…Кому-то покажется странным, кому-то смешным, а кому-то дерзким....

Тем не менее, все это начиналось достаточно просто – ту драку я бы не запомнил, если бы удачно подхваченный мною кирпич разбил голову нападющего на меня Пола, которого я ненавидел в течение долгих месяцев издевок надо мной, бледным, худощавым, безмускульным созданием, говорившим стихами и оценивающим мелодиями, непроизвольно возникающими в голове, поступки других людей.Но поднятый мной кирпич от предательского толчка со спины выпал из рук на мою голову, дополнительный удар по спине чем-то тяжелым и - результатом стали больницы, консилиумы докторов, слезы матери и обучение на дому. Я не говорил долго. Я стал инвалидом, способным передвигаться только в специальной коляске. И главная забота родителей была научить меня чему-то очень простому, какому-то такому ремеслу, что бы я мог обеспечить свое существование, когда они будут неспособны меня прокормить.

Я рисовал. Много. Глупо и бессмысленно. Никто не знал тогда, что это позволит мне стать одним из самых высокооплачиваемых сотрудников секретной службы – и, когда я разобрался в плюсах и минусах этого, когда понял этическую сторону своего призвания – то стал так же и самым высокооплачиваемым сотрудником оппозиционной службы в ... идейнойборьбессамимсобойипротивсебя.

Впрочем, вернемся к той злополучной драке. Пол – этот спокойный, уравновешанный, красивый и умный с точки зрения девченок, подросток на самом деле был трусливый, неуверенный в себе и в своих способностях молодой человек. Это все я понимаю сейчас, тогда бы я ни за что не сумел этого проанализировать. Но любой школьный психолог-неудачник разъяснит вам, что то, чего добивался Пол, а именно мнения и самомнения приходило к нему через унижение и избиения более слабых, чем он одноклассников. Он не демонстрировал свою «силу» в среде мускулистых и сильных противников, он самоутверждался за счет нас – слабых физически, неспособных дать отпор, интеллектуалов в очках. Он унижал меня долго. Затрагивая самые сокровенные струны моей взрослеющей мужской души. Самым стильным он считал и, буквально наслаждался этими моментами , унижать меня в присутствии большого колличества школьников и школьниц, в заключение, как правило, оглядывая толпу притихших победным взглядом, он говорил что-то типа: будем честными до конца, Крис, если ты не согласен со мной, дай мне в морду. Я был «благодарен» кирпичу не только лишь за то, что он лишил Пола этой легкой победы над толпой посредством унижения меня, но и за то, что ударом по моей несчастной голове он открыл во мне эту удивительную способность видеть мысли других людей в виде форм и цветов. Конечно, я не читал тогда теософов и долгое время был уверен, что это бог ( а мать , не надеясь на врачей , стала водить меня в церковь и заставляла просить милости и прощеня у Бога) дал мне возможность пусть не всегда красивого, но точного восприятия мира за отобранную волей случая способность говорить, петь и читать стихи. Я и сейчас говорю очень неохотно, мало и только, когда необходимо. Кроме восприятия мыслей через цвета и формы, я за долгие годы молчания дал себе клятву, такую детскую, непосредственную клятву, как Всегда и Везде и До Конца Моих Дней бороться с такими, как Пол, в лице отдельных лиц, групп людей, государственных учреждений или секретных подразделений. Собственно говоря, я собирался мстить, всем и всему за отобранные простые радости жизни,но это я понимаю сейчас. Тогда же мне мои мысли казались благородными, мне казалось, что я встаю на защиту таких же как я , и только я могу принести свободу этому миру от зла, потому что понял и познал его корни. Необыкновенные способности, я верил, даны мне для реализации моего предназначения – знаете, такой супермен в коляске, а почему бы и нет? Никто не предостерег меня, никто не мог посоветовать и результатом оказалась плачевная в итоге, многолетняя борьба ни на жизнь а на смерть ссамимсобой.Я много размышлял, наблюдая свои мысли в полете, переливающиеся всеми цветами радуги о добре и зле ,о пороке и добродетели и создал нехитрую таблицу, где каждой мысли соответствовали определнные формы и цвета.

Я всегда знал, что собирается сказать тот или иной человек, и всегда знал какая доля правды и лжи в сказанном, я всегда видел эмоциональную окраску сказанного и она не всегда соответствовала тем словам, что звучали при этом. К примеру, при очередном заключении врачей-светил нашего маленького провинциального города в присутствии меня и моих родственников прозвучало торжественно: состояние пациента прогрессирует(?), улучшение предсказуемо, прогноз положителен. Может я не точен в словах, я их не помню , потому что был сосредоточен на цветах и формах, которые к тому времени стали моей второй тайной жизнью, а они мне «сказали» – пациент безнадежен, улучшения не предвидеться, прогноз – инвалидность и неработоспособность. Я крикнул – нет! А может быть мне показалось, что крикнул....

Было бы неправильно думать, что многие годы я прожил молчаливо и счастливо, наблюдая мысли в цветах. Были месяцы депрессий, когда хотелось покончить со всем, был протест против лекарств и необходимого ежедневного массажа, против приема пищи и бесполезных уроков математики и географии – кто-то рещил что именно эти предметы мне необходимы, чтобы реализовать себя в будущем. Как бы то ни было и, как это часто бывает в романах , расчитанных на простаков – случай, случай стал началом моей новой жизни, началом взлета моей выдающейся карьеры, я получил возможность использовать структуры тайной власти в достижении собственных тайных целей. Они же считали, что используют меня в достижении своих задач. Жизнь показала, что тайные спецслужбы боролись против самих себя и проиграли. Жизнь показала, что я боролся на самом деле против самого себя и.... умер.

Продолжение следует...

Но, по порядку. В то лето родители привезли меня к морю. Надо отдать должное моим родственникам: они очень много сделали для меня. Я, наверное, как многие дети, чрезвычайно неблагодарное создание. Во всяком случае, я никогда не сказал элементарного «спасибо» своим родителям, старшей сестре, дяде по материнской линии и его семье, брату моего отца и его приемному сыну. Все они, как один, старались сделать мою жизнь полной, насыщенной, неординарной. Я же, как совершенный эгоист, принимал их усердие, как должное. Как будто , это их вина, что кирпич упал мне на голову. Я жалею, что ни выразил ни слова благодарности или хотя бы удовлетворения тем, что эти необыкновенные люди сделали для меня. Они, по сути, создали исключительной значимости театр для одного зрителя. Сменяя друг друга, зарабатывая и используя полученные своим трудом средства на дорогие краски , кисти и бумагу, на специально для меня , созданные по авторским проектам, специальные мольберты, а я...я выражал недовольство мычанием.

Складывая в углу свои работы – красочные мыслеформы, никому не позволяя притрагиваться к ним. Хотя было совершенно очевидно, что ни для кого, кроме меня, эти, с позволения сказать картины, интереса не представляли.( До поры, до времени.)

Представляю, как отвратительно все это выглядело. И ведь никто из них ни разу не показал при мне своего недовольства. Я понимаю сейчас, хотя поздно и от этого болит душа, что не мог выразить словами, что мне необходимо, не потому что не говорил, а потому что нет таких слов, что бы описать краски, которые я видел, потому что еще не одна фирма в мире не создала тот набор цветов, который способны видеть немногие, но который безусловно существует и отражает наши с вами мысли. Я игнорировал цвета мыслей близких мне людей, может быть потому, что в них никогда не было агрессии, были только любовь и внимание, а мы, как низшие существа, принимаем любовь и внимание как должное нам и только , когда теряем их, понимаем всю значимость этих теплых цветов розового, голубого и золотистого оттенков, впрочем, эта мысль не новая.

Читатель должен меня ненавидеть, наверное, но если он разумен, то безусловно понимает, что то , как я описываю себя – это «я» в отчаянии. Были и другие времена. Счастливые... Дни рождения в кругу семьи, поездки за город, в рощу, домашний кукольный театр, где мне отводилась роль художника по декорациям.

Были и семейный футбол, и мечта каждого мальчишки – маленький, но верный пес, несуществующей в каталогах породы. И первые слова... Да. Я снова стал говорить. Правда, медленно. Как отмечала мать, как будто бы нехотя. Пожалуй, в этом была доля правды. Я, или привык к своему состоянию, или четко представив себе роль безмолвного мстителя, не хотел уже менять этот образ героя-освободителя. Роль же болтуна-инвалида меня не прельщала, она мне казалась мелкой и обидной.

И, хотя родственники радовались каждому моему слову, я выдавал им эту радость «в час по чайной ложке», хотя уже мог говорить довольно хорошо. Единственное, что доставляло мне радость обсуждать – это были мои мыслеформы. Надо отметить, что я использую сейчас термин «мыслеформы», когда уже знаком с работой Ч. Ледбитера. Тогда же я не использовал никаких слов – это были лишь формы моей мысли, которые я понимал сам по себе и поскольку считался «неговорящим», то не видел надобности в словесном эквиваленте этому явлению.

Вы помните, я упомянул выше «до поры, до времени»? Так вот. Это самое «до поры, до времени» случилось со мной у моря, куда меня привезли родители. Потратив неимоверную сумму, они смогли устроить мне небывалые , с начала моей болезни, каникулы. Мне была назначена няня, таким образом, никогда не отходившие от меня родные тоже смогли получить «глоток свежего воздуха» и отдохнуть от постоянного моего присутствия, привести в порядок свои нервы и решить свои, когда-то отложенные на долго, дела. Как я отметил, к тому времени я уже говорил. Я мог попросить, что мне необходимо, выразить свое неудовольствие словами, если была необходимость, мог говорить по телефону с родителями.

Няня была хорошая. Она четко созновала, что смена белья, массаж, прогулки к морю, завтраки-обеды-ужины и своевременный сон – это то, за что она получает зарплату. Душевные же искания, переживания и бумагомарание – это то, что ее а б с о л ю т н о не касается. Такое положение дел меня не обижало, а наоборот радовало. Как ни странно, я был тоже рад отдохнуть от общения с родственниками. Может быть, потому, что их постоянное присутствие все же вызывало у меня , где-то в глубине души, смутное чувство вины. У моря же оно развеялось прибрежным бризом и ... новым знакомством, если это можно назвать знакомством. Вы затаили дыхание? Нет, это была не девушка небесной красоты. Я отмел возможность любых отношений с противоположным полом как-то сразу и навсегда, что возможно было ошибочно...да, сейчас не об этом. Мой новый знакомый присматривался ко мне долго. Сначала, я его едва замечал, особенно в минуты необыкновенного вдохновения, когда, расположившись у берега, рисовал свои ощущения свободы полета, безбрежного счастья, неописуемого восторга. Я просто рисовал то, что видел. Как-то, бросив взгляд на уже немолодого человека, пристроившегося рядом, я, даже не видя его лица, а только читая его мысли, понял, что он восхищен моим творением. Я был горд и это чувство не позволило мне определить, что этот пожилой господин, назовем его Н. безусловно восхищен, а «безусловно» именно потому, что он понимал то, что видел. Это было впервые в моей жизни, а я не придал этому значения. Он читал мои картины так же легко, как и я. Когда я это понял и пробовал найти этого господина, мне сказали, что он уже уехал, но просил передать мне книгу. Я много читал и раньше. Но так, как я читал э т у книгу, я никогда не читал ничего. На маленькой брошюре, с ничего не отражавшим серого цвета мягким переплетом, было написано крупно: Ч. Ледбитер, А.Безант «Мыслеформы».

Прошло много времени, прежде, чем я приступил к написанию этой части. Первая причина – я окончательно понял, что мне не удается роль беспристрастного писателя, наблюдающего со стороны мучения несчастного «укротителя мысли». Хотел переписать все сначала, уже как исповедь мученика, но передумал – пусть остается все, как есть. Ведь причина все же - не сенсационные разоблачения и не получение баснословных прибылей. Необходимо душе выложить все, что долгое время лежало бременем в углу, написаное пастельными тонами и кричащими мазками, выраженное немыслимыми формами и грациозными линиями, не понятое и непрочитанное никем, излияние души. Вторая причина в том, что по замыслу и естественному развитию событий мне необходимо было изложить суть прочитанной книги. Но легче было бы переписать ее или, разъединив страницы, вклеить между моими, рукописными. Но это все уже не походило бы на книгу и вряд ли какой издатель согласился бы напечать подобное произведение.

Оставалось переосмыслить прочитанное и кратко изложить своими словами. Это очень нелегко. Но я попробую. (Разрешаю редактору по собственному усмотрению удалить первый параграф Части Ш, подпись – неразборчиво)

Книга меня сразила наповал. Обрадовала и , с вашего позволения, разрешила мне жить. Объяснюсь. Где-то, в глубине сознания, зрела мысль, никогда не высказываемая мною вслух и даже не отраженная мною в формах и цветах – шизофрения. Возможно квалифицированный психиатр, если бы таковой знал меня, назвал бы это иначе, но я, в силу возраста и недостатка знаний в психиатрии, знал только это слово да еще «псих». Самым унизительным было сознавать, что тоже самое думают обо мне мои родные – я понимаю сегодня, что это обидное обстоятельство и стало причиной моего бессовестного поведения по отношению к ним. Книга говорила мне, нет, она кричала, провозглашала – Ты – нормальный! Это абсолютно н о р м а л ь н о видеть мысли в цветах и формах! Ты – не один! Ты – немного другой, чем они. Но ты не хуже них. Ты – особенный. Я читал и захлебывался чтением. Я забывал есть и пить. Я снова видел себя гeроем-избавителем, летающим с обнаженным мечом правосудия, забывая, к сожалению, что прикован к коляске. Но это было не важно. Мне было разрешено жить. Свыше.