Я не знал, как это происходит. Происходит и все. Я просто видел это. Стоило мне посмотреть на предмет, взять его в руку… и — бах! — я узнавал о нем все.

По фотографии я мог найти пропавших детей, блудливых мужей и неверных жен. Со всего города ко мне тянулись люди. Кому кошелек украденный вернуть, а кому сережку затерявшуюся найти. Бытовые мелочи.

Но, я считаю так: лучше десять кошельков найти, чем одного мужа в семью «вернуть».

Было дело, что и власти обращались, но помогал я им неохотно. А в последнее время и вовсе перестал. Затаенная обида. Еле выпутался тогда.

Видение мне было.

Лежит девочка лет десяти на дне колодца. Нагая. Тельце все в крови и грязи. Тогда я еще не знал о своих способностях.

Стоял как-то я на остановке — не то в колледж ехал, не то домой. Автобуса долго не было, ну и чтобы скоротать время, я подошел к доске объявлений.

Меня будто молнией шарахнуло. Поверх объявлений о продаже и покупке висело, наверно, с дюжину фотографий одной и той же девочки. Той самой — из колодца. Я быстро пробежал глазами скудный текст, сопровождавший снимок, и все понял.

Ее убили, и я знал, где ее искать.

Через час я сидел в отделении милиции. Еще через час у меня на запястьях защелкнули наручники. Девочку нашли там, где я и говорил. А вот убийцу…

Пока не было других подозреваемых, кроме парня, так красочно расписавшего место нахождения жертвы. То есть меня.

Все бы закончилось плачевно, если бы не новое видение.

Темный дом… В нем три комнаты… Стены грязные, оклеены газетами…

У меня закружилась голова, в висках застучало.

В одной из комнат… Железная кровать без матраса…

…кровать у замызганной стены. А на кровати, привязанная к спинкам, лежит девочка того же возраста, что и та — убитая. Но эта, похоже, жива. Она извивается. Кляп во рту не дает произнести ни слова. Вдруг она поворачивает голову: в глазах ужас.

Перед тем как видение затуманилось, а потом и вовсе исчезло, я увидел, кого она испугалась. Я узнал дом, где это происходило. А самое главное — я узнал местного дурачка — Егора. Никто бы и не поверил, что он на такое способен. Детям было интересно с ведущим себя по-детски тридцатилетним мужчиной. Поэтому-то он так легко и заманил этих девочек в заброшенный дом.

После этого случая к моему дому потянулись страждущие. Многим нужна была помощь. Я помогал всем без разбора.

Времени на учебу не оставалось, да и о работе на складе тоже пришлось забыть — я по ночам сторожил овощной склад. А кушать-то хотелось. Пенсии мамы едва хватало, чтобы свести концы с концами. Вот и решил я брать с людей плату. Поток нуждающихся заметно поубавился, но на кусок хлеба хватало.

 

* * *

 

— Если не берете, отходите, — услышал я голос старика за спиной.

— До Федорьевска, на ближайший, — проговорил я и просунул в окошко сто рублей.

Вчера вечером я попрощался с мамой и отправился в столицу спасать человека. Сейчас я ехал в Федорьевск вслед за этим человеком. У меня осталось два дня, включая сегодняшний.

Иван Макеев.

Иван Макеев умирал у меня на руках. Нет, конечно, не на самом деле. Я видел это. И знал точную дату: 10 июня. Еще есть два дня. Я успею. Обязательно успею.

Я знал, где его искать.

Я не застал Макеева сегодня утром в его московском офисе. Его секретарша любезно согласилась помочь мне. Шеф уехал в Федорьевск на деловую встречу. Пара комплементов, приплюсованных к сотне, — и название кафе, где произойдет встреча, буквально высветилось у нее на лбу.

Через двадцать минут автобус выехал из Москвы. Дорога до Федорьевска заняла чуть больше двух часов. Я сидел, придавленный к окну дородной теткой. Она, по-моему, даже и не заметила моего присутствия. Минут через пять после того, как мы выехали за МКАД, пышнотелая засопела. Мне оставалось сидеть и «наслаждаться» поездкой.

Умрет она. Это я про толстушку. Нет, я не злился на нее — мне было видение.

Когда мы приехали, мне стало гораздо лучше. А когда женщина встала, я почувствовал себя собакой, спущенной с поводка. Хотелось бегать, высунув язык, и наслаждаться свободой. Я бы непременно так и сделал, если бы не вспомнил недавнее видение. Я посмотрел на женщину, идущую по проходу между сиденьями. Мне стало жаль ее.

Я достал блокнот и ручку и написал: «Меньше ешьте. И проживете дольше». Вырвал лист и направился за ней. Она вошла в привокзальное кафе. «ФЕДОРЬЕВСКУ — 335 лет» — гласила вывеска над входом. Я бы не удивился, если бы кафе так и называлось, а эта самая годовщина прошла лет десять назад.

Помедлив, я вошел в кафе. Зал был пуст. И только посередине зала сидела женщина-гора. Я подошел к прилавку, заказал два блинчика с мясом и кофе.

Женщина что-то уплетала. Я подошел и, улыбнувшись, спросил:

— Здесь свободно?

Она коротко взглянула на меня, обвела взглядом пустой зал. Обилие свободных мест натолкнуло женщину на мысль, что либо я польстился на ее красоту, либо просто маньяк. Что в данном случае, на мой взгляд, было одним и тем же.

— Нет, — ответила она, продолжая жевать.

— Вы уж простите, я не люблю сидеть в одиночестве. — Я присел напротив.

Женщина фыркнула и продолжила трапезу. Вот и ладненько. Осталось как-то подсунуть ей записку.

Есть совершенно не хотелось. Я взял пластиковый стаканчик с кофе, отхлебнул, посмотрел на женщину: она нервничала. Я уж было собирался на словах передать свои опасения по поводу ее здоровья, как вдруг вилка, которой она так ловко орудовала, выскользнула и упала на пол. Она уставилась на меня, будто это я выбил у нее из рук прибор. Через мгновенье, не сводя с меня глаз, она с ловкостью беременного гиппопотама полезла под стол.

Я успел.

Записка лежала на столе, а я шел через привокзальную площадь к автобусной остановке.

Я уже пересек площадь, когда из кафе, которое я спешно покинул, раздался душераздирающий вопль. Я обернулся. Под вывеской «Федорьевску — 335 лет» стоял милиционер и моя знакомая. Она, позабыв о приличии, тыкала в мою сторону.

Приехал…

 

Я сидел на старом стуле в небольшой комнатке, расположенной в здании вокзала. На столе трещала рация. Сержант, приведший меня сюда, вышел из кабинета. Дверь осталась открытой, поэтому я услышал обрывки разговора.

— Да, Иван Сергеич… Да, придурок какой-то… хорошо… говорит — ясновидящий… да, да… хорошо…

Иван Сергеич!? Надо же! А ты не прост, брат Макеев. Может, спасу тебе жизнь и мне что-нибудь перепадет. Хе-хе.

Мои мысли прервал вошедший в кабинет милиционер. Он прошел к столу и присел на край. Он смотрел на меня, как на сумасшедшего.

— Так, значит, толстухе ты не угрожал? — Ни тени улыбки на лице.

— Я же вам уже рассказывал…

— Рассказывал. А вот то, что ты проявил гражданскую позицию, — похвально. Иван Сергеич — личность знаменитая. Нам его беречь надо, — сержант замолчал. Теперь он улыбался. — Я сейчас с ним разговаривал. — Пауза. — Он ждет тебя. — Мужчина посмотрел на часы. — К семи в «Альбатросе». Отблагодарить хочет. Ты сейчас пока можешь осмотреть наши достопримечательности.

Он встал. Я последовал его примеру.

— Церкви у нас здесь красивые…

— Самая лучшая достопримечательность для меня сейчас — это кровать. Есть у вас такая? А то я всю ночь на автобусе до Москвы, да и сюда два часа пути не самые лучшие были.

— Да, конечно, гостиница в центре. Сейчас вон «Мерседесы» бегают. — Он показал в окно на привокзальную площадь. Белые микроавтобусы останавливались, и… Чуть поодаль я увидел черный «Хаммер» с тонированными стеклами. Тогда я этому значения не придал. А зря. Просто подумал: вот что деньги делают. Кроме автобусов, на площадь через шлагбаум никакой транспорт не пропускали, а этот… Хотя «Хаммер» с его размерами вполне мог сойти за автобус.

— Третий…

— Что? — не понял я.

— Я говорю: автобус третий, как раз до гостиницы.

— Спасибо.

Я поднял сумку и пошел к двери.

— Да, и не приставай больше к людям. — Он снова был серьезен.

А вот я улыбнулся.

— Постараюсь.

Я пошел к остановке. Проходя мимо «Хаммера», я невольно взглянул в открытое окно. На меня посмотрел человек в темных очках. Он поднял их на лоб. Глаза холодные, злые. Мужчина ухмыльнулся и махнул головой, мол, че смотришь, козел? Я отвернулся и поспешил к остановке. Не хватало еще погибнуть в расцвете лет.

Я сел в маршрутку. Когда она тронулась, «Хаммер» последовал за ней. У меня внутри екнуло. Может, вернуться и сесть на автобус до Москвы? Да нет же — это какая-то паранойя. Все будет нормально. Спасу человека. Поем в приличном ресторане, да еще, может, деньжат перепадет.

Вышел я у гостиницы под названием «Федорьевск». Я повернулся — «Хаммер» пронесся мимо. Вот и славненько. Ничего мне не грозит, кроме хорошего отдыха.

Да, надо отдохнуть. Голова шла кругом.

Я вошел в просторный вестибюль. Справа за стойкой администратора стоял лысоватый мужчина лет сорока.

— Добро пожаловать. — Лысый улыбнулся. — Вы надолго к нам?

«Не дождетесь».

— На пару дней, — ответил я.

Поднявшись в номер, я запер дверь и, не раздеваясь, лег на постель. Усталость и жара сморили меня.

Проснулся я где-то около шести. Ничего. Самое время. Встал, умылся. Вспомнил, что весь день ничего не ел. Тут же вспомнил о благодарности, об «Альбатросе». Вечер должен удаться. Ну почему ясновидящие не видят собственное будущее?

Войдя в полумрак кафе, в одной из кабинок я увидел Макеева в окружении каких-то людей. Я не спеша направился туда.

Они о чем-то громко спорили. Я подошел и посмотрел на Ивана Сергеевича.

— Ты че, баклан? Мы уже заказали.

За столом сидел Макеев, парень из «Хаммера» (воистину — мир тесен) и еще четыре мордоворота.

— Я не официант.

— Тогда какого хера ты здесь?

Водитель «Хаммера» узнал меня, поэтому сидел и смотрел на Макеева.

— Макей, это тот пидор — ясновидящий.

Макеев нервно скомкал салфетку и бросил ее на середину стола.

— Пацаны, я на минутку. — Он подошел ко мне и буквально выволок на улицу. Его представление о благодарности немного расходилось с моим. Я не сопротивлялся. С ростом в метр семьдесят и телосложением подростка я разве что насмешил бы этих гигантов, которые между разборками и обсуждением дел (я думаю, для них это одно и то же) посещали тренажерные залы. Я ведь за свои двадцать лет тяжелее авторучки ничего не поднимал. Меня и в армию-то не взяли из-за дефицита веса. Выпихнул он меня, как тряпичную куклу, сел на скамейку и сказал:

— Ты, правда, думаешь, что мне что-то угрожает? — Его голос был на удивление спокоен.

Я кивнул. Он достал пачку сигарет, предложил мне. Я отказался, тогда он закурил сам. Я присел рядом.

— И кто мне угрожает, ты, конечно, не знаешь. — Он повернулся и выдохнул дым мне в лицо. Я закашлялся и ответил:

— Я видел только вас в крови. И никого, кроме вас.

Почему я не сказал, что видел и себя? Не знаю. Скорее всего, я струхнул. Здорово струхнул.

— Ну да, ну да. Ладно, провидец, жди. — Макеев встал и пошел к кафе. А я сидел и ждал.

Через три минуты вышел Иван Сергеич. Не один. С ним вышли две накачанные гориллы.

Я понял: меня будут бить.

— Спасибо, что дождался. — Макей подошел ко мне и по-дружески обнял.

— Опасаюсь я за тебя. У меня было видение, — сказал Иван. Гориллы заржали. Макеев продолжил:

— Темный переулок. — Он взмахнул свободной рукой перед собой, будто хотел нарисовать этот самый переулок. — Одинокий прохожий. Навстречу хулиганы. Время нынче такое. Всюду хулиганы. Рассказал я о видении братве. Киля и Патефон любезно согласились проводить тебя.

Когда меня схватили под руки Киля и Патефон, я попытался сопротивляться, но с таким же успехом я мог бы биться в кирпичную стену.

— Не переусердствуйте! — услышал я за спиной.

Били больно и в основном по голове. Судя по тому, как трещали мои кости, они не расслышали последних слов Макеева.

Очнулся я в том же переулке. Под утро я добрался до гостиницы. Войдя в номер, завалился на кровать.

 

Когда я проснулся, голова раскалывалась. В коридоре играла музыка.

Я посмотрел на часы. Без пяти семь. Вечера или утра? Через пять минут музыку в коридоре сменил новостной блок на «Русском радио».

Вечер. Я еще успевал на последний автобус до Москвы. Но сначала в душ.

Я вошел в ванную и посмотрелся в зеркало. Лицо вроде бы мое. Так, несколько ссадин. Странно, вчера мне показалось, что с меня шкуру сняли. Умеют, гады, бить. Все тело ломит. Кажется, ни одного живого места на тебе нет. Ан нет. Сверху все нормально. Как дешевый подарок в красочной упаковке.

Я встал под душ. В голову лезли сотни вопросов.

Зачем он мне нужен? Почему я хочу помочь этому уголовнику? Почему? Сотни людей гибнут в катастрофах, да и от рук таких вот Патефонов. Я бы мог помочь им. Почему именно ему? Ни на один из вопросов у меня не было ответа. Ведь рассказал же я все и милиции, и ему самому. Пусть теперь сами решают, как им быть.

Сегодня последний день. Точнее, Макеев, доживал последние часы. Да и черт с ним. Я уезжаю.

 

Я вышел из гостиницы без пятнадцати восемь. До автобуса оставалось минут сорок.

Что-то толкало меня к «Альбатросу». А что если его убьют, а я опять останусь крайним? Эти-то расследований вести не будут. Сразу же на ножи поставят. Поэтому оптимальный вариант — быть у них на виду. Сяду за столик, попью кофейку. Или еще раз попробовать? Ладно, предупрежу еще раз, и все. Больше я таким не помогаю. Каким таким? Он же тоже человек. Я должен ему помочь. Никаких денег мне не светит. Пусть это будет моим гражданским долгом, гражданской позицией.

Я развернулся и пошел к кафе.

Я вошел в зал. Декорации не изменились. Да и действующие лица остались те же. Посередине зала Киля скакал с какой-то блондинкой. Остальные сидели в той же кабинке, будто и не уходили никуда.

— Иван Сергеич…

Мне стало жалко их. Веселые лица вытянулись, словно они увидели покойника. Макеев, не отводя от меня взгляда, процедил сквозь зубы:

— Патефон, я что-то туго соображаю. Ты ведь провожал его вчера?

— Да мы же ему чуть башку не отбили…

— Ты че мне здесь…? — Иван повернулся к своему товарищу по оружию.

— Макей, щас все исправим. Сукой буду…

— Не надо, я сам. Пойдем, провидец, закончим с этим.

На улицу мы не пошли. Пошатываясь, Макеев направился к туалету. Он был пьян...

Зачем я пришел? Надо бежать.

Когда мы вошли внутрь, я заметил у него в руке пистолет. Не надо было мне сюда приходить. Он проверил кабинки. Убедился, что они пусты, повернулся ко мне. Руку с пистолетом он пока не поднял. Пока.

— Ты знаешь, я устал от тебя. Я сейчас тебя убью.

За что? За то, что я пытался его предостеречь? Мне стало страшно. По-настоящему страшно.

— На колени, сука. — Он направил пистолет мне в голову. Побеги я сейчас, он бы с улыбкой на лице расстрелял меня в спину. Нет, я не доставлю ему такого удовольствия.

— На колени, я сказал!

Я начал опускаться на одно колено. Мне хотелось жить. Я, словно пружина, отскочил от мокрого пола. Все произошло очень быстро. Меня поразила легкость, с которой я вырвал у него пистолет. Но Макеев не сдавался. Он напомнил мне бультерьера. Так же, молча и напористо, он набросился на меня. Я поскользнулся и потянул его за собой. Выстрел…

Я сижу в луже на кафельном полу. Смотрю себе на руки — кровь. Вокруг себя — лужа становится красной.

Это — то самое видение. Почему я не увидел тогда, что именно я застрелю его? Ах да, ясновидящие не видят собственного будущего.

Он умирал у меня на руках. Тяжелый, гад. Но эта тяжесть сейчас меня меньше всего беспокоит. После вчерашних проводов я ни черта не вижу. Они отбили мне хренов третий глаз. Теперь я не знаю, что будет дальше. Хотя тут не надо быть ясновидящим. Только остается один спорный вопрос. Кто отстрелит мне башку: Патефон или Киля. Хе-хе.

Топот ног. В следующий момент дверь ударилась о стену…