По семейной легенде дед Саши был анархистом. Он как-то вычитал из «Мёртвых душ» Гоголя, как Чичиков угостился двумя чепарухами пива, после чего сменил свою довольно простую русскую фамилию. Стал Чепарухиным.

С такой необычной фамилией, да ещё в Тбилиси и не быть оригиналом? Сашу Чепарухина трудно было с кем-то спутать в этом городе.

Разве что в ситуации крайне экстраординарной...

 

Однажды к нам завернул мадридский «Реал». Он играл против московского «Спартака». В Москве была нефутбольная погода. Решили сыграть матч в Грузии, «на югах». Я заглянул в гостиницу «Иверия», должен был встретить подругу. В фойе толкались фаны «Спартака» и «Реала». Я стоял чуть в сторонке и в этой суете не участвовал. Испанцы показались мне невысокого роста, неказистыми. Они, взрослые мужики, торговались с москвичами, почти тинэйджерами, страстно и шумно. За каждый значок, медальон. По рукам ходил буклет королевского клуба. Очень красивый. Его раздавал один из представителей «Реала». Завхоз, наверное. Испанец был разборчив. Надо было крикнуть ему «Спартак! Спартак!» Он прислушивался, нет ли фальши. Только затем протягивал буклет. Он несколько раз косо посмотрел на меня. Видит, что стою как истукан. Потом неожиданно для себя нерешительно протянул буклет. Не шелохнувшись, я бросил ему: «Динамо» Тбилиси!». Завхоз ничего не понял. Видимо, был запрограммирован только на одно слово, какое мог услышать не от испанцев: «Спартак». Тут в фойе вбежал субъект, из местных гебистов. Типичный цербер. Он прямиком бросился к одному из москвичей.

- Кончай базар! Дали вам полчаса! Истёк лимит! - бесцеремонно он обратился к заезжему фану. Тот послушно дал команду «своим». Они гуськом потянулись из фойе. Так, видимо, было заведено. Гебист мельком взглянул на меня. Приценился и отошел. Принял меня за коллегу из Москвы.

За всем происходящим наблюдал ещё один тип. Увидев его, я чуть не поперхнулся от неожиданности.

- Чепарухин, здесь, зачем! Что за наряд! Манеры! Маскарад какой-то.

Моё волнение не осталось незамеченным. Цербер вывел меня под руки. От расспросов с пристрастием меня спасло то, что я «служил социологом» при ЦК ЛКСМ...

Скандинавской внешности и роста, стройный молодой человек, с львиной шевелюрой золотистого цвета, тожественно курил сигару. Вокруг парня увивалась смуглая женщина. То галстук ему поправит, то пылинку сдует. Явно прислуга при аристократе. Она, любуясь, с обожанием смотрела на него, а он, вроде, не замечал её. Сквозь очки в тонкой золотой оправе голубые глаза смотрели с интересом и одновременно сдержанно. Ему тоже хотелось бы смешаться с болельщиками...

Потом я узнал, что Чепарухина в гостинице точно не было. Из прессы стало известно, что «Реал» сопровождал представитель королевской фамилии. Должно быть тот самый парень. Почему скандинавской внешности? В газете было написано, что испанский престол наследует династия Бернадоттов, что она также является царствующей фамилией в Швеции, что некогда Наполеон даровал своему маршалу Бернадотту шведский престол, что маршал по происхождению баск, что баски родственны грузинам...

 

Одно немаловажное обстоятельство могло толкнуть меня на ложное узнавание – женщина, которая обхаживала принца. Она даже всполошилась, заметив, как я на неё уставился, пытаясь разглядеть в ней матушку Чепарухина. Саша и его мать – явление достойное внимания. Я помню, как она в истерике носилась по берегу Тбилисского моря, вдоль воды, с криками: «Сашуня! Сашуня!!». Находящиеся там люди выбирали - наблюдать бьющуюся в панике женщину, или любоваться, как далеко за буёк заплыл атлетического сложения парень, как красивы и мощны были его движения. Они не видели связи между этими двумя явлениями. Вот пловец повернул назад и, все стали предвкушать появление из водной купели некоего супермена... То, что увидели присутствовавшие потом ввергло их в шок. С ластами в руках женщина бросилась к выходящему из воды пловцу. Она звучно шлёпала ими по его мокрому телу, а он... навзрыд плакал. Ещё некоторое время на берегу на повышенных тонах матушка выговаривала сыну, каждый раз сопровождая словесный наскок шлепками по телу, и каждый раз ей отвечал плач детины.

 

С некоторых пор Чепарухина анализировал наш общий знакомый – Лёня Д., Тот будучи физиком, практиковал психоанализ. Начитался Фрейда.

Чепарухин понимал, что имеет дело с непрофессионалом. Он сам проштудировал книги венского психиатра. Однажды Саша наткнулся на статью Фрейда, опубликованную в каком-то специальном издании, где автор критиковал вульгаризаторов его учения, называя проводимый ими психоанализ «диким».

- Слово в слово о Лёне, всё сводит к гениталиям, - кричал он мне в телефонную трубку. Потом он перезвонил Лёне, но уже в других выражения, пересказал статью. Впоследствии этот фрейдист-любитель умудрился получить дивиденды от того, что прочёл мало известную публикацию психиатра. В Тбилиси проходил конгресс по бессознательному. Народу набилось много. Тема ведь какая! После того, как отговорили академики и другие мастодонты науки, Лёня пробился к микрофону с репликой и рассказал о той самой статье Фрейда. Вызвал небольшой фурор. Он оплошал, что не спросил у Чепарухина об издании, опубликовавшем её. Не смог удовлетворить интерес научных мужей о месте и времени публикации.

Мне не приходилось встречать человека, столь невоздержанного на язык, как Чепарухин. Он не был сплетником. Просто наличие секрета угнетало его.

- В этом смысле ты чем-то напоминаешь папуаса, - заметил ему Лёня, - малейшая неясность, недоговоренность ввергает его в стресс. Поэтому он всегда говорит правду. Потребность в ней доведена у него до паранойи. По вечерам папуасы собираются у костра и режут друг другу правду-матку. Выкладывают всё. Никаких тайн и личной жизни! Этакая групповая терапия. Тебя бы к ним, тебе нет места среди цивилизованных людей.

Чепарухина ещё с малых лет остерегались. Однажды, подслушав разговор взрослых, Сашуня поспешил сделать его достоянием общественности. Это обстоятельство стало причиной того, что переругались два семейства. Было много шума и крика, тем более, что мужчины дрались не на шутку. Вмешалась милиция. В одном из протоколов фигурировал мальчик Саша Чепарухин.

 

Лёня нужен был Саше. Он сам так заявил, общаясь с Лёней, «делится с человеком знающим», а не с малознакомым прохожим на улице. Он с лёгкостью согласился на то, чтоб и я присутствовал на «сеансах». Тем более, как оказалось, он и на меня распространил своё потребительское отношение. Чепарухин заявил было во время беседы, что «привязал» меня к себе умышленно. Я вспыхнул, но он не успел договорить. Вмешался «терапевт».

- С чего начнём? – спросил Лёня.

- С травматических впечатлений детства, конечно, – ответил Саша, не без укоризны. Мол, фрейдист, а такие вопросы задаёшь.

«Пациент» рассказал о том, как перед зеркалом в обнаженном виде красовалась их соседка. Она только что приняла ванну у Чепарухиных.

- Только тогда я ощутил прелесь наготы молодки. Я стоял и смотрел, разинув рот, а она, когда заметила меня, никак не отреагировала. Мне было два годика. Могла ли она подозревать во мне столь раннюю сексуальность?

Я не уверен, что Лёня вполне владел методом. Видимо, пациент попался благодарный. Следуя «ассоциативным связям», Чепарухин без того, чтобы его направлял самозванный «аналитик», сам окунался всё глубже и глубже в своё сознание. Вплоть до момента своего рождения. Он рассказал, как блуждал по каким-то лабиринтам, потом - прорыв к ослепительному свету. Его «поджидали» люди в белых халатах. Он даже помнил крик, но только потом осознал, что это был его крик.

- Рождение – видимо шок, - философски заключил Чепарухин.

Некоторое замешательство вызвала проблема, которую оставила в его сознании грузинская старушка, жившая по соседству. Играя с ним, она дотрагивалась до его мужского достоинства. Ему тогда было около двух лет. С чего это она? Лёня пожал плечами. Я почувствовал, что он готов сказать гадость о незнакомой старушке. Я подключился и предостерег его не вульгаризировать Фрейда.

- В некоторых культурах маскулинность сильно акцентирована. Эфебов в шутку даже заставляют показывать гостям свой «паспорт». Не знаю, как это у евреев (Лёня был евреем) и у русских, но у грузин на эти вещи смотрят просто.

 

Ещё то, что Саша носился со своей шевелюрой. Однажды я поймал себя на том, что не понимал патлатого парнишку, который плакал и упирался, когда его в парикмахерскую тянул милиционер. Так и с Чепарухиным. Тот проявлял богатую эрудицию по части шампуней и разных народных средств для волос. Свою поросль он возвёл в ранг ценностной категории. Написал о ней стихи. Между прочим, художественно и вдохновенно. Он корил брутального учителя физкультуры, который покушался на его причёску. Автор прихвастнул, что пишет как Моррисон – его любимый поэт-битник. И сразу же заговорил от себя и от имени кумира, что они за расхристанность и «волосатость».

Вскоре Лёня прервал беседы. Не хватило «профессиональной» выдержки. Он заявил:

- Можно говорить, что угодно, но невозможно слушать всё подряд. Стоило ли слушать столько несусветностей, заранее зная, что этот тип - единственное чадо у суматошной матери.

Кстати, любителя-фрейдиста не жаловали у Чепарухиных. Когда о нём заходила речь, то поминали его не иначе, как «этот мерзавец Лёня...» Об этом его проинформировал, конечно же, Чепарухин.

 

В одной компании я заметил Чепарухину, что он человек без недостатков и что именно это есть его главный недостаток. Он может грешить, но ему всё прощается, с такой же лёгкостью, с какой Афродита восстанавливает свою девственность. Ей достаточно искупаться в водах моря. Присутствовавшие девицы захихикали. Что значит «без недостатков», «какая грубая лесть», «два сапога-пара»...

Чепарухин сказал мне серьёзно:

- Эти девицы – настоящие дуры. Они не заметили, как тонко ты дал мне понять, что человек без недостатков не имеет и достоинств. Диалектика такая.

Говорил он будто не о себе, серьёзно и сосредоточенно, как если бы заглянул в гардероб и выбирал, в какой костюм облачиться.

 

Трудно было предположить, чтобы фрейдист-любитель мог что-то посоветовать Саше. Во всяком случае, тот самостоятельно и по своему вкусу выбирал формы протеста. Одно время он ходил с расквашенной физиономией. Мать всё время зудила по какому-то поводу. Он не выдержал и с криком: «Хватит!» с разбега врезался лицом по стену. Однажды я застал во дворе дома, где он жил, ситуацию – соседи тревожно переговаривались, окно первого этажа (квартира Чепарпухиных) было открыто. У меня холодок по телу пошёл от предчувствия. Тут послышалось: «Ведут, ведут!» Вижу болезный появился, понурый и бледный. Его два солдата под руки вели, а он в одних трусах, босиком. На плечи видно халат накинули. Был холодный зимний день.

- Баловень раздухарился, - съязвил кто-то, - нагишом через окно сиганул и в парк убежал от родителей. Еле нашли.

Однажды с утра пораньше меня разбудила озадаченная бабушка и говорит, что меня какой-то военный спрашивает, говорит, что «своего ребёнка ищет». Я опешил. Выхожу, вижу - отец Чепарухина. Извиняется и говорит, что Саша убежал из дому, он решил, может быть, его чадо у меня отсиживается. А я ему отвечаю, что его сын у одноклассника и назвал фамилию. Побледнел мужик. Тот одноклассник тоже персоной нон грата был в их семье. Хиппарь и наркоман! Чепарухин-старший уехал, а я подумал, как он меня нашёл. Моего адреса даже его «ребёнок» не знал.

 

На самом деле, Чепарухина распирало от жажды жизни. Однажды его привлекли в одно спортивное соревнование, чемпионат профсоюзов. У них был недокомплект. Сосед предложил.

- Нечего праздно шататься. Займись спортом, - одобрила его участие в соревновании мать.

Он как угорелый бежал на дистанции кросса. Его команда профсоюза работников торговли проигрывала целый этап. Чепарухин наверстал упущенное и привёл её к победе. Опять-таки ради престижа профсоюза работников торговли, сломя голову, он пытался взять высоту. Делал это второй раз в жизни. Первый раз, когда сдавал нормы ГТО.

Вместе с отрядами безбилетников Чепарухин штурмовал здание тбилисской филармонии, где впервые в СССР проводился фестиваль поп-музыки. Его за шиворот схватил милиционер, но Саша пустил слезу. Чего-то испугавшись милиционер отпустил его, а тот воспользовавшись заминкой, пробился в зал.

В Москве во время учёбы в МГУ Саша вообще ушёл в загул. Чепарухин рассказывал мне, что наведывался к фашистам. Эти молодчики пели песни о дивизии СС, о Гитлере. Под гитару и на русском языке. Надрывно, как у бардов. Собирались на квартире у лидера. Пока не приходила его жена и не разгоняла «фашистов» резиновой дубинкой. Чепарухина она огрела по спине, когда тот во все лопатки бежал к двери, где возникла небольшая куча-мала, из отступающих «гитлеровцев». Через некоторое время его видели на спектакле еврейского театра, где под конец артисты и зрители пели «Атикву». Саша пел громче всех. Связался с хиппи, из-за чего забросил учёбу. Как-то в их компании наглотался таблеток. Потом слышал голос. Через некоторое время понял, что это он говорил с самим собой. Его хватило настолько, чтобы позвонить на станцию «Скорой помощи» и кричать в трубку: «Спасите! Спасите!!»...

 

Познакомились мы в Комсомольском городке. Был такой заповедник с розариями, зоопарком, искусственным озером. Далеко от города. Всё бы хорошо, если бы этот Эдем не обставили комсомольской символикой и совковой монументалистикой. Через дендропарк к нему вело шоссе. При въезде в городок оно переходило в площадь. Там стоял огромный памятник Ленину, лицом к дороге. Будто ждал гостей. Иногда бывало обидно за него. Совершенно равнодушные к нему, обегая его, гости с криками: «Какой вид!» первым делом бросались к смотровой площадке обозревать красоты и фотографировать их. Памятник стоял к красотам спиной.

Приятно было сюда наезжать, но постоянно находиться в этом раю – сущая морока. После шума и суеты празднеств городок превращался в сонное царство. Спали все – от сотрудников ратуши, до садовников и сторожей. Тишину нарушали только крики павлина из зоопарка. Убаюканные тишиной и бездельем, спали, положив головы на стол, и мы – сотрудники социологического центра. Появление новых лиц вызывало ажиотаж. Однажды ко мне наведалась знакомая, миловидная, со свежим морским загаром. Она быстро уехала. Оказывается, ей стало не по себе. Она пожаловалась мне:

- Мужская часть твоего коллектива смотрела на меня с жадностью маньяков, девицы с ненавистью почти маниакальной.

Злоупотребив свободиями независимой жизни, Чепарухин вернулся в Тбилиси. Взял академический отпуск. Случайно семья в полном составе заехала в городок. Сашуне понравилось здесь. Отец тут же зашёл в ратушу обделывать дела. Полковнику отказать не смогли. Через некоторое время Сашу оформили спасателем на искусственном озере.

Я стал наведываться к спасателю. Он было словоохотлив. Меня очаровала его русская речь и интеллект. Как никак студент МГУ. Мой русский язык был мало востребован. Только тогда, когда в социологический центр заворачивали гости, меня выталкивали вперёд. Я рассказывал о задачах нашей организации. Один-два раза подвёл товарищей – заявился на службу небритым и именно в тот день, когда ожидались делегации. Пришлось директору самому «отчитываться» перед гостями. Делал это заикаясь и с запинками, за что получил замечание от одного из секретарей ЦК.

В какой-то момент меня осенила мысль, а не устроить ли Чепарухина в социологический центр. Я убедил директора, зачем транжирить кадры. Саша вполне мог бы поработать социологом. Ведь никому в голову не приходило в «луже» купаться.

- Надо было быть дураком, чтобы в ней тонуть и чтобы тебе понадобилась помощь спасателя с комсомольским значком да ещё такого интеллектуального, как Чепарухин, - заключил я свою аргументацию.

Мой начальник был доволен, кандидат справно прошёл собеседование. Но не прошло и получаса, как он уже разочаровывал. Мой протеже «на радостях» решил поделиться со мной одним из своих «талантов». Стоя под окнами кабинета директора, Саша достал из кармана мандарин, разобрал его на дольки. Я уж думал, что со мной хотят поделиться, но Чепарухин стал подбрасывать дольки мандарина вверх и ловко ловить их ртом. Оставшуюся последнюю дольку протянул мне и сказал: «Подбрось». Я так и поступил. Чепарухин и её ловко поймал своим ртом. За этим аттракционом наблюдал директор и несколько чинов из ЦК, которые проводили совещание. Как мне передали, они позабавились перед ожидающим их скучным заседанием.

- Это что ваш сотрудник? - спросил один из них директора.

Шеф отмолчался.

Кстати, доставая из кармана злосчастный мандарин, Саша уронил таблетки и спешно их поднял.

- Что за лекарство? – я спросил.

- Фенозепам, - ответил он.

Директор тоже обратил внимание на заминку с таблетками. Он спросил меня, что принимает «мой друг». Получив ответ, шеф отметил в раздумье:

- Сотрудник, принимающий седативные средства, с признаками инфантилизма, без зазрения совести мусорит территорию городка и это видят сотрудники ЦК...

Тут я вспомнил, что Саша бросил кожуру цитруса прямо себе под ноги. «Замусорил территорию». Подобный «проступок» обычно вызывал у начальства административный раж, переходящий в осатанелость. Не думаю, что это происходило от любви к чистоте. Был бы повод покуражиться.

Директор уже склонялся отказать Саше. Тот не помедлил облегчить ему задачу.

Он не засиживался на своём посту. Слонялся по городку и своей эксцентричной внешностью и свободными манерами шокировал замордованную комсомольскими порядками публику. На него настороженно смотрел Первый Секретарь. Визиты Первого оживляли жизнь в городке, ибо он вопил на всю окрестность. «Наводил порядок». При виде комсомольца-оригинала он почему-то терялся. Вроде, даже дар речи терял. Начальство затаилось. Вот попал под машину чёрный лебедь. Птица покинула водоём и почему-то вышла на дорогу. Её переехала выскочившая из-за угла «Волга» мэра городка. Материальный ущерб попытались приписать Чепарухину. Не досмотрел. Его аргументу, что он спасателем работает, а не «гусей пасёт» начальство не смогло ничего противопоставить. Довольно скоро поспел ещё один повод. Спасателя на водах обвинили в том, что он сорвал комсомольскую свадьбу. В тот день Чепарухин наведался в радиоузел. С товарищем Ясоном, который отвечал за радиофикацию, Сашу сдружила любовь к музыке. Они регулярно обменивались кассетами. В результате их отношений возникла путаница. В самый торжественный момент брачной церемонии, когда жених и невеста обменивались кольцами, окрестности городка огласили фривольные ритмы американского джаза. Вместо ожидаемого грузинского многоголосия. В тот день выходила замуж одна из комсомольских богинь, которую вот-вот должны были записать в старые девы. Если на самой свадьбе инцидент замяли шутками, то на совещании ему придали значение ЧП.

Мэр городка заметил Чепарухину:

- Вы постоянно светитесь. Слишком много экспромта в вашем поведении.

Ему посоветовали не прекословить ВЛКСМ, который достатоно силён, чтобы испортить человеку карьеру. Чепарухина выгнали «по собственному желанию».

 

Он перестал появляться в городке. Но я не порывал с ним. Не знаю, кто кого к себе «привязывал», но то, что мне его не хватало – факт. С его помощью я совершал побеги из гнетущей обстановки комсомольского городка. Ещё более невыносимой казалась социология. Изучая комсомольские химеры, она сама становилась химерой. Я искал спасение в общении с «безгрешным» Чепарухиным. Ещё, эти мои языковые потребности...

Вместе с ним и другими фанами я участвовал в помянутом штурме филармонии... Мог ли когда-нибудь до этого дойти, если бы не Чепарухин? Он прошёл на фестиваль, я нет.

- С виду не босяк, а туда же, - бросил мне милиционер, когда я делал слабые попытки прорвать кордон.

 

Вслед за ним я полез на дерево, чтоб взобраться на балкон, где шумела вечеринка. Нас ждали, но не предполагали, что мы заявимся не через дверь. Он залез, а я остался на дереве – ни туда, ни сюда. Не мальчиком уже был. На меня гости и хозяева вечеринки пальцем показывали и говорили, что я – сотрудник ЦК.

 

Другой раз зашли на дискотеку. Обстановка была чинная, как на бале. Так у нас в Тбилиси бывает, если не хочешь нарваться на драку. То ли сами девицы - недотроги, то ли их сурово мужики оберегают. Чепарухин был сверх меры «весёлым и приставал к девушкам», что выражалось в его буйных танцах и в том, что он пытался вовлечь в них присутствовавших особ женского пола. Его вывели. Я проследовал за ним. Чепарухина завели за угол и какой-то мужик двинул ему в челюсть. Нокаут. Потом меня спрашивают, не с ним ли я. Получив утвердительный ответ, тот мужик и меня послал в нокаут. Мягкий тычок в челюсть, потом возвращение из шока – сначала забрезжил свет фонаря, а потом фигуры. Слышу:

- Аклимались? Вы в наш садик не ходите!

Такое приключение! Кстати, та дискотека не обошлась без массовой драки.

 

Как забыть?

... Мы стояли у дверей школы. Пришли за компанию с общим знакомым. Тот должен был встретить племянницу-школьницу и сопроводить домой. Пока стояли во дворе и ждали, наблюдали за детьми, первоклашками. Они резвились на школьной лужайке. Тут вижу Чепарухин слезу пустил. Что такое? А он на детишек показывает и говорит, какие они маленькие и незащищенные. Я говорю, что дети как дети. Нет, мол, очень маленькие и хрупкие. Я ему, что нашло на него что-то. Потом присмотрелся и вижу, как один мальчонка забегался, расшалился. Как козявка мелкий. А за ним физкультурник увязался, чтоб мальчонку утихомирить. Педагог. Нам подмигнул и к мальчонке с деланно дидактическим выражением лица обратился. Первоклашка среди товарищей пытается спрятаться от него. Ребёнок думал, что с ним играет дядя и залился смехом. Тут Чепарухин чуть ли ни в голос заплакал. Обалдел я. А он речит:

- Как ранит сердце этот смех! Он как переливы золотого колокольчика на шейке агнца в чаще, кишащей волками.

Или, стоим мы на улице и наблюдаем съёмку фильма. Разыгрывалась сцена, явно надуманная. Девушка с двухместным велосипедом («тандем») должна выйти из-за ворот двора. Девушки на велосипедах мало ездят, а тут такой агрегат. Точно на треке позаимствовали. Всё, что от неё требовалось, выйти, пройтись по дуге, протащить тандем и остановиться. Не получалось у неё. Сколько дублей испортила. Чуть не плачет. Народ собрался и комментарии бросает: капризничает дива! Колкости подкидывают. Даже оператор под их влияние подпал. Нервничать стал, упрекает артистку. Публике подыгрывал. Режиссёр к ней подошёл, увещевает. А она молчит. Неожиданно Чепарухин от толпы отделился и к режиссёру с артисткой направился. Я и народ рты поразевали от такого неординарного поступка. Та девица с чудо-велосипедом и режиссёр тоже опешили, когда к ним подошёл верзила. Но разговорились. Девушка отошла, её лицо разгладилось, успокоилось. Режиссёр же руку пожал Чепарухину, за что-то благодарит. Потом дал команду, на сегодня хватит. Толпа стала расходиться. Я спрашиваю его, что ты им такое сказал.

- Я предложил паузу сделать. Не видите, что девочка уперлась, на грани срыва. Ей перестроиться надо. Зачем мучить?

 

Чепарухин уехал в Москву. С ним убыли и его родители. Наши отношения прервались. Потом пришли смутные времена. ЛКСМ канул в Лету. С социологией я не порвал. Изучаю спорт в социальном ракурсе. Чепарухина не забывал. Но делиться воспоминаниями было не с кем. Общих знакомых не осталось. Многие уехали, а те что остались, свою память не утруждали. Но вот недавно я встретил «товарища» Ясона, того самого из радиоузла комсомольского городка. Он тоже в Москву перебрался. Часто встречается с Сашей на разных музыкальных тусовках. Чепарухина, оказывается, почитают за авторитета.

Ясон приехал навестить мать. Я ему о городке рассказал. Как разгромили его. Теперь там руины. Потом о Саше спросил.

- Мог бы в интернете его фото увидеть. Теперь он - довольно известный импрессарио, - ответили мне.

- Внешне изменился?

- Полысел.

Пока я думал, как болезненно Чепарухин мог реагировать на утрату своей шевелюры, собеседник добавил информацию:

- Да ещё, он хромает.

- С чего это?

Наш знакомый осклабился и сказал:

- В Америку он возил фольклорный ансамбль из Тувы. За океаном на всём экологически чистом торчат. Фольклор тоже что-то вроде экологии у них. Чем проще, тем лучше. Тувинцы Чепарухину ростом по яйца были. Выйдет на сцену, скажет что-то на американском и уходит. И вот в Небраске едут на автобусе по прериям. Сашуня шофера попросил остановиться. Говорит, что выйти надо народу по нужде. Тувинцы все пьяные были, много жидкости поглотили, а у Чепарухина мания – думал, что постоянно писать хочет. А шофёр говорит, что нельзя, только тогда остановит, когда до туалета доедут. Чепарухин не стал спорить. Не Грузия ведь. Вот вышли у туалета. Весь ансамбль уже облегченный в салоне сидит, а импрессарио всё нет. Появился, наконец, стоит на подножке у дверей. Ему говорят поднимайтесь, пора трогать. Шофёр-негр тоже нетерпенье выказывает. А Сашуня призывает - давайте воздухом подышем, простор ведь какой. Полюбуемся. Артисты же говорят, это простор им ещё в Туве обрыдл. Слово за слово и один из них возьми и толкни Сашуню. Тот из автобуса вывалился. Так Чепарухин ногу сломал.

Рассказчик захохотал. Я подумал, смешно ли это. Ясон не унимался:

- Повезло ему ещё. Помнишь, как его машина чуть не сбила. С работы на служебном автобусе ехали. Ему приспичило. На шоссе остановили. Он в сторону обочины, в лес направился. Не с той стороны автобус стал обходить и уже ширинку раскрыл...

 

Об этом эпизоде я ничего не знал. Чепарухина мне по-прежнему не хватает.