Меня всегда напрягает, когда люди обобщают. «Лица кавказской национальности» - сплошь разбойники и террористы, все цыгане – воры, евреи - мошенники, русские – пьяницы. А чукчи – этакие простачки-дурачки (как в анекдотах!), которых нужно научить жить.

Войти к ним в душу – в святая святых - все там попереставлять на свой лад, обустроить их жизнь по славянскому образцу и воспевать себя за то, что вывели Чукотку из темноты в свет, от жирника к атому, к мирному атому. Чернобыльскому.

Я, не раз пивавшая чаи в яранге, делившая с пастухами последнюю галету, отметила эту интересную черту их характера. Они к нам, «цивилизованным», относятся снисходительно, с юмором. Подыгрывают нам безукоризненно. Такой небольшой спектакль перед гастролерами, в котором пришлые играют комедийные роли, хотя и не догадываются об этом. Краткое содержание этого фарса таково: «Вы хотите нас видеть такими? Ладно, наслаждайтесь. Пусть вам будет приятно». При этом все окружающие /чукчи, конечно, не приезжие!/ прекрасно понимают, что происходит на сцене, и поддерживают спектакль своими беззвучными аплодисментами. Но все это с таким серьезным видом, что вам и в голову не придет, что вы – на сцене.

 

…Я отправляюсь в тундру на остров Айон. Меня оформили на месяц пастушкой в одну из бригад /«журналист меняет профессию» - была такая газетная рубрика/. Среди пассажиров вездехода, в котором я еду , - секретарь сельсовета Таня Евур /едет под каким-то сельсоветовским предлогом пообщаться с тундрой/, главный ветврач совхоза Краснорылов и еще несколько человек. Кроме нас с Краснорыловым и вездеходчика Ведяшкина, все - местные. Впрочем, Краснорылов - неместный только по национальности и в разрезе глаз. Он 15 лет проработал в тундре и говорит по-чукотски свободно. Вместе с Ведяшкиным они обучают меня расхожим фразам. Но попробуй запомнить слова, такие сложные для нашего восприятия! Например, полный неудачник, как говорят американцы, лузер по-чукотски «коратенвылет» - «человек, потерявший оленей» (три в одном!). Чукча – «луораветлан», «настоящий человек». А вы как думали?

Ведяшкин объясняет мне, как лучше запоминать эти непривычного для нас звучания слова - по ассоциации.

- Например, «кинельхи» - «дай». На что похоже это слово – «кинельхи»? Правильно, на «шинель»! Значит, и запоминать нужно по ассоциации: «кинельхи шинель», дай шинель.

Принцип действенный, видите, до сих пор не забыла - через столько лет…

Я в восторге от лингвистических изысков Ведяшкина и Краснорылова. В шутку предлагаю последнему заменить одну букву в фамилии – чтобы получилось нечто исконно чукотское – КраснорыБов.

Ветврач обижается:

- У меня даже дочка, выйдя замуж, не сменила фамилии…

Да, ему и не нужна чукотская фамилия. Он и так «чукча». Свой среди своих.

 

Мы проезжаем избушку охотников, все ближе к бригаде, все волнительнее мое ожидание встречи с теми, с кем буду целый месяц выпасать стадо. Примут ли меня? Не обсмеют ли городскую девочку, севшую не в свои сани, не в свой вездеход? Мне тоже хочется стать хоть на месяц своей… Но тут «свой», «чукча» начинает хулиганить словами. Как только речь заходит о строганине или долбанине

(мороженной сырой рыбе и мороженном сыром мясе, незаменимые продукты питания в тундре), Краснорылов брезгливо морщится и говорит, что только дикари едят сырое мясо и сырую рыбу.

Чукчи молчат, потупив взгляд.

Мне становится не по себе.

Я объясняю непонятливому, что именно эти продукты именно в этом (сыром) виде имеют необходимые для жителей Севера микроэлементы, которых-де нет ни в чем другом…

А Краснорылов все возвращается и возвращается к теме…

А чукчи все «тупятся» и «тупятся» взглядом…

Я защищаю, и защищаю угнетенных…

 

И вот мы наконец подъезжаем к первой бригаде.

Краснорылова приветствуют чумработницы :

- Еттык*, Василич. Рады видеть тебя! Заходи в ярангу, мы уж приготовили твою любимую строганину и долбанину!

Василич набрасывается на лакомство так, словно он голодал две недели. И все «дикари», которые ехали с нами в вездеходе, вместе с ним уплетают свежемороженую еду за обе щеки.

Чукчи умеют делать «ржунимагу» с совершенно отрешенными лицами, на которых ни одна мышца не дрогнет…

 

Однажды я сама принимала участие в таком спектакле. Даже стала его режиссером-постановщиком.

Это случилось после «посвящения меня в свои», вслед за моими журналистскими гастролями в хатырскую тундру. Кроме того, что собирала материал для статей в свою газету, я еще участвовала в обработке оленей против личинок подкожного овода, вместе с несколькими пастухами искала отколовшийся косяк стада (в тундре его называют куском). «Торбасное* радио» вмиг разнесло по бригадам известие про журналистку, которая носит меховые одежды, спит в пологе*, ходит на дежурство, работает со всеми на корале* и не привередничает в пище.

Когда мои ребята приехали в Нагорный (один из райцентров тогдашней Чукотки) - на районную комсомольскую конференцию - встречу отмечали в кафе. В это же время там ужинал откомандированный к нам из Анадыря вертолетчик.

Вообще-то наш район обслуживал один единственный экипаж. Ребята хорошо знали меня, следили за моими публикациями в местной «районке», забрасывал во все командировки, а порой и приглашали на воздушные прогулки над тундрой. Однако, на время отпуска командира, его заменял анадырский пилот. Вот этот самый, ужинавший за соседним столиком…

Вдали от родного дома горемычный, видать, тосковал о женском обществе и захотелось ему кого-то подцепить на вечерок… А тут… сплошные парни да еще и скуластые, с этаким не русским прищуром… Глаз вопиющего в пустыне, конечно же, остановился на молодой, красивой девахе, к тому же весьма славянской наружности. Понятно, что это была я в своей ярко алой блузке и юбчонке с разрезом явно не хатырского фасона. Летучий голландец сходу стал стартовать в незнаемое, в полной уверенности, что я тоже стартону с такой специфической компании и приземляюсь на его вертолетной площадке. Подходы пилота были стандартны, а я человек нестандартный, потому и отшить парня решила нестандартно.

И вот я начинаю представление…

На вопросы, кто я и где живу, спокойненько (безо всякой улыбки – чукча же!) называю тундровую бригаду. Мой собеседник, понятно, не верит, что перед ним пастушка. Он спрашивает, где же она находится, эта бригада, - я произношу название сопки и речушки, что протекает рядом (ведь я там оленей обрабатывала – знаю!) . Еще с достоинством и укором отзываюсь «об этих вертолетчиках, таких прошеных, что вас и не дождешься» . Чистая правда. Когда погода сомнительная, - их никакая сила не заставит сделать рейс в бригаду - боятся надолго «засесть» в тундре. Потому пастухи могут месяцами ожидать газет, батареек, патронов, чая, галет. Одно мясо на четырех ногах по тундре бегает…

Анадырец все еще в раздумьях. Какой бы продвинутой в тундрово-оленьевых делах я не казалась, но эта явно славянская внешность… Эта вызывающе алая блуза, эта юбка с разрезом… Меткие фразы окололитературного происхождения…

Что-то здесь не то…

И тут на сцену выходят другие действующие лица и исполнители - подключаются мои мальчики. Молодой бригадир говорит со мной явно начальственным тоном, и я уважительно с ним соглашаюсь. Мы ведем с пастухами неспешный /«не на показ»/ производственный разговор о летовке, об оводах, о состоянии некоторых важенок * перед отелом, копытке*… Вертолетчик просто «оседает в снег»…

И весь этот спектакль мы разыгрываем на полном серьезе, без сучка и задоринки - без единой улыбки!!! Даже не сомневаюсь, что Станиславский произнес бы тут коронное: «Верю!!!».

Вертолетчик «ведется». Он заводит свою песню о том, как уважает труд простых работяг тундры… На что я невозмутимо отвечаю, что уважаю вертолетчиков, которые вовремя забрасывают нам галеты и батарейки…

 

Через год, встретившись со мной в райцентре, один из моих тундровых приятелей с абсолютно серьезным выражением лица констатирует:

- Мы протупили. Нужно было назвать ему мою бригаду (она самая отдаленная от центральной усадьбы). «Твой» вертолетчик таки прилетал в первую, как обещал. Забросил им галеты, батарейки, патроны… Кстати, спрашивал о тебе. Мы сказали, что ты в отпуске. В Болгарии. На Солнечном берегу.

- Почему в Болгарии?

- Туда он на своем вертолете не долетит. Загорай спокойно.

 

Я сыграла свою премьеру на самом высоком профессиональном уровне!

Кстати, через несколько дней после той конференции мне в редакцию позвонила одна знакомая:

- Оль, ты че себе думаешь? Тебе нужно лететь в тундру! Там сейчас такая интересная личность работает. Нужно о ней обязательно написать в статью, обязательно!..

И дальше - моя же история только с новыми подробностями. Я, оказывается, родом из Москвы , замужем за чукчей, институт ради него бросила…

 

Когда я жила в Анадыре, у меня был очень специфичный приятель – чукотский поэт Сережа Теркигин. Эта загадочная душа так и осталась для меня загадкой, хоть мы с ним часто гоняли чаи и беседовали о жизни.

Иногда я на него злилась – многие его поступки были мне непонятны, иногда, слушая его, замолкала в немом благолепии. Вот, например, он рассказывает мне, какие «примитивные и недалекие эти психологи», которые тестировали местное население, как я понимаю, на предмет дебильности. Сережа возмущается:

- Они спрашивают меня, есть ли что-то общее между часами и речкой. Я, конечно, говорю «есть!». А они удивляются!!!

- ???

- Они сомневаются, что есть!!!

- Сереженька, ты меня, конечно, извини… Но я тоже «примитивная и недалекая». И как-то даже сразу…

- Ну как же!!!

Вот сейчас я хочу остановить кадр и предложить вам оторвать свои глазоньки от моего текста. Попробуйте ответить на вопрос, есть ли что-то общее между речкой и часами. Только не подглядывая в ответ!! И - так, чтобы «ну как же!!!», то есть совершенно очевидно.

Пробуйте, пробуйте. Вы же сообразительные. Умные. Образованные. Продвинутые. Цивилизованные. И не в кукуле* деланные. Ну-ка?

Так вот. И речка, и часы показывают время. Причем время цикличное. Посмотрите на циферблат: ночь-утро-день-снова ночь. А река? Вот начал трещать лед… Вот он тронулся, пошла «шуга» (так на Чукотке называют ледоход), вот осталось лишь пару осколков… наконец целиком растаял… вот рыба начала плескаться… опять появились тонкие пластинки льда… и опять река в панцире… Это ли не часы, указывающие на времена года в их цикличности?!

Ну что? Как вам «тупые чукчи», продвинутые вы мои?

А воспитание детей? Макаренко со всей своей системой коллективного муштровки, попав в тундру, зарыдал бы от бессилия.

Приезжие учителя часто считают чукотских детей заторможенными, чуть ли не умственно отсталыми. Эти ребята неспешно и нестандартно отвечают на, казалось бы, простые и ясные вопросы. Когда на них начинают кричать, чукчата замолкают и «уходят далеко». Они в это время просто идут по тундре, своей дорогой - прочь от этих бешенных волков.

Чукчи никогда не повышают голоса на своих детей. Они практически их не наказывают, не стыдят и ничего не заставляют делать. Взрослые им могут только предложить, дети всегда соглашаются. Или сами просят что-то сделать вместе со взрослыми. Пастухи нежны со своими медвежатами /именно такие ассоциации у меня всегда вызывали маленькие чукчата в пушистых комбинезончиках, любовно сшитых матерями из лучшего меха!/, души в них не чают. И при этом никакой разбалованности! Дети становятся тружениками чуть ли не с трех лет. Но как они при этом умеют дурачиться!

Это же надо было такое придумать – оторвать детишек от их родителей под предлогом того, что им нужно спать на белых простынях и зазубривать геометрические теоремы! Эти приезжие гвардии долдоны советской власти вывозили 6-летних «медвежат» на центральную усадьбу, оставляя в сердце их родителей огромную озоновую дыру, которую те стали заполнять «дурной веселящей водой». Потому что радость их сердца вероломно украли – чтобы научить эту радость пить водку и спать с пришлыми геологами. Медвежата превращались в мутантов, рода своего не помнящих. Они стали забывать родную речь, чукотский язык и литературу им преподают в школе факультативно. И я была свидетелем того, как приехавший с центральный усадьбы к бабушке и дедушке парнишка-старшеклассник на вопрос «эми корат?» /где олени?/ лишь пожимал плечами. Он не знал не только, где олени, которые ему доверили пасти, но, может быть, призабыл даже, что означают эти слова - «эми корат».

Он забыл родную речь… Сожжен мостик между внуком и его дедушкой-бабушкой …

Но вы пойдите с чукчами на ночное дежурство. На охоту. На поиски отколовшегося «куска» из стада. Запрягайте с ними ездовых. Чините с ними нарты. Попадите в пургу, когда метет так, что кончиков пальцев на протянутой руке не видно. И просто понаблюдайте за ними, за этой вот их невозмутимостью и… грациозностью, с которой они выходят из всех и всяческих передряг. Метет? Так зароемся в снег, накроемся сверху брезентом, на паяльной лампе сварганим чаек /благо воды в снежной пустыне искать не нужно/, не торопясь, обсудим погодные перспективы. И так степенно вместе помолчим о главном…

Я просто замираю перед этим их свойством…

Между прочим тундровые, чукчи, как правило, не умирают от инсультов и инфарктов. Они не знают, что такое стресс. Они не знают, что такое тупик и безвыходная ситуация. Они не знают, что такое паника. Их еда бегает рядом - еще живая. Вода для чая всегда найдется – речки, ручьи, снег… И кружка им нужна простая, эмалированная.

Все остальное для полного счастья у них тоже имеется.

Чукотка – их земля. Эти сопки, которые не отнять никаким конкистадорам, эти реки, изрядно потрепанные пришлыми браконьерами, но все еще живучие. Этот снег, который в рассветно-закатных лучах становится то розовым, то золотистым, то фиолетовым… Куропатки, песцы, медведи, лисы, зайцы, которых они никогда не бьют просто так – для потехи и развлечения… Чукчи - часть этого мира, в котором живут, а не инородное тело, как мы, приехавшие сюда набраться кто денег, кто романтики.

Одна девочка, побывав на каникулах в средней полосе России, написала в школьном сочинении: «На «материке» (так они называют все, что не Чукотка) мне очень не понравилось. Там везде растет лес, и он закрывает мне горизонт».

…И если этот народ стал так стремительно спиваться, сходить на нет /при мне число школ для умственно отсталых детей на Чукотке удвоилось/, то в этом виноваты не чукчи, которые до победных реляций советской власти вообще не знали, что такое алкоголизм. Виноваты браконьеры, которые в этом дивном краю непуганых белых медведей установили свои волчьи законы.

Я никогда не жила по этим законам. Белое безмолвие моей души всегда отторгало их. И олени брали галеты у меня прямо из рук, согревая мои ладони теплом своих мохнатых губ.

Я чукчанка по духу. Можете смеяться и рассказывать об этом анекдоты…

 

___________________________________________ __________________

 

• Еттык – чукотское приветствие, дословно означающее «Ты пришел?».

Предполагает ответ: «И-и…» то есть «да!».

• Торбаса - меховые сапоги.

• Полог – теплая часть яранги.

• Кораль – брезентовый загон для оленей, где производится подсчет, обработка стада, а также забой животных.

• Важенка – оленуха.

• Копытка – болезнь оленей.

• Кукуль - спальный мешок из оленьего меха.