1

Погасла последняя свеча в комнате с камином. Через узкую щелку штор в комнату стал проглядывать вновь рожденный день. На горизонте, сквозь верхушки бесчисленных сосен стал пробиваться рассвет в маленький деревянный домик, что стоял на берегу чудесного озера. Настя с Александром продолжали нежиться в постели, посреди шоколадного шелкового постельного белья. Они лежали рядом, тяжело дыша после любовных утех. И каждый мечтательно бродил среди своих мыслей. Настя смотрела, как причудливые тени пляшут на потолке и слышала небесный вальс, а тени те были парочками, что вальсируют на волшебном балу, а Александр лежал на боку подле неё и глазами и рукой ласкал её грудь, думая лишь о том, что наконец встретил ту единственную любовь, которую так долго искал, и ему казалось что он стал неимоверно большим, и что если он вдруг выйдет сейчас в поле, но несомненно будет задевать макушкой своей небесный свод.

- Это гора Сион, - проговорила она полусонно, вырвавшись из танца.

- Хм. Знаешь?

- Что?

- Мне она нравится.

- Надо думать.

Александр продолжал гладить грудь – Сион Насти указательным пальцем вокруг твердого соска, в котором торчало небольшое серебреное колечко.

- А у второй горы есть название?

- Нет. Сион – там где сердце. Там, где сама суть существования. Там где суть женщины во мне. Сион – там, где я…

Там где ты… мог бы быть ты…

Настя вздохнула и от наслаждения прикрыла глаза.

Она уже была на вершине великой горы. Лежала на пике, распластав в воздухе своё абсолютное тело. Она изредка проводила руками по белоснежным облакам, и они осыпались ей на ладонь прохладными и колкими снежинками. Птицы вили гнезда в её черных, как смоль, волосах, скрываясь в её ветвях от солнца и луны, горящих в её глазах яркими бликами души.

…сон спускался к ней медленными шагами, и окутывал её теплым одеялом из овечьей шерсти…

… и руки Его охраняли покой её…

…покой незримой безмерной души…

Александр выдохнул, и сон окончательно сморил его, он провалился в ирреальную пропасть небытия. Он медленно восходил по пустыне к горе, что затмевала собою горизонт, что затмевала собою красное исчезающее солнце. Он обмотал голову легким шарфом, оставив только тонкую щелочку для глаз, что б в нос и в рот не забивалась пыль вселенских песочных часов. И шел, высоко задрав обмотанную шарфом голову свою, к вожделенному телу…

 

2

- Время?

- Половина пятого по полудни.

- Пора?

- Да.

Мальчик огляделся по сторонам – в парке никого. Они были вдвоем. Он достал из ранца чистый альбомный листок, и положил его на асфальт. Девочка стояла рядом, чуть нахмурившись. Она порылась в кармане и извлекла оттуда кленовый лист. Обмакнув его в не большую лужу и грязь, что красовалась посреди асфальтовой дорожки, она завернула в него небольшой камушек. Затем девочка подошла вплотную к лежащему на асфальте альбомному листу, вытянула руку над ним, и разжала свой детский кулачок - кленовый лист с камнем стремительно опустился на лист. Мальчик с девочкой склонились над бумагой. Мальчик спихнул кленовый лист на асфальт, и они уставились на грязное пятно.

- Это гора – сказала она.

- Ага.

- Сион.

- Что?

- Гора, с которой Бог на нас смотрит.

Мальчик убрал альбомный лист с изображением «горы» к себе в портфель, и они пошли к выходу из парка, взявшись за руки. Мальчик нес в руке свой портфель, а на спине рюкзачок девочки, под завязку набитый школьными тетрадками и учебниками.

- Ты думаешь, он и впрямь за нами смотрит? – спросил он.

- Конечно. Именно оттуда. С Великой горы, что в центре земли обетованной. Моя бабушка говорит, что он все видит и все слышит.

- Прямо таки все?

- Прямо таки все! – передразнила его девочка.

- И даже это?

- Что?

Мальчик остановился, развернулся к девочке и быстро (вскользь) поцеловал в щечку свою подругу. Лицо девочки залилось румянцем, и она от смущения стала свободной рукой «поправлять» роскошный бант на голове, но из другой руки она не выпустила друга.

- Ну, и дурак же ты!

Мальчик счастливо улыбался, и покрепче сжал руку… и бодро повел подружку к своей горе Сион, неся в ранце Великое седалище…

 

3

 

Кричу им, уткнувшись головой в черный моток волос Его: «Девяносто девять! Сто! Кто не спрятался - я не виноват!». Оборачиваюсь - никого. Пусто. П У С Т О. Первородная Утроба Страшного Тараканьего Одиночества. Выбираюсь из туго скрученных волос в поисках собратьев, но тщетно – лапки путаются в тяжелых, жестких волосах у этого ямайского «Вуду». Но ему то все не почем! Спит бедолага. Сам черен как деготь. Эх! Устал мой друг бедный. Я ему – вставай и живи, а он сидит себе у дерева, да посапывает. Лишь изредка встряхнет своими тяжелыми «антеннами» во сне, да пробормочет - «Будь проклят Вавилон! Что б его черти подрали!» Бедняга. У него такой усталый вид, будто на плечи его свалился весь гнет «света белого». Мне так жаль его.

Ползаю по антеннам, гляжу то направо, то налево… пустынно так… одиноко… уныло… «Все спрятались?!?» - кричу снова я. Тишина в ответ. Заглядываю под «антенну» - а оттуда свет мне яркий бьет в глаза. Ну, естественно, я и побежал на свет. А он то, чуть шаг я сделаю, меняет свой цвет – то зеленым обернется, то красным, то желтым – а жар то какой от него! Но жар тот необыкновенный, ни как от щепки Его горящей. Жар тот в сердце проникает. Лихо так завернет, закрутит и не отпускает. Вцепится пальцами нежными своими в сердце тебе, о друг мой, и не отпустит. Теперь уж никогда. Я то знаю, ты можешь мне доверять. Я застыл. «Неужели нашел?» - воскликнул я, - «и это то после долгих, долгих поисков!». Я сел на одну из труб «антенны» и просто смотрел на источник колейдоскопично меняющегося света. Завораживало необыкновенно. Дух мой отдыхал. Глаза мои любовались. Сердце мое обрело любовь. Какое-то странное чувство засело мне внутрь так, словно я вдруг осознал всю суть мира. Разом. Приклонив колени свои пред светом Всемогущего. Я бы сидел так и дальше, если б голова-жилище мое не зашевелилась. «Проснулся бедолага - значит снова в путь!», - подумал я, и тут же вскочил на все лапы.

ОН встал. Потянулся. Посмотрел ввысь. Я почувствовал своим сердцем просветленным, как он улыбается. ОН подпрыгнул и сорвал с небольшой молодой пальмы, под которой он отдыхал благоговейно, маленький еще зеленый банан. Я быстро побежал на макушку, перепрыгивая с одной антенны на другую, откуда я обычно, как самый настоящий моряк смотрю вдаль, ради всего одного момента в своей жизни, что бы закричать однажды – «Вижу ЕЁ! Вижу Землю!».

«Ох, ноги, мои ноги больные», - застонал мой друг. Ох, бедолага. Ох, ну как же мне жаль, что у него так сильно болят ноги. Как же мне жаль его! Но мы снова отправились с ним в путь. Я сижу и вглядываюсь в краснеющее небо, с которого уже в скором времени вновь сойдет солнце, и, судя по всему, как и всегда, солнце утонет в гладком безмолвии морском. И на смену ему придет матушка луна. Серебреный блин, возвещавший о том, что в силу вступает темное царство сна.

Мы вновь (как впрочем, изо дня в день вот уже на протяжении не одного десятка лет) стояли на берегу моря, посреди золотых песков райского пляжа, и смотрели в соленную бесконечность, в ожидании хоть какого-нибудь паруса. Мой друг достал самокрутку, и в воздухе поднялись клубы шаман травы. В душе стало легко и тепло. Мой друг уселся на песке, как обычно, поджав под себя ноги. Остров наш остался за спиной со всеми его образами и приведениями. Вечный остров, за вечной спиной. Приятный дурман поглощал меня, и я блаженно откинулся на спину, и устроился среди антенн словно в самом удобном и роскошном кресле. Друг мой что-то напевал себе под нос, и его мягкий голос закрывал последние двери, связывающие меня с реальностью. Я самозабвенно погружался в сон.

Вдруг меня сильно подбросило в воздух. Я даже не успел сообразить что к чему, как оказался на песке. Мой друг, мой дом, моя жизнь убегала от меня в море, громко крича «Сион, Сион, Сион». На горизонте, на границе между красным небом и черным океаном показался белый лоскуток паруса. Парус неустанно двигался к нашему острову. Что ж. Вот так твоя история и закончилась, мой друг. Закончилась эта песня, и начнется другая. «Прощай мой друг, прощай мой чернокожий Робинзон» - крикнул я вслед другу, который яростно греб в сторону паруса. Что ж и мой Сион ждет меня. Я отвернулся от моря и пополз в гущу джунглей, навстречу новым свершениям…