- Серёга, ты своими ложными вызовами в конец меня разбалуешь! Бачок-то в порядке. Иди примай работу. Как говорится, какать подано.

- ?!

- А ты чё, не знал, что это мой псевдоним?

- Откуда же? А вы, дядь Вася, случайно не из театральных будете?

- А говоришь, не знаешь... Ну, всё, бывай здоров!

- Дядь Вася, вы очень торопитесь?

- А что, ещё что поломалось, пока я бачок чинил?

- Да так...

- Ой, Серёга! Знаю я твои «датаки». Ладно, не тереби козу за сиськи, выкладывай, что надо.

- Тогда прошу.

Мы проследовали на кухню. Там на столе ждали своей участи початая бутылка коньяка, нарезанные сыр, лимон и яблоки.

- Это и есть твой «датак»?

- Ага. Типа «рояль в кустах».

- Это уже серьёзно. Ну, чё там у тебя?

- Видите ли, дядь Вась, какое дело. Через неделю у режиссёра нашего театра день рождения, - начал я, разливая коньяк по рюмкам.

- У Витьки, что ли?

- У кого? А, ну, да, у Виктора Семеныча. Так он решил отметить его вечером театральной байки, в смысле, трёпа.

- Что ж, дело хорошее. Ежели под шнапс и закусь, чего ж не потрепаться! Ну, а я меня это, каким местом?

- И решил я пригласить вас, ваше здоровье, Василиваныч, на этот вечер трёпа. Вы же там всех затмите. А, дядь Вась?

- Вона ты чего задумал! Нет уж, уволь, милок. Куда угодно, только не туда!

- Почему же, дядь Вась?

- Потому, что свой псевдоним я оттуда, из Витькиного театра, принёс. Давай так. Ты пойдёшь туда один. А мы приговорим коньяковского, закусим. И я тебе лично здесь и сейчас устрою вечер трёпа. О! Я расскажу тебе историю своего прозвища. Наливай!

 

Я разлил коньяк. Достал сигареты и пепельницу. Вечер застенчиво пробирался в квартиру. Мне почему-то захотелось предложить ему быть третьим. Моё еле уловимое движение души каким-то образом передалось дяде Васе.

- Вечер-то, какой! Благодать, а! И снаружи, и внутри - благодать. Ну, милая, наше здоровье! Так вот, дело было года четыре назад, - начал дядя Вася. - Я тогда не работал. То ли в отпуску был, то ли бюллетенил, не помню уже. Короче, маялся. Ни работы тебе, ни халтуры. А тут на - Светка звонит! Ну, ты же знаешь мою Светку?

- Да, конечно, знаю.

- Она же в артистки подалась.

- Как в артистки? Она же в художке училась.

- Так я и говорю. Поехала в Москву. Закончила там какой-то вхутемас, вернулась и стала у Витьки в театре работать.

- Ну, понятно.

- Так вот, Звонит мне моя Светка. «Папка, выручай! Из унитаза дерьмо прёт. Вода чуть ли не в гардеробной». Ну, думаю, приплыл. Хотел халтуру, а получил субботник. Ладно, хрен с ним. Искусство, как ты знаешь, требует жертв. Хватаю инструмент... Да ты не филонь, а разливай. В рюмке уже Сахара... Хватаю инструмент... Хорошо пошла... Бегу в театр. А то, пропадёт, на хрен, аккурат в том же месте, где и начинается. Короче, прибежал - и за работу. Сколько я там мудохался не знаю, времени не было на часы взглянуть... Я сигаретку... Вот, не понимаю, как это можно - выпить и не закурить? Да... Короче, закончил я это дело. Ну, думаю, догадается кто-нибудь отблагодарить, хотя бы на пиво. Или как обычно: «Спасибо. Приходите ещё».

- И что?

- А то! Всё было - и пиво, и спасибо, и приходите ещё.

- Это как?

- А так. Достаёт Витька лопатник, вынимает из него трёшку и протягивает её мне. Спасибо, мол, Василиваныч, выручили. Ну, я взял, и прощаться. Типа, всегда пожалста, когда надо - обращайтесь. И уходить уже. А тут Витька. «Не хотите ли вы, Василиваныч, в спектакле сыграть?» А я - извините, нет. Мне, мол, хватает. Почитай, каждый вызов - спектакль. Да и куда мне? Я что - Никулин? А он мне, Витька, то есть. Василиваныч, говорит, вы лучше. Я, говорит, Никулина и не взял бы. У него, говорит, типаж не тот. Вроде как, мордой не вышел. Это для Витькиных-то спектаклей!

- А вы?

- А что я? Короче, уговорил меня Витька. Стал я на репетиции ходить. Ролька - то у меня всего ничего. На два слова. Как сейчас помню: «Кушать подано».

- А- а, - понимающе протянул я. - Классика!

- Вот и Витька мне то же самое. В общем, стал я туда захаживать. Сам по себе. Просто так. Потом чуть ли не каждый день стал там бывать. Интересно оказалось, веришь ли?

- О да! «Там, там под сению кулис младые дни мои неслись»

- Ну, вроде того. Да и Витька, ты знаешь, неглупый мужик. Такое задвигал! Про систему, как его, Святославского, что ли...

- Станиславского.

- Точно! Да много ещё чего. Всего и не упомнишь. Разве что вот это. «Нет маленьких ролей, есть плохие актёры». Хотя это я и без Витьки знаю. Короче, репетиция до репетиции, глядь - уже и премьера на носу. Да какое там «на носу» - завтра! Давай, что ли, за кульминацию... А денёк-то у меня премьерный выдался на редкость загруженный: кто в отпусках, кто приболемши. Так это ещё что! Вызова – сплошь сортиры. Ну, хоть бы один кран – так, для смеху. Дудки! Плюс ко всему, последний вызов был такой клятый! Копаюсь, бляха, а сам всех матерю: и козла этого, что заболел, и хозяев, и Витьку с его спектаклем, ну, и себя, конечно. Только бы успеть! Краем глаза на часы – кажись, успеваю. Правда, впритирку... Ф-фу, дай дух переведу, - сказал дядя Вася, потянувшись за сигаретой.

 

Пока он прикуривал, я обновил содержимое рюмок.

- Оперативно... Хвалю... Ну, давай. Смажем, что ли, связки для развязки! В общем, прибегаю в театр и стрелой за кулисы. Скидаю робу, напяливаю лакейские шмотки и – на сцену. Там уже Витька сидит, барина какого-то изображает. Ну, я с подносом подхожу к столу, и - «Какать подано!» Что тут в зале началось!

- Представляю, - сказал я с плохо прикрытой завистью зрителям того спектакля.

- Это что! Моментально - занавес. За кулисами все валяются от хохота. Витька весь в судорогах, слова сказать не может. Ну, я, видя общее замешательство, быстро в своё и ходу! Потом уже, дома, Светка мне сказала, что это была Витькина пьеса.

- Так вы, дядь Вася, ещё и театральный критик.

- И ты туда же! Ну, критик – не критик, а последние мои слова приклеились ко мне прочнее фамилии.

- И что? Не беспокоит? Вроде, как обидно должно быть.

- Так. Давай ещё по одной за эпилог, на посошок, то есть. Вот ты, вроде умный мужик. Так скажи, может ли прозвище быть приятным или неприятным? Только не надо включать философа. Я тебе и без философии скажу, что прозвище всегда неприятное. А если оно приятное, то это почти титул. Это раз. А два – какое другое прозвище говорило бы всё о моей профессии? А три – то, что сухой и тёплый сортир нужен всем, Ну, будем здоровы! Всё, давай, если что – рояль в кусты.

 

Дядя Вася ушёл. Я закурил и включил чайник. День рождения у режиссёра, артистический бомонд казались мне уже такими далёкими и, главное, неестественными как ёлочные украшения на жарком пляже. Я машинально заваривал кофе и ловил себя на мысли, что думаю о том, чтобы ещё такого «сломать».