Спустя недолгое время Геракл получил новое задание: упразднить злого кабана с горы Эриманф в Аркадии. Этот свинский самец ископал рылом все подступы к горе, так что нельзя было пройти, не повредив какую-нибудь ногу. Когда травмированный человек падал, паршивый хряк вылетал из-за угла и грыз насмерть. Одно слово – свинья…

На пути Геракл встретил пожилого кентавра.

- Ба! – заорал тот. – Амфитрионыч! Помнишь меня?!

- Привет! А как же! – ответил герой, смутно припоминая этого кентавра со странноватым именем Фол. Лет десять назад их Хирон познакомил.

- Вообще тут начинается моя территория, – сообщил лошадогрек. – Тебе повезло, что ты мой друг. Ты уже находишься на грани Фола, и тебе бы не поздоровилось.

«Это еще неизвестно», – подумал Геракл, но вежливо промолчал.

- Как ты? Где ты? – спросил Фол, и путник вкратце пересказал последние события. Кентавр спохватился. – Что ж мы тут базарим в чистом поле? Пошли ко мне, за встречу дербалызнем!

Геракл отказываться не стал, и приятели галопом отправились в пещеру Фола, который был покультурнее прочих кентавров, но ненамного. Вход ничем не преграждался, рядом были набросаны обглоданные кости и тряпки гнилые. Мелкая кентаврячья шпана махалась в войнушку палками-мечами и пуляла из игрушечных луков.

- А ну брысь! – прикрикнул Фол, а одного воина легонько пнул копытом. – Я тебе что говорил – дома сидеть!

- Ну пап, – захныкал кентавренок, – что ты как жопа?

- От жопы слышу! – отрезал Фол. – Не позорь отца перед гостем. Мамка где?

- К тете Ксипиндре поскакала, сплетнюги жевать, – ухмыльнулся пострел.

- Цыц, малявка! Не смей на взрослых варежку зявить! – приказал отец и добавил, обратясь к Гераклу. – Ну, и слава Зевсу, что свалила. Баба и водяра – две вещи несовместные…

Взрослые расположились в пещере и начали глушить терпкое вино.

 

В это время один изгнанный шкет прискакал к своему отцу – дикому кентавру:

- Тятя, тятя, а у Фола двуногий!

- Н-да?! Оборзела тилихенция! А ну, зови мужиков!

Надо сказать, дикие кентавры терпеть не могут людей и всех прочих, кто хоть чуть их умнее. Хирона ненавидели люто, но побаивались: бессмертный, как-никак – зато при любой возможности гадили его приятелю Фолу. Его считали интеллигенцией вшивой, потому что он держал дома сразу две книги: детективный роман «Глухой кентавр бьет наотмашь» и номер журнала «Коневодство» с фотографиями молодых кобылиц в весьма откровенных позах. Он умел читать! – для кентавра грех непростительный.

Ну бесит серую массу, если кто-то отличается! А тут этот книголюб еще и человека привел…

Возмутительная новость мигом облетела общину. Еще больше, чем равенство, кентавры обожают кого-нибудь бить. Тех, кто слабее… Грозное войско самоходной кавалерии направилось к пещере Фола.

А он пьяный в этот миг, взяв кифару, горланил со слезою в голосе:

 

Аркадия-мама, родная страна!

Беспутного сына прости ты меня!

Я пил и буянил, я женщин любил,

но родину-мать никогда не забыл!

 

Геракл тоже прослезился, вспоминая о далекой и прекрасной Архитраве. Больше года прошло в разлуке, появляться теперь – просто неприлично… И тут снаружи кто-то приблатненно загнусил:

- Ну чё, типа, книжный червь! Вылазь, в натуре, базар есть! – и омерзительно захихикал.

Фол побледнел, а гость спросил удивленно:

- Это что там булькает? Унитаз прорвало?

- Сородичи пришли… – упавшим голосом пояснил хозяин. – Надо выйти…

- Ну, чё засел? Тее чё сказано? – продолжал наружный хам. – Оборзел в натуре? Вылазь быстро.

Фол поставил чашу и робко выглянул из пещеры. Склон горы чернел от сотен кентавров; большой толпой они чувствовали себя особенно комфортно. А в небе клубилось редкое явление – грозовые тучи.

- Не, вы гляньте – выполз! – так же гнусаво провонял рыжий облезлый поганец. – Ну чё, тилигент, мочить тебя будем.

- Теперь двуногий! – хриплым басом приказал главарь кентавров. – Я сказал, двуногий!

И пронзительно заржал конь Геракла: четверо быдлоидов навалились на него и убили.

Сын Зевса медленно появился на пороге с луком в руках. Он осмотрел труп коня, потом ближайших врагов (под его взглядом они невольно попятились), и спросил, сдерживая ярость:

- Кто это сделал?

Вместо ответа полу-люди еще чуть-чуть отступили.

- Он один, Фол не в счет… – пророкотал главарь. – А ну, ребята…

Рыжий бросил в Геракла камень – но промазал и тут же захрипел, пронзенный стрелой. Упали первые капли ливня.

- Наших бьют!! – завопили быдлоиды и кинулись. Герой успел троих еще повалить из лука, а дальше пришлось работать мечом. Рядом с Фолом, имея позади отвесную скалу, он отражал нескончаемые атаки; дождь громыхал, потоки грязи струились с горных вершин.

Спустя четверть часа кентавры поняли: что-то не так. Трупов много, а Фол с двуногим невредимы – значит, трупы-то наши… Двое сильны оказались! Не пора ль крутить педали?

И они пустились наутек, скользя и падая на мокрых скалах. Геракл в гневе преследовал их, разя стрелами; а когда обычные кончились, распечатал ядовитый отсек. Если быдло становится агрессивным, истреблять его нужно безжалостно.

Уцелевшие визжали от страха, спотыкались, ломали ноги; они даже не сообразили бежать врассыпную. Стадный инстинкт гнал их всех вместе, делая удобной мишенью. Сын Зевса метко стрелял на бегу, и даже едва задетые лернейским острием враги падали замертво. Из легких ран Геракл сразу выдергивал стрелы обратно (дефицит!), засевшие глубоко – фиксировал в памяти, чтобы позже вернуться. А Фол где-то отстал.

Позади остались десятки стадий, усеянных телами. Последняя ядовитая стрела зацепила очередного кентавра – но тот вдруг не упал, а застонал лишь и, шатаясь, побрел лучнику навстречу. Дождь ручьями струился по его бокам.

- Геракл… – сказал он с мучительной гримасой. – Это я…

Стрелок с ужасом узнал своего учителя Хирона.

- Не может быть… – пробормотал он. – Откуда ты взялся?!

- Я теперь живу в этих горах, – ответил кентавр, судорожно ёжась конским боком, откуда торчала стрела. Герой сообразил:

- Надо скорее костер, я прижгу!

- Если тебе не трудно… – ответил Хирон и бессильно лег на брюхо: ноги его больше не держали. А дождь хлестал, как назло; ничего сухого вокруг не осталось. Герой озирался растерянно. Кентавр меж тем клонился человечьим торсом набок: он терял сознание.

- Хирон, держись! – крикнул сын Зевса, тряся его голову с закатившимися глазами. – Есть тут пещера поблизости, для костра?

Но тот не смог ответить. Геракл осмотрел рану. Стрела глубоко вошла между ребер, очевидно – в легкое: кровь пузырилась. Будь Хирон смертным, и яд бы не понадобился… Ладно, огонь недостижим; надо хоть что-то попытаться. Стрелу так не вытащить, придется резать. Главное, руками трогать нельзя: яд гидры, даже просто попав на кожу, неизвестно к чему приведет. И шерсть мешает – короткая, но очень густая.

Геракл сделал осторожный надрез; кентавр вздрогнул, забил хвостом и чуть приоткрыл глаза. Врачеватель сильно дернул стрелу, и она выскочила, кровь ручейком заструилась. Вытерев нож полой хитона, хирург зачерпнул им мази из сосудца и густо положил в рану, затем прижал куском ткани. Забинтовать бы повязкой вокруг брюха – но приподнять божественного кентавра одной рукой даже Гераклу было не под силу…

Он долго сидел рядом, зажимая рану друга. Дождь перестал, кончился и день, тьма спустилась на аркадские горы. Кровь больше не текла, герой отбросил набухший заскорузлый тампон и костер развел. Спать нельзя было: вдруг дикие кентавры захотят мстить? Заодно и с Хироном разберутся. Он хоть и бессмертный, но если, скажем, изрубить его в куски – кто знает, что выйдет?..

 

Хирон очнулся только утром, когда солнце озарило его ясными лучами.

- Как же мне херово… – пожаловался он Гераклу, тот невесело усмехнулся и спросил:

- Встать сможешь?

Кентавр с невероятным усилием поднялся и шатаясь побрел к дому, друг поддерживал его. Ковыляли часа два.

Пещера оказалась гораздо благоустроенней, чем у Фола; тут даже ледничок имелся для скоропортящихся продуктов. Посреди жилплощади гордо красовался высокий письменный стол, за ним хозяин строчил свои бесконечные мемуары (проживи-ка семь тысяч лет!).

- Как ты? – спросил Геракл. Хирон поморщился:

- Болит, паскуда… Ну ничего, авось рассосется.

- Авось… – согласился герой. А что ему оставалось?

- Да не переживай, – ободрил кентавр. – Ты не виноват, я сам дурак, что подвернулся.

Геракл только вздохнул.

- Ты-то что здесь делаешь? – поинтересовался Хирон.

- Да вот, Эврисфей послал за вепрем… Тут где-то неподалеку… Я к Фолу завернул, а эти чего-то забузили… ну, местные, – герой тщательно подыскивал выражения, чтоб не оскорбить расовые чувства Хирона. – Проведать бы, кстати, как он там.

- Так ступай.

- Но…

- Я уже ничего, очухался малость.

- Ну смотри, – покачал головой Геракл. – Я вечером вернусь.

Найти путь к пещере Фола не составляло труда: он весь был отмечен вчерашними трупами. Боец вытаскивал из них лернейские стрелы и осторожно возвращал в колчан.

- Схоронить придется этих, – рассуждал он, – а то мне кентаврильские привидения начнут являться…

Но жилища Фола он так и не достиг: тот сам попался на полдороги. Фол стоял над трупом собрата, держа стрелу – и сообщил:

- Я чего-то не догоняю… Ранка-то в ногу! Чего ж он помер? Стрела отравленная, что ли? – и с младенческим любопытством ткнул себя острием в ладонь.

- Стой, дурак!! – завопил Геракл. Но было поздно… Яд попал в кровь, Фол побледнел, стал задыхаться, пошатнулся – и оставил сей мир.

Сын Зевса долго стоял потрясенный. Потом рванулся сжечь проклятые стрелы, даже начал раскладывать костер – но душа воина возмутилась:

- Лишиться стратегического оружия?! Ну нет! – решил он. – Теперь уж я буду предельно осторожен!

Он отыскал пещеру Фола и сообщил горькую весть его жене Фолиндре и сыночку Антриппосу, затем до вечера готовил дрова на погребальный костер. Переночевал у Хирона, который мужественно терпел боль от раны и лишь вздыхал иногда.

Утром состоялась кремация. Огромный костер полыхал на горном склоне, совершались возлияния вином и жертвенной кровью. Присутствовали только Геракл, семья покойного и Хирон; местные пожаловать не изволили. Никто из них даже не озаботился схоронить своих дохлых товарищей, и два следующих дня сын Зевса копал яму, стаскивал туда трупы и зарывал. А Хирон молился за упокой неразумных собратьев и страдал от раны.

 

Затем Геракл нашел кабана, поймал и живым принес в Микены. Стража не посмела его задержать, он швырнул грозно хрюкающую тварь на Эврисфеев двор, и князь со страху впервые воспользовался бункер-пифосом. Лишь тогда сын Зевса придушил зловещую свинью.