервно дёргая курок, разрывая, злобно рыча, врага штыком, забрасывая гранатами ДОТы,они взяли рубеж. Это было сделано, и смертельная усталость навалилась на каждого из них. Петр выжил. Те, кто не выжил лежали там за спинами добравшихся до высот, тех, погибших, предстояло похоронить.

Дневник Ивана Шерстнёва

10 января

Вчера был в бою. Начало боя – это страх, потом он исчез, на смену ему пришла злость и желание выжить, а может это мне сейчас так кажется, не знаю. Я не помню боя, его подробности растворились в … том чувстве, которое называют азартом боя. Но я думаю азарт – это лишь часть этого сложного чувства, которое не даёт страху ( великому ) взять верх, который в отсутствии этого чувства сломил бы меня без сожаления. И Не даёт разыгравшемуся древнему инстинкту запретить тебе идти под пули, всему вопреки. Вот что я помню, это чувство. Бой – это излом, он проверяет тебя на прочность и либо ломает, либо надламливает, но не проходит бесследно. Сегодня я это заметил, не только на себе. Все молчат, серьёзно хмурят брови, у каждого во взгляде появилось что-то. Нет той безмятежной весёлости, которая царила ещё вчера, нет и не будет уже никогда. Не помню как я убивал того финна, но я помню его лицо, растерянное и полное ужаса. Он мне снился… Вот так можно повзрослеть за один день. У нас 22 человека убитых в эскадроне, много раненных, тяжело раненных. Оторваны у многих ноги ,у кого руки, Раненные в обе ноги очередью крупнокалиберного. Это страшное зрелище. Кости раздроблены в мелкую крошку, поэтому ноги безвольно болтаются, когда раненного укладывают на носилки. От боли раненный теряет сознание, но он сюда больше никогда не вернётся. Не знаю, сколько длилась эта бойня, но этого хватило, чтобы почти все раненные обморозились, пока лежали в снегу и ждали санитаров. Сильный мороз. Говорят 45 градусов. Мы ночевали в ДОТе.

12 января Мы остались на этих позициях, ночевали в тех ДОТах, в которых ещё недавно были финны. Мороз, такой, что перестаёшь соображать что и почему. Наши альпинистские куртки грели не достаточно хорошо, пришлось наматывать себе на лицо все, что подходит для этого. В карауле стоять невозможно, заносит снегом по грудь. Погода отвратительна. Жгём костры, чтобы не замёрзнуть, постоянно. Приходится ходит в лес за дровами.Говорят в лесу видели финнов. Но этого не может быть. Ели сух.паёк ,положенный нам на пять суток: хлеб в буханках, которые сильно замерзали и, чтобы расколоть их приходилось стрелять; также консервы и 100 грамм спирта (для растирания обмороженных конечностей),которые бойцы использовали не по назначению. Тылы ещё не подошли и, горячая кухня пока для нас только мечта. Говорят, оборона прорвана не на всех участках. Ждём нового приказа, а пока будем здесь.

14 января

Вот уже шестые сутки мы здесь. С нашими нет связи. Связисты вызывают штаб, не преставая, но там молчат. Сухпайки уже закончились. Начинаем голодать. Мороз ещё сильней, руки и лицо покрылось сухой коркой. Пишу теперь редко. Парни шутят, что у меня фамилия тёплая, шерстяная, и поэтому мне не должно быть так холодно. Жгём костры только в ДОТах, командиры запретили разводить огонь на поверхности. Дров нужно много. Но в лес ходить опасно. Вчера двое не вернулись. Послали взвод на поиски, плутали долго, но не нашли даже следов. По ночам жутко воют волки.

16 января

Сегодня к нам добрались конные разведчики. Их трое. Мы думали, что они с приказом, оказалось, они заблудились и трое суток мотались по лесам без еды. Нам их порадовать тоже не чем. У нас во взводе осталось 44 человека после того боя 9-ого числа, сегодня умер раненный Сергей Мальцев, ранение в живот. Раненные умирают, им давно уже надо в госпитале, а они здесь. Очень хочется есть. Волки стали настырнее. Вчера заметили одного у самых окопов. Начали стрелять - не попали, ушёл в лес. Ночью воют, не преставая, будто что-то требуют от нас. Вчера пропал ещё один боец, из второго взвода. Разведчики говорят, что нас окружили.

17 января

Голодаем, пишу, чтобы не думать о еде. Всё, мы в окружении. Вчера вечером видели финнов и самого леса, от которого мы наступали 9-ого. Постреляли им вслед, они растворились в лесу. Они у нас в тылу. Надеемся, что наши части скоро прорвут кольцо, только бы, поскорее. Многие кашляют, хрипло так, нездорово. Я пока держусь. Пока держусь.

18 января

Мы ждём приказа. Хотя надежды мало. Много обмороженных. Ночью убили двух волков ,подобрались близко, не боятся. Сегодня утром финны подошли совсем близко, словно волки, но их заметили. Была перестрелка, одного убили, остальные ушли. В лесу ходит снайпер. Вчера убил нашего часового. Пуля попала точно в лоб под каску. Теперь не высовываемся. Они тоже. Пока. Со мной что-то странное происходит. Я часто не могу заснуть, а во тьме, заглядывая в ДОТ, ходит Кто-то без плоти, тёмный и холодный, как здешние снега. Мне жутко поворачиваться к Нему спиной. Чувствую затылком Его мёртвое дыхание, и чувствую как Он тянет ко мне свои холодные пальцы. Он теперь часто приходит. Кто же это?

 

19 января

Командир эскадрона решил завтра прорываться. Убитых оставляем здесь, потом вернёмся, раненных с собой на настилах из веток и лыжах. Ходили рубить ветки в лес. Я тоже. Нас прикрывали ребята из 2-ого взвода. Финнов нет. Прорываться будем тремя группами. Так больше шансов. Есть уже почти не хочется. Выходим завтра рано утром. Уходим, но Он нас не оставит. Он пойдёт с нами. Он уже не стесняется, он заходит в ДОТ, как в склеп, и сидит там в тёмном каменном углу, посматривая холодным взглядом на нас всех. Он уже не уйдёт. Он везде. Он воет волком в лесу, свищет сумасшедшей метель там ,в поле, смотрит стеклянным глазом с прицел финского снайпера, смотрит и ждёт…Он смерть. Он ходит по позициям, и после Его прихода выносят на мороз умерших, с Его отражением на неподвижных лицах. Он нетороплив в своём ремесле отнимать жизни. Он проходит мимо меня, каждый раз забирая кого-то из моих товарищей. Вчера вот умер Зорин. Всё против нас, будто мы нарушили вето, и тем самым заставили смерть поселиться в этих ледяных лесах. Я почти уверен, что во всём мире сейчас никто не умирает, потому что мы здесь умираем за всех сразу. Завтра. Завтра идём…

 

Серое небо, хрустальный лес. К лесу со стороны дороги шли цепью солдаты, в «будёновках», застёгнутых на подбородке, с поднятыми воротниками шинелей, замотанных портянками. Шли медленно, увязая в снегу по пояс, набивая рыхлый снег в валенки. Где-то недалеко ревели танковые двигатели.

- Стой! – скомандовал офицер в цепи, поднося бинокль к красному лицу. В лощине, у леса просматривались припорошённые снегом маленькие холмики. «Колонна» - решил офицер и послал одно отделение в разведку. В сторону опушки торопливо двинулись десять бойцов. Вернувшийся сержант сообщил, что это «наши». Офицер приказал всем двигаться в сторону расстрелянной колонны.

Это было место боя. Финны напали из леса, с разных сторон, зажав неизвестный отряд в овраге, накрыли миномётным огнём и уничтожили целиком. Тела убитых, закоченевшие, со страшно вытянутыми вперёд руками, будто хотели кого-то схватить, лежали по всему оврагу, они были все как один с открытыми глазами, которые теперь невозможно было закрыть. Были также замёрзшие на носилках и настилах раненные. Многие из них замерзли, не приходя в сознание. Повсюду лежали сломанные лыжи и лыжные палки. Оружие забрали финны.

- Соберите документы, у кого есть - приказал офицер своим солдатам. Бойцы стали отгибать полы курток и шинелей на телах погибших, скрипящие, будто ломающийся лёд.

- Товарищ майор, тут дневник чей-то, - доложил солдат, и подал офицеру тонкую тетрадь. Офицер бегло пролистал тетрадь, положил в планшет на боку и скомандовал: «Уходим!»

конец

Согласно официальных источников потери советских войск в Зимней войне составили 72,5 тыс. человек (15 процентов из потерь составили потери от обморожений) убитыми и 264 908 ранеными, потери финнов: 26,6 тыс. человек (по советским данным — 85 тыс. чел.), ранеными — 40 тыс. человек. Эти цифры до сих пор растут.