VII

 

Я стояла у калитки старательно вглядываясь вдаль. В конце дня мне всегда нравилось встречать Бориса с работы. Увидев усталую, но уверенную походку, я побежала с распростёртыми руками, и щедрые любящие объятья из-за моего маленького роста достались ему чуть ниже пояса, а нос уткнулся в пузо. Отец погладил меня по голове, потом слегка подбросил в воздух, после чего мы дружно направились домой. У соседского двора собралась кучка мужиков, что-то бурно друг другу доказывающих. На наше стандартное «Здравствуйте» раздался очень страный ответ:

- Здравствуй-здравствуй, козёл рогатый.

- Что ты сказал? - развернувшись, почти закричал Борис.

- Да то, что жена твоя постельку нагрела, но не с тобой, - дядя Петя как-то нагловато и с ухмылочкой заглянул отцу в лицо.

- Ты, что, хочешь, чтобы я тебе морду набил? – Борис изобразил возмущение, но мне показалось, что он чего-то испугался.

- Ты сначала родственничку своему набей, а то уж больно часто он заходить к твоей женушке стал, - посоветовал дядя Ваня.

- Если б моя жена так себя вела, так я бы ей в первую очередь задрал юбку, и всыпал, как следует, - добавил дядя Вася, а я себе представила, как он с ремнём подходит к тёте Рае, а та плачет и говорит, что больше не будет.

Мужики наперебой стали что-то объяснять. Понять из этого галдёжа, о чём идет речь, с моей точки зрения, было просто невозможно, но Борис, покрывшись вдруг багровыми пятнами резко ответил:

- Не верю ни единому вашему слову!

- Тогда дай мне в морду, - потребовал кто-то из них, - я же сейчас твою жену оскорбил.

Но отец развернулся и пошёл домой. Вслед нам дядя Петя плюнул и сказал:

- Да, ты не мужик! Ты же не мужик! И правильно твоя жена делает, что тебе изменяет!

 

Прийдя домой, Борис с порога разорался. Маня слушала мужа с лёгкой улыбкой, словно он вовсе и не кричал, а рассказывал ей новый анекдот. Потом очень спокойно объяснила, что Коля действительно приходил. Она даже назвала какую-то причину, по которой тому зайти надо было.

- А то, что соседи тут языками мелят, - по её овальному лицу пробежала хитрая усмешка, - так это Света на улице что-то наболтала, и понеслись сплетни. Ты же выслушиваешь и про деньги, которые Коля якобы мне даёт и про кровать, которую я ломаю, вот она и дальше пошла всем рассказывать.

- Так не пускай её на улицу, пусть дома сидит! - рявкнул мужик, по имени Борис Моисеевич и, хлопнув дверью, поспешил мыть руки к обеду.

 

Таким образом, я попала под домашний арест. Но, где-то через неделю, попыталась заработать себе «амнистию»: хотя, и до этого ничего особенного, как мне казалось, не говорила, всё-таки попросила у отца прощения, пообещав никогда никому ничего про то, что происходит у нас дома не рассказывать.

- Мам, папа меня вчера уже простил. Можно я пойду на улицу?

- Папа тебя простил, а я не прощаю, - сердито ответила Маня. Гордо и властно тряхнув головой, так, что слегка зашуршали её чистые густые волосы, она надолго запретила мне куда-либо уходить.

 

Зайдя как-то к нам «на чай», Ирина Карповна, очередной раз обнаружила меня не в окружении сверстников, а в томительном одиночестве. По этому поводу она выдала подруге своё мнение:

- Что я тебе скажу, Маня Эдуардовна, так то, что очень плохо, когда ребёнок мало двигается. Почему Светочка сидит дома, когда все дети бегают по улице? Она же у Вас зимой болеть будет.

- Ах, Ирина Карповна, - Маня глубоко вздохнула, сокрушённо покачав головой, - мне и самой это не нравится. Но что я могу поделать? Я упрашиваю, а она не хочет идти к детям. Одной играть, ей больше нравится.

- Неправда! - закричала, стоявшая рядом я, - Тётя Ира, меня мама на улицу не пускает, потому что там дяди сказали...

Маня оборвала мою речь на полуслове:

- Что за глупости? Хочешь идти к детям – иди!

Холодный взгляд и поджатые губы матери подсказывали, что ничем хорошим всё это не закончится, однако потребность в движении, а также общении с себе подобными взяло верх, и я убежала.

 

После ухода гостьи и моего возвращения, Маня сильно ругалась за то, что встряю, когда взрослые разговаривают, а потом сказала, что уже собиралась снять наказание, но раз я такая плохая девочка, то буду и дальше сидеть дома.

Однако, во время следующего визита Ирины Карповны, я специально возле них крутилась, и сама завела разговор о том, что целыми днями никуда не выхожу. Маня пыталась что-то объяснить, а я перебивала её, утверждая: «Нет, это неправда!» На этот раз она меня под каким-то предлогом не отпустила, а после ухода Ирины Карповны стала шлёпать, приговаривая:

- Сколько раз тебе говорить, не встревай, когда взрослые разговаривают?!

- Я первая начала с тётей Ирой разговаривать, - оправдывалась я, - а ты встряла. Это ты себя ведёшь неприлично! Это ты - невоспитанная мама.

Естественно за это мне досталась очередная порция, вызвавшая новый протест:

- В следующий раз, когда тётя Ира прийдёт, я её встречу ещё у калитки и всё расскажу, - и добавила с интонацией, подражающей матери, грозя ей пальцем, - А ты не смей встревать, когда ребёнок с взрослым разговаривают!

Маня опять стала меня бить, приговаривая:

- Нет, ты не будешь тёте Ире рассказывать!

А я орала, ревела, но стояла на своём:

- Нет, буду!

Разняла нас бабушка. Накричав на Маню: «Ты её убьёшь!», она увела меня за дом, где строго и очень взволнованно сказала:

- Так нельзя себя вести! Ты можешь всё рассказать тёте Ире, но маму этим дразнить не надо! Бог его знает, чем бы это могло закончиться, если бы я не вмешалась.

 

Ирина Карповна оказалась права. Ограничение в движении и частый постельный режим не прошли для моего здоровья бесследно, и когда наступила зима, я переболела и гриппом, и ангиной, причём по нескольку раз. Это дало осложнения на суставы и уши, а ближе к лету мне уже не удавалось наравне с другими детьми играть и бегать: в лапту никогда не получалось попасть палкой по мячу; в «выбивного» - не успевала уворачиваться, и уходила из круга первая; даже при игре в прятки, меня «застукивали» раньше других. Дети, правда, надо мной почти не смеялись, а неуклюжесть объясняли тем, что я была, не считая Альки, моложе всех. Зато, валяясь целыми днями в постели с азбукой, я к четырём годам уже умела свободно читать детские книжки.

 

VIII

 

В то лето бабушка решила съездить на Родину, проведать свою родную сестру Сарочку, с которой не виделась более восьми лет.

Тогда же к нам в гости приехала кузина Мани, Сима. У неё был строгий вид, командный голос, но очень красивая улыбка и шикарные, ниже талии густые каштановые волосы, которые она, к сожалению, распускала только раз в сутки, по утрам, когда расчёсывала.

Борис, по поводу приезда гостьи, решил устроить всей семье поездку на море, в Благовещенку - место настолько дикое и заброшенное, что обе женщины решились загорать без верхних частей купальника. Берег был пустынный, и кроме нашей семьи - никого. Лишь вдали белел небольшой пустой домик нефтяников, в котором мы потом ночевали.

Темно-синяя вода издали выглядела очень привлекательно, но когда я приблизилась, небольшие пенистые волны своим змеиным шипением вынудили меня отбежать подальше. Довольствуясь большим количеством песка и мокрым лифчиком от Маниного купальника, а также тем, что Эдька меня не трогает, я считала, что именно в этом и заключается настоящее детское счастье, побывать на море.

Отец сначала ушёл – там поблизости находилась одна из обслуживаемых им нефтяных скважин, но вскоре вернулся.

- А ты чего не купаешься? – в уголках его глаз от яркого солнца и хорошего настроения образовались маленькие кисточки морщинок.

- Я его боюсь, оно сильно шумит, - призналась я.

Борис засмеялся и протянул мне руку.

- Пойдем вместе, со мной не будет страшно. Я буду крепко тебя держать.

Смерив отца взглядом, я с гордостью внутри себя отметила, что он большой и сильный, а главное – очень смелый. Даже моря не боится!

Мы шли с ним вдоль берега. Сначала в одну сторону, потом назад, потом снова разворачивались, с каждым разом заходя всё глубже и глубже. Волны больше не шипели по-змеиному, а нашёптывали какую-то сказку, лаская мои ноги сначала по щиколотку, потом до колен... А потом отец учил меня плавать, но так и не научил.

 

Ближе к вечеру проявили активность местные комары. Я всю ночь не спала, чесалась, а на следующий день не хотела идти купаться даже с Борисом и отказывалась кушать. После обеда Маня решила вернуться со мной домой, хотя первоначально планировалось, что отдых продлится дней пять. Всё это время дом наш оставался под присмотром соседей, которые заходили раза два в день во двор, а также кормили собаку.

На какой-то дежурной грузовой машине мы с мамой доехали до Анапы, а там, купив билет на автобус, благополучно добрались до места назначения. Устав от приключений и впечатлений спала я в ту ночь спокойным глубоким сном. Маня же слышала, как в соседнем дворе кто-то бродил с фонариком и насвистывал, наш Полкан при этом неистово лаял и рвался с цепи. Наутро выяснилось, что к соседям залезли воры, увели велосипед, какой-то инструмент и забрали из курятника всех кур. К нам они сунуться, из-за собаки очевидно побоялись.

После обеда вернулась с моря и тётя Сима. Оказывается, после нашего отъезда пошёл дождь, и ей стало там скучно. Эдька же остался с отцом до конца недели, потому что тот обещал взять его с собой на нефтяную вышку. Так что следующую ночь мы спали в доме втроём: тётя Сима в детской на бабушкиной кушетке и мы с мамой – по своим местам.

Вдруг я проснулась от того, что на веранде что-то разбилось. Маня быстро туда выбежала и сказала громко, чтобы нас успокоить:

- Ветром форточку открыло, и керосиновая лампа перевернулась. Жалко, стекло от неё разбилось.

Я прислушалась, но сильного ветра, такого, чтобы мог открыть огромную форточку на веранде, не услышала. Наоборот, стояла абсолютная тишина, лишь Полкан бегал по двору, гремя цепью, при этом несколько раз радостно проскулив. Я даже подумала, что это папа с Эдькой вернулись, и решили пошутить, открыв неплотно закрытую форточку. При этом забыли совсем, что там стояла керосиновая лампа. Сейчас они зайдут и будут смеяться над тем, как нас напугали, а я скажу, что вовсе и не испугалась. Но прошло некоторое время, а в дом никто не заходил.

Быть может, это воры решили сегодня податься к нам? Но почему тогда Полкан, так сильно лающий, по словам мамы, вчера, сегодня вдруг молчит? Как и всегда в жаркую погоду, слышно было всё, что происходит вокруг, даже лай Бобика в конце нашего квартала. На фоне этих шумов летней ночи до моих ушей донслось, как в сарае скрипнула дверь. Потом я также услышала, что хлопнула крышечка от металлической банки с клеем БФ, как будто кто-то её открыл. Эта баночка стояла на одной из полок стеллажа в углу сарая. Решив, что всё это мне послышалось - ведь окна спали выходили на противоположную от сарая сторону - я вскоре уснула.

 

- Знаешь, - встревожено сказала за завтраком тётя Сима, - мне показалось, что сегодня ночью у вас по двору кто-то ходил с фонариком.

- Что ты, Симочка, - возразила Маня, - если бы кто-нибудь ходил по двору, наш Полкан такое бы устроил... Это луна отсвечивала. Иногда бывает. Я тоже раньше пугалась.

- Собак, бывает, усыпляют, - продолжала сомневаться Сима.

- Да нет же, говорю тебе. Полкан не спал. Он даже пару раз за ночь тявкнул. Я это точно слышала.

- Ну, смотри, ты здесь живёшь, тебе видней, - пожала плечами гостья.

После этого разговора, затолкав в себя кашу, я рванула в сарай, где разыскала баночку с БФ, и, обалдев от удивления, обнаружила возле неё лужу клея. Значит, действительно кто-то сюда заходил... Но я была полностью с мамой согласна: если бы кто-то ходил по двору, Полкан бы не бегал, радостно поскуливая. Может всё-таки ветер... О разлитом клее я никому ничего не сказала, боясь, что меня же в этом и обвинят.

Когда Борис с Эдиком вернулись, Маня рассказала им только про сильный ветер, который открыл форточку, и лишь после отъезда кузины, призналась мужу:

- Помнишь, как вы с Эдиком остались в Благовещенке? Так вот, Симе в ту ночь показалось, что у нас по двору кто-то с фонариком ходил. Но Полкан при этом и не тявкнул. Я, конечно, её успокоила, сказала, что это луна. Но как ты думаешь, ей действительно показалось?

- Значит, кто-то из свих был, - озабоченно ответил ей муж, - надо быть по-внимательнее.

Слышавшая весь этот разговор, я подумала: «Зачем это свои будут пытаться залезть через форточку, когда можно просто постучать в двери? И если кому-то нужен был клей, то почему он не попросил днём у папы, а зачем-то разлил его среди ночи?» Я решила, что папа заблуждается, но и сама себе объяснить эту ситуацию никак не могла. Даже бабушке, которой доверяла всегда все свои тайны, когда она вернулась, ничего не рассказала.

 

IX

 

- Светка-пипетка, пошли со мной за гвоздями в магазин, - весело обратился отец, на что последовало радостное моё согласие.

Я знала, Борису нравится, брать меня с собой и в магазины, и в библиотеку, и на речку, купать Полкана, где разрешалось вместе с собакой пару раз окунуться и мне. Он всегда при этом шутил, задавал вопросы и смеялся, слушая мои ответы.

 

Держа в руках небольшой кулёк с гвоздями, и слекга припрыгивая, чтобы успеть за быстрой ходьбой отца, сама не зная почему, я начала объяснять ему, за что не люблю дядю Колю. Борис необычно молчал, сосредоточено глядя себе под ноги, как бы надеясь там что-то найти. В дом он прошёл решительно и быстро, даже забыв забрать у меня покупку. А там вдруг раскричался на жену. Маня, спустя некоторое время, вся раскрасневшаяся выскочила во двор. Сначала она смотрела на меня молча, но в её глазах был такой неприятный блеск, что мне захотелось куда-нибудь убежать. Убежать я не успела. Обнаружив на моём платье гязное пятно, которое почему-то для моих глаз оставалось невидимым, мать отшлёпала меня по заднице.

 

В следующий раз, когда Борис захотел взять меня с собой, Маня воспротивилась:

- Тогда и Эдика бери. А то, только со Светочкой и носишься. А мальчишка, между прочим, растёт и всё больше и больше в мужском внимании нуждается.

Он согласился, но пока ковырялся в сарае с инструментом, не слышал возражений сына:

- С какой стати я должен с ними идти? Что я там забыл? Я с пацанами договорился в футбол играть. Им без меня некому на воротах стоять, - он слегка скривился и его небольшой конопатый нос превратился в маленькую гармошку.

- Сыночка, ну я тебя прошу. Можешь ты для мамы кое-что сделать?

- А зачем тебе, чтобы я с ними пошёл? – Эдька выпрямил нос, и, оставив рот слегка приоткрытым, с любопытством рассматривал мать, хлопая удивлённо своими длинными, изогнутыми, как скобки ресницами.

- Да, хочу тебя попросить, не давай Свете про дядю Колю ничего рассказывать. Как только она про дядю Колю – так ты сразу начинай про свою рыбалку. Ты меня понял?

- А почему? – он глянул на Маню оценивающе, прикидывая, чтобы за такую услугу попросить.

- Ну, понимаешь, она на дядю Колю жалуется, а папа, выслушав её, может на него рассердиться и запретить сюда приходить. Ты же не хочешь, чтобы мы дядю Колю здесь больше не видели?

- А-а, тогда понятно. Ладно, так и быть, пойду я с ними, - великодушно махнув рукой, он пошёл переодеваться.

Так вот оно в чём дело, подумала я, Витька был прав... Дядя Коля действительно к Эдьке подлизывается, чтобы можно было к нам часто приходить.

 

Когда мы втроём вернулись домой, выбрав момент, чтобы Борис был один, я ему тихонечко сказала:

- Мама специально с нами Эдика послала, чтобы, когда я тебе про дядю Колю рассказываю, он начинал про рыбалку говорить.

- А ты бы хотела, чтоб я только тебя выслушивал? – недовольно возразил отец, - Я Эдика тоже люблю, и ничуть не меньше тебя.

На глаза навернулись слёзы отчаяния, что меня не поняли, а отец, увидев это, сказал, что я эгоистка.

Правда, в следующую субботу, пока брат был в школе, он снова хотел взять меня с собой на базар, но Маня раскричалась, что это не честно, и Эдик, когда прийдёт из школы очень обидится. Когда Борис ушёл один, она, сверкнув на меня исподлобья зеленоватыми искрами, категорически запретила когда-либо хоть куда-нибудь уходить с папой без брата. А потом старалась, чтобы и дома я как можно реже возле него была, мотивируя тем, что пачкаются платья. То, что Боря и Эдик бывали порой с ног до головы в мазуте, вызывало у неё всегда улыбку умиления.

Я пыталась общаться с отцом за столом, но однажды, когда завела разговор о Коле, мать стала меня ругать, будто плохо кушаю.

- Потому и кушает плохо, что ты мешаешь. Оставь её в покое, - высказал своё недовольство Борис.

Маня зло глянула, но не сказала больше ни слова. А на следующий день незадолго до прихода с работы мужа, вдруг позвала меня обедать.

- Но ведь скоро папа прийдёт.

- Когда папа прийдёт, ты пойдёшь себе на улицу гулять.

Я поверила и согласилась, но по приходу Бориса, оказалось, что я что-то неправильно поняла. Меня снова усадили за стол.

- Но я не голодная.

- Тогда марш отсюда! – рявкнул отец.

Я только попыталась соскользнуть со стула, как Маня раскричалась:

- Что значит, марш отсюда? Да, ты знаешь, что она сегодня целый день ничего не ела, с самого утра.

- Но, мам, я же только что кушала, - я подумала, что Маню опять подвела её очень слабая память.

- Ничего себе, только что. В десять утра.

- Ну, допустим не в десять, а где-то часа в четыре, - уточнила бабушка.

- Мама, как тебе не стыдно, защищая её, ты даже Боре врать готова. Вот позволяешь себе во всё вмешиваться, а сама такая безответственная. На тебя положиться, так ребёнок и с голоду умрёт, - Маня наиграно засмеялась, а бабушка, недоев, ушла из-за стола.

После этого Борис раскричался:

- Если мама сказала, что надо кушать, значит надо кушать. И никогда чтоб не смела, спорить со старшими!

Маня пришла в хорошее настроение, а на меня, как только я пыталась что-то сказать, они с Борисом, под злорадные ухмылочки Эдьки, по очереди отвязывались:

- Не разговаривай, пока всё не съешь.

На другой день история повторилась, и все последующие дни тоже. С тех пор, я сидела со всеми за общим столом, насильно заталкивая в себя ненавистную в тот момент еду, без права произнести хотя бы слово. Иногда, правда бабушка выручала, уговорив покушать пораньше, но даже если я вполне нормально орудовала ложкой, Борис больше не делал жене замечаний, когда та орала, доводя меня каждый раз до слёз:

- Как ты ешь? А ну-ка не ковыряйся в тарелке!

Таким образом, уже через пару месяцев даже если я и садилась за стол голодной, с первых же глотков еды аппетит мой почему-то полностью пропадал.

 

(продолжение следует)