Природы переходная пора… Короткая, но яростная зрелость: Холодный ветер с самого утра, И солнца неожиданная смелость. Внезапный ливень жёлтую листву, Как черновик, исчёрканный строками, Швыряет разобижено, порву – Твердит – и разбивается о камень На мелких брызг холодные штрихи, Чернящие асфальт узором нотным. В такой момент – случаются стихи – Тревожа – в состоянии дремотном. Осенние пейзажи хороши, Такое буйство красок – ярче лета. Природа просит праздника души, Как перед смертью, солнцем отогрета. * * * Живу, как в веке позапрошлом, В одном окошке – целый свет. Как будто в мире этом пошлом Прогресса не было и нет. И не летают самолёты, И не несутся поезда, И никакой такой заботы Нет за пределами гнезда. Полупочтенною матроной, Нажившей ум, скопившей жир, Взираю с узкого балкона На суетливый этот мир. На смену лет, и зим, и вёсен, Почти по кругу, без затей… И вот – очередная осень, С листвою пёстрой, всех мастей: От яркой зелени – до бурой, Уже раскисшей на траве, И с уходящею натурой… И возникает в голове Идея, мысль, строка за нею О том, что я – через года – Возможно, сделаюсь, умнее, Но вот моложе – никогда… * * * Смена дня и ночи, зимы, лета, Осени ли, вёсны ль на дворе – Сколько есть простора для поэта: В мае, сентябре и декабре. Вновь возникший яркий лучик света, Вырвавшийся в небо на заре, И последний, тающим приветом – В предночной, темнеющей поре. И летит фантазия ракетой: Пишем о морозе, о жаре, Тем у нас, и рядышком, и где-то – Столько, сколько дней в календаре! * * * Я про Юрия Визбора – ночью – смотрю передачу – Мне не надо, как многим, наутро вставать до рассвета. Вытираю глаза – я не то, чтобы явственно плачу, Просто я подпеваю той песне, что Визбором спета… Сквозь туман и дожди – ту звезду из созвездия Лебедь – Я пытаюсь найти посреди городского каньона, На безжизненно-тёмном и тускло-безрадостном небе Мне её не найти, что обидно, хотя и резонно. Я б хотела туда, на Домбай или берег Чукотки… Но рекламные паузы рушат теченье программы! Мне, добрейшей души, пожилой и воспитанной тётке – В морду хочется дать тем, кто фильм прерывает рекламой!.. * * * Жизнь людская – в сущности, эпоха… Хочется – по классика примеру: Что есть «хорошо», а что есть «плохо» – Рассказать грядущим пионерам. Дабы от мороза не озябли, Не сожглись на солнце, моды ради, Чтоб который раз – на те же грабли Впредь не лезли тётеньки и дяди. Я-то знаю, что и как на свете – Но шкала критериев, заметьте, Так сместилась, да и наши дети – Не стремятся к мудрости столетий. Да и мы такими же когда-то Были, кто поболе, кто помене… Это после – предки виноваты: Как ни повернись – повсюду – пени! Я б сейчас могла: про всякий случай – Расписать, что хуже, а что лучше, Как себя вести… Дружок, послушай! Но ни друг, ни враг – не хочет слушать… * * * Жарит Солнце – бессменно на вахте, Ожидая восхода Луны. Это лучше, чем в угольной шахте: Хоть обвалы-то нам не страшны. И валы – не обещаны, вроде… Но идём-то, не зная, куда, И не рады хорошей погоде, Ибо скисли еда и вода. Ночью звёзды не кажут дорогу – Горсть брильянтов на чёрной тафте… Мы взывали и к чёрту, и к богу, Да молитвы творили не те. Кем-то спутаны цели и карты, И разжижены ромом мозги. И цепляясь за перты и ванты, Наш «смотрящий» не видит ни зги. Стрелка компаса мечется в круге, И кидается с веста на ост. Разуверились люди друг в друге – Это значит, пора на погост… Не доходят сигналы и вести, Погружается звук в синеву… Ну, да крысы – пока что на месте – Это значит, что мы на плаву. * * * Бабье лето кончается. Через неделю – На Воздвиженье – птица подастся в отлёт. У природы – известно – конкретные цели Есть на осень и зиму – земля отдохнёт. Ну, а людям – не то, что в старинные годы, Исказились понятия: в отпуск зимой – Это нынче не принято. Веянье моды: Отдыхает лишь летом народ городской. Разве что, в экзотичные дальние страны Любознательность может кого-то упечь, Там и лето – зимой, а не то – постоянно… Только вот не о них в данном случае речь. Здесь зимою: работа, страда, производство – Назови, как угодно, избегнуть – ни-ни! Отдыхают в предместьях – одни садоводства, Да и там, у ворья, тоже хватит возни. Нарушаем естественный график природы, Пиетет потеряли, терпенье и стыд… А природа не дремлет – страшней год от года, Огрызаясь, она человечеству мстит. Может, всё-таки где-то остался в глубинке Нам землёю дарованный зимний досуг: Кинул в печку дрова, обиходил скотинку, И… стихи сочиняй – в ожидании вьюг. * * * Сегодня – та самая, редкая встреча, Которой ты ждёшь, словно манны небесной, Пожалуй, Ромео – Джульетты прелестной Так сильно не ждал, хоть и страстью отмечен. Сегодня – та самая, странная встреча, В которой слова так сумбурно-нелепы, В которой глаза обесточенно-слепы, И всё же неистовы взгляды и речи! Сегодня – та самая, пылкая встреча, В которой сцепляются с трепетом руки, Застывшие насмерть в нелепой разлуке, Ожившие в этот пленительный вечер. Сегодня – та самая, нежная встреча: Вдвоём завернуться в одно одеяло, И вместе смотреть – разве этого мало – В открытую дверцу топящейся печи. * * * Я была решительною – редко В детские и юные года, Некоей большой марионеткой Я себе казалась иногда. Каждый шаг, просчитанный другими, Отзывался болью в тех местах, Где узлами тонкими, тугими Ниточки крепились на ногах. И вели туда, куда кому-то Было надо, а не мне самой. Дёрнувшись в последнюю минуту, Я опять проигрывала бой. Словно бахрома старинной шали, На ветру истрёпанная в прах, Ниточки со временем ветшали, Оставаясь – пылью на руках. И когда последняя из нитей, От меня совсем оторвалась, В череде решений и событий – Над собой сама взяла я власть. Влево? Вправо? Я застряла между. Руки виснут, ноги не идут, Словно эта нить была надеждой – Удержать мой собственный редут… * * * Разум – и животное начало – В вечной, переменчивой борьбе. Чья б корова, скажут мне, мычала… Только я сейчас не о себе. Ум велик и даже грандиозен – Кто же мне ответит, почему Так порой носитель одиозен – Весь в противоречиях уму? А другой – куском последним хлеба Делится – непафосен и прост, Не хватая с пасмурного неба Вдалеке и близлежащих звёзд. Человек – и зверь, душа – рассудок, Плоти зов – возвышенный порыв, Высший интеллект – пардон, желудок – Темы бесконечны и стары. Ощущаю, часто, с чувством рвотным: Артефакт, анахронизм, реликт – Между человеком и животным – Саморазрушающий конфликт. * * * Лает одинокая собака У соседей выше этажом… А вернутся – будет шум, а драка – Кто их знает, только: бом-бом-бом – По полу, до самого отбоя, А потом – на улице бардак: От сигнализаций злого воя – До шумов, опять – пока без драк… А потом – осатаневший байкер, Видимо, из нашего двора, Закрутив все винтики и гайки Жмёт на газ – до самого утра… А ведь многим ранняя дорога – Выпала: на службу, на завод… Видно, прогневили чем-то бога, Так живём, уже который год. * * * Волнующий и терпкий аромат, Но это не «парфюм» из магазина: Ковёр листвы, промокший старый сад, И невский воздух с примесью бензина. Не задувает ветер в рукава – У куртки очень плотные манжеты. Но холодят студёные слова Вопросами, не ждущими ответа. Визжат на поворотах тормоза, Слепящих фар проносятся кометы, А я гляжу в холодные глаза, Осеннего, неласкового цвета. И предвкушая сумрак впереди, Займётся город яркими огнями, Но волшебство, истлевшее в груди, Не заменить ночными фонарями. * * * Кто сказал, что так уж нужно тело, Наделённой крыльями душе? Для неё границы и предела Нет. А тело, чуть, чего: туше! Сразу ограничено пространство, Взгляда, и движения, и сил… Это вековое постоянство: Раньше или позже – кто б спросил Паспортные данные, давая Силы и энергию. И вот: Кто-то ждёт последнего трамвая, Кто-то – ничего уже не ждёт… А душе – по сути – и не надо Продлевать безрадостную связь. И она, паря, сквозь все преграды Проникает, тела не спросясь. * * * Вращается формаций карусель: Всегда кому-то плохо в этом мире, Кого-то по пути накроет сель, Другой навек усядется на мель, А третий – обретёт и смысл, и цель – Итог простой, как дважды два – четыре. А время – гуманизма торжество – Перетасует с манией амбиций. И кто-то не получит ничего, Иной погибнет в схватке: кто – кого… А кто-нибудь доходит до всего – На уровне подспудных интуиций. * * * Прохладен воздух и кристально чист, Трава рыжеет на пологом склоне… И вот он, самый первый желтый лист, Спустился по спирали на ладони. За ним кружатся новые листы – В неизменимой сущности природы. Конечно, жаль, что нынче я и ты – Зависимы здоровьем от погоды. Хоть вверх, хоть вниз давление скачи – А голова – подушкой надувною. И объясняют умные врачи: Мол, что поделать – это возрастное… Глотнёшь таблеток пару. Как артист, Наденешь маску, скажем, Панталоне, Чтобы пойти, поймать осенний лист В раскрытые горячие ладони. * * * Дождь… Это на небе ангелы плачут Пресными, вовсе не злыми слезами, Видно, попали под божью раздачу… Женщины воду большими тазами Впрок собирают – и волосы моют Этой водой из небесного душа. Не понимая того, что слезою Травят свою наболевшую душу. Ангельских слёз непролитое горе Копится в женских сердцах понемногу. И застывает в молчащем укоре Глаз, что так "жадно глядят на дорогу", Что темноту прожигают напрасно Взглядом, сквозь мрак и наплывы тумана, Зная, что завтра "светло и прекрасно", Если наступит оно – без обмана. И не взирая, что чаще на плечи Женские, давит беда за бедою… Верят они, что себе обеспечат Мягкость волос – дождевою водою… * * * Три с половиной десятка стремительных лет – Жизнь пролетела со дня окончания школы, Кто бы поверил, что столь ощутительный след Четко пролёг с той поры – через горы и долы. Кто бы поверил, что локоны наших волос, Бой с сединою ведя с переменным успехом, Всё ещё помнят тугое плетение кос, Первую стрижку – взросления нашего веху. Наш, необычно и крепко сплотившийся класс, След, не потерянный в замятях жизненной вьюги. Кто бы поверил, что можно ещё и сейчас, Помнить, в кого влюблены были наши подруги… Да, мы живём однова… И сует суета Чертит меж нами препоны, границы, преграды. Но незатоптанный след – основная черта – Тянется в прошлое – связи надёжней – не надо… * * * Можно суетиться, возводить турусы На больших колёсах, вон из кожи лезть… Но насколько ж правы, всё-таки, индусы, Что, в пределах кармы, счастье тоже есть. Не родись богатым, а родись счастливым – Правила диктует наша жизнь-игра… Но ничем не хуже ананасов – сливы, И кусок свинины – чем не фуа-гра! Не родись красивым, а родись любимым. Пусть несутся годы, жизнь – весьма борза… Кто, и вправду, любит – не посмотрит мимо: Что ему морщины – молоды глаза! * * * Растут чужие дети… Под столы Вчера ходили, а сегодня – в школу. А там пойдут танцульки да балы – И выпускной, волнующе-весёлый… Забудутся пятёрки и колы, Совсем иное станет «по приколу»… Закрутит жизнь со скоростью юлы, И вот уже: с балкона, как с престола, Увидят двор, где ясны и светлы Его незавершённые углы, И от стены к стене – гуляет ветер. Где сосенки, корявы и малы, Смолою перепачкали стволы, Но зелены – и лучше всех на свете! * * * Мясоедка, вопреки словам рассудка. Но убить бы никого сама вовек Не смогла я, будь то заяц или утка, Лось, кабан ли, или даже человек… Не пыталась. Хоть порой настолько нервы Задевают. И кровавая печать Есть на лбах. И подмывает: буду стервой – Запулю! А то ведь – хочется кричать! Но никак – уже сама себе противна: Я же знаю – надо бить, наверняка. И не то, чтобы настроем позитивным Я держусь – не поднимается рука. Воспитание такое, что ли, дали?.. И терпимость в изобилии, а жаль… Заслужила б за выносливость медали, За отвагу и решительность – едва ль… Говорят, мясной продукт – адреналином Переполнен – от убитого скота… Мясо ем, и злою логикой мужчины – Обладаю… Ну, а дальше – ни черта! * * * Так говорят: «Ни дня без строчки!» В словах – сомнение и грусть… Вот я – боюсь поставить точку, И многоточие – боюсь. Я в поэтических чертогах – Ничтожная величина, Увы, но в пурпурную тогу С почтеньем не облечена. Пегас мой топчется в передней, Ему ль взвиваться на дыбы!.. Я каждый стих, как дар последний, Принять готова от судьбы. * * * Можно тысячи слов говорить бесполезных, Можно много найти убедительных доводов. Но когда меж людьми разверзается бездна – Для разрыва искать не приходится поводов. Если видишь в словах искажение смысла, Если тянет придраться к поступку невинному – От гречишного мёда становится кисло, Ты идёшь по любви, словно по полю минному. И кольчуга души вдруг окажется куцей, Если видишь в глазах не своё отражение. Если, прочь уходя, ты мечтаешь вернуться – То победа тебе принесёт поражение. По прошествии лет – утверждение в силе: «Мы в ответе за тех, кого мы приручили». * * * Я, наверно, не открою Америки, Повествуя, как погода осенняя Навевает состоянье истерики, Стимулирует разлад в настроении. В отношениях с собою, недужною, В отношениях с друзьями и близкими, И с другими, до сих пор, очень нужными, Что лежат в тени крестов с обелисками. То ли осенью душе легче плачется: Дождик слёзы опресняет солёные… Но уже не постоишь в лёгком платьице Под листвою отягчёнными клёнами. Вся листва уже с желтинкой, шуршащая, Словно я, с корнями связь оборвавшая. Вроде, с виду – всё ещё, настоящая, Но от жизни и заботы – уставшая. А прохлада и порывы холодные Где-то в сердце отдаются томлением. Отношения катодно-анодные Мне, как донору, грозят окислением… Остаётся утеплиться одеждою, По-возможности, устойчивой к влажности, Чтоб остаться по-весеннему нежною, Не поддаться возрастной эпатажности… * * * Как нечасто встречаются лица, На которые радостный взгляд Захотел бы упасть, зацепиться И смотреть, без отрыва, подряд, То короткое, долгое ль время, Что отпущено будет судьбой, Наслаждаясь минутами теми, Как возможностью выиграть бой, На которых душа отдыхает, Где читаются мысли в глазах… Очень редко такие бывают, Чаще – в лицах мне видится страх, Или крах божьих замыслов вящих, Или просто – довольство собой, И отсутствие чувств настоящих. Реже – это кривой да рябой – Чаще лица пристойны, но скукой Изуродован ровный овал. И приходится с болью и мукой В них смотреть, как в оскалы зеркал… * * * Мы чего-то другого от этого мира хотели. Что теперь формулировать – будто бы сказки писать… По цветущему саду июня промчались метели. Надымить не успели, и поздно хоть что-то спасать. Сердцевинки цветов от мороза совсем почернели, И верхушки ботвы, и рассада, озимый чеснок – Никому не дойти до поставленной ранее цели, Будет только сорняк процветать у обочин дорог. По живому – огнём ли, морозом – тоскливо и больно, И уже не вернуть ни надежды, ни светлой любви, Да и вера – не в счёт; только мудрости – слишком довольно, Только матери Софьи – а прочих: зови – не зови… * * * Ты его невеста. Это мало, Да, по сути, ничего не значит! Это я – немного опоздала, Упустила случай и удачу. Шла по параллельному маршруту: Он – верхами, я, видать, низами… Только здесь, на свадьбе почему-то Встретилась в упор – с его глазами. Молнии – по жизни – миновала, Но сравнить возможно только с нею, Может быть, с волной, что резким валом Накрывает – выше, чем по шею… Это ветер, бешеным порывом, Вмиг перебивающий дыханье, Это, обнажённое отливом, На камнях – медузы иссыханье Нет в словах формулировки чуда, Весь поток сравнений – мимо, мимо… Отвести глаза, уйти отсюда – Это с жизнью – мало совместимо! * * * Устало затянувшееся лето, Позабывало нежные слова, И за окном, с рассвета до рассвета, От веток отрывается листва. Всё реже в стёклах солнечные блики, Плывёт по небу облачный муар, И ягодами белой снеженики Ребята испятнали тротуар. Покорно сентября распоряженья Мы выполняем, листьями шурша: Без перемен – немыслимо движенье, А без движенья – мёртвая душа… * * * Где был бассейн – опять с недавних пор Собор соорудили без затей, Где может снять грехи бандит и вор С душонки незатейливой своей. А где бассейн, чтоб мог простой народ, По, в сущности, копеечной цене, Без очереди – плавать круглый год В его согретой, ласковой волне? * * * А кто сказал, что в этом сложном мире, (По сути, удивительно простом), Спасёмся мы, как дважды два – четыре, Молитвой, покаянием, постом? А кто сказал, что вера в человека – Не лучшая религия из всех? И не в того, духовного калеку, Что, чуть чего, тотчас впадает в грех, Которому с рождения до гроба Внушают низость сущности людской: Мол, ты червяк, подонок низшей пробы, Иди, молись – и обретёшь покой, А сам – пригоден к грязи и разврату – И вновь твердят про первородный грех. И снова брата стравливают с братом, И вновь – не без надежды на успех. От слова «паства» – веет словом «стадо»… А стадом – много легче управлять, Чем теми, кто умеет в русло «надо» Поток своих желаний устремлять – Сознательно, без страха-принужденья, Не «божьим словом» - совестью ведом. Без жажды эфемерного «спасенья»: Мол, согреши – покаешься потом… Старинное, но тягостное бремя – Нелепо протащили в новый век… Повымрут скоро те, кто помнит время, Когда звучало гордо: Человек! * * * А у берега вода – замутнённая, Проскочить её скорей – дело верное. Здесь оплата, как и прежде – подённая, Да и радости дают – кружкой мерною. Не расщедрятся вовек, не расслабятся, А заборы – всё сплошные – положено, Не какая-нибудь там сетка «рабица», Так и ходишь меж заборов – стреножена. Но зато – на глубине – всё до донышка, Не загажено оно, не заплёвано, Лишь буйки на якорях – цепи в звёнышках, Словно с берегом вода окольцована. Я б хотела за буйки – да не велено: Там не далее до дна, чем до берега… Там, наверно, глубина не измерена – У спасателей – скандал и истерика… * * * Осенний воздух прян и свеж, Покой – предательская ложь, И осень – временем надежд Уже никак не назовёшь. Она умеет сочетать Намёк на тлен и – красоту, Её обманчивая стать Подводит некую черту. Листвы редеющий костёр, Как – угасающий – в ночи, Рисует искристый узор – И вот он стих, погас, почил… И только знание того, Что так бывает каждый год, Даёт надежды торжество, И веру, что опять придёт За зимним холодом – тепло, И новой зелени восторг… Но как ни будет тяжело – С природой неуместен торг… * * * Воздвиженье. Об эти поры Гусей подвинуло в отлёт, Медведь – в берлогу, змеи – в норы, И корень в почве не растёт. Потом – Арина и Астафий – С его гаданьем на ветрах, Перед зимой в исконном страхе… Листва, горящая в кострах, Дымок – глаза слезами выжег. Но снег – подарит мягкость слов, Где Сергий с хрустом кочерыжек, А там, невдолге, и Покров… * * * Эта тропка меня увела от дороги И ведёт вдоль стерни и пустынного поля. Я так долго упорно смотрела под ноги, Что глаза поднимаю теперь поневоле. Там, на торной дороге, промеж колеями, Мелкий клевер пророс кучерявой полоской. А теперь мой маршрут пролегает полями, С их щемящим простором и видом неброским. А ведь были они так тучны и обильны, Лишь недавно – и вот, опустели и стынут. Но зато я иду по тропинке непыльной, Шумный мир с суетой – позабыт и отринут. Я иду, и вдали появляется просинь – Это речка струится, собой окаймляя Ширь полей и полоску извилистых сосен, И простор бесконечный – от края до края. Этой терпкой прохладой нельзя надышаться, Мне на торной дороге – сбивало дыханье Неким пакостным выхлопом цивилизаций, Обложивших, за сервис, безмерною данью. Мне блага не нужны, ибо очень неспешно Я иду и не жду ни такси, ни попутку. Улыбаться пытаюсь, пока безуспешно, Но в уме сочиняю приличную шутку. * * * То, что умирают ветераны – В сущности, естественный процесс… Это не цинично и не странно – Страшно то, что будет после – без… Без людей, запомнивших навеки, Как оно бывало, без вранья… И когда сомкнёт последний веки – Примем груз на плечи: ты и я… А по силам ли – покажет время. Сохраним ли правду или нет, Вынесем ли тягостное бремя Тех, не нами добытых, побед. Непонятно, дымом ли, туманом – Застилает мирный горизонт, Там, за ним – невидимые страны, Для кого-то – и сегодня – фронт. Память – это, самое святое – Сможет ли, сумеет сохранить? Чтоб за современной суетою Не порвать связующую нить… * * * С палитрою, холстами и треножником, И маленькой складною табуреточкой, Я выхожу в простор по подорожникам, От комаров отмахиваясь веточкой. Я выберу местечко поудобнее, Где наилучший ракурс открывается, Чтоб наблюдать явленье бесподобное, Которое рассветом называется. Из гаммы кроно-кобальто-карминовой Мне надо сочинить полёт фантазии, Чтоб первый луч, оранжево-рубиновый, Предстал во всём цветном многообразии. Чтоб лучиком рассветным озарённое, Зазолотилось клёнов оперение. И чтобы этой тропкой проторённою Ко мне пришло моё стихотворение… * * * Становлюсь объективней с годами, терпимей, добрей, Научилась вставать на позиции каждого в споре. И усвоить никак не могу, почему меж людей Понимания нет – а отсюда: разлады и горе. Но при всей толерантности – я принимать не могу Откровенную подлость, предательство, ложь и жестокость. Не вперёд, по спирали, а вечную гонку в кругу, Равнодушный оскал, ограниченность и однобокость. Не настолько стара, сколь устала от всяких затей, Но душою сильна, помещённой в нелепое тело. Мне известно одной, сколько в мире ещё крепостей, Что могла бы я взять, если б только чуть-чуть захотела. Жизнь такая, что хочется врезать всё чаще под дых, Но характер вгонять я умею в разумные рамки. И возможно, так будет: в пределах стремлений моих – Терпеливою шашкой – немного продвинусь – и в дамки. Обтесали мой норов страдания, горечь, беда, Напоили микстурой, дарующей крепость и силу. И всё больше того, что не примет душа никогда, И всё меньше того, чего я б никогда не простила. * * * Прости меня, что в чувстве обоюдном Я усомнилась ранее тебя, Прости за то, что было очень трудно, Проплыть по жизни, в сторону гребя. Прости меня за встречи и разлуки: Где встречи – редки, проводы – горьки… За вечера, исполненные скуки. За слишком отдалённые мирки, Что для себя мы создали, желая Немного обустроить этот мир. Прости, что я не добрая, не злая, В похмелье вспоминаю чуждый пир. Прости за все несказанные речи, За лётную погоду, за дожди, За то, что после каждой нашей встречи, Я забивала почту словом «Жди!». Прости, что я сама ждала, и веря, Что всё-таки дождусь, в который раз, Оплакивая горькую потерю, Скрывалась за стеною общих фраз. Прости, что я с годами стала выше: И говорю – открыта и пряма – Не потому, что ты меня не слышишь, Да, просто – слов не слышу я сама… * * * При аэропорте, в ресторанчике Мы хотим продлить своё свидание, Время обхитрить и расстояние… Мы же – неумелые обманщики. Как на грех, везде погода лётная, Рейсы – так и мчат – по расписанию. Будят состояние дремотное Наших рук короткие касания. И слова какие-то случайные, В лёгком шуме мало различимые. В кипятке лежат пакеты чайные, Лица притаились под личинами. Что пора идти на регистрацию, Нам по громкой связи напророчили, Выход на свободу из прострации Ненамного мы с тобой отсрочили. * * * Я прорехи в бюджете умело латаю, Приодеться умею за ломаный грош. И цепочка на мне, погляди: золотая – То, что это подделка – не сразу поймёшь. Не стучу каблучком – обожаю кроссовки, А иначе бы так далеко не ушла. Мне и раньше-то – в «лодочках» было неловко – А теперь и подавно – такие дела… Ах, Фонтанка, изящество линий ограды, И гранитные спуски к неспящей воде… Здесь не просит душа громогласной тирады, И на этом изгибе, как больше нигде, Мне сегодня приятно, и радует душу Тихий плеск – он и по сердцу, и по уму… Обещаний своих я уже не нарушу, Обещаний чужих – я уже не приму. * * * Райцентр в украинской глубинке, С утра, по прохладе, на рынок, Надев для проформы ботинки, С авоськами склянок и крынок, Иду я с бабуней любимой, Вперед забегая, и рядом…. Историей неповторимой, Сюжет восстаёт перед взглядом: Базаром зовущийся рынок Проймёт ощущением света. И вот я уже – без ботинок, Топчусь по пыли разогретой. Потея в тисках телогреек, Простецкие дяди и тёти, Торгуясь за тридцать копеек, Шумят на возвышенной ноте. И пестрая курица – наша, Сметана, авоська картошки, С большим каймаком простокваша, И масло, огромною ложкой Из бездны большого бидона Вбирает бутылка простая, И с каждым движеньем-поклоном – Его аромат нарастает. Там столько чудес и соблазнов – Хватаю бабуню за руки… Насколько же детство – прекрасно: Все запахи, краски и звуки. * * * Кругом беззвучие покоя, Лишь ветра шум да веток хруст. Я не могу уйти из боя, Храня стихи за гранью уст. Как будто вызревшие зёрна, Стихи из колоса текут. Надеюсь, что травою сорной Они в земле не прорастут. * * * Ковёр из пёстрых листьев под ногами, Разнообразных, как сама природа, Шуршащих, как бумажка оригами – Фантазия японского народа. Красивее персидских и туркменских, Доступнее – в параметрах сезона. Топчу его – с давлением неженским, В масштабах порыжевшего газона. С завидным ежегодным постоянством – Ненадоевшей пьесы чуткий зритель… И чертит в небе линию в пространство Далёкий одинокий истребитель. * * * В вагоне электрички – теснота, И в нём звучит, как некая кантата, То очень изощрённа, то проста – Мелодия мобильных аппаратов. По делу – редко слышатся слова, Всё больше: «Да, я еду в электричке!» Не то, чтоб информация нова, Скорее, перекличка по привычке. Недавно – это было новизной, И статуса оценкой и мерилом. Но телефонизацией сквозной Страну, как лихорадкой, поразило. И походя, болтать о пустяках – Уже не признак гонора и позы. Давно ли – в придорожных городках – Шарахался народ от паровоза!.. * * * От рассветной зари – до вечерней зари Ты тропинку ко мне через время тори, И когда загорятся во тьме фонари, Ты ко мне приходи и со мной говори. Я хочу, чтоб ты снился мне каждую ночь, Чтобы в этих виденьях всё было точь-в-точь, Как и в жизни, но ты не умчался бы прочь, Чтобы нам, хоть во сне, удалось превозмочь Нерешительность слов и бестрепетность рук, Уходящего поезда тающий звук, Так внезапно и крепко замкнувшийся круг В мире кратких свиданий и долгих разлук. Пусть, хотя бы во сне, пусть, хотя бы в ночи, Искру высекут, звонко схлестнувшись, мечи, И к надёжным замкам подберутся ключи… И хотя бы во сне – не молчи, не молчи! * * * Разочек хозяйские руки Лизну. Повиляю хребтом – Поблажки для ласковой суки – Сторицею выйдут потом. Разочек побуду скотиной – Моё остаётся со мной… Но может случиться, что спину Потом – не удержишь прямой… * * * По спирали с витками тугими, Год за годом, времён череда, Было так, и пребудет всегда: За зимою с морозами злыми, Новый бок подставляя светилу, Нам дарует планета весну, Чтобы нас не клонило ко сну – Распаляется в полную силу… А потом – устаёт постепенно, Через осень, спускаясь к зиме… А порядок содержит в уме Тот, кто крутит колёса Вселенной. * * * Мечтала в детстве о морских просторах… Заученные лучше, чем урок, Я термины вставляла в разговорах И на руке чертила якорёк. Отцовскую тельняшку надевала, Лежавшую в шкафу ещё с войны… Мне чудилось, как стоя у штурвала, Срезаю гребень пенистой волны… Взрослела. И, конечно, убедилась, Что не берут девчонок в моряки… Чернильный якорь смыла я с руки И ногти лаком красить научилась. Летели дни в заботах неустанных, Но всё-таки мечтая о своём, Решила обходным пойти путём И стать женой лихого капитана… Не сладилось, не вышло – по заказу Влюбиться в удалого моряка, В открытом море – не была ни разу, Но мне досталась вольная строка, С которой уношусь в морские дали, Взлетаю до сияющих небес, Делю с людьми удачи и печали, И к жизни неизменный интерес. * * * Мы живём на острове. И он Плавает в загадочном тумане – Агрессивным «нечто» окружён… Так что мы с тобой – островитяне. Остров наш богат и многолик, В зелени купается, в лазури… Только не гордись, что он велик – Он песчинка в океанской буре. Грязный, неухоженный мирок В вечной и жестокой круговерти, Жителям отпущен краткий срок Между дат: рождения и смерти. Да и срок – с расчетом на «авось», Больше на азарт, чем на уменье. И откуда только в нас взялось Стойкое и злое самомненье? Кто из нас сегодня у руля, Кто из нас пищит сверчком запечным… И куда плывёт в пространстве вечном Островок по имени Земля?.. * * * Ваш нелёгкий предмет – Мне давался довольно легко, Может быть, потому, Что жила я в надрыве эмоций. По прошествии лет, Что меня увели далеко, Я таскаю суму Уточнённых, дополненных лоций. Что обычно – зовут Русской классикой, через века Доносящей до нас Квинтэссенцию чувства и мысли. Заменяет уют – Гениальная чья-то строка, Не в сознании масс, Чьи мозги раньше срока прокисли. Но в отдельных умах Проросло золотое зерно. Этих трепетных строк Всё звенит драгоценное эхо. И не кануло в прах, То, что в школе – когда-то давно, За уроком – урок Вы внушали – И не без успеха! Да! Нелёгок предмет! Неокрепшим ребячьим умам, Ты – поди, разъясни, Что, и взрослым не сразу понятно… В вихре счастья и бед Лишь порой открываются нам Этих строчек огни – И зовут – из тумана – обратно… * * * Безумный крах любви, надежды, веры: Число рабов уже давно растёт, В чудовищных, немыслимых размерах, На миллионы душ – который год. Рабы – не в Колизее, не на Ниле – Повсюду эта дичь и этот ад. И рабство восстаёт, что отменили Где сто, а где и больше, лет назад. Эпохи просвещенья – канут втуне, И я уже предсказывать берусь, Что по числу рабов мы переплюнем И Рим, и крепостническую Русь. * * * Разводит жизнь по разным перекрёсткам, На ком – зипун, на ком – потёртый фрак… Но даже если где постелет жёстко – Для нас, привычных – не в перинах смак. И мы, не позабывшие былого – Не так, так эдак – тропочку найдём, И хоть разок, да соберёмся снова – Не в мой, так в твой гостеприимный дом. Мы будем не грустить, а веселиться! Погода, что ли, нам не хороша? И пусть не молодеют наши лица – Но держится нетленная душа! Легли на нас морщинками невзгоды, И время не спустить на тормозах. Но то, что отобрать не в силах годы – Мы видим в нестареющих глазах! * * * Нас швырнули в этот странный мир, Накормив и на ноги поставив, Кто попал под мор, а кто – на пир… Всем своё: тот – вправе, тот – не вправе. Кто-то – между: пан или пропал – Сам не разберёт уже, пожалуй. Кто бы на земле ни правил бал – Стоит здесь гульнуть, ну, хоть, по малой… Ибо, как ни дёргайся ужом, Или, как карась на сковородке, Так ли, от болячек, под ножом – Кончится когда-то век короткий. Ананас в шампанском – красота, А не по зубам – забудь изжогу… В нашем грешном деле простота – Позволяет быть поближе к богу. Под перцовку да под огурец, Наслаждаясь царственной строкою, Понимает истинный творец Разницу меж скукой – и покоем. * * * Когда руки касается рука – Каскады чувств – в одном прикосновеньи – Остановили время – и мгновенье Продлиться может целые века. И на морозе вдруг охватит жар, И свежий ветер выключит дыханье, И радостью покажется страданье, И дорогим паркетом – тротуар. И вечер, зажигающий огни, В домах, витринах, фонарях и фарах – Вдруг оживёт в твоих тетрадках старых, Что ты совсем случайно сохранил. Неловкая наивная строка, Как память о событиях минувших, О том, что происходит в наших душах, Когда руки касается рука… * * * Какие краски! Чудо из чудес, Оттенков всевозможных наслоенье – Столь дивную листву теряет лес, Что в сердце вызывает восхищенье. А ведь могла б на протяженьи лет Листва буреть, не радуя сияньем. Нет, всё-таки, Создатель был эстет, В период сотворенья мирозданья! * * * Я решила: буду, как цветок, Например, полезнейший подсолнух: Погляжу с рассветом – на восток, Повернусь за солнцем в нужный срок – Лишь о светлом. О печальном – полно!.. Буду я весь день крутить башкой На добротной и подвижной шее, Чтобы каждый лучик день-деньской Хапать и описывать – с тоской – Мало веры в светлую идею. Да откуда вере-то найтись? Если в наше время отчего-то, Хоть терпи, хоть плачь, а хоть – дерись: Где ещё один взмывает ввысь, Тысячи – свергаются в болото. Но прилежно – в проруби … цветок, Я найти пытаюсь лучик света, Отыскать прекрасного исток, Отразить в строках и между строк! Только тонет в темени планета… * * * Конечно, выглядел коряво Эксперимента неуют. Да и враги – кольцом удава, Вздохнуть и охнуть не дают… Потом – потешились на славу, И ананасы вновь жуют. Как будто с гор спустилась лава На скромный странников приют. И рассудить не могут здраво, Куда овечьим стадом прут, Где ум и совесть, гордость, слава, И в честь чего гремит салют. Кому подъём, кому – подстава, Кому-то спирт, кому-то – «Брют»… Нектар ли это иль отрава? Хватай, хватай – ведь все берут! Берут… Хотя и не по праву – Для них: «олл райт» и «вери гуд»… А мне всё хочется в державу, Где б был владыкой мира – труд!.. * * * Как ель в новогодней гирлянде, Наш клён в разноцветье листвы… Неярок огонь на веранде, Над книгами – две головы. Пора б натопить – холодает, И ночи темны и длинны. А мама – совсем молодая, И ниточки нет седины. А я – ну почти что ребёнок, Хоть числю себя: человек… Не знаю, как хрупок и тонок, И краток наш горестный век. * * * Немного больше небу синевы – Сошёл бы день за августовский, право. Но не подскочишь выше головы – И тучи наплывают величаво. Напоминая нам об октябре, Довольно странном в северных широтах. И память об Адамовом ребре Внезапно отзывается ломотой. И посредине пасмурного дня, Не вбив костыль в уложенную шпалу, Забыв совсем про избу и коня – Застынет вдруг, задумавшись, устало… В стране, столь притягательной для бед, Живущей в ритме всплесков и стагнаций, А вдруг – погодным шуточкам вослед – И наши, бабьи, сроки припозднятся?.. * * * Сколько в мире людей, Столько всяких пристрастий, И различие вкусов В широких пределах… Если ты не злодей И не ставленник власти – То до прочих турусов – Какое мне дело? Можешь кушать лапшу, Хоть селёдку под шубой, И носи, сколько хочешь Любую одежду. Если что-то спрошу, И ответишь не грубо – То пунктир многоточий Заполнится между. И найдём интерес Для совместной беседы, И обсудим любые Дела и проблемы. И волненье, и стресс Мы разделим с соседом – Ведь пока мы живые – Есть общие темы! * * * Пределы понимания свободы Определяют жизненную суть. Один народ – повсюду ищет брода, А нам бы – выше горла, чтоб вдохнуть Воды и захлебнуться, понимая, Что всё не так в задёрганной стране, С тревогой октября и светом мая, Где так непросто жить тебе и мне. Где всё, что ни возьми – с приставкой архи – Такой народ – убойный да чумной. Свобода – не безумие анархий – Необходимость, понятая мной. Осознанная, жалко, что не всеми. А тем, кому свобода – ураган, Обязанности – тягостное бремя – Тому одна дорога – в океан. Да чтобы заштормило не на шутку, И бортовой тряся и килевой. И как бельё при стирке – их желудки, По ветру полоскало над волной. Солёные бушующие воды Наполнили б растерзанную грудь. Поскольку это – тоже есть свобода – Свобода выжить или утонуть. * * * Государство – орган насилия – Кто бы спорил. И реальность – не для идиллии, Много горя. Но когда насилуют каждого, Кто послушен – То у нас, дорогие граждане, Сохнут души. Люди изгнаны, обездолены, Прозябают… Умирать старикам – позволено – Жизнь такая… Что мы кушаем, что мы слушаем – Им неважно. Молодежь иссыхает душами Эпатажно. А когда весь народец – в кучности: Перед бездной, Государство такое, в сущности – Бесполезно. * * * Приятно тем, кто сыт и обогрет, Писать про чувство нежное, природу, Как Фёдор Тютчев, Афанасий Фет, Любуясь нашим миром год за годом. Да, я сыта, но бдительность – мой враг: И в противоречивом этом мире, Я вижу всё, что сделано – не так, И что за вихри носятся в эфире. И я бы рада подобрать слова Про влажный вечер, аромат магнолий… Но жизнь – свои сплетает кружева – А мы их созерцаем поневоле. Пожар любви – не каждому знаком, А мне её открылись переливы. Но в мире, неустроенном таком, Немного неприлично быть счастливым. Здесь всюду наблюдается контраст, С природой столкновения и сдвиги, И меж людьми – конфликты рас и каст, И, что всего печальнее, религий. Но до чего же хочется душе, Томящейся в неистовой блокаде, Пожить в любви, пускай, и в шалаше – С людьми, с собой и с миром не в разладе. * * * Всё чаще, друзей вспоминая, спрягаем глаголы Прошедшего времени: были, дружили, любили… Хоть вовсе душа не приемлет такого спряжения. Опять золотая спустилась на горы и долы Прозрачная осень… А трубку берёшь: или-или… Боишься услышать не голос, знакомый и близкий, Людей, с кем расставшись, родство навсегда сохранили… А чей-то чужой – и комок подступает в волнении, Неужто: случилось – уже – тишина, обелиски?.. Неужто, опять – телефон не найдя, схоронили… И жалко становится, что я не верю в загробный, В тот мир, из которого весточек не присылают… Ползут, как улитка, минуты полночного бдения. И мысли терзают, и пульсы – в височной и лобной, И нервный озноб от собачьего воя и лая… * * * Проложен курс – и много чудных стран Готово встретить судно и команду… Но не всегда умеет капитан Держать в руках разнузданную банду. А иногда, как раз, абориген Встречает так, что впору удавиться… Да и у нас не каждый – Поль Гоген, Мы – жертвы неоправданных амбиций. Не миновали бури и шторма Невзрачную посудину со стажем, И ходовая рубка, и корма – Уже давно не в лучшем виде, скажем… Скрипит досками судно, но вперёд Идём, зажав в зубах обрывки стонов... Быть может, всё же дело не дойдёт У нас – до открывания кингстонов. * * * Когда среди вполне обычных дней Найдёт недомогание лазейку, Не так-то просто вытолкать взашей, Вертлявую, пронырливую змейку. Она внедрилась в тело, как в кино, Какая-то космическая зяба, И это не забавно, не смешно – Ты ей сопротивляешься, но слабо. Поскольку накатил упадок сил, И головная боль – ему в придачу, И белый свет уже не слишком мил – Лежу, в изнеможеньи, чуть не плача. Но стимул тычет в бок, как в старину, Вставай, мол, невзирая на страданья. Хоть и больная – я не обману Читателей любимых ожиданья. И, может быть, не самый худший стих Появится – борьбы моей итогом: Погрязшие в страданиях своих – Мы все в такой момент – чуть ближе к Богу… * * * Грустная это история: Мы подошли незаметно К той возрастной категории, Долгих звонков безответных, Писем, отправленных в прошлое, Что не вернутся с приветом... Лёгкою белой порошею Наше подёрнулось лето. И седину расставания Ты не закрасишь ни хною, Ни, вопреки ожиданиям, Краской хвалёной любою. Горечью, болью, обидами, Не отступленьем с позиций – Память твоя неожиданно В зеркале вдруг отразится. * * * Я тебе расскажу пару-тройку прелестных историй О чудесной стране, что прекраснее всех на планете… Свежий ветер приносит дыхание тёплого моря, С ароматами трав сочетая в волшебном букете. Прижимаюсь спиной к заскорузлому телу оливы, И касаются лба оперённые листьями ветки, Только в этой стране можно быть бесконечно счастливым, А в местах остальных, к сожаленью, недолго и редко. Там среди островов так теплы и прозрачны проливы, Над руинами марево жаркими струями вьётся, Там обычные женщины часто настолько красивы, Что и боги сдержать не умели порою эмоций. Ты настройся на лад – и послышатся ритмы сиртаки, И в легчайших туниках по кругу задвижутся тени, И в слезах прибежит Пенелопа на берег Итаки, Чтоб у пенной волны опуститься опять на колени… * * * Что гладкость кожи, совершенство форм? Ну, радуется зрение – не боле… Положишь жизнь – а не в кобылу корм – И хочется сорваться – да на волю. Ну, ноги – от ушей… Так не аллюр Является мерилом человека. И прочая особенность фигур – Не столь важна, как для гитары дека. Изящества полна, а не звучит: Пустая и холодная красотка, Или высокий статный паразит – Легко изгадят век – такой короткий… Поверь, не слишком важен экстерьер: Смотри в глаза и слушай только голос! И отрешись от всяческих химер: Толста ль, худа, и густ иль жидок волос… А если разгадать не сможешь ты Глубокий смысл красноречивых точек, Забудь про все каноны красоты – А вспомни сказку «Аленький Цветочек»! * * * Нарушая порядок всех Существующих хронологий, То улыбка, то боль, то смех Вспоминаются, как итоги Улетевших во тьму годов, Нестареющих настроений… Рвёт листву с золотых садов То ли злой, то ли добрый гений. Одевает в хрустящий лёд, Засыпает воздушным снегом, И сбивает синицу – влёт – Над каким-нибудь диким брегом. И сжимая её в руках, От волнения запотевших, Всё горюет о журавлях, Не подстреленных, улетевших… Горькой памяти светлый лик, То с весёлой, то с грустной миной, Предстаёт каждый новый миг – То Мадонной, то Магдалиной… * * * Как ни бейся, но рано иль поздно случится: Напоследок глотну подогретой водицы. Осознаю, как члены мои ослабели… И придут за душой – за обещанной данью, И поймают её – на последнем дыханьи. Как, почти на излёте, осколок шрапнели… А потом, как положено в мире треклятом, Будет что-то выискивать врач-патанатом В столь бездушно-бесстыдно разложенном теле. Он раздвинет края и груди, и брюшины, И плечами пожмёт, не увидев причины. (А чего они там обнаружить хотели?) Распластает и взвесит, почти, как на рынке, То, что тело хранило в своей сердцевинке… (Раз, пожалуй, тридцатый – на этой неделе.) Продолжая процесс, он рукою неробкой Лихо спилит мою черепную коробку И пройдёт по домам, что уже опустели… В духе времени, мельком подумав о Боге. Но и там не отыщет больших патологий, Даже с помощью лоботомической дрели… И запишет (а что же ему оставалось?), Что причина кончины – банальная старость – Мы, по жизни, до срока – весьма устарели… И не надо гаданий, и общих теорий: Я от горя умру, от вселенского горя. Отзвучав, как прощальная песнь менестреля. * * * На вокзал провинциальный На автобусе попутном С нашей доброю бабуней Мы нечасто наезжали. И на площади вокзальной, Озираясь поминутно, Ничего не тратя втуне, Впечатления вбирали. Обрамлённые газоны С молодыми деревцами, Возле здания вокзала – И сейчас перед глазами. Чуть шевелит ветер кроны, Ждут бабульки с огурцами, Но до них нам – дела мало, Скоро поезд – знаем сами! В чистых платьицах опрятных, Прерывая наши "прятки", Мы к вагону торопились – Кто быстрей – навстречу маме… И над пряником печатным В форме маленькой лошадки Так старательно трудились Мы – молочными зубами. * * * Всю ночь во сне и полусне Обрывки строк маячили – Не то они приснились мне, Не то глазами зрячими, Пыталась разглядеть сквозь мрак Грядущие события. Но не давался мне никак Исход кровопролития. И только утром, на свету, Увидела прекрасно я Тщету надежд, и суету, И хлопоты напрасные… * * * Наконец, вступил в свои права Добряком прикинувшийся месяц. Листья, в ожиданьи Покрова, Мечутся в углах домов и лестниц. Жмутся к тротуарам и домам, Забивают впадины у люков. Вихри, разлетавшись по ветвям, Заглушают хор привычных звуков. А берёза – странно зелена, Словно не поверившая в осень, Бьёт листвой у самого окна, Приютить, согреть, как будто просит… Снова этот мир идёт на слом, Снова дождь в лицо, и ветер – в спину… И на миг мелькнула за углом Пушкинской накидки пелерина. * * * Не скажу, что стихи появляются в муках – Видно, в этом вопросе не так провинилась Матерь Ева. И мысли, явленные в звуках, Не страданья приносят, а Божию милость. Не к лицу мне такие слова, но иные Не приходят на ум: озаренье нисходит, Тихий Ангел крылом задевает больные Струны сердца… И прочее, в этом же роде. Видно, в этом моя и надежда, и вера, И любовь, в сочетании с мудростью жизни… Кто-то скажет, что это пустые химеры, Кто-то в сторону храма кивнёт с укоризной. Только я не грешна – не творила кумиров, А вложив свою ласку, тепло и тревогу, Я стихи отпускаю. Летящим по миру, Только вслед помашу, не крестя на дорогу. * * * Этот старый завод с высоченными тёмными стенами, Не гасил никогда в своих окнах живые огни, В раздевалке народ гомонил, суетясь между сменами… А теперь в его окнах темно, а не веришь – взгляни! Промерзает зимой отсыревшее старое здание, А надёжно вполне и ещё б прослужило века… Что по здравому смыслу – уже за чертой понимания, Но кому-то так выгодно – вот и ветшает пока. Сбились векторы, наши заводы сменились руинами, Мы торгуем сырьём по дешёвке – в хозяйский карман. Пролетарии наши с рабочими крепкими спинами – Кто не помер ещё, от тоски и отчаянья пьян. Развалилось не всё – потому что страна-то громадная, Даже кое-кому пофартило урвать под шумок… Но чуток колупни – и откроется то безотрадное, Что и глянец фасадов укрыть под собою не смог… * * * Мы слабы, и от нас ничего не зависит – Эти выводы свойственны многим и многим. Мы влачится по жизни, приняв полу-присед, Не решаясь свернуть с проторённой дороги, Сделать шаг и поднять поселенца обочин, Чьи уже не идут ослабевшие ноги, Чей безрадостный век до того укорочен, Что до нужного срока подбиты итоги. Трепеща над своею последней рубахой, Что всегда ближе к телу, а значит, дороже, Опасаемся вымолвить слово от страха – Получить по своей драгоценнейшей роже. Каждый сам – за себя, потому – прозябаем, Уцепившись за кус своего одеяла… И кого-то судьба отодвинула к краю, А другому: всё мало, и мало, и мало!.. И летя своим курсом в пространстве Вселенной, В этом мире борьбы между тьмою и светом, Становясь по пути уязвимой и тленной, Неуклонно смещается наша планета От пшеничных полей – в направлении минных, В ожидании дней, откровенно последних. Мы черствеем от жертв, убиенных невинно, И смертельных болезней детей малолетних… * * * Дождик нужен, уж месяц, как не был, Городок запылён и не мыт. Облака проплывают по небу, Закругляясь, как кроны ракит. Сливы синими стали до срока, Не войдя в полноценный размер, Опадают, лишённые сока, И поливка – лишь цепь полумер… У калитки, вьюнком перевиты, Жмутся мальвы – привяли слегка. И стоят вдоль дороги ракиты, Запылённые, как облака. * * * За фасадом старинного здания, Где огней разноцветных фантазия, Ресторан с европейским названием – А по запаху – чистая Азия. Переулки, немного безликие, И фонарик в оплётке верёвочной… А на площади – высвечен бликами – Исаакия цвет маскировочный. И под дождика тонкими струями, Уплываю за грань настоящего: В направленьи, Петром указуемом, На Неву, огоньками пестрящую. * * * Суета на вокзале – в традиции, И сегодня – не меньше, чем ранее, Но немного побольше милиции – Что доступно вполне пониманию. Я гуляю, а что тут особого – Скажем, просто ищу расписание. И реклама – клеймёною пробою – Испещрила соседние здания. Выбиваюсь из ровного графика, И колеблюсь в пределах значительных: Мыслей мудрых и пёсика Фафика… И чураюсь поступков решительных. Набежала толпа провожающих… Я молчу. А глухие рыдания, Незаметные для окружающих, Лишь немного сбивают дыхание. * * * Нас теснили не раз С завоёванных нами позиций, Ну, а мы всё равно – Возвращались и брали опять! Наша дерзость и класс – Выше всяческих личных амбиций, Потому так давно И вовек – нас живыми не взять! Помирать – погодим, Ибо памятью нашей и волей Мы и держим страну На краю обрушения в ад. И пока мы другим Не доверим Отчизну – дотоле Не закончим войну, Не оставим своих баррикад. * * * Как мне нравится взять сигарету, Подержать на горячей ладони, Между кончиков пальцев мусоля, Поднести после этого к носу: Мне почудятся запахи лета, На природном, естественном лоне, Где ни горести нету, ни боли, Ни ответов, ни глупых вопросов. Ароматы такие – над лугом Поднимаются, где-то, к полудню, Там, где ввысь разнотравье взметнулось, Где косою не пугана радость… Не кури, будь, пожалуйста, другом, Воздержись, если это не трудно, Я сама бы с тобой – затянулась, Но горелый табак – это гадость! * * * Чем глубже воды – чище верхний слой, Тем этот слой мощнее и добротней… Чего ты хочешь – нынешний герой, Обкуренный в соседней подворотне? Дешёвых начитавшийся газет, Где грязь сочится из-под каждой буквы, Наевшийся, с лихвой, за столько лет, Развесистой и полусгнившей клюквы… Глубин не в состоянии достичь – На мелком дне готов набаламутить, Читаешь омерзительную дичь, Исполненную ереси и жути, О том, сколь непотребные грехи Когда-то были свойственны великим… И все их достиженья, все стихи, Все подвиги – становятся безлики. Зачем их помнить? Вам же не дано До уровня высокого подняться. А мудреца, великого – в говно – Втоптать легко – не надо напрягаться. И вот уже на уровень один Низведено великое с убогим: И подлый раб, и мудрый господин – И первый – о второго вытрет ноги. Допустим, был Чайковский – голубой… Но ведь не тем он дорог нам – сегодня! Чем глубже воды – чище верхний слой, Тем этот слой мощнее и добротней. * * * Вечной мечтою – свободный полёт – Чисто по-птичьи. Видело око, а зуб-то неймёт – Маемся дичью: Шар, дирижабль, вертолёт, самолёт, Или ракета, Далее то, что и ум не возьмёт: Скорости света… Но над землёю свободно парить, Без ухищрений, Чиркая что-то по-птичьи: фить-фить – Тут и без прений Ясно: для этого крылья нужны, Вросшие в тело, Чтоб покорился простор вышины – Весь, без предела… Ангелов видели? Руки при них, Крылья – в придачу. Как же – без рук – напечатаешь стих? Вот незадача… Чем же то множество всяческих дел Делать – безрукой? В птичьей конструкции – явный пробел, Чистая мука. Птичка-то божья забот и труда В жизни не знает: Клювом шурует туда и сюда, Ну, и – летает… Были бы зёрнышки да аппетит – То и отрада. А украшать неустроенный быт Ей и не надо. Строить дороги, умащивать гать – Тратить усилья… А согласилась бы я: променять Руки – на крылья?.. * * * Нас разделяют, чтобы властвовать, А большинству – того и надо. Красиво названное паствою, Идёт обманутое стадо. Бредёт, сбиваясь массой кучною, Самодовольно и достойно, Считая, что на пойму тучную, А получается – на бойню… * * * Выпуклая, вздутая Нева, Только под мостом – слегка бурлива, Разбросав тугие рукава, Плавно продвигается к заливу. Нудно, словно выпившая бром, Волочёт неласковую воду: Словно тётка с цинковым ведром, Шаркая, бредёт по огороду… И свинцовый плавится припой Остриём луча на горизонте. Сеет дождик манною крупой – Не спасёт складной китайский зонтик. И в глазах скукоженных людей – Цоколей землистые граниты, Целою неделею дождей Дочиста от пыли не отмыты. Яркие рекламные огни Вспыхивают памятью о лете… Так выходит: в пасмурные дни – Серый цвет – особенно заметен. * * * На Петроградской – кто заблудится? Повсюду – невские извилины… Вода – осенним ветром пучится, Сплошными ливнями усилена. А, заблудившись – залюбуется Пересеченьем хаотическим, Где две ли, три – прямые улицы, А переулки – фантастически. С той, островной архитектурою, Переплетённо-эклектичною: Со свидригайловской натурою – В союзе с лужинской практичностью. Что Достоевским подытожено В его пространной эпитафии. Архитектурой, расположенной В тисках воды и географии… И даже новые вкрапления Не в силах вытравить гармонию В столь характерном воплощении Домов – в застывшую симфонию. * * * Ждать, догонять, отдавать – наказание – Это известно давно. Но ведь бывает порой ожидание – Сладкое, словно вино, Что применяют в церквях для причастия, Вкусный и терпкий кагор. А догонять – это тоже пристрастие, А не какой-то позор… И отдавать – если надо – пожалуйста, Что же печалиться тут? Вдруг повезёт, и, хотя бы, по малости, Может, и мне – отдадут… Что до меня – лучше вовсе обманутой Быть, чем чего-то просить… Чем побираться с рукою протянутой, Лучше уж – волку на сыть… * * * Летят по небу птицы. Высоко… Так высоко – не разглядеть породу… Подумать: как же это нелегко – Вот так вот, неизменно, год за годом Перемерять пространство взмахом крыл, До спазма мышц, до сбитого дыханья. Ну, ладно – север. Чем же юг не мил, Чтобы такие мерить расстоянья? Ещё, ещё, летят, за клином клин, Видать, оно в компании – сподручней. А у меня – опять осенний сплин: Немного грустно и немного скучно. Но крыльев – нет. И чёртов здравый смысл Внушает мне, что дома греют стены, Что свой крыжовник, как бы ни был кисл – Полезнее. Что море – по колено – Не каждому. Что лучше потерять Среди друзей, чем отыскать – с врагами… И что волос седеющая прядь – Не повод расставаться с берегами, Знакомыми, где радуется взгляд, И многих встречных памятно обличье… Стою, откинув голову назад, И вслед гляжу летящим клиньям птичьим… * * * Кто оконный проём Так занизил и сузил? Не всегда узнаём В надоевшей обузе, В старом теле, и в нём Накопившемся грузе – Голубой водоём С островками иллюзий. Мы сполна отдаём Дань Фортуне и Музе. Биллиардным шаром, Подкатившимся к лузе, На исходе своём Подползу, хоть на пузе, Чтоб узреть окоём Без помех и конфузий. * * * Оглажены ладонями туристов Ступни, и пальцы ног, и пятки даже. А небо – нависающее и мглисто… Но парни – держат портик Эрмитажа. И как бы ни спускались тучи низко – Я верю, хоть судьбой изрядно бита, В легенду, что поведал Городницкий, О мужиках из тёмного гранита! * * * Надо помнить: мужское ребро Положило начало породе. То, что слово – всего – серебро, Нам нельзя забывать в обиходе! Если грозный Юпитер не прав – Он сердит – это старая тайна. Только женщине – ласковый нрав, Чуть кошачий – был дан не случайно. Ловкачи, первачи, стукачи, Палачи – это – дело мужское. Пусть бушует – а ты – промолчи, И скорее дождёшься покоя. Что молчание – золото – факт! Надо помнить о том постоянно, Ведь немого молчания акт – Громогласней тирады пространной. А, уж, если нельзя обойтись Панацеей от бед – немотою, Надо просто найти компромисс Между гибкостью и прямотою! * * * Старуха – волосёнки легче пуха – Навстречу мухе голову склоня, Тихонько разговаривала с мухой Под вечер умирающего дня: – Иди сюда, хорошая, родная, Ну, не вертись – такая егоза… Вот сколько раз так было: я читаю – Она сидит и смотрит мне в глаза! Не бойся, здесь тебя не обижают, Здесь все свои. Вот умница – идёт! Идёт себе по самому, по краю, Того гляди – отправится в полёт! Пришла поближе – умненькая мушка, Малышка – смотрит, думает… О чём? Ой, осторожно, с чаем эта кружка, Ой, не садись, ей-богу, горячо!.. …А я прервать боялась этот лепет. Сидела и смотрела, не дыша, Столь глубоко испытывая трепет От мысли: в чём здесь держится душа? Что в этой голове, почти не женской, Уже бесполой: бред – иль простота? Она: в маразме – или же в блаженстве? Она безумна – или же – свята?.. * * * Хохочет и плачет сегодня взволнованный зритель, Любовью к театру сведённый на краешке суши. А я понимаю – и мне понапрасну не врите: Мечтают они о карпаччо, тартаре и суши… Не хочется мне говорить ни о чём вдохновенно, А хочется просто сидеть и, уставившись в вечер, Смотреть, как детали убранства стекают со сцены, Теряясь во тьме, расплавляются тонкие свечи. Рыдая, стоять бы всю ночь у погашенной рампы, Одной, без свидетелей, снять наслоения грима. Ей-богу, не надо столь яркой, бестрепетной лампы, Не надо – в глаза, постарела давнишняя прима. И больше не в радость шампанское шумных банкетов, Елей похвалы, аллергия роскошных букетов. * * * Наша мысль невесомо легка – Ускользнёт – не ухватишь руками, Ни за маленький хвостик, Ни за полы короткой туники. Потому и любая строка – Отраженье того, что меж нами: Промелькнуло, как гостья, И растаяв, как лунные блики, Унеслось, как большая река, И теперь – далеко за горами. Но качается мостик, Где каньон, и суровый, и дикий. Выручает лишь друга рука, Что надёжней – с бедой и с годами. Пару строк перебросьте – Ведь стихи, как и мы – многолики. * * * Стара, как мир, история простая: Когда стоит Фортуна у руля, Из глупости – безумство вырастает На ложе бедняка иль короля. И, в сущности, гуманную идею, Которой все подвержены отцы, Доводят до абсурда – не злодеи, А так: лжецы, льстецы и подлецы. И снова лицемера ждёт удача, И негодяй получит жирный куш, Коль вовремя прогнулся при раздаче Земли, судьбы, живых иль мёртвых душ. И только шут останется вдвоём С лишённым королевства королём. * * * Грязь, и сырость, и гнилостный запах, И в окопах – вода по колено. Про царя тут шептали: измена… Ну, а мы, в оползающих сапах, Прозябаем, и нам – дальше носа Не видать. Суетясь бесполезно, С нашей логикой, вечно железной, Сочиняем простые вопросы… На которые нам не ответят Ни цари, ни герои, ни боги. Гулко чавкают мокрые ноги, Даже солнце в окопы не светит… Нам – война: шевельнись – и получишь Пулю в лоб, или в спину шрапнелью… И замрёт под колючей шинелью Ком сердчишка… А, может, так лучше?... А кому-то, известно в народе: Мать родная – война. И покуда Мы здесь мрём – там жируют иуды, Нынче ироды, каины – в моде. * * * Ты, поди – разберись в полусонном неясном шаманстве, Если сон оставляет тебя постепенно, не разом: Невесомое тело покоится где-то в пространстве, И сознание плавно втекает в мятущийся разум… Если тело уже, разметавшись, лежит на постели, А душа, или мысли, иль чувство – зови, как угодно, Но не хочет на место вставать, шевелясь еле-еле, Не спеша завершать свой полёт, абсолютно свободный. И особенно, если твой сон был приятен и сладок, Так щемяще не хочется, явь принимая как данность, Приводить свои мысли и чувства в единый порядок – Вот такая порою за мной наблюдается странность. * * * Это мир сотворён на крови И загажен почти от истока. И в какой из эпох ни живи – Всюду мерзость своя и морока. Всюду дикость, и грязь, и разврат, И дорога, сквозь зло и болезни: Для кого-то – до божеских врат, Для других – приближение к бездне. Отбоялась. И больше меня Не пугает грядущего бремя. Но дожить до последнего дня Я б хотела в любимое время. Как сорвавшись, ровесники мрут – Кто душою, кто телом калека… Я бы свой повторила маршрут – В третью четверть двадцатого века. * * * Надоело уже прибегать к полумерам, Я вняла голосам, раздававшимся свыше, Я ещё и сейчас их отчётливо слышу, На волшебной земле, что воспета Гомером. Виноградные лозы скользят по шпалерам, Образуя живую природную крышу, Что трепещет, шевелится, будто бы, дышит, И лучами играет чудесным манером. Я нашла в этом мире прелестную нишу: Чистый дворик, и сочные грозди кишмиша, От болезней – слегка опылённого серой. И дыхание моря – то громче, то тише: И картинка – словами никто не опишет: Море скалы целует – с надеждой и верой. * * * Шаманит октябрь на дворе: С другими мирами Вступает в контакт, Обретая незримые узы… И ветви, об этой поре, Играя с ветрами, Качаются в такт, Избавляя себя от обузы. Камлает октябрь. И вода Летящая с неба, Сама взвихрена, Околдована танцем осенним. И осень – ещё не беда, Хватило бы хлеба… А там, и весна – С абсолютно другим настроеньем. * * * У кого – какие интересы: Кто-то хочет видеть свет во тьме, А другим нет дела до прогресса – Возлежать бы в юрте на кошме, Пить кумыс с айраном вперемешку, Лопать мясо диких кобылиц... Вот она – истории насмешка, Вот энтузиазм отдельных лиц… Кто желает имя обессмертить, Пусть и на морях чужой крови, И сжигает в вечной круговерти Проблески надежды и любви. Вот, во всей красе – пассионарность, Двигатель прогресса, взгляд вперёд: Лень, недальновидность и бездарность, Плюс толпа – обманутый народ. * * * Что Наполеон, с огнивом, с трутом: Здесь искал: убогое село?.. Да, видать, не в добрую минуту На Россию парня понесло. Это только русскому под силу: Отереть со лба рабочий пот, Уложить врага в его могилу – И опять – в привычный круг забот. Вновь в трудах, на лаврах не жируя, Вкалывать с зари и до зари: Тягловой скотиной, в тяжкой сбруе, Наполнять хозяйские лари. Знать, мечталось, хоть не по закону, И не так легко ложится в стих: Даже самому Наполеону Заиметь работников таких! Только и в бою, на батарее, И в рабочей тягостной страде – Русский человек помрёт скорее, Но не сдастся: никому, нигде! * * * Прохлада, сырость, преющей листвы, Сырой земли осенние нюансы, Бьют пряным духом в область головы, И тянет на элегии, романсы. Природа, что стремилась на подъём, Опять идёт к естественному спаду, Но сердце верит: вновь переживём Мы эту зиму – будет всё, как надо. Но, к сожаленью, лирике взамен, Реальность дня терзает наши души: Преступностью, террором, ростом цен – От новостей, как прежде, вянут уши… * * * Сырой и тяжкой ночью октября – Тягучий монолог я прерываю. Возможно, не ко времени и зря, Иду по ускользающему краю Прибрежной и тоскливой полосы, Где разминулись завтра и сегодня, Где след дождя и изморось росы Теряются в тумане всепогодном. Где остовы усталых кораблей, Ждут, как и я, финальной переплавки. И на поминки собранных рублей – Не хватит даже выпить – для затравки… Но на миру красна старуха-смерть, Хоть каждый умирает в одиночку… А впереди? Тире, длинною с жердь? Из многоточья выпавшая точка? * * * Мне привычная смена сезонов скучна: Осень кончится вскоре… Но земля-то кругла. Я хочу в те края, где сегодня весна, Я увижу у моря Гору в форме стола… Я наймусь кастеляншей на лайнер. И он По морям-океанам Обогнёт материк. Мне откроется мир с незнакомых сторон, Мир, огромный и странный, Что прекрасен и дик. А тебя не прельщают чужие края, Твой порядок размерен, И учтён каждый шаг, И привычно-естественен ход бытия, Как у зверя в вольере, В окружении благ… Ты прикупишь у тётки грибов на обед – Холодов и тумана Дорогие дары… Я же – встречу октябрьский весенний рассвет, Глядя в даль океана Со столовой горы. * * * А я ещё застала времена, Когда играли в парках духовые Оркестры на эстраде. И душа Навстречу этой музыке летела. От ветра – только задняя стена Их прикрывала. Я тогда впервые Внимала этим звукам, не дыша, И окрылялось, вслед душе, и тело. Недавно на площадке у метро Немолодые, грустные мужчины Довольно громко извлекали звук Из духовых, таких же, инструментов, На перекрёстке улиц и ветров… И для игры их – веская причина: Коробка, та, в которую из рук Летела мелочь, руша строй момента, И восприятья целостность и дух… И, несмотря на степень состраданья И пониманья их житейских треб, – Не возникало душ соединенья… И звук был слишком холоден и сух… Так мытари, пришедшие за данью, Выпрашивали свой горчащий хлеб, Полёт души меняя на терпенье… * * * Зима накатила внезапно и рано, И снегу насыпало ровно под брюхо. От наста на лапах кровавые раны, И воет ночами метель-завируха. А мы подвываем – а что с голодухи Поделать? Ночами не очень-то спится: Сожрать удалось при такой-то непрухе Всего лишь одну – да худую лисицу. Трёх зайцев поймали на этой неделе – Легко, потому, что их зимние шкуры Заметными были, хотя побелели – Вот так и попались, практически, сдуру… Намедни пытались в деревню пробраться – Слегка потревожить курятник с овином… Так псов набежало, пожалуй, штук двадцать, Да сытые все – так и рыкали в спину… Надежда одна, что мужик за дровами Потащится в лес на худой лошадёнке – Тогда отоваримся мясом с костями, Размечем по лесу клочки одежонки. Ну, вот, дождались: колокольчик с дороги, Но это не кляча, а к барину гости, И тройка такая! Карета – не дроги. И кучер – громила – не хлипкий, в коросте Худой мужичонка, что кислой капустой Себя пробавляет. И волчьего следа, Как смерти, боится, шарахаясь хруста… И сам-то дождётся едва ль мясоеда… * * * Когда принимают усталое тело Прохладные воды глубокой реки, То, кажется: сердце в восторге взлетело – Движения тоже ровны и легки. Не ноет спина, расслабляются ноги, Приятно рукам, утомлённым трудом… И кажется, после тяжёлой дороги, Что здесь – настоящий и ласковый дом. Не там, по-над берегом в дебрях акаций, А здесь, в этих струях живительных вод, Которых приятно всем телом касаться, И двигаться в них то назад, то вперёд. То против течения пробуя силу, То – просто лежать на упругой воде. Я здесь и нашла драгоценную жилу, В реке этой именно, больше – нигде! * * * Мы строим жизненные планы – Предполагаем, так сказать… А Бог – располагает: Рано! И не дарует благодать. А хочешь насмешить – попробуй, Возьми, да Богу расскажи О планах: сроду – и до гроба… Что в короли – или в пажи Стремишься с самого рожденья: Что хочешь знать. Иль хочешь – в знать… Живешь? Живи – а назначенье – Позволь Ему определять! * * * Я был маленьким, клейким и нежно-зелёным, Разорвавшим оковы чешуек смолистых, Рядом – тысячи братьев – огромного клёна Молодая листва – под высоким и чистым Ослепительным небом весеннего утра И под ласковым солнцем, встающем с востока, Мы считали, что жизнь образована мудро… И всё ждали какого-то нужного срока. Мы грубели, нас мыло тугими дождями, Даже как-то побило нечаянным градом. На рябине соседней, большими кистями, Зрели ягоды, нашим открытые взглядам. А на наших ветвях семена вызревали, К нашей радости, ибо – не знали последствий. И хоть кто-то из нас догадался едва ли, В перспективе каких мы находимся бедствий. На ветру мы шуршали всё громче и суше, Стали ночи длиннее, ветра холоднее… Проносили корзинами вишню и груши, Запах яблок и слив становился сильнее. И однажды тот срок подошёл, вероятно: Всем своим существом ощутил я преграду Между мной и стволом… Это так непонятно Показалось – ведь был он по-прежнему: рядом… Но холодная сушь нагнеталась исправно, В желтизну с краснотой повело мою зелень. А вокруг всё менялось, но вот, что забавно: Так же зелены были и сосны, и ели… Тот ужасный момент передать не сумею: Я отрыв ощутил и простор под собою, Трепеща на ветру, очутился в траве я, Чуть придавлен такой же красивой листвою. Что нас ждёт впереди – нам ли ведать. Природа Всё решает за нас – судия, повелитель… Говорят, так случается: годы и годы – Каждый – только послушный судьбы исполнитель. * * * Мы мягкотелы и слабы – Экипированы убого. Что позволяет у судьбы, Для многих, значит, что у Бога, Просить, и клянчить, и страдать, Когда судьба ли, божество ли – Тебе того не может дать, Что самому – не хватит воли Создать, добыть. Исход один: Небытие ли, ад ли Дантов… Коль ты – судьбы не господин, Ты раб её – без вариантов. * * * Из-за чего воюют люди: Во всех краях, во все века? Тут, как умеет, каждый судит: Чтоб не отлёживать бока – Решит один. И это верно. Захват земли – решит другой. Кому-то власть нужна безмерно, Другим, чтоб было под рукой Большое войско – для охраны – И, мол, достаточно вполне. Но это – поздно или рано – Любого приведёт к войне. Чтоб содержать казну в порядке, И в подчиненьи – голытьбу. А нынче, как на физзарядке, В недоумении в гробу Перевернутся ратоборцы Из тех, давно ушедших лет: Теперь повсюду – миротворцы… А мира – не было, и нет!.. * * * | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
