«Ли-ия! Ну посмотри же на мою дочку, наконец!» – я уже знаю этот голос, это голос моей матери. Мне вовсе не хочется открывать глаза, тем более, что в первые несколько недель жизни я всё равно вижу всё в перевернутом изображении, но голос протяжен и достаточно громок. Глаза придётся открыть, что я и делаю, стараясь надеть выражение лица, соответствующее моему представлению о предстоящем знакомстве.

Лия - младшая мамина сестра, не самая младшая, а самая старшая из младших. Старшая из детей в семье- моя мать, Лия – вторая. Может быть потому, что разница в их возрасте небольшая – немногим более полутора лет – Лия явно не признаёт старшинства сестры и очень независима.

Я стараюсь рассмотреть получше подошедшую к кровати девушку и, наверное, эта попытка выглядит со стороны не очень красиво, потому что пухлые губы Лии искривляются иронически, и я слышу, как она говорит: «У-у, Маланья!».

Я еще не решила, обидеться ли, или уж оставить всё как есть, но я знаю точно, что зовут меня вовсе не Маланья, что я – девочка, что у меня есть близкое существо, которое меня кормит, и все окружающие называют её Диной - это моя мать. Уже знаю, что помимо неё вокруг меня появляются ещё несколько лиц с различно звучащими голосами – это моя теперешняя семья: Лия, Виталий, Светлана, Валерия и, конечно же, Бабуля! Некоторые лица вижу только однажды – наверное, соседи заглянули «на новенького».

Я не понимаю еще очень и очень многого, но уже знаю из окружающих меня разговоров, что я не просто обычный какой-то там ребёнок, а дитя, принесённое в подоле, безотцовщина, выблядок, в общем. Не могу сказать, что всё это меня хоть как-то беспокоит, потому что чувствую, что меня всё равно уже любят и даже немножко балуют, а если кто ещё не любит, ну и что – значит, полюбит позже, почему-то я в этом совершенно уверена.

 

***

 

Почему-то когда кто-либо рассказывает о детстве – оно непременно должно быть розовым. Если уж говорить о моём детстве – оно было не розовым, а абсолютно и невозможно многокрасочным, во всяком случае, когда я о нём вспоминаю.

Тускло-электрический цвет вечеров в небольшой комнатке в бараке, где живёт вся моя семья – семь человек. Необъяснимо жёлто-багровые закаты летом. Хотя, почему необъяснимо: я уже давно взросло понимаю, что этот чудесный цвет закатов иногда зависел в оттенках от количества и качества дымов от окружающих бараки заводов и заводиков.

Справа дымил днем и ночью огромный Вторчермет и в дырки отгораживающего заводскую территорию от барачной забора можно было постоянно видеть высоченные кучи переливающейся на солнце синевато-чёрной металлической стружки и богато мерцающие золотом горы металлолома – не золотом, конечно, а попадающимися среди ржавья полосками меди и латуни.

Иногда хозяйственные мужички из наших бараков подламывали в этом заборе парочку досок. Доски висели на одном гвозде и со стороны не было видно этой диверсии. На Вторчермет что-то для переплавки привозилось иногда в деревянных ящиках, содержимое направлялось либо в цех с постоянно открытой огромной дверью, откуда то и дело всполахивало живым огнём, либо в кучу металла на территории, а ящики просто-напросто сжигались тут же во дворе.

Поскольку бараки наши отапливались дровами – в каждой комнате была печка с металлической плитой, а за дрова нужно было платить, да еще заботиться о том, где их взять и как привезти - проблема дров всегда была для всех наших «барачников» очень насущной. Мужички, подломив доски, вечерами – меньше надзора – лазили через дыру в заборе на территорию завода и таскали на себе по несколько ящиков, которые впоследствии разбивались ими на досочки, складывались в аккуратные поленницы и очень ценились хозяйками, потому что эти «дрова» были чистыми, сухими и жарко горящими – самое то для растопки, например.

Заводское начальство старалось не замечать этого самоуправства, но иногда забор всё же ремонтировался: с заводской стороны вколачивались огромные гвозди в ходуном ходящие доски, забор становился монолитным «навеки», что не мешало нашим умельцам на следующий же день вытащить и прибрать эти гвозди и – лаз был готов для следующих вояжей.

Нам, детям, вообще-то, строго запрещалось лазить на заводскую территорию: подъёмные краны с огромными магнитами, железный грохот, огромные костры из сжигаемых ящиков – разумеется, это не было местом для детских игр, но как-то так получалось, что мы тоже иногда принимали участие в хозяйственных заготовках дров, а иногда просто втихаря от взрослых проникали в запретную зону и возвращались оттуда с драгоценностями типа блестящих никелированных шариков от подшипников, полированных латунных пластинок или с какими-то запчастями от каких-то автомобилей, которых у барачных отродясь не бывало, и, следовательно, совершенно бесполезными.