Об удивительной этой истории мне поведала одна очень уважаемая сорока. Залетала она к нам ненадолго - сестриц навещала.

Теперь сорока, должно быть, вернулась на родину - в свой волшебный звериный мир.

В мире том текут такие же, как у нас реки, растут такие же деревья, зеленеет трава на лугах, по небу так же плывут облака...

Есть там заводы и фабрики, радио и телевидение, начальники и подчинённые...

 

Вот в этом сказочном царстве, в семьдесят седьмом его государстве жил был козёл. Обычный на вид козёл с бородой и рогами, каких в царстве было полно. Звали козла - Борис Борисович.

 

Чем-то особенным от остальных козлов он не отличался. Разве что, чуть спокойнее был, - бодался редко. Впрочем, чесать рога Борису Борисовичу нужды не было. Козлиные схватки - это ж ни что иное, как способ самоутверждения, он же был утверждён свыше, и задеть самолюбие Бориса Борисовича мало бы кто дерзнул. Да и козлы в тех краях, как правило, не страдают обострениями этого чистоплюйского чувства.

 

В финансовом плане у Бориса Борисовича всё было замечательно, - огромная квартира в центре государства, машина представительского класса с персональным водителем - бараном, личная охрана - два волкодава, дача в районе Капустного шоссе...

Не хватало только одного - красавицы жены.

 

Зная козлиные нравы соплеменниц, Борис Борисович не жаждал связывать себя брачными узами с козами своего круга, а искал чувства чистого - не козлиного.

В скольких государствах довелось побывать Борису Борисовичу, скольких козочек, коз и козлих встречал он - сосчитать невозможно, но так и не нашёл ту единственную и неповторимую, добрую и ласковую, дикую и страстную, - свою любимую.

 

Жизнь холостяцкая текла в работах и заботах, пока однажды...

Получил Борис Борисович приглашение на свадьбу от своего давно забытого брата - Родьки. Просто - Родьки, потому что по имени отчеству блудного пятнистого оленя никто не называл. Да и не принято в диком периферийном государстве оленей по отчеству величать.

 

Давненько Борис Борисович не испытывал душевного смятения, а тут вдруг заныло в груди, потревожило память...

 

Не сложились отношения с братом с молодой бороды. Не хотел видеть олень в нём козла дородного, не признавал старшинства его, а всё норовил подтрунить, усовестить - мол, козлиное не для тебя, Борька; негоже от роду племени отбиваться.

Злился Борис Борисович на брата, всё ждал, пока олень с просьбой к нему явится. Но так и не дождался - ни тогда, ни по сей день, - гордость, видите ли, у него, у пятнистого.

 

Конечно, Борис Борисович знал гордость оленью - и по должности знал, и по личному опыту. Ведь сам-то он не козлом на свет народился - тоже из оленьих кровей.

В козла начал превращаться, когда по профсоюзной линии освобождённым специалистом на заводе назначили. С тех пор много воды утекло. Полностью Борис Борисович в козла преобразился, и об оленьем прошлом своём не вспоминал даже.

Тут ведь оно как? - должность обязывает. Либо для всех хорошим быть, а себе кукиш у носа крутить - тогда ты олень; либо наперекор - тогда, ясное дело - козёл.

Что поделать - самолюбивым Борис Борисович оказался.

 

Вертел козёл в руках приглашение, смотрел на него с такой же глубокомысленной задумчивостью, как иной раз водитель его - баран, под капот заглядывал.

Ведь как ни крути, а вроде просьбы приехать, получается! Может, дошло Родьке - оленю бестолковому, что брат у него не абы как, а козёл влиятельный?!

 

Подумалось Борису Борисовичу, что неплохо было бы в глубинку, на малую родину съездить, - ведь, сколько лет не был!

Захотелось ему вдруг на глушь Туртундскую неофициальным взглядом посмотреть. Чтоб встретили не по протоколу, а бестолково, но душевно, сердечно...

Странное желание для козла знатного, а явилось - не прогнать, в комиссию, тамошним мопсам с таксами в самый долгий ящик - не передать.

 

Авось и суженая-ряженая как раз в Туртундии найдётся?! - ведь была в юности зазноба-любовь у Бориса Борисовича. Была, да за делами важными государственными, позабылась - на второй план отошла, пока вовсе пропала.

 

Решил он непременно на свадьбе быть! Решил, будто копытом искру высек - лисе-начальнице позвонил - на хворь сослался, на службу козлиную не вышел, а с водителем - бараном, с волкодавами своими, на машине представительской к Родьке на свадьбу махнул.

 

Встретил блудный олень козла по-братски, - с улыбкой, с объятиями. Ничего не просил, а наоборот - угощал, чем мог. В доме родительском ту самую комнату отвёл, что в юные годы Борис Борисович занимал.

 

Нахлынули чувства на козла, - знакомые с юности места грусть-ностальгию пробудили.

Уселся Борис Борисович на старенький диванчик у трюмо, опёрся локтем на гармонь - подругу юности, уставился в помутневшее от времени зеркало, и словно молодым себя ощутил.

Вспомнилась и первая любовь-зазнобушка сердцу милая, и гуляния под луной, и трель соловьиная на рассвете...

Вдруг так тоскливо на душе сделалось - до слёз, до всхлипываний.

 

Осточертела козлу жизнь кабинетная, на волю вольную захотелось, - чтоб не в пиджачке да при галстуке, а в портках залатанных с гармоникой в руках по селу прогуляться, песню залихватскую с намёками срамными во всю глотку заорать!..

Эх, пропади все пропадом! Ша, волкодавы-оболтусы, валите на шоссе Капустное, там, на даче дожидайтесь! А мы с братом-оленем в кураж пойдем - перед свадебкой мальчишник закатим, самогону попьём, песни погорланим!

 

И надели они штаны латаные да косоворотки скоморошьи! Преобразился козёл - от брата Родьки отличить трудно, - олень, как есть - пятнистый!

 

И пошли Борька с Родькой в разгул! И запели они! И хорошо на душе стало, будто вширь она раскинулась и объяла необъятное!

 

Отвыкла деревенька от куража молодецкого - и стар, и млад, и красен, и ряб - все на улицу высыпали поглазеть, пошутить беззлобно.

Ротозеи многие в пляс пошли. Баран зевак самогоном угощал.

 

Так дошли они до околицы до самой - под шум, под песни, под веселье. Борькой чувствовал себя Борис Борисович, и так ему это понравилось, что о другой жизни забыл начисто.

 

На лугу зелёном, ромашками да васильками усыпанном, у бережка речушки у самого, лань стройная на камушке сидела - веночек плела. Оглянулась она, песни молодецкие заслышав, улыбнулась красавцу краснощекому - гармонисту умелому...

 

Осеклась вдруг гармонь, пальцы по кнопочкам пробежали, меха всколыхнулись...

В глаза её голубые бездонные глядя, затянул Борька:

"Ехал на ярмарку ухарь-купец, ухарь-купец молодой удалец..."

 

Поднялась лань с камушка, сняла косынку цветастую с плеч, да глаз с гармониста не спуская, в пляс пошла. Веночек, что на бережку плела, Борьке бросила, а сама, смеясь звонко, бегом в деревню припустила, только пятки из-под подола засверкали.

 

Свистом и смехом весёлым провожали ротозеи лань быструю, а Борька приуныл вдруг, - будто чары колдовские в тот веночек вплела, грусть-тоску на молодца навела.

 

Впору пришёлся веночек, а сама она, ой да девка - кровь с молоком! - по сердцу.

 

Печальные песни играл гармонист на обратном пути. Играл да взглядом лань стройную искал. Да так и не нашёл её - будто привиделась, пригрезилась красавица.

 

На другой день свадьбу играли. Смотрел Борис на невесту молодую, смотрел - сравнивал.

Хороша, стройна невестушка, а лань сбежавшая, всё же красивее и стройнее во сто крат.

 

Грустил Борис, искал взглядом гостью долгожданную, сердцу милую. Приметил вдруг, что подружка невесты пришла, но отчего-то личико прячет, всё отвернуться норовит.

 

Вспыхнуло сердце молодца, - признал лань-девицу красавицу!

 

Уж и роспись началась, - в зал новобрачных пригласили, марш Мендельсона заиграл.

 

И в зале торжественном, при всём честном народе, у самого стола обручального колено Борис вдруг приклонил и руку с сердцем лани, невесты подружке, предложил.

 

Зашептались гости, улыбки на лицах солнечными зайчиками забегали. "Горько!" - послышались первые голоса.

"Горько!" - подхватила толпа зевак.

А кому кричали, и разобрать трудно, - Родька-то невесте ещё и кольца на палец не надел - выходит, Борису и лани толпа скандировала!

 

Смутилась лань-девица красавица, щёки румянцем зажглись, и опять наутёк бросилась - быстрее прежнего. Туфельку, будто Золушка, на бегу потеряла.

 

Поднял Борис туфельку, к сердцу прижал - "Всё равно моей будешь!", - прошептал.

 

Плакала лань-девица, в плечо материнское уткнувшись - горькими слезами заливалась. Осрамил козёл знатный перед всем честным народом, а что больней больного оказалось - полюбила лань Бориса, полюбила - клещами из сердца не выдернешь!

Говорила ей мать - успокаивала, мол, любовь зла, доченька...

"Не пойду за козла, хоть люблю его, мамочка! Не пойду, и слово моё крепче крепкого!".

 

После свадьбы уехал Борис в государство столичное. Боль-тоска в душе его поселилась.

 

С той поры два года минуло, а любовь-заноза ни Бориса, ни девицу-лань не отпустила.

 

И однажды весной - едва снег сошёл, въехал в деревню лимузин огромный, и вышел из него не козел бородатый, а самый что ни есть благородный олень!

И признал народ в величавом госте Бориса - козла бывшего. Ничего козлиного в нём не осталось, - поменял он жизнь свою круто.

И вышла лань-девица красавица встречать суженого!

 

И играли новую свадьбу вскоре! И пели, плясали под гармонь деревенскую!

Женихом был олень благородный, невестой - лань-красавица стройная!

 

И ещё говорила сорока, что в царстве том козлов поубавилось, а оленей благородных, что на грани вымирания прежде были, всё больше и больше становится.