Константин лежал в ванной и задыхался. Он не мог никого позвать на помощь, потому что пропал голос. Он не мог встать, потому что тело перестало ему подчиняться. И если бы не специальные упоры для ног и форма ванной, в которой он лежал так, словно ее изготавливали точно по форме его спины, то писатель захлебнулся бы от воды.

Он радовался, что легкие его дышали. Он смотрел округлившимися глазами на кафель, обнаруживая небрежность работы мастера, который, в свое время затребовал много за ремонт ванной. Но не эти огрехи его волновали. Он думал о том, что смерть уже захлестнула его своей удавкой.

Смерть он представил в виде артистки цирка, соблазнительной, как девушка с глянцевого журнала для мужчин. Она была ловка и выдергивала из зрителей по одному человеку. Набрасывала лассо и тянула к себе сильными движениями гиганта-рыбака. И люди поддавались ей легко. Словно это были рыбы, пойманные на блесну и извивались на солнце. Лишь немой крик изображали их рты…

Константину Демину не было еще и пятидесяти. Он был известен тем, что выпустил три романа, несколько повестей и множество рассказов. Еще были пьесы, но лишь по одной из них был поставлен спектакль, имевший шумный успех. Это был суд над Каином за убийство Авеля.

Большинство его произведений были жанра фантастики. Полеты в иные миры, машины времени, неземные любовь и страсти.

Он представил некрологи в завтрашних газетах, короткие сообщения по местному телевидению.

И все.

Так уходят все.

Мертвые внезапно становятся неинтересными и мешающими жить другим. Мертвые – это счастливчики, которые больше не проснутся, чтобы решать и решать проблемы, вопросы, загадки и мечтать о смерти в минуты усталости. Даже ничего с виду не решая, вставая с кровати лишь для того, чтобы не ходить под себя, даже не имея возможности что-то предпринять из-за болезни, люди все равно что-то делают уже тем, что присутствуют в этом мире, занимая в нем объем своего тела и объем своего внутреннего мира. Как, например, сейчас Константин занимал объем в ванной. Но вода становилась прохладной.

Жена уехала к своей матери. Дети уже имеют свои квартиры. Пройдет сколько-то времени, и кто-нибудь из них вспомнит о нем. Может быть издатель, которому он месяц назад отправил новый роман. Роман об удивительном мире. Об удивительной женщине.

Аболина. Так зовут героиню его романа. Это женщина далекого будущего. Она прекрасна и всемогуща теми знаниями, которые будут освоены человечеством через миллионы лет.

Она воскрешает героя романа, попавшего в этот мир благодаря машине времени. Точнее, эта машина времени по программе человеколюбия подбирает Грэма (Демин не любил русские имена, ему казалось, что на их произношение уходит много энергии) и доставляет его к Аболине. Та возвращает жизнь Грэму и между ними, людьми разных времен вспыхивает любовь.

Константин, с любовью вырисовывая образ Аболины, не подозревал, что пишет его со своей жены, первой красавицы в свое время. Она помутила разум многим мужчинам в молодости, но влюбилась в студента Литературного института.

- Аболина!

Его губы слабо произнесли имя героини романа.

Константин представил ее живо. Он закрыл глаза, и кисть внутреннего воображения быстро набросала портрет женщины. Еще немного краски, чтобы губы и щеки ожили. Дуновение и Аболина открыла глаза. Она смотрела на Константина.

- Аболина! Ты плод моего воображения. Но как любой плод человеческой мысли ты имеешь право на существование. Потому что воображение – это память, а память не имеет времени. Она просто существует. Она данность. Я не нов в своем желании воскресить плод своего творчества. Оживали скульптуры, сходили с холста из рамок картины нарисованные люди, витали фантомы героев балета в зданиях театров… Аболина, я твой создатель, но создал тебя из этой памяти, которая позволила мне заглянуть на миллионы лет вперед. И я увидел тебя в твоем мире. Но принес твой образ в мир этот. Приди вслед за образом сама! Приди!

Константин шептал, но его внутренний шепот был страстным криком человека, попавшего в беду. Он ждал, он надеялся, он призывал силу своего воображения сделать больше, чем дано человеку – вызвать из будущего человека, которого он увидел.

Но открыл глаза и образ исчез.

Слезы покатились по его щекам. Онемевшее тело держалось на его лишь сознании. Голова писателя была круглым спасательным зондом на поверхности океана. Кругом на тысячи миль только вода, только ее гладь.

Но его губы, такая малость тела, двигались. Словно два лепестка, попавших на воду, легких и послушных ветерку, играющего с ними, задувавшего то с одной, то с другой стороны.

- Аболина! Я прошу тебя, оставь свои дела, услышь призыв твоего творца и человека, жаждущего твоего появления живой…

Он снова закрыл глаза, рисуя ее образ.

- Ты не испугаешься, если я появлюсь перед тобой?

Он, Константин? Перед кем?

Это его слова или…

Нет, не откроет он глаз! Не разрушит неожиданный контакт! Да, у Аболины должен быть именно такой голос! Это она! Это ее…

Легкая воздушная волна прошлась по ванной.

- Ты звал меня? Не испугаешься, если я сейчас зависну над тобой?

- Не испугаюсь, Аболина. Ты лишь прикоснись ко мне. Прикоснись!

- Я прикоснулась к твоим волосам.

- Но я ничего не чувствую.

- Ты хочешь быть здоровым?

- Да.

Движение. Движение миллионов клеток крови в его жилах. Они трепетали от этого потока. Они несли к каждому органу кровь с питанием, кислородом, забирая шлаки. Он представил себя прозрачным, и лишь сосуды бились в этой прозрачности живыми сплетениями. К мышцам возвращались чувствительность и напряжение. Его руки плескались в воде, а ноги готовились к пружинистому скачку из ванной. Но он открыл глаза и увидел Аболину. Она была неимоверно прекраснее того образа, в котором было много общих слов – о глазах, лице, осанке, округлости форм и соблазнительности тела. Аболина зависла над ним, и он увидел ее глаза в глаза.

- Ты прекрасна. Ты настолько прекрасна, что все слова…

Константин говорил полным ясным голосом. В его словах была энергия и благодарность, восхищение и радость.

- Я не могу быть долго рядом с тобой, – Аболина улыбалась. - Скажи, что я могу сделать для тебя?

- Ты всемогуща, я знаю. Мне пятьдесят. Мое тело увядает, мои глаза, изнуренные экраном компьютера слепнут, меня замучил позвоночник, да и как мужчина я не очень уже силен. Я хочу жить полной и страстной жизнью. По силам ли тебе помочь мне?

- Да. Я, обновившая твое тело, считала, что, вызвавший меня из моего мира человек, гораздо могущественнее меня. Я считала, слыша твои призывы, что ты решаешь межгалактические проблемы и тебе необходимо сдвинуть оси планет, время вспять, спасти космические системы от разрушений. А здесь такой мизер. Ты уже молод, ты уже избавлен от всех хронических болезней, ты будешь жить столько, сколько пожелаешь.

- Подожди, Аболина! Ты знаешь, что о тебе узнают в моем мире? О тебе будут мечтать не только мужчины, но и женщины. Они все захотят быть сильнее, умнее, красивее. Ты станешь образом мечты?

- Нет, не знаю.

- Возьми с собой роман. Пока он лишь только в памяти моего компьютера. Пошли, я включу.

- Не надо. Я уже прошлась по его памяти и взяла информацию. Но мне пора. Прощай мой создатель, беспомощный и всемогущий! Я тебе больше не понадоблюсь.

И Аболина исчезла.

Константин лишь только после этого совершил прыжок на пол ванной. Мышцы его тела были крепкими, его брюшному прессу мог позавидовать любой атлет. Когда он прошел в свой кабинет, его зрение уловило движение в окне дома, отстоящего на триста метров. Он видел, как юное тело женщины порхало по комнате и слух, усиленный зрительным восприятием движений, донес мелодию Прокофьева вальса Золушки в полночь. Экран телевизора светился всеми программами мира. Внизу, в цокольном этаже их двенадцатиэтажного дома, на восемь этаже вниз, скреблась мышь. А дом был наполнен какофонией звуков.

Но писатель быстро нашел в себе тот орган, который погасил все ненужные звуки. И он снова подошел к окну, вглядываясь в танец балерины на таком же восьмом этаже. Ему показалось в ней что-то знакомое.

Но вот послышались звуки прибывающего на его этаж лифта. По шагам он узнал свою Барбару, ту красавицу польской дворянской родословной, которая повстречалась когда-то ему на московском бульваре у Литературного института. Была осень, и листья заглушали ее шаги, Барбара плыла тогда над желтым морем опавшей одежды деревьев…

Щелкнул замок, вспыхнула полоска света, связавшая пространство кабинета Константина с прихожей, послышался голос жены:

- Костя, ты где? Ты все работаешь? От мамы большой привет.

Она вошла к нему, щелкнул выключатель и свет выхватил для нее в кабинете красивого и крепкого мужчину, очень похожего на ее мужа.

- Господи, кто здесь? Кто вы? Где Константин?

Барбара прижалась к стене, к выключателю, и снова в комнате стало темно, лишь свет уличных фонарей очертил силуэт мужчины.

Константин включил бра. Два бра, по две лампы на каждое. Стало также светло, как и при люстре.

- Барба, это я.

- Что с тобой случи… что произошло?

- Я стал таким, каким мечтал последними долгими ночами, лежа с тобой в кровати. Ты спала, нежная, красивая, а я хотел быть прежним. И вот я стал таким.

- Я не понимаю. Я боюсь подходить к тебе.

- Но это я.

Вмиг Константин оказался рядом с женой, обнял ее, и она узнала запах его тела. Но тела молодого, возбуждающего сладкие чувства и поднимающего волны давно забытой страсти.

А дальше произошло совсем необыкновенное.

Константин поднял на руки Барбару и закружил с ней по кабинету. Делал он это легко, уверенно, не натыкаясь ни на стол, ни на диван, ни на стеллажи и стремянку рядом. Он, казалось, порхал, не касаясь ногами ковра.

Он сильнее прижал к себе Барбару и вскоре оказался в их спальной комнате. Он ласково раздел жену…

 

- Я умирал в ванной, - рассказывал он Барбаре о том, что произошло с ним в ее отсутствие. - Каким-то чудом не сполз вниз и не захлебнулся. От страха, умереть так нелепо, я воображал себе завтрашние похороны и колонки некрологов в газете. Я прощался с жизнью в самом унизительном состоянии. Но я вспомнил о…

Константин Демин неожиданно остановил себя. Неужели кто-нибудь поверит в сказку об Аболине? Неужели после его рассказа к слушающему его не закрадется мысль о сумасшествии? Неужели он предаст Аболину, рассказав о ее посещении?

- Я вспомнил о тебе. И это правда. И твой образ так ясно предстал передо мной, что я пожаловался на свою беду...

Он говорил еще долго. Приглушенный свет, льющийся по давней прихоти Константина из нижнего яруса стен спальной, освещал световыми намеками их обнаженные тела.

Утомленная страстными и неожиданными чувствами, Барбара уже спала, улыбаясь неожиданному счастью.

Константин включил свой дальний слух и встал на зов музыки Рубинштейна. В том окне все продолжала танцевать балерина.

И тогда он сильно захотел, чтобы это была Аболина, задержавшаяся в этом мире. Ах, если бы это так было!

Неожиданно все произошедшее в этот вечер показалось ему сном.

Константин прошел в кабинет, включил компьютер.

Когда программы заняли все свои позиции на мониторе, когда исчез знак песчаных часов, он стал искать на дисплее файл со своим романом. Тот так и назывался «Аболина». Но на рабочем столе его не оказалось. Искушенный в таких неожиданностях, писатель зашел на жесткий диск, где лежали его произведения. Но и там «Аболины» не оказалось.

Писатель включил функцию поиска. Но все безрезультатно. Романа нигде не было.

Константин позвонил издателю. Тимофей Данилыч, отозвался приветливо и с ожиданием сюрприза.

- Данилыч, как наш с вами роман?

- О чем ты, дорогой, Костя. – Они были ровесниками и хорошо знали друг друга. – Звонишь почти в полночь и говоришь о новой работе.

- Я об «Аболине». Ты просмотрел все до конца?

- Ах, Костя. Ты уже четыре месяца мне ничего не даешь, а ведь по контракту у нас с тобой осталось немного. Я жду. Спокойной ночи, дорогой! Спокойной!

Звук в трубке телефона не пропал. Не было голоса. Но был шум параллельно текущих волн. Связь, оказывается, это такой большой восточный базар!

Константин отключил свой слух. Он мысленно поблагодарил Аболину за подобный подарок. Но причем здесь Аболина? Была ли она, и что за нелепое имя?

Он вновь, в третий раз подошел к окну и увидел балерину в объятиях мужчины. Но музыка продолжалась. Это был Бетховен. Константин внутренним зрением видел концертный рояль, и невидимые пальца нажимали на клавиши.

Чтобы избавиться от этого видения он взглянул на темное небо, заметил мигающую звезду. Она говорила с ним и он, кажется, стал понимать ее язык. Это был язык всего неживого, которое хотело наладить связь с миром живого. И тогда в сознании писателя взрывом разверзлась невообразимо прекрасная картина Бытия, в котором все подчинялось Гармонии, но не было ни времени, ни пространства.