Здравствуйте, меня зовут Коша.

Это уменьшительное от Кошак или Кощей Бессмертный, как называет меня моя Мама – видимо, потому что она считает меня ужасно тощим. Мой папа называет меня вообще по-другому: Мишо Коцур. Он объясняет это тем, что Мишо на его языке означает чуть ли не медведя – ну, я, вообще-то, достаточно лохмат, а Коцур в чижмах – это не что иное, как Кот в сапогах. Мне кажется, это намёк на то, что мне нужно покупать какую-то обувь. Хотя, возможно, я ошибаюсь – я пока не очень силен в многоязычии. Порой мне даже кажется, что мои Мама и Папа разговаривают не только на английском, но и вообще на разных языках.

 

Я еще очень маленький, как говорит моя Мама, мне всего три месяца и примерно половину из них я живу с моими Родителями. Вообще-то, это не мои родные Мама и Папа – я, как говорят, эдоптед – то есть, усыновленный. Меня взяли из приюта для бездомных животных – шелтера. Как я попал в шелтер – я не помню, потому что с тех пор, как я открыл глаза, я видел вокруг себя только разные кошачьи морды, ровный свет и разного рода решетки. Потому что всех попадающих в шелтер держат пару недель на карантине, а потом направляют в самое противное на земле место – в операционную.

Какие-то жестокие придурки без особых разговоров растянули меня на операционном столике и воткнули мне в ногу ужасный шприц, наполненный какой-то гадостью. Было не столько больно, сколько обидно – хоть бы слово сказали... Впрочем, времени обижаться не было, потому что в следующую минуту я почувствовал ужасную боль, которая потом куда-то уплыла – видимо, я просто вырубился.

Очнувшись, я обнаружил у себя на пузике выбритый прямоугольник, замазанный каким-то клеем, противно воняющим. Под клеем просвечивала полоска разреза сантиметра в полтора-два. Голова гудела, я ничего не мог соображать и попытался избавиться от этой стягивающей кожу нашлёпки. Попытки мои не принесли ничего, кроме боли в животе, и мне ничего не оставалось, как зализывать эту вонючую плёнку, пытаясь утихомирить боль. Потом голова прояснилась, а боли стало еще больше, и я начал мяукать всё громче и громче, пытаясь привлечь внимание обслуживающего персонала. Но таких, как я, бедолаг было несколько в послеоперационной комнате и все они орали, пожалуй, погромче меня – ну, некоторые из них были и постарше, надо сказать. Понятно, что в их легких воздуха было побольше и им еще обиднее было терять свои мужские качества. Что до меня - мне, в принципе, по фиг, потому что я никогда об этих качествах и не подозревал и даже не знал бы о них вообще, если б не разговоры вокруг.

 

Я не знаю, как я пережил ту первую ночь после операции - это был такой стресс, какого я не пожелаю даже собакам, которых я интуитивно считаю своими недругами.

Наутро толстая тетка-волонтер, от которой противно воняло кроликами, птицами и собачатиной, схватила меня за шкирку и посадила в большую переносную клетку, куда засунула еще пару-тройку моих товарищей по несчастью. Переговариваясь со своей напарницей и громко хохоча, она поволокла клетку куда-то по длинному коридору. Я, было, подумал, что нас снова поместят в нашу прежнюю карантинную комнату, но тетка приволокла нас в совершенно другое помещение. Две стены этого помещения занимали отдельные клетушки для кошек и котов, третья имела несколько прозрачных дверей в небольшие комнатки-общежития, где сидело по три-пять зверюшек. Четвертой стены, по сути, не было, потому что всю ее занимала длинная стойка регистрации с компьютерами и полками, а чуть дальше от стойки была входная дверь, через которую не было видно ничего, кроме небольшого холла, куда постоянно входили и выходили разные люди.

Посреди этой комнатищи стояла огромная клетка с ворохом нарезанной бумаги и встроенным краником с питьевой водой и ванночками для питья и сухого корма. Есть мне не хотелось вообще, а вот к водичке я кинулся как сумасшедший, на секунду забыв о боли. Во рту пересохло до такой степени, что я не мог даже мяукнуть нормально, да еще этот противный пластиковый вкус от нашлёпки на животике.

Напившись, я оглянулся и обнаружил двух соседей по клетке: котишка еще помладше меня, неопределенного цвета незрелой морковки, скорчившись в углу, постанывал – явно был тоже после операции, но я его раньше не видел. Второй был чуть старше меня, из тех, кого люди называют бешеными – он сидел в другом углу и, когда я хотел подойти к нему познакомиться, глухо заурчал и встопорщился. Ну и ладно, не очень и хотелось, просто вежливость никому обычно не мешала – подумал я, и, отойдя в сторонку, осторожно присел, стараясь не потревожить свою рану, и задумался.

Вокруг сновали люди – большие и маленькие. Маленькие старались просунуть свои ручонки в клетку, пытаясь нас погладить или поиграть с нами, но, если честно, мне лично было совершенно не до игр, поэтому я предусмотрительно отодвинулся в центр клетки, почти зарылся в нарезанную бумагу и даже ухитрился прикорнуть.

Похоже, прокимарил я, просыпаясь и вновь погружаясь в дрёму, довольно долго, потому что не заметил, как поток людей иссяк и вокруг стало довольно тихо, только где-то за стенкой взлаивали щенята и орала дурным голосом молодая кошошка по имени Принцесса. Я видел ее в карантинном отделении, вот уж фифа - совершенно ничего особенного, а мнит себя и вправду принцессой: постоянно требует, чтобы ей оказывали внимание, опрокидывает все плошки с водой и едой, пытается открывать лапой защелку на клетке, а это бесполезно. Я как-то тоже попробовал, но чуть не сломал зуб и вовремя остановился.

 

Я сел, отряхнулся и стал вылизываться. В это время седой мужик просунул свой толстый палец в клетку и умудрился меня задеть, кискиская. Я посмотрел на него, как на придурка – не видит что ли, что котёнок после операции, и на всякий случай цапнул его за палец зубами - в общем-то, слабенько и почти случайно, просто от неожиданности. Он засмеялся – похоже, ему понравилось. Рядом с ним стояла симпатичная женщина и смотрела на меня, тоже улыбаясь. Она мне как-то сразу понравилась, и я подошел с решетке и коротко мявкнул, здороваясь.

Толстая тетка-волонтерша открыла клетку и начала нас расхваливать на все лады как на рынке. Какой, на фиг, товар из нас – сидим тут как уроды или калеки после таких операционных... Она снова за шкирку вытащила нас с рыжим и стала совать в руки седому. Его спутница, которая только на меня и смотрела, осторожно взяла сначала рыжего из теткиных лап и заворковала над ним. Мне стало обидно – я с ней здоровался, а она сюсюкает с этм недомерком. Я мявкнул обиженно, выпрыгнул из теткиных рук на пол и пошел под клетку. Меня аж затрясло от обиды, холодного кафельного пола и своей никомуненужности. Я сел под клеткой и заплакал.

Пока я жалобно мяукал, спутница седого мужика, оказывается, положила уже всё еще стонущего рыжего обратно в клетку и наклонилась ко мне. «Ну, иди сюда, малыш» - сказала она, и я, захлебываясь слезами, пошел к ней на руки. Она осторожно, стараясь не задевать мой животик, подняла меня и и посадила на своей руке, слегка прижав к себе. От нее пахло совершенно обалденными тонкими духами, чем-то очень вкусным и просто очень уютным. Я зарылся носом в ее светлые пушистые волосы и, всхлипнув, притих.

Тетка закрыла клетку и предложила этой паре вместе со мной пройти в «адаптационную комнату». За стеклом, кроме кошачьих общежитий, оказывается было еще три малюсеньких комнатки, в которых ничего не было, кроме встроенной скамьи, обтянутой клеенкой. Тетка забрала меня из теплых рук и поволоклась в эту комнату свиданий, приглашая пару следовать за нами. Я испугался, что они передумают, и стал отчаянно орать и вырываться из теткиных рук. Она буквально впихнула меня в комнату, впустила идущих за нами людей и закрыла за нами дверь.

 

Мужчина и женщина сели на скамью и посмотрели на меня. Я, как положено порядочному котенку, смирно сел, выпрямив спинку, обернул лапы хвостом и тоже прямо и открыто на них взгланул. Они оба расхохотались.

«Смотри, какой он славный» - сказала женщина и, приподняв меня всё также осторожно, усадила между собой и мужчиной. От погладил меня своим толстым пальцем и сказал: «У него совершенно шикарные уши, я б его за одни уши только выбрал». Посмотрел бы на себя, между прочим! У него тоже были большие уши – но я бы, пожалуй, его за это не стал выбирать. Я бы выбрал женщину - мне ужасно понравился её запах и пушистые волосы.

«Ну что, малыш, пойдешь к нам жить?!» - спросила женщина, снова погладив меня. Она еще спрашивает!!! Я от звуков ее голоса совершенно обалдел, да еще такие вопросы! Конечно, пойду! Я тут же взгромоздился, невзирая на боль, ей на колени и попытался лизнуть ее в нос. «Ну, вот это, брат, уже лишнее» - возмутился мужчина, и, прихватив меня как нашкодившего засранца, снова усадил между ними. Тогда я сменил тактику: я вскарабкался к нему на колени, а потом, встав на задние лапы и положив передние ему на грудь, попытался понюхать его волосы, когда он ко мне наклонился.

Он, похоже, разгадал мой манёвр и засмеялся снова: « Ах ты, хитрюга лохматая... ну, иди, иди сюда!» - и он взял меня на руки точно так же, как это недавно делала его спутница. К моему удивлению, у него на руках было не менее уютно, только у него не было таких волос и вкусного запаха.

 

Толстая тётка заглянула в комнату. «Ну, что, подходит он вам? А то вон у меня там еще котят спрашивают» - и она указала за стекло, где и вправду переходили от клетки к клетке несколько человек.

«Да, он согласился у нас жить» - улыбаясь, сказала женщина и мы все вместе пошли оформлять мои документы.

Девушка за стойкой дала женщине кучу бумаг для заполнения, тетка временно отсадила меня в небольшую клеточку – одну из пяти, где висела табличка «Выбранные животные». Скажу вам, было приятно чувствовать себя выбранным, я даже не особо сопротивлялся, когда она снова ухватила меня за шкирку, водворяя туда.

Девушка-регистратор сказала, что в принципе, меня можно оставить в шелтере еще на 24 часа – если нужно время для какой-то их подготовки к моему присутствию в их доме. Я заволновался... за сутки они вполне могут и передумать! Но мужчина сказал: «Нет, мы возьмем его сейчас же и купим всё необходимое для него по дороге домой!». Женщина согласно кивнула и добавила: «Ребенок пережил такой стресс, не надо добавлять ему еще!» - и я был им благодарен за такие слова!

Наконец, бумаги были готовы, девушка за стойкой показала, что мой микрочип, который имеют все зарегистрированные животные, работает – она провела над моим загривком каким-то приборчиком и на нем высветился мой регистрационный номер. Честно сказать, до этого я и не знал, что у меня есть такое внутри! Потом она срезала мой клеенчатый ошейничек и выбросила его, и, скажу я вам, это было непередаваемо прекрасное чувство свободы и счастья!

 

Счастье моё, правда, быстро омрачилось, потому что меня посадили в высокую картонную, довольно тесную коробку с дырочками для вентиляции, и я практически не видел ничего по пути домой. По дороге машина останавливалась пару раз, мои Мама и Папа – я мог уже считать их своими Родителями, раз они меня усыновили – выходили куда-то минут на двадцать, возвращались, открывали багажник и складывали туда какие-то пакеты. Я пытался было поорать немножко, но это было бесполезно, потому что Папа сказал Маме, что меня нельзя вынимать пока из коробки – им, видите ли, посоветовали сделать это только дома и сразу высадить меня на горшок.

Папа иногда подозрительно принюхивался к воздуху в машине... Ну, пукнул я там пару раз в этой коробке, да нашлепка это моя вонючая на животе – что я, виноват?! Посадить вас в коробку без окон и дверей - и вы, возможно, пукнете, волнуясь – куда это вас везут и не дают выглянуть!

Наконец, коробку со мной забрали с заднего сиденья и внесли куда-то... я по запаху понял, что мы уже дома. Честно сказать, езда в машине – занятие не для маленьких котят! Хорошо ещё, что меня хоть не вырвало в этой коробке - вот бы было конфуза!

Мама взяла меня снова на руки, а Папа уже насыпал специального песка в огромный пластмассовый ящик. Они что тут - на трех взрослых котов рассчитывали?! Мне за неделю не обгадить такое пространство! Мама посадила меня в песок и погребла сначала одной моей лапой, потом другой и сказала, что это – моё место для туалета. Как будто я сам не знал! Нас, между прочим, всех в шелтере этому делу обучали. Чтобы ее успокоить, я пописял почти сразу, деловито забросал это дело песочком и пошел знакомиться с комнатой. В течение вечера я в этот ящик еще раз пять наведался - чтобы доставить Маме и Папе удовольствие... и попрудил, и погадил – мне что, жалко что ли, пусть радуются!

 

Дом оказался огромным – аж пять уровней, по лестницам замучаешься лазить. Но я все же за пару дней справился, всё посмотрел, наметил любимые лежанки, узнал, что поесть дадут не только в ТиВи-комнате, где обычно Родители проводят вечера – у них там огромный угловой диван, по которому мне разрешено бродить и лежать, где угодно, но и на кухне, где мама тоже проводит немало времени.

Если бы вы знали, какое это счастье - сидеть возле ее ног, периодически их поглаживая лапой, а если повезет, и лизнуть украдкой! Вы не думайте, что я там сижу и попрошайничаю - нет уж! У меня собственная кормушка всегда полна, и водичка свежая есть. Ну, бывает, конечно, мявкну, когда очень уж вкусно пахнет на кухне – и тотчас же получаю либо кусочек курочки, либо провернутого мяска. Мама сказала, что меня пора, на фиг, переводить с этого долбаного сухого корма на нормальную пищу - чай, не в шелтере я, а давно уже нормальный домашний ребёнок! Но я и те кошачьи сухарики люблю!!!

Что меня вот не устраивает дома - так это то, что Мама уходит каждое утро на работу. Как только я слышу, где бы я ни спал, что она идёт умываться - я тут же кидаюсь бегом по ступенькам к ней и ору благим матом. Не потому, что мне от нее что-то нужно, а потому, что я по ней страшно соскучиваюсь. Она тут же берет меня на руки – и я замолкаю моментально, только постанываю от наслаждения, когда она меня почесывает и поглаживает мой животик, который, кстати, уже совершенно зажил. Жалко, что утром больше пяти минут мне это удовольствие не светит! Когда она уходит – я сажусь на ступеньку и реву, пока Папа не прикрикнет на меня или не возьмет меня тоже на руки. Он тоже потом уходит – то в гараж, то еще куда... Я, конечно, не стону всё время, потому что Мама научила меня смотреть в окна, и я с удовольствием иногда сижу на спинке дивана в гостиной у огромного окна и смотрю на придурошных белок, то и дело перебегающих через дорогу под носом у машин.

 

Когда Мама работает за своим письменным столом, мне разрешается сидеть у нее на коленях или даже на столе рядом с ее компьютером. Но это, как она говорит, ее отвлекает, потому что мне нравится, например, сидеть на клавиатуре, а ей приспичивает именно в это время что-то печатать. А когда она записывает что-то в большую красную книгу ручкой, я могу поохотиться на тропических рыбок, которые время от времени появляются на мониторе. Мама сказала, что это назвается не аквариум, а скринсэйвер и очень смеялась, когда я пытался прищучить лапой электрического ската или морского конька. Иногда мы с Мамой играем на компьютере вместе – она водит по экрану курсором, а я делаю вид, что охочусь за ним, как за мухой – и нам обоим очень весело!

Когда мы всей семьей вечером смотрим телевизор – это самое любимое моё время! Сам телик мне, сами понимаете, ни к чему, а вот Родители на диване - это что-то! Я могу лазить у них над головами, могу залечь на плечи любому из них, могу валяться на антилопьей шкуре на полу и играть, изображая охотника, с её хвостом, с разбегу запрыгивать на Мамины колени... ой, да много чего могу!

Папа сказал недавно: «Дохляк-то наш округляется потихоньку!». Пришлось посмотреть на себя в огромноe зеркало, почему-то задвинутое за диван – только часть его видна - ну, мне со спинки дивана как раз смотреться. Посмотрелся – нормальный так котёнок, шея тонковата, ну так я ведь еще маленький. Зато уши у меня очень лохматые и голова большая. Мама сказала, что я буду, по всей видимости, очень крупным и красивым пушистым котом. По-моему, очень объективное суждение!

 

Ну, ладно, заболтался я что-то. В общем, жизнь у меня сейчас очень даже хорошая, я очень люблю своих Маму и Папу и очень рад, что они меня выбрали. Мама сказала, что летом, когда я привыкну к дому, она мне, может быть разрешить гулять около дома. Ух, и погоняю я тогда этих белочек вместе с бурундуками! Но Маме я пока об этом ничего не говорю, чтобы она не волновалась...

До свидания.

Коша.

 

 

Здравствуйте, это снова я – Коша.

Решил вам написать немного о своей жизни, потому что жизнь у меня сейчас просто замечательная. Мне непонятно иногда, почему люди не рассказывают о том, как им хорошо или как жизнь вообще радует, а делятся они почему-то, в основном,

своими, как моя Мама говорит, «заморочками».

 

У меня проиходит постоянно сто-олько всяких событий, что я даже не знаю, с чего начать. Начну с того, что я, похоже, довольно быстро расту! Не могу сказать, что меня это не радует, хотя бы потому, что сейчас я могу буквально одним махом взлетать с середины комнаты на спинку дивана в мощном (не побоюсь этого слова) прыжке или элементарно дотягиваться лапой до того, что лежит, скажем, на обеденном столе. Моих родителей это, кажется, тоже радует, хотя порой Мама скептически замечает, что вот так и вырастают ворюги и разбойники – начиная с подтягивания втихушку всяких вкусностей оттуда, откуда кошкам не положено.

С другой стороны, она встала недавно без меня на напольные весы, вздохнула почему-то, а потом взяла меня на руки и мы взвесились уже вдвоем. Мама улыбнулась и сказала, что для котенка возрастом в шесть месяцев я довольно упитан - вешу целых три килограмма, хотя совершенно не выгляжу толстым.

Папа тут же побежал за толстой книгой о кошках – это у него хобби такое: чуть что, воспитывать меня по книге и сравнивать всякие кошачьи характеристики (как правило, он это делает в мою пользу), после чего сказал, что я буду расти довольно долго и результатом этого будет мой вес до примерно девяти и более килограммов и солидный рост.

Мама сказала на это, что в этой книжке, наверное, кто-то что-то напутал и там написано, скорее всего, про диких кабанов с таким-то весом, а не кошек, и Папа на нее обиделся, потому что он очень хочет, чтобы я был лучше, чем любой другой кот. Я, в принципе, не возражаю.

Папа гордо вычитал в той же книге, что моя порода происходит от диких лесных котов, поэтому у меня такой независимый характер, мускулистость и лохматые уши как у рыси. А Мама сказала, что все это, может быть, правда, а может быть, и нет, потому что лично она считает, что я – помесь кенгуру и обезьяны. Наверное потому сказала, что у меня огромные по отношению ко всем размерам ступни задних лап, и я ими отбиваюсь при играх совершенно как кенгуру. А обезьяна - потому, что то и дело скачу по всем комнатам, ступенькам, диванам и креслам и могу зависнуть вниз головой, невинно на Маму глядя... Но я точно знаю, что про "помесь" - это неправда: во-первых, у меня нет на животе такой кенгуровой сумки - я видел это по телевизору, во-вторых, у меня не такая тупая овечья морда, как у них, а в-третьих, я не видел по телику ни одной обезьяны с таким замечательным пушистым хвостом и тем более, с такими роскошными усами, бровями и лохматыми ушами с кисточками! Поэтому я понимаю, что Мама так шутит, а на самом деле, я у нее - любимое животное, и она меня иногда называет «мой ЗВЕР... такой МЫШ - большой и лохматый» и тискает меня то и дело.

Я научил Маму моей любимой игре - принес ей однажды на диван конфетку и долго объяснял, что ее нужно просто бросить. Мама никак не могла понять, чего я добиваюсь, а добивался я всего-навсего того, чтобы побежать за брошенной конфеткой и в зубах принести её назад Маме. Наконец, она поняла и теперь мы часто так играем. Папа прочитал в своем гроссбухе, что коты моей породы любят носить в зубах всякую всячину... хм, значит, я и вправду породистый, если люблю это дело. Я даже иногда таскаю повсюду с собой мою игрушку – мехового пингвиненка, про которого Мама сначала думала, что это зайчик, из-за серого меха, и потом мы все долго смеялись, обнаружив вдруг пингвина.

 

Я люблю сидеть у большого окна и разглядывать всё, что за ним находится. А когда я сквозь сон слышу шум машины и открывающуюся автоматически гаражную дверь – я несусь к окну со скоростью света, потому что знаю – это Мама приехала с работы! Она входит, пахнущая немножко холодом, немножко духами, и первое, что она делает – берет меня на руки, даже не сняв куртки или шубки. У меня нет слов описывать, как я ее люблю в эти моменты – мое сердце замирает, я тычусь носом как маленький в ее щеки, волосы, шею, а она смеется...

Мне было жаль, когда она недавно вдруг срезала свои пушистые волосы – я любил с ними играть, сидя сзади нее на спинке дивана. Зато теперь я могу спокойно мурлыкать ей прямо в ухо или даже покусывать мочку. Папа нервничает, когда видит, что я это делаю и говорит, что рано или поздно я проглочу мамину серёжку. Вот тут мне непонятно – он за меня беспокоится или за драгоценности?

Мама сказала, что ничего страшного не случится – ну, проглочу - будет у них бриллиантовый котик, значит. На что Папа заметил, что если серёжечка выйдет-таки естественным путём, то вряд ли мама захочет её снова надевать, а это означает непредвиденные траты на хозяйство, то есть – на новые серьги. Интересно, что он имел в виду, говоря про естественный путь и при чем тут вообще деньги...

 

Недавно я обнаружил за окном нечто очень странное и необычное – сотни, нет, наверное, тысячи белых летучих точечек вдруг стали сыпаться откуда-то сверху и все вокруг стало белым-белым буквально за полчасика. Я обалдел и сидел у окна с открытым ртом, только вякая порой, когда какая-нибудь из этих летучек прилеплялась к стеклу прямо перед моим носом. Мама сказала, что это снег, и он бывает только зимой. Она взяла меня на руки и вынесла на крылечко, чтобы я увидел это не из комнаты. Я стоял возле маминых ног и только щелкал челюстями и махал передними лапами перед собой, желая поймать хоть одну эту белую муху. А потом ветер подул в нашу сторону и сразу, наверное, сто таких мух налепилось мне на нос и на глаза. Я заорал как ненормальный от страха и внезапного холода и буквально запрыгнул к Маме на руки. Она потом долго надо мной подтрунивала, называя меня неженкой и глупым мальчиком. Но на снежочек, извините уж, мне как-то больше выходить не хочется.

 

Иногда я смотрюсь в большое зеркало – я и вправду уже не тот заморыш из шелтера (интересно, кстати, усыновил ли кто того моего рыжего соседа?!). Впрочем, неудивительно: я постоянно что-то ем – на кухне ли, в большой ли комнате с телевизором. Ужасно полюбил креветки и куриную печеночку, но совершенно равнодушен к рыбе. Папа говорит, что Мама меня совершенно избаловала, потому что кошкам положено есть рыбу. Хотел бы я знать, кем это положено и куда?! Что-то я сомневаюсь, что он вычитал это в своей кошачьей энциклопедии. И вообще, чья бы корова мычала, я бы сказал... Я так полагаю, что он избалован Мамой ничуть не меньше, потому что она то и дело готовит ему что-нибудь вкусненькое, и поглощает он ту же печеночку в неимоверных количествах, не говоря уж о всяких там пирожках, супчиках и тортиках, которые Мама - большая мастерица готовить.

Проблем с ростом у меня нет, не считая некоторых мелочей. Каких? Ну, например, недавно я обнаружил, что мой ящик с песком, казавшийся мне чуть ли не стадионом по размерам в самом начале, стал слегка тесноват. Нет, я могу, конечно, поворачиваться там пока, но, когда закапываю после себя – то и дело выбрасываю кучу песка наружу, а Папа ворчит на меня за это. Родители подумывают, не поставить ли мне второй ящик рядышком – для простора, или уж сменить этот на более вместительный. Да уж, мой комфорт – дело очень важное, поэтому - пусть думают!

Скажу по секрету, у меня есть недостаток: я ужасно не люблю оставаться один, мне постоянно нужен кто-то «для компании», иначе я расстраиваюсь. Вовсе не обязательно со мной играть или меня развлекать, но быть один я просто ненавижу!

Наверное поэтому я и решил написать это письмо – хотя бы мысленно пообщаться, всё – не одиночество.

Ну, на сегодня, наверное, всё. Будут новости – черкну еще.

 

До свидания.

Коша.