- Дедуль, что это?

- Это единственна вещь моего друга.

- Но это же ошейник!

Закрыв глаза, я вспомнил день, положивший всему начало…

- Ну, что, морда? – вздохнул я, перехватывая поводок. – Поедем?

Собака ни чего не ответила, а лишь весело завиляла хвостом.

- Поедем… - снова вздохнул я, отстегивая цепь от ошейника.

Сухо щелкнул замочек, в тишине прозвучавший как выстрел. Скрип снега под берцами резал нервы мелодией похоронного марша, а падавшие с неба снежинки, таяли на лице, оставляя иллюзии слез. Два часа пути пролетели минутой мучения, и, сойдя с платформы, я сразу снял с собаки ошейник.

- Ну, что, Тихон, - криво улыбнулся я, - теперь ты свободен. Хотя это, конечно, относительно.

Все пять километров до дачного поселка, Тишка бежал рядом, а на ночь забрался под крыльцо. С утра, выходя на традиционную пробежку, я был сшиблен теплым мохнатым комком.

- Тихон, блин, чуть не уронил засранец.

Пробежка не заняла много времени, и уже через три часа я стал собираться домой. Обратный путь прошел в молчании, а перед платформой, срезая путь, перепрыгнул через забор. Тишка не смог преодолеть его, и стал, тихонько повизгивая, метаться вдоль.

- Так надо, - пояснил я достаточно равнодушно.

С каждым шагом повизгивание становилось все тише, заглушаемое плеером. Угрызения совести меня почти не мучили, ведь передо мной стоял выбор: либо собака, либо дедушка с бабушкой живые и здоровые. Тихон в последний год совсем отбился от рук, убегая, стоило только ослабить поводок, и возвращаясь только через месяц – два. Мои дедушка с бабушкой, когда он первый раз сбежал, не спали две ночи, волнуясь. Я сделал свой выбор, руководствуясь разумом, и не оглядывался. Просто боялся. Это сейчас во взгляде недоумение и растерянность, которое сменится смертельной обидой. Он – простая собака, которая не может понять, за что его предали, а я поступаю сейчас как предатель.

В Москве неприятности повалили косяком, и Тишка как-то забылся. Через месяц я наконец-то выбрал время и поехал отдохнуть на выходные. Подходя к дому, я заметил на снегу следы собачьих лап. Дрогнувшей рукой, с трудом отомкнул замок, а на скрип калитки из-под крыльца вылетел скелет, в котором с трудом узнавался Тишка. В его глазах была такая безграничная радость и преданность, что у меня дрогнуло сердце.

- Тихон, - хрипло проговорил я, - что ж ты так меня мучаешь? Как будто я виноват в стоящем выборе.

Выходные были безнадежно испорчены. Ощущая стыд, я плотно накормил собаку, ведь в том, что она проявила преданность, пусть и поздно, вины нет. В воскресение вечером, с трудом отыскав выброшенный в снег поводок, я снова надел на Тишку ошейник.

- Так надо Тихон, так надо.

При выходе из поселка, на нас налетела стая шавок. Раскинув руки и утробно зарычав, я кинулся им на встречу. Свора с визгами разбежалась, а одна шавка вообще влетела головой в столб, породив протяжное «БАМ».

- Мелочь еще, - усмехнулся я, почесав Тихона за ухом.

Проходя через соседнюю деревню, лежащую на пути я услышал бешеный рык сзади. Из открытой калитки на Тишку несся огромный мастифф. Рефлексы сработали раньше мозга. Тихон был привязан и не мог убежать, поэтому я просто поставил свою ногу между ним и мастиффом. Не успев затормозить, да и не захотев, тот вцепился клыками в икру.

- Ах ты тварь! – я со всей силой обрушил кулак на голову мастиффа.

А потом бил еще и еще вымещая на нем всю злобу на мир, что так жесток ко мне и моей собаке. Опомнился я лишь тогда, когда запыхавшийся хозяин мастиффа оттолкнул меня и склонился над окровавленной собакой. И только тогда боль от разбитых костяшек напомнила о себе. Судя по остаткам черепа, мастифф был мертв, что понял и хозяин, медленно выпрямляясь. Я равнодушно оттирал снегом кровь с перчатки, не зря все-таки прикрепил на нее клепки и парочку шипов, и потрепал за ухом Тишку:

- Все в порядке, этот злой песик отстал от нас.

- Отстал?! – вдруг заверещал хозяин. – Да ты его убил! Да я тебя по судам затаскаю! Мой Барсик был чемпионом тридцати выставок! Да я…

- Видишь кулак? – прервал я его, продемонстрировав перчатку, покрытую кровавой кашей. – Если не заткнешься, тут будет и твоя кровь!

За деревней остановились и я перевязал свою ногу, которая, как, оказалось, была прокушена. И судя по обилию крови не слабо. Дальнейший путь не занял много времени, и на платформу мы пришли за пять минут до поезда.

- Тихон, - я присел на корточки и сунул ему в пасть печенье, - ты пойми меня, пожалуйста, правильно. Не со злости это, нет, просто по глупости. Твоей, моей, или еще чей-то не важно. Уже не важно. Ты, когда-то, когда убежал, сделал свой выбор, а теперь я делаю свой. Пойми меня, если сможешь, и прости, если поймешь…

Резко встав, я смотрел на приближающуюся электричку. В тамбуре не было ни кого, и я снял с его шеи ошейник, зная, что никогда больше не надену. Двери с шипением раскрылись.

- Прости, - я вытолкнул Тишку на станцию и двери закрылись.

Повизгивая, он бежал за набирающим скорость поездом до конца платформы. На душе было гадко, я защищал его, кормил, ласкал, и вдруг, просто так, бросил. Скорее даже предал, хотя это больше чем предательство, это подлость. Сжав кулаки, я прислонился к стеклу лбом и смотрел на проплывающий за окном пейзаж. Поводок с ошейником лежали возле ног, но я не решился их трогать. Пусть все будет, как задумано, как должно быть, как есть.

Время текло, накопив достаточный срок, чтобы забыть, если хотеть, но я помнил. Второй раз выбросить поводок, все-таки, не хватило сил, и я оставил его. Повесил на стену, и каждый год напоминал себе, что предал друга. Этой карой, я наказал сам себя, чтобы не забывать девиз: поднявший меч – от меча и погибнет!

Менялись названия улиц и городов, марки машин и меры денег, и лишь готовность к каре жила в моем сознании. И время настало!

Заключение успешной сделки мы решили отметить в Подмосковье в лесу. Отмечали, как положено, с алкоголем, и была там девушка Марина. Нравилась она и мне и моему лучшему другу Сереге. И там, на полянке, она сделала выбор. И пал он на меня. Серега, будучи пьян, схватил со стола нож и ударил меня. Все произошло так быстро, что я не успел среагировать, и не миновать было беды, но на пути ножа возникла собака. Был короткий взвизг, глухой звук падения тела. Друзья оттащили Серегу, а я, в страшном предчувствии, поднял голову собаки. Это был Тихон. Из глаз моих брызнули слезы, обильно заливая лобастую голову друга, друга, который понял и простил. В его угасающих глазах я видел лишь безграничную любовь и преданность. А так же вопрос: «ты меня не бросишь?»

- Нет, Тихон, не брошу.

Словно поняв мои слова, он вытянулся и в последнем, отчаянном порыве лизнул мне нос.

Могилу я выкопал ему сам, недалеко от полянки, сам сделал и крест с надписью: «Вечная память другу, простившему предательство!»

- Этот ошейник, внучек, Тиши. Я снял его после возвращения из леса. То, что случилось, я не забуду никогда, и мне не нужны напоминания. Я навещаю его. Мне кажется, это ему нравится…