Поэт живет без эполет,

Но от души идет сиянье.

В нем отразился Высший свет.

Талант – не ум, талант – не знанье,

 

А – несомненно – Божий дар,

Что сплавлен с горестной судьбою.

Ведь истинный – душе – радар

Дается – как оружье к бою.

 

Дар изостряет слух, и взор,

И ритм, и восприятье слова.

Поэзия не ткет узор,

А судит честно и сурово.

 

Не так метафоры важны

Как четкое мировоззренье:

Кто ты – для мира и страны?

А с кем сразишься в исступленье?

 

Кто видится тебе врагом?

Реальный враг иль наважденье...

Ну, что ж, поговрим ладком...

Прочтите, вот – стихотворенье:

 

* * *

 

Вся жизнь уместилась

в моей анкете:

Все,

что мучило,

что болело,

Все,

чем был занят

на белом свете –

Личное дело!

Воспризводит

корявый почерк

Дорог изгибы

и перевала:

За каждою строчкою –

целый очерк,

Который время

в себя впитало.

Я -- на странице,

как нга экране

Строка –

к строке –

на имходе дня.

И пониманье,

что все же станем

Далеким прошлым,

гнетет меня.

И с новой силой

горит желанье –

Оставить людям

не только строки,

А все, что было:

мое страдань,

Мое сомненье,

судьбы уроки.

Всю жизнь

вместила одна страница:

Все, что мучило,

что болело...

Да нет же, нет же –

не уместиться

Личному делу –

в «Личное дело»!

И потому я

пишу поэму –

Как комментарий

к судьбе поэта.

Она типично,

но все ж – не схема:

Благодарю я судьбу за это.

 

Здесь и ниже выделены полужирным курсивом фрагменты поэмы Георгия Зайцева «Личное дело»

 

Тамбов. А в часе на авто –

Райцентр Сосновка. Он столица

Для Правых Ламок, где никто

Особо мною не гордится.

 

Гордиться станут мной потом.

Пока что в зыбке, несмышленыш,

Я оглашаю дедов дом.

Пока что мне дано оно лишь -

 

Сопенье, плач, рыданье, ор --

Возможность самовыраженья.

Послевоенный детский хор –

Победы знак и возрожденья.

 

О Правых Ламках. В первый раз

Век восемнадцатый в ревизских

Небрежно помечает нас

Тамбовщины казенных списках.

 

Аж в девятнадцатом году.

Возникли, значит, много раньше.

Не раз в военную беду

Ввергались. Так прошу -- не рань же,

 

Судьба, заветное село...

Служилые и крепостные...

Для них неспешно время шло...

Потом сюда, в края лесные,

 

Укрылись от властей скопцы...

Мы Родину не выбираем.

На теле Родины рубцы,

Как на своем воспринимаем.

 

Послевоенное село,

Где Ламочка-река струится –

Оно мне дорого зело,

Понеже в нем пришлось родиться.

 

В селе есть почта и колхоз.

Орут коровы на восходе.

Жизнь повоенная всерьез

Ломает на противоходе.

 

Я впроголодь живу, расту,

Прозрачно тонкий, тихий, кроткий,

Подобный чистому листу,

Без радости – полусироткой,

 

Поскольку мама без отца

Меня на ножки поднимала...

Какая доля ждет мальца? –

Над колыбелькою вздыхала...

 

.

 

Стиль телеграфный: «Пошел учиться...»

Родная школа, учитель, парты,

Моих друзей закадычных лица.

Два полушария-глаза карты.

Голодные годы после войны,

Но мы – худющие пацаны –

Читаем громко стихи о воле,

О вечной боли, о трудной доле.

В «Крестьянских детях» -- России дети

Еам говорили о том, что мы

Живем недаром на белом свете

Сейчас; оттачиваем умы.

... Урок окончен. Суббота ныне.

Нас поджидают дела лесные.

В леса – на санках: дровав нужны!

Г-голодно, х-холодно после войны!

Я знаю, мама моя права,

Что словно воздух нужны дрова,

Что лютый холод задушит нас...

Ходил тогда я в четвертый класс...

Чтоб одарила печка теплом,

Шел по сугробам я напролом:

Искал сухие дрова в лесу,

Сквозь время – бремя забот несу.

Тяжкое бремя, горькое время

Печка гудела – «Личное дело»...

 

Ты, детство раннее, прости,

Твои не оглашаю весны...

Я был уже лет десяти,

Когда в село приехал крестный.

 

Он ранее меня любил

И мне лишь уделял вниманье.

Но в этот раз с женою был...

Я ревновал к ней, а старанье

 

Привлечь внимание его,

Мне не давало результата:

Вниманье – ей, мне – ничего.

А я ведь главным был когда-то.

 

И на молодку осердясь,

Решил помститься ей частушкой.

Вот вечеринка собралась,

Я выскочил на круг востушкой:

 

Ой ты, крестный дорогой,

Не хвались своей женой:

У ней титечки на ниточке,

А пупочек-то льняной.

 

И я стяжал большой успех.

Все хохотали доупаду,

А молодая – громче всех –

И пряник мне дала в награду.

 

Во мне проклюнулся поэт.

Потом писал стихи для школьных –

По красным датам – стенгазет,

Немало написал прикольных.

 

Потом районка их брала –

Они печатались в Сосновке.

И знаменитостью села

Я стал, хоть часто и неловки

 

Негладки сочетанья рифм...

Но постеменно обретаю

И ясный слог и четкий ритм,

Метафоры в строку вплетаю.

 

Село родное – пьедестал

Полета детских грез вне рамок...

До аттестата дорастал

Я в школе Третьих Левых Ламок,

 

Что старше Правых, если брать

В расчет писцовые затесы.

Здесь будут наизусть читать

Когда-нибудь мои стихозы.

 

За буквой – буква: «Работать начал...»

Всего два слова, но это значит,

Что я подростком пошел в поля,

Меня тянула к тебе земля.

Она дышала, она ждала,

Она решала судьбу села,

Она творила судьбу мою –

И сотворила – на том стою...

Пыль полевая – она везде

Понабивалась и в рот и в уши.

Взросленье сердца на борозде

И труд, врачующий наши души.

С остервененьем тяну рычаг –

Вписаться надо на повороте,

Свинцова тяжесть в моих плечах,

Еще не скоро конец работе.

Привозят ужин – я лежа ем:

«Дозаправляемся» -- я и трактор.

И снова пашем, покажем всем

Свое упорство и свой характер.

Работа сутками – не пустяк:

К рассвету ближе – уже кемаришь

На этих мизерных скоростях

Она упряма – степная залежь...

А тело упасть на траву хотело –

Оно звенело, оно гудело

На пртяжении страдных дней

И становилось чуть-чуть сильней.

Ну, а душа, уставая, пела:

«Личное дело».

 

Как хлеб родится – только миф --

Для не бывавших вне столицы.

Я с гордостью беру в актив

Судьбы колхозные страницы.

 

Не суетись, не суесловь,

У мудрых спрашивай совета...

Что значит первая любовь

Для становления поэта?

 

Помнишь девчонку? Не шла, а летела,

Крыльями платья шурша в тишине.

Как говорила смеялась и пела

Девочка эта!...

Все словно во сне:

Сердце мое – воробей на холодк –

Сжалось в комочек и ни гу-гу!

Ах, до чего ж тогда были мы молоды!...

Юность – иголкой в большом стогу...

Я непонятныи волнением скован.

Завтра записку я ей напишу,

Как я люблю, как люблю! Ну, словом,

Все по порядочку ей расскажу...

Вздрогнула в садике старая вишня –

И обрывается ниточка грез.

Как же так вышло – стал третьим лишним:

Это мой личный, жестокий вопрос.

Мне и теперь вспоминается часто

Та всколыхнувшая душу. Весна,

Слово «Прощай!» . Им короткое счастье

Перечеркнула беспечно она.

Помню – тогда я дошел до предела, --

Жить не хотелось, страдание. Боль.

Миг постижения: личное дело –

Самая первая в жизни любовь!

 

Перестрадай, перетерпи

И то, и многое другое.

И над строкою покорпи –

Она тебя утешит в горе.

 

Теперь уже полна строка

Тех чувств, от коих нервы тонки...

Зато затронет земляка

Стихотворение в районке.

 

Еще виток – и шлешь на суд

Стихи в армейскую газету.

И вот уже внимает люд

Сержанту Зайцеву. Поэту...

 

Пишу заученно: «Служба в армии...»

Перед глазами – дороги дальние,

Отлично помню колонны ротные,

От пыли серые, от бега потные.

Снаряды помню в два пуда весом –

Я их разглядывал с интересом.

Моя задача – попасть в мишень,

Но как в копеечку – в белый день.

Потом на стрельбище первым выстрелом

Разил мишени я смутно-быстрые.

Меня похваливал старшина:

-- Пару сапог сберегла страна... –

Как в кинохронике – марш к границе

И танков длинные вереницы,

И вот у Эльбы мой танк завяз:

По горло -- то есть под башню – грязь.

Да, было трудно вот здесь отцам,

Снимаю куртку и лезу сам

В густую жижу, ряну тросы.

-- Не вешать, черт побери. Носы! –

Кричу ребятам. Тянусь к крбкам.

Ох. Достается моим рукам!

Иголки троса во мне кричат,

Мои занозы кровоточат,

Но надеваю я трос на крюк –

Уже не чувствуя боли рук.

Рванули танки в десяток тяг,

Сейчас не кто-то, болото – враг.

У капитана лицо, как медь:

Машину сгубим – ему седеть.

Танк стоит дорого: будь здоров! –

С полсотни новеньких тракторов...

Но выплывает из грязи танк...

И вновь дорога. И гром атак!

А руки словно в огне горят,

Но как оставишь одних ребят?

Ученья наши – не в парке тир,

А я не кто-то, я командир:

Терпеть – и точка!

И вот привал

Наш санинструктор меня «клевал»

Иглою тонкой, как волосок...

В мозгу и в сердце тот марш-бросок:

Дороги трудные. Команды зычные,

Чирокой вошедшие, в «Дело личное»...

 

... Погоны сняты и значки,

Забыты напрочь ПТУРСЫ-НУРСЫ...

Что дальше делать, «старички»?

Подготовительные курсы.

 

Здесь Петя Паршиков, матрос,

Солдат Геннадий Кулифеев

Хотят в студенты – не вопрос.

Судьба служилых корифеев

 

Друг к другу тихо подвела.

В характеры всосалась служба

И ждут великие дела...

Залогом достижений – дружба.

 

Она сплотила с первых дней.

И закосневшие в уставах

Мозги отмякивали в ней,

В ее сурово-нежных лапах.

 

В спряжениях и падежах,

Как в детстве, и в ушедших датах...

Экзамены – серьезный шаг.

Но в нас, матросах и солдатах

 

Уже отмякшие мозги –

И мы врываемся лавиной

В наиглавнейший вуз Москвы,

Столицы радостно любимой.

 

На Маркса в тихий флигелек

Мы поутру заходим чинно...

А кой же бес меня повлек

В общагу? Там живет дивчина,

 

В которой темперамент бьет

Молдавский, страсть ее сжигает.

Она ее губами пьет,

Она меня ошеломляет –

 

И до скончания веков

Она осталась эталоном,

Как надо тешить мужиков

Губами и кипящим лоном.

 

И мне в себе не удержать

Воспоминания об этом.

Мне хочется лететь, бежать

И – все же я рожден поэтом –

 

Впечатать в яркую строку

Эмоции, что бьют фонтаном.

Негруца! На моем веку

Не раз мне быть от счастья пьяным,

 

Но вечно будет в сердце жить

Та кишиневская девчонка,

Что яростно меня любить

Умела, искренно и звонко...

 

* * *

 

И снова запись:

«Студент журфака...»

Пять лет науки – не фунт изюма!

Мала стипешка моя.

Однако

Когда получишь –

большая сумма...

Я вспоминаю,

я вспоминаю

Дух переполненного трамвая,

Читалки воздух и...

стройотряд.

В котором сорок, как я, ребят.

И Приишимье –

широкий дол,

Где пыль, как порох,

Нет, хуже – тол!

Взрывоопасна она в глазу –

Ту пыль степную

в душе несу...

Мехток совхоза –

передний край:

От наш зависит наш каравай.

Носилки носим,

а в них – бетон –

Перетаскай-ка десяток тонн!...

Мозоли алы,

ладонь – огонь.

Давай,

. ребята,

не охолонь! –

Взгрохочет гулко

стальной мехток,

И хлынет в бункер

зерна поток...

Мы всей артелью

поем «Катюшу».

Прораб поддел меня,

пюнув в душу.

Сквозил ехидненький шепоток:

-- Тонки поджилки –

создать мехток? –

А пыльный ветер –

до темноты.

Прораб под вечер

со мной на «ты»:

-- Ты парень крепкий,

я зря рукал,

Ведь я другое

предролагал:

Слезу уронишь –

и нырь под тент...

И не догошишь, тебя,

студень!...

Сияло солнцу,

машины шли,

Мехток работал,

Мы все смогли!

Душа светилась,

хрустело тело –

Все, что вершилось --

Личное дело.

 

Но я поэтов пьедестал

Из скромности освобождаю.

Нас Игорь Волгин воспитал,

«Луч» озарял.... Поэтов стаю

 

Собрал под шпилем МГУ

Шел по «Лучу» неспешно к славе.

В душе накапливал, мозгу

Стихосложение – в оправе

 

Мировоззрению. Меня

И недогоновское гнало

Объединенье, чтоб ни дня

Без строчки... Но того сначала,

 

Как ни старался, не умел.

Но это, в общем, объяснимо:

Учеба, груз партийных дел –

Не пролетит ни капли мимо...

 

Но в то же время тихо шла

Под спудом тихая работа.

Я вглядывался в зеркала-

Поэтов – их читать охота

 

И перечитывать стократ:

Конечно, Тбтчев. Пушкин, Гете.

Поэт поэту – друг и брат.

Читаю зорко. Я в заботе,

 

Я главное хочу понять:

Чем вдохновлялись Блок и Рильке?

Есенина готов обнять.

И Пастернак уже в копилке

 

Моей души и Мандельштам,

Цветаева и Вознесенский,

За Старшинова все отдам...

Я, по рожденью деревенский,

 

Себя стараюсь подтянуть

До всех параметров столичных.

Ухабист у поэта путь...

Подход к себе всегда критичный.

 

Потом судьбина привела

На совещание поэтов.

С их вдохновенного чела,

Казалось, пей венки сонетов.

 

Егор Исаев в семинар

Взял свой, где обсуждали жестко.

Едва не каждый спич сминал

Меня в комок. Летела шерстка

 

Раздерганная в пух и прах.

За что-то, правда, похвалили:

Нашелся смысл и толк в стихах.

Парадоксально вдохновили

 

В «парилке» мэтры, помогли

Снять шоры и раскрепоститься –

И легче строки потекли –

И не могу остановиться.

 

Окончив этот факультет.

Ко «Дню поэзии» прибился.

Там Гена Красников – поэт,

Со мною над чужими бился

 

Страницами. Святая цель:

Поэзии дать новый стимул.

Чтоб не пропал, не сел на мель

Талантливый поэт, не сгинул.

 

Редакторствуем с ним вдвоем.

И, если раньше не писалось,

В студенчестве – теперь поем.

Пропала лень, ушла усталость.

 

Кучборской лекции звенят,

В душе, творить нам помогая.

Дни вдохновением пьянят,

Строкой возвышенной сверкая,

 

Духовный вырастив багаж,

Мы много озаренней пишем,

Редакторский умножив стаж,

Фальшь чутким ухом в строчке слышим.

 

К мировоззрению душа

Карабкалась путем тернистым.

И я окончил ВПШ,

Что, собственно, с искусством чистым

 

Едва ли льзя состыковать.

Зато карячится карьера.

И все же буду уповать

На творческое. Все – химера.

 

Одна поэзия – оплот.

Она во мне неистребимо

Ключом пульсирует, живет.

Пускаю суетное мимо...

 

И вышли сборники мои:

Вначале – «Щедрость», «Жизнь – удача»...

А дальше я – глава семьи...

В друзьях покуда недостача

 

Не намечается. Со мной

И Паршиков и Кулифеев.

Я – как за каменной стеной.

Теперь – один из корифеев.

 

Уже взобрался на Парнас.

Меня и Красникова знают

В стране и почитают нас:

И Публикуют и читают...

 

Пишу привычно:

«Женат. Дочь – Оля...»

Мой стаж семейный –

двенадцать лет.

Какая Оле выпадет доля –

Вопрос тревожит.

Ответа -- нет!

Ракеты вражьи готовы к старту.

Они готовы упасть на нас.

И снится часто:

вот дочь за партой,

И вдруг:

во мгле исчезает класс.

Как это страшно.

Рыдает сердце.

Так, словно просится из груди!

Ты, небо чистое –

символ детства.

Заходишь, солнце,

но вновь взойди!

Очаг мой хрупок.

Он может мигом

Разбиться в щепки

о злобу дня –

О гром ракетный...

Мрак станет игом –

Любой родитель

поймет меня.

Моя надежда,

мой лучик нежный!

Ночей бессонных неспешный ход –

Ты помнишь, дочка?

Так будь прилежной!

... А дочке минул... д в а д ц а ты й год...

Смышленой стала

смотрит зорко.

Уж не мальчишки -- глядят хитро.

Хочу на свадьбе я

крикнуть: «Горько!»,

Хочу внучатам

носить ситро.

О, детство,

детство!

Ты – солнца лучик.

И потому я, наверно, злюсь,

И потому меня совесть мучит,

Что в Дом ребенка войти боюсь.

Боюсь, не выйду –

откажет сердце:

Там дух сиротства

и горький плач...

О, мать,

укравашая сына детство, --

Не символ жизни ты,

а палач!

Я сам не ведал отцовской ласки,

Я лишь в пятнадцать пришел к отцу.

О. Жизнь в сиротстве –

театр без маски,

Где слезы детские –

по лицу!

Не потому ли ценю безмерно

Жены улыбку

и дочки смех?

Не потому ли на сердце скверно

За материнский –

сиротства! –

грех.

И нам с женою несладко было –

Поднять ребенка

непросто,

нет!

Но ощущаю:

дочь жизнь продлила

И нам

и миру

на сотни лет.

Мой Олененок,

расти для счастья,

Но знай:

у жизни есть свой предел,

Спеши, родная,

принять участье

В приумножении

личных дел...

 

Я восхожу к корням моим,

Сосновка – сердца трепетанье...

«Давай, душа, поговорим» --

Еще советское изданье.

 

В Тамбове давний частый гость –

С семидесятых – две декады,

Хоть занят, но, как штык, как гвоздь,

По зову тамошней громады.

 

На праздники и вечера

Прикатываю из столицы –

И тянет руки детвора:

Вопрос поэту... Серебрится

 

Снежок – и отгремела медь.

И надо глубже и мудрее

Писать, чтоб оставаться впредь

На уровне, чтоб души грея

 

С народом с веком наравне

На вдохновении общаться

И это удается мне

Пока вполне. Но годы мчатся

 

Пришли тревожные года –

Я горький девяносто третий

Не позабуду никогда.

Вот вместе веры – тети мети

 

Вошли и в души и мозги.

Нужны ли в век кидал поэты?

Духовность никнет в век деньги...

Быстрей вращаются планеты

 

И их нельзя остановить.

Вот «Избранное» протянуло

Сквозь жизнь серебряную нить.

Вот смертью рядышком пахнуло –

 

Друг Кулифеев, где ты? Боль

Потерь с годами все острее.

Другие мизансцены. Роль –

Все та же. Я и прежде трели

 

Слащавые не издавал.

Мое признание суровей.

Гляжу на мерзкий карнавал

Стяжательства, нахмурив брови.

 

Отрада: Ясену вручил

Мою увесистую книгу

За все, что прежде получил...

Я вижу на Большом квадригу,

 

Я Паршикову позвоню,

Поеду в августе в Сосновку.

Есть многое, что я ценю

В себе и в мире... Установку

 

Судьба дала мне на борьбу,

На верность памяти и дружбе.

Мне не дано сменить судьбу.

На поэтической на службе

 

Отставок не бывает, нет.

Я вам мое открое кредо.

Не вправе убегать поэт

От злобы дня. Покуда в кресло

 

У печки не усядусь, нет!.

Поэзия с судьбою слита –

И мне не надо эполет,

Пока народ не ест досыта.

 

Судьба от тихого села

В глуши Тамбовской стартовала,

Но далеко не отошла...

Береза веткой покивала...

 

А в новой строчке пишу:

«Поэт...»

Какой оставлю на свете след? –

Я отвечаю за Белый свет!...

О чем ты строчкою возвестишь?

О, мать-планета,

куда летишь?

В какие штормы,

в какую ширь?

Поэт не кто-то,

а поводырь!

Что явишь миру в своей строке –

Луч света ночью на маяке?

Иль ночью хладной она махнет,

И не поможет,

и не спасет?

Под гулы века

и гром ракет

Я отвечапю за Белый Свет –

За мир всеобщий

без передела...

Честное слово –

л и ч н о е д е л о!

 

Над миром – неумолчный гул,

В тревогах – вспышки озарений.

В тысячелетие шагнул

Я с томиком «Стихотворений».

 

Я – секретарь, лауреат,

Я – гендиректор, главредактор.

Но неизменной фишке рад:

Мое село – мой главный фактор.

 

Я в нем по-прежнему, не вне.

Оно – опора мирозданья –

Подпитывает душу мне

И подвигает на исканья.

 

Другой опорой до сих пор

Прославленная альма матер.

На тверди этих двух опор

Мой устоявшийся характер.

 

Моя поэзия на них –

Нерукотворном постаменте.

Прославь их, мой чеканный стих –

И в сельском пареньке, студенте

 

Сегодня отклик обрети...

А я пойду неспешно дальше.

Теперь мне не сойти с пути,

Намеченном судьбою раньше...

 

Вся жизнь уместилась

в моей анкете:

Все, что мучило,

что болело,

Все, чем был занят

на Белом свете –

Л и ч но е д е л о!

Мати моя!

Я с тебя начинаюсь.

Только счастливым

ты видеть хотела

Сына.

Ну, что ж, я живу и не ка.сь –

Личное дело!

И не грущу я

вечерней порою,

Тяжко вздыхая,

что жизнь пролетела,

Что не начнется другая –

Новое л и ч н о е д е л о !