В последние десятилетия, в немалой степени под влиянием происходящего в мире социального и культурного прогресса, в сознании верующих претерпела изменения основная идея религии – идея Бога. Прежнее представление о Боге, как об универсальном Творце и Вседержителе и в тоже время антропоморфном существе, вступающем в личное отношение с верующим индивидом, у многих верующих вытесняется деистическими и пантеистическими представлениями.

Учитывая эти особенности современного религиозного сознания и стараясь приспособиться к его изменениям, сами теологи стали все чаще говорить о Боге по-новому. Некоторые из них, наиболее радикальные, например Д. Бонхоффер дошли до того, что допускают возможность “безрелигиозного христианства”, без традиционной веры в Бога и даже вообще без веры в сверхъестественное. Другие, приближаясь к деизму, предлагают Бога, не отвечающего за случающееся в мире зло и вообще за все происходящее в мире. Но большинство теологов, не впадая в подобные крайности, стараются совместить новое со старым, примирить религию с наукой, освободить ее от наиболее архаичных и отживших элементов.

Древние тексты доставляют теологам особенно много неприятностей. Однако, есть такие древние источники, которые актуальны и по сей день, на основании которых теологи проводят параллели, оценивая мировоззрение, мироощущение и миропонимание современного человека и людей живших в 4-3 вв. до н. э.

Одной из таких книг является Книга Иова, как одна из древнейших книг мудрости. Проблемы, рассматриваемые в ней волнуют человека и по сей день. Книга очень многогранна, затрагивает вопросы преимущественно нравственного плана. Красной нитью в данной книге проходит одна из проблем теодицеи – Богооправдание, которая является одной из наиболее острых и злободневных в современной теологии и философско-теологических течениях.

Книга Иова, по мнению авторов, заставляет взглянуть на образ Бога другими глазами. Например, С. Террьен в своей книге "Иов – поэт бытия" [1] пишет: "Две с половиной тысячи лет люди не могли понять истинного характера Книги Иова, ошибочно рассматривая её то как назидательное сочинение, то как трактат о скептицизме, то как бунт против тирании догмы". Но теперь, считает С. Террьен, человечество наконец подготовлено к уяснению действительного смысла поэмы об Иове. Он объясняет, в чем состоит его "второе открытие" Иова. Оказывается, герой древней поэмы "говорит языком нашего поколения", того самого поколения, которое "проткнуло мыльные пузыри веры XIX в. в бесконечную способность человека к добру и прогрессу через распространение образованности и техники", и в результате утратило все свои иллюзии. Автор поэмы об Иове поднимает коренные вопросы бытия и, так же как наше поколение, отвергает традиционные ответы на них. Иов испытал страшное чувство одиночества в мире, но отверг привычное представление о Боге как защитнике и праведном судье, отверг и пришел к "чистой религии". И тогда при всей глубине своих бедствий он испытал "великую радость от сознания присутствия Того, кто движет и согревает миры". Иов, рассуждает далее С. Террьен, разуверился в Боге как в Боге любви. Он пришел к выводу, что Бог несправедлив и бесчеловечно жесток. Но "в центре этого облака ошибок и богохульства у Иова стоит правда". Бог действительно бесчеловечен, но только потому, считает С. Террьен, что он не есть человеческое существо. Он сверхчеловечен. В результате мучительных раздумий Иов пришел к этому выводу, но вместе с ним в нем возникает великая жажда любви к Богу, любви между человеком и Богом.

Книга Иова является одной из книг школы мудрости ближнего востока. В соседних культурах, как и в самом Израиле, литература мудрости была двух типов, что собой выражало две различные тенденции среди мудрецов.

1. Первый тип представлен в Танахе книгой Притчей Соломона.

2. Второй тип - книгой Иова и Когелетом.

Первый тип проникнут духом людской искренности, охранительными тенденциями, практичностью, дидактикой и оптимизмом.

Второй - критичен (даже радикален) в своем отношении к общепринятым верованиям; он спекулятивен и индивидуалистичен. Если первый выражается в характерных ритмических поговорках и максимах, свойственных наставлениям и увещеваниям, то второй в основном монологичен или диалогичен.

Книга Иова относится ко второму типу литературы, выработанному школой мудрости, спекулятивному, радикальному. Она является исследовательским критицизмом по отношению к доктрине награды и наказания, как о них учили консервативные мудрецы. Неизбежная проблема страданий праведного человека драматически представлена в прозаическом вступлении, которое повествует нам о том, как Бог разрешил подвергнуть благочестивого Иова испытанию личными несчастьями. Затем проблема разворачивается в поэтическом диалоге между Иовом и тремя его друзьями, представляющими традиционную точку зрения, затем наступает кульминационное вмешательство в спор самого Бога, опрокидывающего сомнение Иова в Божественной премудрости и справедливости. Но предметом Книги Иова является не просто моральная проблема теодицеи – является ли Божье управление человеческим миром справедливым.

В своем догматическом рационализме Когелет заходит гораздо дальше автора Книги Иова, выдвигая прежде всего интеллектуальные проблемы, в то время как Иов выражает несогласие с учением о том, что награда за добродетель и наказание за порок может служить достаточным объяснением тех страданий, каким он повергается. Когелет объявляет эту доктрину абсолютно ложной, ибо судьба человека, согласно Когелету, равнозначна участи простого животного.

Поэтому раскол с консервативными учителями мудрости здесь значительно глубже, чем у Иова. Бог для Иова лишь на время непостижимым образом скрылся в тайну своего бытия; для Когелета Бог - не более чем наименование необъяснимой силы, сотворившей неизменные пределы человеческого существования, детерминирующие его судьбу [2]. В абсолютном смысле мудростью располагает только Бог (Иов 28:12-13, 21, 23, 42:3)[3]. В противоположность языческому убеждению о том, что мудрость и знание являются чем-то внешним по отношению к богам и могут быть наследуемы и познаны богами, премудрость Бога внутренне присуща Ему. В широком смысле мудрость является Его первым творением. Она не обитает ни в морских глубинах, ни в подземном мире, ни на земле, в подлинном смысле ею обладает только Бог (Иов 28:12) [3]. Люди не имеют доступа к этой мудрости, пока Бог сам не дарует им её. Книга Иова представляет собой вызов преобладающей в Танахе идее зависимости благополучия от веры.

Важнейшим моментом экзистенциалистической аксонометрии, этики является требование смотреть в глаза горькой истине, "открытость неразрешимости", образец которой К. Ясперс видит в Книге Иова, где под сомнение поставлена справедливость Бога, хотя Иов в конце концов вынужден признать, что человек знает не все, ничтожен в сравнении с Богом. И зло, возможно, имеет какое-то оправдание. При этом, однако, вопрос Иова остается без ответа. Ключевое слово экзистенциализма – действие, поступок, на основе самостоятельного решения, причем во имя этой самостоятельности иногда отвергается всякий авторитет, в том числе и религиозный [4].

Книга Иова оказала значительное влияние на мировую литературу. Поднятая в ней проблема зла является вечной, неразрешимой с помощью методов религиозной философии и теологии. Каким образом можно согласовать наблюдающиеся в мире зло и грех с милосердием и всемогуществом Бога? Ведь если Бог может воспрепятствовать злу, но не делает этого, то Он не безгранично милосерден, а если Он хочет воспрепятствовать, но не может, то где же Его всемогущество?

Этот неразрешимый парадокс ортодоксы, вероятно, посчитали бы просто богохульством, но мне кажется что эта проблема выходит за пределы человеческого понимания и рационального мышления. Автор Книги Иова отказывается от ранних представлений иудаизма о том, что Бог за добро вознаграждает добром, а зло наказывается страданием. Ссылка на таинственный Божий промысел не убеждает: ведь страдания даются за добродетель, тем самым заставляя думать о спасении. Герой Книги Иова восстает против такого решения [5].

Страдающий праведник – тема, известная шумеро-вавилонской и древнеегипетской литературам. Но там она не озарена драматической напряженностью Книги Иова. Пафос протеста человека против деяний Бога сравним в некоторой мере лишь с пафосом древнегреческой классической трагедии. Однако в последней царит неумолимый рок, неподвластный даже богам. В Книге Иова же герой призывает самого Бога к суду и требует от Него ответа, а Бог отвечает ему и упрекает в неискренности друзей Иова за то, что они порицали его, исходя из формальной теодицеи, отрицающей сомнение.

Вера в милость Бога, который нисходит до ответа смертному, свидетельствует о сугубо религиозной сущности Книги Иова, несмотря на наличие в ней элементов скептицизма. Глубокая религиозность, которой проникнута Книга, выходит далеко за рамки библейского жанра. Иов с его метаниями, сомнениями, вызовом Богу и, наконец, смирением перед открывшимся ему величием Всевышнего, стал в еврейской, мировой художественной и философской литературах символом трагической и одновременно жизнеутверждающей героической конфронтации человека с Богом и созданной Им вселенной.

На протяжении веков смысл книги Иова трактовался различно. В Талмуде и Мидраше Иов рассматривался то как один из немногих подлинно богобоязненных персонажей Танаха, то как богохульник. В Талмуде приводиться мнение о том, что Иов - вымышленная личность, герой назидательной притчи. Однако, в том же месте сказано, что по библейской характеристике Иов превосходит праведностью даже праотца Авраама.

Современные исследователи придерживаются различных точек зрения на морально-религиозный смысл Книги Иова. Бог не дает Иову прямого ответа; вместо объяснения причины страданий Он ставит перед ним ряд, на первый взгляд, не относящихся к делу иронических вопросов, которые убеждают Иова в ничтожности знаний и силы человека.

Моральный пафос Книги Иова усматривают в утверждении трех истин:

 традиционная доктрина причинной связи между страданием и грехом ложна;

 величие Божьих дел, превышающее человеческое понимание, служит доказательством Божьей справедливости;

 связь фактической судьбы индивида с его моральными заслугами остается для человека тайной;

Более того, в свете познания Иовом Божественного величия и силы, вопросы, обращенные им к Богу, теряют свою уместность: лишь при условии, что человек способен понять мудрость и силу Бога, он может понять и пути Божьего провидения; Иов сознает полную невозможность этого и заключает: "Поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле" (42:6) [3].

Книгу Иова нельзя отнести к какому-нибудь одному жанру, в ней сочетаются элементы дидактики и эпоса, религиозной лирики и религиозной гимники. Автор книги превосходно владел всеми этими жанрами и свободно переходил от одного к другому. Разнообразны творческие приемы поэта-философа. Он в равной мере способен к пафосу и горькой иронии, элегическому раздумью и язвительному сарказму, который проявляется, например, в описании благополучия злодеев (21:7-14; 29-34) [3]. Язык поэмы необыкновенно ярок и выразителен, она полна смелых и неожиданных образов, метафор. Автор берет эти образы из окружающего мира, и в то же время очеловечивает этот мир. И в то же время, автор обнаруживает умение описывать с величайшей художественной силой и проникновенностью переживания страдающей и мятущейся души. Собственные страдания Иова словно открыли ему глаза, он посмотрел вокруг себя и увидел, что весь мир полон злодеяний и людского горя. И тут происходит преображение Иова: страдания человечества заставляют его подняться над своим личным горем.

И все же многое вопросы Иова остались без ответа. И он, наверняка, точно осознал свое место и цель существования в этом мире. Автор Книги Иова пытался найти истинные причины зла и несправедливости в этом мире. Эти вопросы актуальны и поныне. Пока они остались без ответа.