В самом конце войны с Колымы пришло в семью первое письмо от отца.

Константин Тимофеевич жил в посёлке Сусуман Хабаровского края, работал химиком-аналитиком в лаборатории лагерной больницы, где использовался исключительно труд учёных рабов. Впрочем, он не жаловался, ведь давным-давно мог бы погибнуть на лесоповале или в урановом руднике.

Спас его Николай Гайле, тоже заключённый, эстонец по национальности, распределявший работу в лагере, куда дед попал еле живым "доходягой" после этапа. Гайле пожалел его и послал в канцелярию. Там он окреп, пришёл в себя. Через некоторое время деда, как человека с образованием, отправили в лабораторию. Начальник, присмотревшись к новому работнику, вскоре взял его к себе в дом. Там был маленький ребёнок, за которым Константин Тимофеевич присматривал, когда родители уходили. В доме была богатая библиотека, ему разрешали ею пользоваться. В дальнейшем о жизни на Колыме дед особенно не распространялся – возможно, всех предупредили держать язык за зубами. Судя по фотографиям, присланным с Севера, он был сыт, одет и обут, но внешне сильно изменился – черты лица заострились, взгляд стал тяжёлым, улыбка исчезла, губы сжались в глубокую, горькую складку.

Право на переписку с женой и детьми пришло как нечаянная радость. Он очень хотел сблизиться с Галей – из шестилетнего ребёнка, какой он её запомнил, она успела превратиться в девушку-подростка. В одно из писем к жене была вложена записка, адресованная дочери:

 

"Милая Галочка! Мама сообщила мне, что ты перенесла тяжёлую болезнь и операцию. Напиши мне, своему папе, как сейчас себя чувствуешь? Поправляешься ли? Как и где проводишь свой летний отдых? Достаточно ли хорошо питаешься? Ведь теперь тебе надо кушать всё диетическое, мягкую и чистую пищу, беречь себя от всякой инфекции. Мама мне пишет о тебе всё только хорошее! Напиши мне, доченька, как ты учишься? В какой школе? Хорошие ли у вас педагоги, учителя? Что больше всего тебя увлекает в школе и дома? Дружно ли живёт с тобой Серёжа? Любит ли он тебя и маму? Где ты и Серёжа были, когда фашисты-немцы подходили к Москве? Неужели никуда не уезжали? Галочка, надеюсь, ты не разлюбила меня и пришлёшь непременно свои фотокарточки? Мне с ними будет не так тяжело и грустно здесь (за 14000 километров от вас) жить. Напиши мне также, кем ты, когда кончишь школу, хочешь быть, какую интересную специальность хочешь выбрать? Этот вопрос будет меня очень интересовать. Может быть, в письме прислала бы мне в подарок какой-нибудь свой рисунок? Буду ждать.

Твой любящий папа. 20.03.45 г."

 

Мамин ответ не сохранился, как, впрочем, и все остальные письма из Москвы – то ли их отобрали при втором аресте, то ли они пропали, кочуя вместе с дедом по этапам и ссылкам. Слова любви, сочувствия, поддержки близких, обращённые к нему, Константин Тимофеевич унёс с собой в могилу.

 

22 июля 1945 года он пишет Гале полное отцовской гордости и благодарности письмо:

 

"Дорогая, любимая доченька моя, Галочка!

Сегодня принесли мне конверт, свёрнутый треугольником. На нём карандашом, красивым и грамотным почерком написан мой адрес. Почерк совершенно незнакомый, думаю, от кого же это может быть? Раскрываю, читаю и с радостью узнаю, что это от тебя, Галочка! Вот, оказывается, как ты выросла, стала совсем уже большой!

Я думаю, что мама наша не будет обижаться, если мы с тобой будем самостоятельно переписываться, тем более что скрывать от неё этого и не нужно. Только что написал и отправил вам общее письмо. Там вам с Серёжей вложил по отдельному листочку. Но поскольку я получил от тебя сегодня письмо, решил ответить отдельно, решил поделиться мыслями о тебе и твоём будущем.

Галочка, всё, что ты мне сообщила в письме, меня очень сильно обрадовало и тронуло. Главное, что ты жива и, кажется, поправляешься после тяжёлой, смертельно опасной болезни и операции, перенесённой тобой в первых числах мая. Почему ты мне не пишешь об этом? Не бойся, Галочка, писать мне и о плохом, тяжёлом в вашей жизни! Знаю, что без моей помощи вам нелегко живётся. Думаю, что доченька не винит в этом своего папу? Сейчас, Галочка, ты, прежде всего, обрати внимание на состояние своего здоровья, на питание, которое должно быть теперь особенно хорошим и диетическим, а также и на отдых. Помни, что с плохим здоровьем далеко не уедешь, хорошо учиться, работать и жить не сможешь! Второе, что меня крайне обрадовало, это то, что ты замечательно учишься. Перешла уже в 7-ой класс! Здесь надо помнить, Галочка, о том, что какую бы ты и Серёжа в будущем ни выбрали специальность, профессию, вам прежде всего в учёбе надо самое большое внимание уделять физико-математическим и естественным дисциплинам, а также русскому языку. Это значит, что вам надо очень много и серьёзно поработать в школе над математикой, физикой, химией, ботаникой, зоологией, минералогией, биологией, над классической русской и советской художественной литературой. Ты пишешь, Галочка, что в 7-ом классе вы будете изучать три иностранных языка. Это хорошо, но я советую тебе побольше заниматься самым красивым и нужным из них – французским языком. Английский язык тоже очень пригодится вам в будущем.

Затем важно, Галочка, помнить, что одного общего и среднего

образования мало. Если будет возможно, то надо стремиться к получению высшего специального образования. Сейчас преждевременно говорить о твоём будущем, кем ты будешь, какой вид труда выберешь – труд ли врача, агронома, химика, учителя, архитектора и т.п. Не удастся поступить после средней школы в вуз, надо поступать в техникум.

Советую, Галочка, ещё уделять внимание самообразованию. Одна школа не может дать тебе всего, что тебя будет интересовать в жизни. Мама меня уже обрадовала тем, что сообщила о твоих хороших способностях к рисованию, что ты ходишь в Дом пионеров заниматься. Надо пробовать себя во всём, что доступно. Кроме рисования, например, в музыке, театре, физкультуре и т.д. Вглядывайся позорче и глубже в окружающих людей, перенимай от них всё лучшее, интеллигентное. Можно, Галочка, пока жить бедно, но чисто, хорошо одеваться, аккуратно держать себя во всём, уметь хорошо, грамотно и красиво писать, говорить, быть приветливым и добрым человеком, быть жизнерадостной и спокойной (не надо, например, расстраиваться обо мне, горевать, а держать себя в руках, дисциплинированно). Побольше, Галочка, уделяй внимания природе – изучай жизнь животных, растений, участвуй в экскурсиях, читай побольше, заглядывай в музеи, станции юных натуралистов. Папа будет очень рад, если ты, Галочка, кроме всего, будешь состоять в пионерской, комсомольской (а в будущем и партийной) организациях, будешь активно участвовать в жизни молодёжи и государства.

Галочка! Я обнимаю и целую тебя ещё за то, что ты очень любишь маму и Серёжу, живёшь с ними хорошо и дружно, помогаешь маме в хозяйстве, дома. Помни, что мама твоя замечательная, делает для тебя и Серёжи всё, что в её силах. Напиши мне, пожалуйста, в следующем письме своём обо всём: Как живёте дома? Как проводите свои дни в школе? Часто ли хворает мама? Любит ли тебя и маму мой мальчик Серёженька? Ты пишешь, что он каждое лето выезжает в санаторный лагерь. Почему он худенький и слабенький? Что определяют у него врачи? Как советуют поправить его здоровье? Напиши, чем он особенно увлекается, что его интересует больше всего? Что, какие книги, о чём читает? Мама пишет мне, что Серёжа растёт добрым и ласковым мальчиком. Правда ли это?

 

Крепко тебя целую и жду ответа.

Любящий тебя папа."

 

Письма отца к дочери читаются теперь немного странно – тон их порой чуть назидательный, нравоучительный, некоторые советы попросту наивны. Он искренне верил в истины, которые усвоил в детском доме, в школе, в университете, и сам был тем человеком, каким хотел видеть свою дочь – гармонично развитым, широко образованным, порядочным и честным до щепетильности. Прошлое его не было запятнано ни партийной работой, ни службой в Красной Армии, ни близостью к сильным мира сего – советской номенклатурной верхушке. Талант учёного ограждал его личность от безнравственного заискивания, зависти к чужому успеху, лизоблюдства – качеств, весьма распространённых в среде академических карьеристов.

Константин Тимофеевич был красив, строен, хорошо рисовал, писал стихи – поистине чеховский идеал, в котором всё было прекрасно – "и лицо, и одежда, и душа, и мысли". В лагере и ссылках он превращался в оборванца, каторжанина в жалких обносках, но всегда сохранял чистоту и простодушную прелесть своего характера, ту самую глубокую нравственную искренность, которая и определяет истинно интеллигентного русского человека. Наивность моего деда была сродни наивности Иисуса Христа – раздавленные, униженные человеческой подлостью и предательством, они несли в сердце любовь, дававшую им силы сохранять высокое достоинство, несмотря ни на какие муки.

 

Вопросы и пожелания от письма к письму повторяются. Константин Тимофеевич, видно, не надеялся, что все они дойдут до Москвы. Да и что иное могло занимать мысли мужа и отца, почти десять лет не видевшего ни жены, ни детей, живущего где-то на краю света, лишённого права заботиться о них реально, а не на бумаге?

 

"25 марта 1946 года

 

Дорогая, любимая моя доченька!

 

Спасибо тебе за фотокарточку и письмо. Получил давно, но ответить сразу не смог. То, что писала мне о тебе мама, оказалось правдой. Выглядишь ты уже совсем, совсем большой интеллигентной девочкой, с добрым и умным личиком, с живыми глазёнками. Всё хорошо, но ты, Галочка, уж очень худенькая и болезненная. Трудно вам, плохо жилось, вероятно. Надо тебе обязательно поправиться, восстановить здоровье, стать весёлой, жизнерадостной толстушкой. Помни – здоровье важнее всего, в нём красота и сила каждого человека. Поэтому обрати особое внимание на питание, отдых, сон, физкультуру, личную гигиену и т.п., пусть даже это будет в ущерб твоей учёбе. Больному, слабому трудно и плохо жить. Займись здоровьем, пока не поздно.

Знаю я, Галочка, что ты хорошо, успешно учишься в школе. Но ни ты, ни мама не написали мне ничего о том, в какой школе Москвы ты учишься? В каком классе? Какие предметы и дисциплины легче всего тобой усваиваются и больше всего нравятся? Как к тебе относятся учителя и подружки по школе? Скоро ли кончишь среднюю школу и что дальше? Какую специальность, профессию думаешь выбрать? Кем хочешь стать? Пожалуй, уж задумываешься над этим? Конечно, если бы позволило состояние твоего здоровья, то мне очень хотелось бы, чтобы ты после средней школы поступила в институт или лучше в Университет (неплохо и в Сельскохозяйственную Академию). Хочется, чтобы ты выбрала себе по душе специальность (врача, педагога, агронома и т.д.) и стала бы в будущем культурным и высокообразованным человеком. Напиши мне, доченька, обо всём этом и, когда поправишься, снимись и пришли мне свою фотокарточку ещё раз. Прошу также написать о том, как ты живёшь дома с мамой и Серёжей, что поделываешь, что больше всего любишь читать из литературы, как твои успехи по рисованию, можешь ли ты танцевать, петь, занимаешься ли шитьём, вышиванием?

Одним словом, меня, Галочка, будет интересовать вся, вся твоя жизнь дома и в школе. Надеюсь, ты мне напишешь также и о здоровье мамы. Пиши мне теперь почаще и побольше. Скоро лето, используй его лучше, береги себя от всяких случайностей, будь осторожна – в трамвае, на улице, в поезде. Не торопись, никуда не спеши.

 

Крепко обнимаю и целую, любящий тебя горячо папа."

 

Удивительная просьба – быть осторожной в трамвае, на улице, в поезде. Мысль о том, что 15-летнюю Галочку могли в любой момент где угодно арестовать как дочь врага народа, очевидно, не приходила ему в голову. До посёлка Сусуман доходили только официальные газетные новости, а бабушка, жившая в постоянном страхе за детей, не хотела лишний раз волновать мужа, перекладывать на его плечи вину и ответственность за их зыбкое, неспокойное существование в Москве. Она научила дочь и сына держать язык за зубами, об отце они оба привыкли не распространяться.

В школе, конечно, знали, что Галя и Сергей – дети репрессированного русского учёного, и многие учителя, особенно пожилые, втайне сочувствовали таким ученикам, под разными предлогами находили возможность поддержать, поощрить их. Мама рассказывала, что всегда чувствовала по отношению к себе особенное, тёплое отношение педагогов. Такая же атмосфера царила в те годы в Московском Университете – детей политзаключённых профессора "вытягивали" на экзаменах, всеми правдами и неправдами стараясь помочь им попасть в число студентов и получить высшее образование.

 

В конце 1946 года Константин Тимофеевич начал задумываться о своей дальнейшей жизни – сидеть ему оставалось меньше двух лет, он был уже не совсем здоров (колымские морозы отразились на сердце), но ещё молод и полон сил. Будущее вырисовывалось более отчётливо, письма становились оптимистичнее:

 

"30.08.46 г.

 

Милая, родная моя доченька!

 

Получил твоё письмецо от 4.08 с/г. Удивительно, как скоро дошло! От всей души и отцовского любящего сердца благодарю тебя, что вспомнила меня и написала о себе, о своей жизни, о школьных успехах.

Особенно рад твоей фотокарточке. Совершенно не ожидал, что ты стала совсем уже взрослой, и что так хорошо, замечательно выглядишь.

Все здешние мои друзья утверждают, что ты "вся в папу", вылитый портрет. Теперь с нетерпением буду ждать получения твоей большой карточки, которую ты, Галя, обещаешь мне выслать. Было бы хорошо, если бы все вы снялись вместе и прислали бы мне общую семейную карточку. Какая бы это радость была для меня! Мама почему-то не смогла до сих пор сделать это.

Конечно, это далеко не то, чтобы видеть всех вас – маму, тебя и Серёжу – живыми и жить вместе с вами. Но думаю, что скоро придёт и такой счастливый день, когда это сбудется, когда я смогу всем вам, после долгой мучительной разлуки, снова пожать крепко руки, обнять и расцеловать вас, когда снова начну помогать вам всем, чем только смогу, когда мы снова будем жить дружной, полной семьёй.

Во всяком случае, в ответ на твой вопрос, доченька, смогу ли я приехать к вам в этом году, должен сказать, что приложу все усилия, сделаю всё возможное по здешним условиям, чтобы добиться выезда отсюда.

Только вчера я получил телеграмму от мамы, в которой она обещает и со своей стороны помочь мне выбраться отсюда, сообщает мне об Угличе как о предполагаемом, после моего приезда, местожительстве, пишет, что там смогу устроиться неплохо и с работой.

Интересно, Галя, была ли ты во время каникул у тёти Маруси в Угличе, как ты писала мне в своём письме? Ты хотела съездить туда на 7-10 дней. Если поездка твоя состоялась, то прошу тебя написать мне о своих впечатлениях об Угличе. В общих чертах я представляю его себе. Это древний русский городок в Верхнем Поволжье, с монастырём и другими историческими памятниками (в смутное время там был убит царевич Дмитрий), но я не знаю, насколько он благоустроен, как вообще сегодня выглядит, какие там есть крупные предприятия и учреждения, как живут там местные жители, какова окружающая природа и т.д, и т..п.

Знаю, что ты, доченька, должна быть очень наблюдательной и смышлёной, а поэтому можешь исполнить без особого труда мою просьбу. В этом, надеюсь, поможет тебе и мама. Напишите мне также, как живут там тётя Маруся, Геннадий Константинович и их дочка Гета, и где я мог бы там устроиться на работу по специальности (есть ли там специальные химические лаборатории, санитарно-бактериологические, клинические, пищевые и др.)?

Не знаю, получила ли мама моё большое письмо с фотокарточкой, где я подробно написал о всех трудностях и условиях выезда отсюда, с далёкого Крайнего Севера.

Галя! Тобой и Серёжей я, как отец ваш, вправе гордиться. Несмотря на то, что без меня, без моей материальной поддержки всем вам очень трудно жить, ты и Серёжа хорошо, даже отлично учитесь в школе. Кроме того, мама мне всё время пишет только хорошее о вас, что вы дружно живёте в семье, растёте культурными, сознательными и трудолюбивыми людьми. В этом, то есть в вашем хорошем воспитании, есть, конечно, большая доля труда нашей мамы, которая отдаёт вам все свои силы, всё, что добывает своим трудом, и которая вас любит горячо, согревает своей материнской лаской. Думаю, что и ты, доченька, и той мальчик Серёжа, должны также сильно любить свою маму, помогать ей в трудные периоды жизни, заботиться о ней, когда ей может нездоровиться.

Напиши мне, пожалуйста, Галя, как обстоит дело со здоровьем у мамы и Серёжи? Меня этот вопрос всегда очень волнует! Иногда мне приходят в голову тяжёлые мысли о том, что вдруг мама захворает, сдаст, силы её оставят, что не дождётся она моего возвращения. Что тогда будет с ней и с вами? Здоровье Серёжи меня тоже сильно беспокоит, т.к. у него не совсем в порядке с лёгкими. Как он себя чувствует теперь, после летнего отдыха в лагере?

Дружно ли вы живёте между собой? Любите ли друг друга? Ведь надо хорошо помнить и тебе, Галя, и Серёже, что когда вы выберетесь, после ученья, на самостоятельную дорогу жизни, то взаимная паоддержка будет необходима обоим. Вы должны будете всегда выручать друг друга в трудные минуты жизни, на посторонних, чужих людей не всегда ведь можно будет полагаться и надеяться. Как отец я очень хотел бы, чтобы вы, как брат с сестрой, глубоко уважали и любили бы друг друга, чтобы на всю вашу будущую жизнь сохранилась самая искренняя дружба, самые лучшие и благородные взаимоотношения, чтобы вы ни в чём никогда не отказывали друг другу...

Мама спрашивала меня в телеграмме, сколько нужно выслать мне денег на дорогу. Передай, доченька, маме следующее: до 3-го октября с/г я не могу ещё знать что-либо определённое о своём выезде. Если же придётся ехать, то понадобится, по самым скромным расчётам, 700-800 рублей, да здесь я попытаюсь собрать 200-300 рублей. Если мама найдёт такую сумму, то пусть ждёт моей телеграммы о выезде, высылает только срочным переводом по телеграфу.

 

Ну пока, доченька, прощай.

Крепко, крепко тебя целую, желаю тебе здоровья.

Прости, что грязно, неряшливо написал. Пишу плохим пером, ночью, немного чувствую себя нездоровым.

Передай мой сердечный привет мамочке и Серёже, поцелуй их за меня, скажи, что папа и сам только и думает, как бы поскорее выбраться отсюда и быть снова вместе с вами.

Любящий всех вас папа.

Адрес прежний: посёлок Сусуман Хабаровского края, райбольница, лаборатория."

 

По этому адресу Константин Тимофеевич числился до начала 1948 года, отбыв на Колыме причитавшиеся ему 10 лет что называется от звонка до звонка. Бабушка получила от него письмо с просьбой выслать денег на еду (билет был бесплатный). Она послала денежный перевод на станцию, где поезд должен был сделать остановку, с тем чтобы бывшие зеки смогли сбегать на вокзал и купить продукты (так пообещало местное начальство). Однако, когда состав остановился, все вокзальные помещения, включая почту и телеграф, оказались запертыми, и дед несколько дней добирался до Москвы голодным.

Поезд пришёл ночью. Константин Тимофеевич с грехом пополам доехал до Печатникова переулка и переступил порог своего дома. Дети спали, встретила его худая, измождённая, но счастливая, сияющая Катя. Ей не верилось, что муж, наконец, вернулся, ведь колымские лагеря считались самыми страшными. Пусть постаревший, почти без зубов (их выбили ещё на допросах во Владивостоке), в грязном тюремном ватнике, но всё такой же ласковый, добрый, родной. Они боялись разбудить соседей, разговаривали шёпотом. Он помылся, поел, и до утра они сидели вдвоём молча, не в силах ничего больше говорить от волнения.

Когда наступило утро, дед увидел лежавшую на подоконнике буханку чёрного хлеба и спросил: "Катя, а кому этот хлеб?" Бабушка ответила: "Тебе, кому же ещё!" Глаза его как-то неестественно довольно засияли: "Мне? Весь мне?" Тут она вдруг отчётливо поняла, что изменился муж не только внешне – многолетнее заключение, недоедание, унижение не могли не отразиться и на его психике. Он был заметно суетлив, постоянно оглядывался по сторонам, руки его дрожали.

Дети восприняли отца как совершенно чужого человека, не испытав ни радости по поводу его приезда, ни жалости к нему. Они представляли себе отца другим – молодым, красивым, хорошо одетым, весёлым. Когда Галя и Серёжа ушли в школу, бабушка принялась успокаивать мужа, уверяя, что со временем отношения наладятся, ведь дети по сути дела его не знали. В то же самое время Галя рыдала на плече у своей школьной подруги, оплакивая навсегда потерянный отныне образ того жизнерадостного, подтянутого, вечно напевающего какую-то песенку отца, который когда-то катал её на санках, завязывал ей бантик, учил писать буквы, рисовать цветы.

В Москве Константину Тимофеевичу не то что жить, но и останавливаться было запрещено. По окончании срока ему выдали паспорт, который в то время назывался "минус 38" – документ, не дающий право на прописку во всех столицах союзных республик, многих областных центрах и крупных городах. Он всего боялся, на улицу не выходил. Около своей постели в первый же вечер поставил портрет Сталина в резной деревянной раме, привезённый с Колымы.