М-ский треугольник — зона аномальных явлений на границе Пермской и Свердловской областей... Двадцать лет назад об этом месте было много публикаций в газетах, телевизионных сюжетов, но со временем всё стихло. То ли там явлений стало меньше, то ли люди уже привыкли к ним. И это неудивительно: кажется, не осталось на Земле города, района без аномальных зон, появлений НЛО, инопланетян. Однако весь этот калейдоскоп чудес мало продвинул вперёд человеческие познания о Вселенной, да что там Вселенной, даже о земной жизни ничего нового человек не узнал. И в этом ряду я не исключение. Выросло только количество гипотез и фотоснимков. Имея на руках сотню снимков аномальных явлений и постоянно наблюдая в пространстве иную жизнь, я боюсь делать какие-либо выводы, тем более для большой аудитории читателей. Но одним и, по-моему, самым главным в моей аномальной истории, я решаюсь поделиться только сейчас, спустя двадцать долгих и трудных для меня лет. В моей судьбе М-ский треугольник сыграл особую роль, он точно пометил меня, и пометил так сильно, что клеймо «треугольника» врезалось каждым своим углом не только в сознание, но и в сердце. Что такое геометрический угол? Это прямая линия до определённой точки, где линия ломается и дальше пролегает в ином направлении. Точно так же ломалась прямая линия моей жизни, ломалась в каждом из трёх углов этого «треугольника». Первый — боль, страх, ужас, второй — покой, тишина, одиночество, третий — вдохновение, посвящение в тайны бытия. А началось всё просто. Под впечатлением публикаций об аномальных явлениях в М-ском треугольнике зимой 1989 года, собрав компанию из четырёх друзей, я сам отправился за чудесами. И, признаюсь, был сильно разочарован. Ничего особенного мы не увидели и не ощутили. Только одно показалось мне немного странным и непривычным — покалывание в теле, а поскольку это неудобство испытывал один я, то и объяснение этому нашлось простое — так мо- жет реагировать травмированный позвоночник на сильный мороз. Потом хорошо помню, сколько было иронии в каждом из нас к этой М- ской зоне. Но в первую же ночь по возвращении в город мне приснился необыкновенный сон. Во сне я опять оказался в М-ской зоне, где легко узнал место нашей стоянки, лесную поляну. Здесь же увидел трёх незнакомцев со спины, удивила их лёгкая одежда в виде комбинезонов. Когда же они обернулись ко мне, я ещё больше удивился: на меня смотрели бледные, холодные лица с чертами людей, но явно неживые, точно маски. Затем возникло яркое свечение с их стороны. Завороженный, я стоял и смотрел, как оно медленно росло и приближалось ко мне. Когда же свет коснулся меня, то вмиг прожёг мою грудь и, кажется, спалил в ней всё. От нестерпимой боли и ужаса я с криком проснулся, разбудил и напугал семью. Но вскоре, всех успокоив, я вновь остался один в комнате. Только уже ни включенный свет, ни знакомая с детства комната не спасали от страха. Казалось, комната наполнилась бесшумным ужасом, к тому же в груди всё горело и ныло, голову охватил тяжёлый туман. Спустя некоторое время я снова провалился в сонное состояние, хотя уже не ложился в постель. Я сидел на кровати, но моя суть вновь оказалась в М-ской зоне, где я опять увидел человекоподобных существ и опасный свет. Только на этот раз свет медленно удалился в том же направлении, откуда пришёл, и вместе с ним исчезли существа, оставив после себя небольшое серое облачко. Здесь я наконец-то пришёл в себя и ощутил такое бессилие, что долго не мог сделать ни одного движения. И ещё удивлялся, почему нет ожога на груди, ведь моё тело продолжало гореть. И вот этот-то «сон» произвёл во мне первую перемену. Я не относил себя к мистически настроенным людям, но в этом случае что-то во мне поменялось, по крайней мере, в отношении к М-скому треугольнику и подобным аномальным зонам, с которыми пришлось столкнуться в дальнейших странствиях. Тогда я всем существом воспринял близость какой-то великой тайны и её огня в своей груди. Но эта близость к великой тайне стоила мне больших страданий. Ведь с той самой ночи меня не покидала странная подавленность, частые головные боли, но хуже всего — в моём сердце поселился страх. И потом, с каждым днём, усиливалось покалывание в теле, изводившее так, что пришлось обследоваться в больнице. Никаких отклонений в моём здоровье не обнаружилось, и можно было бы успокоиться, если бы спустя месяц моё покалывание не начало передаваться семье. Стоило мне побыть с ними вместе более 15 минут, как жена и дочь начинали чувствовать покалывание в себе. Но все эти переживания, чувства, догадки, совершенно ничего не объясняющие, существовали днём. А ночью приходили страшные видения и с ними ни с чем не сравнимый страх: мысли, желание, воля — всё поглощалось им. И то, что страх приходил вместе со сном, сливался с ним воедино, делало его непреодолимым и ужасным. Засыпая, я, как глухой стеной, отделялся от всего мира и оставался наедине со страхом, и явь темноты всеми свечениями, вспышками, звуками приводила в полное содрогание и на мгновение останавливала всякую жизнь во- круг. Это мучительное состояние не могло продолжаться бесконечно, и спустя два месяца после первого посещения М-ской зоны я вновь отправился туда. Скорее всего, именно второй поход спас меня от неминуемой беды, поскольку в таком состоянии я вряд ли долго протянул. Что интересно: по мере приближения к зоне я лучше себя чувствовал. Во-первых, ослабевало покалывание в теле; во-вторых, уходили внутреннее напряжение и страх; и чудеса в виде светящихся и прозрачных шаров, странные туманности, которые на глазах меняли цвет, или звуки явно искусственного происхождения уже не пугали, а забавляли меня, как ребёнка. Ну а когда я ступил на главную поляну М- ской зоны, даже пришла мысль, что меня здесь ждали. Однако с наступлением темноты опять оживал страх. Мне в жизни нередко приходилось испытывать страх смерти. И всегда или почти всегда удавалось его преодолеть, потому что ещё в юности я приучил себя к мысли, что в известных обстоятельствах необходимо принимать смерть как неизбежность. И все-таки настоящий, всепоглощающий страх смерти я испытал не в горах, когда оступался на горной тропе, не в море, когда попадал в сильный шторм, а здесь, в М-ском треугольнике. В первый же день моего пребывания в зоне я ещё днём, до сумерек, нагляделся разных чудес, поэтому, казалось, ко всему привык и уже вряд ли испугаюсь новых явлений. Но когда в полночь надо мной завис светящийся объект размером с футбольный мяч, я испугался не на шут- ку. К тому же появилась сильная подавленность и тяжесть в голове. Объект висел примерно на высоте 10 метров, и всё представление продолжалось минут 10-15. Поэтому мне хватило времени даже сфотографировать этот шар. Затем он медленно поднялся и так же медленно уплыл за лес. Вскоре меня потянуло в сон, и я скрылся на ночь в тёплом спальнике. И хотя был уже в каком-то дремотном состоянии, ощутил, как моё тело наливается свинцом, застывает, и я не могу сделать ни одного движения. Более того, чувствую, как на мою грудь, на лицо наваливается невидимая тяжесть и скоро не позволит мне даже дышать. И после короткой борьбы за хотя бы ещё один вздох я понял, что это и есть конец. В накрывшей меня темноте вмиг пронеслась вся моя жизнь, вспыхнув ярким светом. Мой ад кончился. Наконец я был свободен! Так я умер. Забегая вперед, скажу, что подобную «смерть» мне пришлось пережить ещё три раза. Точно неведомая сила таким образом учила меня жизни. И здесь я не ошибаюсь в словах: не смерти, а именно жизни. Правда, эта «учёба» стоила больших страданий, лишений, и всякий раз, когда приближался урок «смерти», я умирал с покорностью и послушанием. Понимая, что только на этом уроке моё сознание постигает самое важное и необходимое для дальнейшей жизни. Действительная смерть покуда отступала. Что-то не позволяло мне обрести свободу в полной мере, и чья-то сила возвращала меня снова к жизни, чтоб начинать всё сначала, с учётом полученных знаний. Я понял первое правило в этой учёбе — смертью осмысливается человеческая жизнь. Отсюда укрепилось в моём сознании решение не отделять жизнь от смерти, не исключать смерть как нечто инородное. Я стал ещё с большим усердием изучать эту невидимую и не освещённую нами сторону жизни. Я постепенно приближался к новому осмыслению нашего бытия. Скоро понял, что именно смерть является самым верным ориентиром и направлением в вечном движении человеческой жизни во Вселенной. Смерть — только порог истинной жизни, нет ни этого, ни того света, есть лишь огромное единство! И наше бытие мы невольно разделяем как с ушедшими из жизни, так и с теми, кто в жизнь ещё не вступил. И в этом самом «бытие» пребывают все без исключения, не говорю — «одновременно», ибо как раз отсутствие времени и обуславливает то, что все пребывают в вечности. Но вернусь к первой своей «смерти» в М-ской зоне, которая закончилась, к счастью, утренним пробуждением без каких-либо следов насилия, более того, сердце было наполнено неземной радостью. Словно ничего ужасного и тревожного накануне не было. В тот момент во мне жила только радость, от которой я даже забыл на время, где нахожусь. Но увидев в пространстве россыпи и гирлянды мелких «шариков», тут же вспомнил многое, в том числе и последнюю ночь. Теперь же это совсем не беспокоило, ведь моё тело ни снаружи, ни изнутри не испытывало каких-либо неудобств: покалывание, тяжесть, страх — всё ушло. А то, что мельтешило перед глазами, не отражалось на моём самочувствии, напротив, даже забавляло. Тогда же я сделал первые снимки того, что вижу по сей день, и, конечно, продолжаю фотографировать. За семь дней моего пребывания в зоне было много чудес, и большая часть из них уже не раз описывалась в печати, так что нет смысла повторяться. Расскажу о других «чудесах» — аномалиях в моём сознании. Первое время моя жизнь в городе шла спокойно. Покалывание прошло, ночные кошмары прекратились, и к походам в М-ский треугольник я скоро относился, как к обычным путешествиям, не более. Правда, на память о них осталась способность видеть «шарики». Но и к ним я довольно быстро привык и проявлял к ним интерес, когда фотографировал или замечал что-нибудь новое в их беспрерывном полёте вокруг меня. И все же, несмотря на общий покой, что-то во мне ещё таилось такое, чего я долго не мог распознать, настолько глубоко оно было запрятано внутри меня. И первый росточек этого «что-то» показался через настроение. Стало твориться непонятное. Моё настроение совершенно не зависело от окружающей обстановки и менялось мгновенно, менялось ни с чего. Казалось, оно черпало тоску из «пустого» пространства, и заполняло моё сердце тоской доверху, что быстро отразилось буквально на всём. Глаза почему-то старались заметить в людях лишь печаль. Мой слух был глух к радости и смеху, зато далеко слышал стон и плач. Мои руки обжигались от рукопожатия полнокровного здорового человека, и в то же время сами тянулись согреть слабые и нежные руки. Даже сознание работало на воображение тоски и печали. Вид незнакомого прохожего мог стать причиной того, что моё сердце начинало разрываться от боли и тоски за этого человека. Повсюду я невольно видел только несчастные судьбы. О, как я мучился, потому что понимал всех этих людей! Даже если старался далеко обходить их, я знал их тайны. В такие моменты меня будто выталкивало из меня самого и вталкивало в их жизнь, протаскивало сквозь их жизнь, сквозь все их тяготы и выбрасывало на улицу, на тротуар, под ноги прохожим. И скоро я стал замечать, что моя жизнь с каждым днём становилась всё хуже и тяжелее, чувствовал, что она уже не подчиняется мне. Теперь я боялся не ночей, а светлых дней и людей, казалось, что я безнадёжно обречён стать одним из них помимо моей воли. Любой резкий разговор, а тем более плач потрясали меня до глубины души, от крика во мне что-то падало и разбивалось и заполняло мою душу осколками, которые беспрестанно кололи и резали. Если бы эти чувства я мог вытеснять из себя хотя бы в своей квартире, общением с близкими людьми... Но увы: эти чувства, эта душевная боль терзали меня каждый день, вызывали сотни других переживаний, и всё это восставало против меня и моей жизни, и я уже не мог из этого вырваться. Целыми неделями я думал о тех, кто успел умереть раньше, и завидовал им. Тогда я хотел верить, что где-нибудь в мировом пространстве есть места, откуда весь этот ужас пред- ставляется лишь явлением природы. Во мне подымались тревога и чувство безысходности. Чёрные дни в настроении возникали сами собой и тянулись всё дольше. Скоро стали хватать за горло острые приступы необъяснимой и беспредметной тоски. Появилось почти никогда не оставляющее меня ощущение какой-то неопределённой болезни, хотя ничего осязательного уловить я не мог, да и жаловаться на какие-либо физические недомогания не было оснований. Я пытался приурочить это тяжёлое самочувствие к раз- личным внешним обстоятельствам, но сам же чувствовал, что дело не в них. И тем крепче я цеплялся за работу в туризме, путешествия, тогда — единственное надёжное «пристанище». Но в один день или, точнее, в один миг этого «пристанища» не стало. Случилось это в том же году, но уже в Крыму, на берегу Чёрного моря. Я сидел на пляже и, всматриваясь в волны, пытался настроиться на плаванье под парусом, однако настроение расплывалось внутри меня, словно песочный городок после набежавшей волны. Как вдруг белый парус вдалеке показался мне наконечником стрелы, пронзившей насквозь морскую пучину. Но прежде, каким-то образом, пронзил насквозь меня, мою жизнь, моё сознание. И от этой раны внутри меня стала растекаться новая, горячая кровь, которая выжигала всё изнутри и взамен вливала невообразимую твердость и силу. Что случилось тогда со мной, я не отвечу и сейчас, только в тот момент я шагнул к морю совсем другим человеком. От меня прежнего осталась всего лишь плоть, которая еле-еле вмещала обновившееся нутро. В какие-то секунды было обесценено всё, чем я жил. Как будто я умер и заново родился одновременно, даже сердце моё не успело остановиться, а тут же стало разгонять по всем сосудам новую жизнь, данную неведомой и невидимой силой из пространства. Пусть оставался прежний земной облик, но отныне в нём жила новая воля, враз изменившая весь смысл жизни. С того самого дня началось отрицание всех устремлений прошлой жизни. Не скажу, что это происходило без боли, но новые страдания вызывали необъяснимую свободу. Такую свободу, которая исключила все удобные, привычные и желанные атрибуты бытия. Но иного пути для меня уже не существовало. Я пожертвовал всем: семьёй, уютной городской квартирой, интересной работой. Ради чего? Я и сам не представлял в то время. И каково бы ни было моё понимание случившегося, оно не закрывало главного в моём самочувствии — произошёл некий разлом, разрыв биографии, другими словами, внутренний обвал, факт внезапности которого удивлял не только знавших меня людей, а в первую очередь — меня самого. Переживая неожиданность и катастрофичность всего происшедшего, я не ощущал смертельную болезнь или тоску, а скорее наоборот — жгучую радость и рождение. Свои ощущения я таил глубоко в себе, понимая, что попытка заговорить о них привели бы к полному разрыву со всеми окружающими, принявшими мои невнятные слова за нечто бредовое. Тогда меня поддерживало одно — ко мне пришло благодушие, ведь я уже твердо верил, что жизнь каждого из нас ведётся Волею свыше, так что не следует беспокоиться ни о чём, помимо задач, которые ставит перед нами родное сердце. Эта вера была наивна и хрупка, но именно в этой наивности и оторванности от земли была та чистота, которую я видел в вере великих подвижников, и она покорила меня, она стихийно вошла в душу, она была желанной, охватила меня, как волна, и мозг мой рабски подчинился ей. Наступил покой, существование моё стало ясным и тихим. Это быстро было замечено всеми окружающими и истолковано как болезнь. Вся моя энергия ушла куда-то внутрь, к глубочайшим тайным переживаниям. Меня, как никогда, влекло одиночество, и во мне появилась любовь к пустынным, тихим местам, где между мной и Богом была только одна моя мысль и «шарики» М-ской зоны, с которыми я уже не играл, как прежде. В уединённых местах, где я прожил более десяти лет, «шарики», можно сказать, преобразились и стали видеться мне во всей красе. С того же времени я стал относиться к ним, как к ангелам-хранителям, которые всегда рядом и реют со всех сторон неба. Это неописуемое состояние быть захваченным и ведомым не человеком и даже не пророком, а какой-то независимой силой, которая совершенно свободна от человеческих глупостей. Хаотическое движение таинственных «шариков» перед моим взором будило мою мысль и заставляло искать сокровенный смысл во всём, что меня окружало. Сколько явлений вдруг обнажалось, благодаря моим круглым маленьким ведунам. Только благодаря им моё созерцание смогло преодолеть ограниченный порог моего сознания и научилось видеть даже в страшном всего лишь часть бытия, имеющую такое же право на внимание, как и всякое другое бытие. И потом, дальше, нигде ничего случайного, и испытываешь наслаждение, оглядываясь по сторонам при таких открытиях, как бы желая узнать, кто это всматривается, кому это доставляет радость — так оглядываются дети, когда они увидят что-нибудь новое. Здесь я должен заметить, что не только мои переживания всё больше смещались в область невидимого, к этому люди тянулись всегда. Но это совсем не значит, что я стал отрицать внешний мир, более того, именно он является источником всех моих воображений, но таких, которые оживают в пространстве, приобретают цвет, форму, тепло, силу. Природа, вещи нашего обихода кажутся нам случайными только до тех пор, пока мы все явления и вещи не поймём нашим внутренним разумом и тем самым не преобразим их. Именно в этом и состоит наша задача — принять в себя это преходящее, бренное, чтобы их сущность в нас снова восстала и этим наполнила сокровищницу вечности. Скорее всего, именно в том и состоит величие человека, что в нём могут происходить такие чудеса, как превращение видимого в невидимое. И, поверьте, такое чудо стоит не меньше, чем невидимое превратить в видимое. Это не только мой опыт пережитого и осмысленного, и уж совсем не новый порядок бытия или новое сознание, всё это можно легко обнаружить в древнейших преданиях, в строчках поэтов, в живописи, музыке, словом, во всём, что подчинялось когда-либо вдохновению че- ловеческих чувств. Только взлетая над землёй, хотя бы в воображении, человек поймёт истинную цену земной жизни — идеям, людям, вещам. Скрытая, затаённая работа воображения всё более развивала мою созерцательность, правда, вместе с этим приходила угрюмая жажда одиночества, потребность жить «про себя», не нарушая дум столкновением с жизнью. Но этот переход в ряды сторонних зрителей жизни совершался с такой сильной болью, что я вряд ли её стерпел, если бы не поддержка этих самых «шариков». И сегодня каждый призыв жизни, которая продолжает отвоёвывать меня назад, вы- зывает боль и протест в моей душе. Всё внимание я перенёс на другую сторону жизни или, точнее, жизнь в другом виде. Хорошо понимая, что не могу отрезать свою жизнь от тех судеб, с которыми она срослась, я нахожу в себе силы, чтобы поднять её целиком такой, как она есть, поднять до покоя, до одиночества, до тишины. Лишь там находит меня всё то, что тянется ко мне с дружбой или любовью. И этому не мешали постоянные скитания по земле, большие расстояния. Конечно, за семнадцать лет странствий я стал невосприимчив, а может, даже суров к незначительному. Но зато, видя изящное, красивое, я всегда чувствовал себя заветно близким красоте. Пусть это был всего лишь холодный предмет. Я любил его со всею полнотою нежности, восхищаясь до стеснённого дыхания, до острой жалости и слёз. Почему я не могу совсем и окончательно слиться с ним, почему не могу навеки вобрать его в себя и сам войти в него?.. Я говорю и почти уверен, что останусь непонятым. В этих словах найдут следы детского воображения и игры, и я соглашусь с этим, поскольку именно детское восприятие мира, в том числе и вещей, более верное, более настоящее. Скажу больше, я верю, что это слияние возможно! Где есть мистическое слияние, там должно быть и материальное слияние. Но ещё большую красоту я находил в природе, ей я открывался совершенно весь. Тогда я вновь становился начинающим созерцателем и подражателем таких красот, которые обычно теря- лись среди спящих и безучастных. Я был тем внимательным, кто ничего не упускал, тем любящим, кто всё приемлел, тем терпеливым, кто не высчитывал времени и даже не думал о том, чтобы стремиться к доступному. И всегда то, что охватывало моё зрение, становилось для меня единственным — миром, в котором всё происходит. И если я брал в руки камень на берегу, то только камень был моим миром и пространством, не было больше ничего, кроме этого камня. Я доверял природе и позволял ей увлечь себя так, что она легко делилась со мной своей далью, своим великим, ни с чем не сравнимым бытием. Я шёл за природой и прислушивался к ней. Она сама словно указывала мне те места, где я должен жить, те предметы и растения, к которым я должен был прикоснуться. Я шёл и видел не природу, а те видения, которые она мне внушала. Я был посвящённым в язык природы, поэтому без труда повсюду ловил чудный звук её речей: и куст, и дерево, и полевой цветок, и скала, и воды — все подавали мне таинственную весть, священный смысл которой я постигал сердцем. Тогда-то я и поддался искушению зримо выражать это постижение в своих небольших рассказах. Так, случайно, родилось моё маленькое творчество. Конечно, моё отношение к своему труду неоднозначно, то есть я не называю это литературой, но порой мне кажется, каждое моё слово есть откровение, конечно, не в смысле притязаний на высшую духовную истинность, даже и не в смысле непременной правильности, но все-таки — откровение. Обыкновенно я смотрел на приглянувшийся предмет, а мысль шла сама собой и почти без моего ведома. И чаще всего это было новым для меня самого и очень удивляло, но одновременно было как бы давно уже своим и усвоенным. А бывали случаи, когда все слова вырывались из меня фонтаном, не было времени даже испугаться, до того я был подчинён таинственной силе во мне. Казалось, будто я выхожу за пределы самого себя, приобщаясь к чему-то великому, что приводило в сильное волнение и трепет и в то же время пронизывало неземной радостью. Умереть и жить в этот момент было одинаково благостно. Если очень глубоко разбираться в том, что произошло и как произошло, то можно, пожалуй, увидеть внезапное открытие дверей иного мира, куда я, возможно, полусознательно стучался и в предыдущие годы, ещё до М-ского треугольника. Но это можно только предполагать. А вот то, что встреча с М-ской зоной изменила мою жизнь полностью — это уже факт. Многое пришлось пережить за эти годы, однако я нисколько не жалею о случившемся. Скажу больше: желаю каждому отыскать свой аномальный треугольник. Только через аномальную зону человек может постичь другую геометрическую фигуру — круг. Круг жизни…. Эта фигура предопределена нашими предками. Следы по кругу – это следы рода давшего нам жизнь и оп- ределив нам место рождения. У каждого человека есть свой круг на земле предков, и любое отклонение от этого круга, делает нас слабыми и неустойчивыми – с изломами и изгибами, с надрывами и порывами… Нередко человеческая судьба может предстать такой уродливой фи- гурой, какой и в природе нет. С последней аномальной зоной я встретился на земле предков. Куда попал, можно сказать, проездом, но не случайно. Ступив в родовой круг моя жизнь опять коренным образом поменялась, только теперь «коренным» - от кровных корней. Оказывается, если вернуться (с лю- быми изломами) в родовой круг, то внутри него может преобразиться любая геометрическая фигура. Если на моём сердце отпечатался треугольник, то внутри моего круга жизни образовалась пирамида. В её основании тоже треугольник, но он лежит на земле моих предков, чтобы и остальные три стороны пирамиды не отрывались от родной земли. Первая сторона – вероисповедание моих предков (строю православную часовню), вторая – продолжение рода (новая семья и рождение сыновей), третья – работа и творчество, в которых воспеваю животворящие корни Великого Прошлого… | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
