Зимняя ночь играет красками: белый, черный, синий, сиреневый, Бодрит, заводит, обжигает ласками, Морочит слух, морочит зрение. Хруст снега – хруст бумажных нежностей, калитки скрип – смычок со струнами, пыльца зимы летит небрежно, ей засыпан двор, как идол рунами. Сплошной стеной к ногам свергаются с небесных сфер, слетая хлопьями, обломки звезд, как брызги с паруса, под звонкий смех, под крики с воплями. Стоять, дрожа, под светлым конусом от фонаря – один единственный на сто шагов. Металла в голосе чуть больше, чем метели, в принципе. И нужно быть немного бешенным, чтоб предсказать приход автобуса, сквозь пелену вдали завешенный увидеть свет с другого полюса. Две фары вдруг мигнут приветливо, и желтый цвет по льду покатится. Как полнолунными глазами светлыми войти в салон затянет в пятницу. И понесется друг немедленно по колее – в сугробах издавна шагала в люди дева с дедом, но неизменно стала низменна. А ноги мчат автобус к городу, и незаметно взгляд бросается по сторонам, по стеклам, в бороду, ценнейшего лишь не касается. Но час настал, и звон будильника шумит в ушах, как колокольный звон, в окне пророс витраж базилики и ворожит, неволит он. Дождались рождества, и пение пронзает слух, паря по воздуху, сегодня месса будет – воскресение еще придет морозной поступью. |