В ПУСТЫНЕ БЕТПАК-ДАЛА

 

Свело меня с ним моё занятие литературой. Я обходил различные небольшие и малоизвестные издательства Санкт-Петербурга в поисках недорогого и вместе с тем имеющего репутацию выдающего более или менее качественную печатную продукцию. Новое время наложило на пишущую братию и новый вид цензуры - финансовую. Рукопись очередной книги томилась в моей папке в ожидании выхода на божий свет. В одном из таких второразрядных заведений, каких с некоторых пор в городе появилось великое множество, я и встретил его. Это был человек среднего роста с ещё пышной, но уже украшенной сединой шевелюрой, сероглазый с приятным русским лицом человек лет 68 - 70, очень статный и энергичный для своего возраста. По моим данным в издательстве он работал уже много лет и слыл человеком, хорошо знающим профессию. Столкнувшись с ним в коридоре издательства, я на ходу изложил суть своего дела и он, заинтересовавшись, пригласил меня для обсуждения деталей в свой кабинет.

В довольно большой комнате со всеми атрибутами издательства: рулонами бумаги и кипами готовых книг и брошюр, стоял компьютер последней модели. Было видно, что хозяин кабинета только что прервал какую-то работу. Попросив извинения и предложив мне сесть и подождать несколько минут, он устроился в своём рабочем кресле и, уверенно оперируя клавиатурой, завершил прерванную задачу, после чего повернулся ко мне.

- Теперь давайте поговорим о Вашем деле. Меня интересует: в каком оформлении, цветном или чёрно-белом, Вы хотели бы видеть свою книгу; каков предполагается её тираж и качество бумаги, желаете ли Вы воспользоваться услугами литературного редактора и художника, какую сумму Вы готовы заплатить и тому подобное?

Я достал папку с рукописью, положил её перед ним и начал последовательно излагать свои пожелания. Он внимательно слушал, изредка перебивая меня уточняющими вопросами и одновременно машинально листая рукопись. Ничего до этого не выражающие глаза его вдруг вспыхнули:

- Вижу знакомую военную тематику и очень близкие мне географические названия, связанные с Казахстаном и пустыней Бетпак-Дала! Понимаете ли, - заговорил он горячо и сбивчиво, - я треть века прослужил в Советской Армии, и значительный отрезок лучшей части моей жизни прошёл там, в этой самой пустыне, с постоянно чистым голубым небом и невыносимо палящим, смертельно надоедавшим солнцем летом и лютыми со штормовыми ветрами морозами зимой. Сейчас трудно даже представить: как мы всё это переносили! Вокруг ни деревца, ни кустика, ни жалкой травинки! Только бурая, каменистая, бескрайняя степь, перемежающаяся с растрескавшимися от жары гладкими, как столешница глинистыми такырами, палящее солнце да пыльные бури, заставляющие даже днём включать свет в помещениях. Кстати, те небольшие деньги, которые нам выплачивали за службу в сложных климатических условиях, мы называли "пыльными"! Зимой столбик термометра нередко опускался ниже 40 градусов! И никакого человеческого жилья на сотни километров вокруг!

Чувствовалось, что тема необыкновенно взволновала моего собеседника. Я слушал его с пониманием. Ведь всё это прошёл и сам и тоже во времена своей молодости.

- Уж, не на десятом ли государственном научно-исследовательском испытательном полигоне Вам довелось служить?

- Именно так! И целых шесть лет! Вначале - на семнадцатом объекте, а затем в девятом управлении в/ч 03080!

- И в какие же годы? - так же как и он, загоревшись, поинтересовался я.

- С 1960-го по 1966-й!

- Да мы с Вами совсем немного разминулись! А, может быть, даже и встречались на сороковом объекте! Я прибыл туда в 1966 году и служил до 1975-го! Оказывается, встретились сослуживцы! Мир действительно тесен!

Не сговариваясь, мы встали и протянули друг другу руки.

- Кандидат технических наук, доцент, полковник в отставке Сумной Иван Петрович! Ныне свободный художник: писатель и публицист - представился я.

- Кандидат технических наук, доцент, полковник в отставке Акиньшин Юрий Семёнович! - вспомнив молодость, отрапортовал по-военному мой новый знакомый. - Ныне главный редактор и начальник типографии этого издательства.

И мы обнялись, как старые добрые приятели. Ветераны полигона, где бы они ни встречались, как в давние времена выпускники Пажеского корпуса, и через много лет ощущают себя членами одной дружной семьи! И эта добрая традиция продолжается уже более полусотни лет. Видимо, всех этих людей накрепко сплотила важность, сложность и ответственность решаемых там научно-технических задач; гордость за успешное их выполнение, преодолённые при этом трудности и лишения да, пожалуй, и то, что служили все мы там в самые лучшие, молодые годы своей жизни! И всегда, как при многочисленных организованных, так и при индивидуальных встречах кто-нибудь обязательно с гордостью скажет: "А всё же нам здорово повезло, что пришлось послужить на полигоне - переднем крае советской науки, рядом с самыми выдающимися умами своего времени, трудиться над созданием сложнейшей техники второй половины XX века!" К счастью, память человека устроена так, что лучше сохраняет хорошее, чем плохое!

Нахлынувшие воспоминания захлестнули нас и унесли в далёкое прошлое. Перебивая друг друга, мы стали вспоминать те полузабытые времена и связанные с ними события, сослуживцев и казавшиеся сейчас такими родными и такими дорогими те не слишком уютные и комфортные места. Когда прошли первые наиболее бурные минуты встречи и начал иссякать поток этих: "А помнишь...", беседа потекла более размеренно. Расчувствовавшись, мы постепенно перешли к воспоминаниям времён предшествующих службе на полигоне. Вспомнили курсантские годы и, несмотря на то, что Юрий Семёнович учился в морском училище, а я - в артиллерийском, мы были сверстниками, и время нас во многом объединяло. Вспомнили жёсткую дисциплину пятидесятых годов, не всегда адекватные проступку наказания провинившихся. Оказалось, что оба в юности понюхали запах гауптвахты. Я за не отдание воинской чести лейтенанту, будучи в каникулярном отпуске, он - за подобное нарушение дисциплины, на которые сегодня никто бы даже не обратил внимания. С высоты своего нынешнего возраста мы дружно согласились с формулой Суворова: "Тяжело в ученье - легко в бою!" А нас в те годы готовили не для парадов, а именно для войны! Потому и Советская Армия была лучшей в мире!

После развала СССР, Советской Армии и государства, резкого упадка морали и, в частности, патриотизма в нашем обществе, меня, как литератора, особо интересовали сюжеты, способные повлиять на мораль молодёжи, вернуть ей память о нашем героическом прошлом, о забытых понятиях долга и чести; вызвать желание подражать отцам и дедам, восстановить утраченное чувство гордости за свой народ, свою Родину - всё то, что называется национальным самосознанием. Воспользовавшись возникшей в нашей беседе паузой, я попросил:

- Юрий Семёнович, вспомни, пожалуйста, что-либо яркое и поучительное из своей службы в армии, а лучше из времён службы на Балхашском полигоне. Он задумался.

- Ну, пожалуй, ничего героического я не вспомню, поскольку не совершал, но свой воинский долг всегда выполнял честно, несмотря ни на какие трудности. Об одном таком не совсем ординарном эпизоде я могу рассказать. Может быть, он тебе и пригодится.

Собравшись с мыслями, хорошо поставленным голосом и грамотным языком опытного преподавателя он, не спеша, повёл свой рассказ. Я привожу его здесь полностью.

"Служил я тогда на 17-ом измерительном объекте, в просторечье - на 17-ой площадке. Эта небольшая воинская часть располагалась в Голодной степи, примерно в 250 километрах от нашего культурного центра - города Приозёрска: сто километров бетонки, остальные - полевая дорога. Летом эта дорога представляла собой почти сплошной слой мельчайшей, как пудра, пыли порой доходившей до колёсных осей. Машина в таких местах двигалась, как в тумане, и шофера были вынуждены днём включать фары. Зимой её так заносило снегом, что машина не без помощи бульдозера иногда преодолевала этот путь часов за десять. Предназначалась наша часть для слежения за ракетами-целями, прилетавшими к нам из Капустина Яра, и антиракетами; измерения параметров их траекторий и величины промаха при наведении противоракеты на баллистическую цель. На вооружении части кроме радиолокационных станций были оптические устройства. Службу здесь несли 15 - 20 офицеров и 30 - 40 солдат, которые располагались в нескольких домах барачного типа. Для отопления жилых и служебных помещений существовала своя котельная. Как я уже говорил, морозы там бывали лютые, да ещё со штормовыми ветрами. В степи им есть, где разгуляться! Спать частенько приходилось, в шапках, не снимая шинелей. Солдаты свою трёхлетнюю службу проходили на площадке практически безвыездно. Офицеры, хоть и не каждую неделю, получали увольнение в Приозёрск для свидания с семьями. Надо сказать, что служба на площадке мало отличалась от корабельной во время длительных походов или от службы в пушкинской Белогорской крепости: месяцами и годами ежедневно перед глазами одни и те же лица! Каждое новое лицо или происшествие - уже событие! И, конечно, если экипаж космического корабля подбирается с участием психологов, то у нас этому никто не придавал никакого значения. Что, безусловно, не облегчало жизнь. Однако должен сказать, что жалоб ни от солдат, ни от офицеров я не слышал. К тому времени мы ещё не успели забыть, что нашим отцам во время Великой Отечественной войны приходилось значительно труднее. Мы хорошо понимали свой долг перед обществом. Мы говорили: "не почему это должен делать я, а не другой; а почему - другой, а не я!" Мы руководствовались понятием: "если это нужно обществу, значит нужно и мне, то есть я должен! Должен за то, что кто-то спас мне жизнь во время войны, кто-то помог мне получить образование, кто-то трудится на полях и заводах, чтобы содержать меня - офицера!"

То, о чём я хочу рассказать, произошло в 1960-м или в 1961-м году. Помню, было, начало марта - ранняя весна. Днём яркое казахстанское солнце уже пригревало землю, ночами же зима напоминала о себе двадцатиградусными морозами. Январь и февраль были необычайно снежными для этих мест и долины между невысокими холмами, ямы и промоины были занесены толстым слоем снега. Была пятница, и оставался один день до каких-то выборов. Выборам в те годы придавалось большое политическое значение, этот день был праздничным, а у нас в котельной, как назло, прорвало трубу. Аварию кое-как ликвидировали, но давление в системе отопления пришлось снизить. Служебные помещения и люди стали замерзать. Кроме всего прочего, это грозило срывом важной боевой работы, назначенной на ближайший вторник. Срочно требовался сварочный аппарат, которого на площадке не было. Его можно было доставить либо с 35-й площадки, преодолев 130 километров по занесённой снегом степной дороге, либо с рудника "Джамбул", находящегося в шестидесяти километрах. Командир принял решение отправить машину на рудник: ближе и к тому же с начальником рудника у него были дружеские отношения. Он был уверен, что тот в просьбе не откажет.

В полдень снарядили лучший из имевшихся автомобилей - "ЗИЛ-157" с двумя ведущими мостами - залили полные баки бензина и, на всякий случай, в кузове закрепили дополнительно бочку. В пути по безлюдной степи всё может произойти и никто не поможет! Делегация включала двух офицеров: капитана-начальника авто службы и меня - старшего инженер-лейтенанта, и двух солдат-водителей. Предусмотрительно оделись тепло. На всех были ватные телогрейки и брюки, овчинные полушубки и валенки. Втиснулись в кабину и тронулись. Впереди было 60 километров заснеженной степи и никаких признаков дороги. Направление на рудник держали по компасу. Ориентиров, увы, в пустыне нет. Объезжая глубокие ямы, занесённые снегом, нетрудно потерять направление и заблудиться. Двигаясь по снежной целине, машина передним бампером, как ножом бульдозера, нагребала огромный сугроб. Когда мотор уже больше не мог его двигать, водитель сдавал назад и пытался объехать это место справа или слева. Машина оставляла на снегу след похожий на ёлочку. Мощный мотор ревел на первой или второй передаче, постоянно работали оба ведущие моста и бензобаки быстро опустошались. Незаметно сожгли содержимое обоих баков и заполнили их из припасённой на этот случай бочки. К полночи израсходовали и это горючее, машина встала. К счастью, сквозь морозное марево уже были видны огни фонарей посёлка. Не дотянули километров десять. Мороз к ночи заметно окреп и, должно быть, превысил двадцать градусов. Связи у нас ни с кем не было, и ждать какой-либо помощи не приходилось. Дальше двинулись пешком.

Думаю, что эту ночь все участники того ледового похода запомнили навсегда. Снег доходил до колен и выше. Каждый шаг давался с огромным трудом. Дело усугублялось тем, что подтаявший за день снег ночью покрылся толстой ледяной коркой, которую приходилось ломать дважды при каждом шаге: когда ступаешь на целину и когда вытаскиваешь ногу из снега для следующего шага. Попытка двигаться след в след, как это делает волчья стая, не увенчались заметным успехом. Всё же люди не волки - сноровка не та.

Несмотря на мороз, взмокли уже на первой сотне метров пути. Было неудержимое желание бросить полушубки, но, к счастью, разум победил эмоции. Если бы это произошло, то мы бы сегодня с тобой не разговаривали- все бы непременно в ту ночь замёрзли! Силы быстро покидали нас. С трудом, преодолев несколько десятков шагов, мы падали навзничь на снег и, глядя в морозное бесчувственное, усыпанное равнодушными мохнатыми звёздами небо, некоторое время отдыхали. Успокоив частое, прерывистое, как у собаки после бешеной скачки, дыхание и пытающееся выскочить из груди сердце, делали очередной бросок. С каждым броском отдых удлинялся, сколько было таких бросков не счесть! Наш старший и наиболее опытный товарищ - капитан - бдительно следил за тем, чтобы кто-либо не уснул во время очередной передышки. Понимая, что сон означает верную смерть, он, отбросив всякий этикет, изощрённым русским матом гнал нас вперёд. Десяток километров до посёлка горняков преодолевали более четырёх часов, последние сотни метров до накатанной дороги - буквально ползком и на четвереньках.

Время тогда было спокойное, не теперешнее, и жители степного посёлка, не опасаясь ни воров, ни грабителей, своих домов на замки и засовы не закрывали. На трясущихся ногах мы ввалились в первый попавшийся на пути барак. Рядом с входной дверью оказалась кухня с ещё тёплой плитой и кастрюлей с каким-то варевом. С жадностью, прямо руками, съели содержимое, не заметив не только вкуса, но даже того, что именно ели. По шаткой дощатой лестнице с трудом заползли на второй этаж. Дверь одной из комнат тоже оказалась не запертой. Не стучась, не спрашивая разрешения хозяев, вошли и, упав на пол, тут же заснули мертвым сном. Проснувшиеся хозяева, по их словам, пытались разбудить нас, выяснить: кто мы и откуда, но это им не удалось. Измученные до предела, мы никак не реагировали. Как мёртвые проспали часов пять. Тогда мы были молоды, здоровы и хорошо, как и все воины тех времён, тренированы. Крепкий сон и добрые люди, которые совершенно бескорыстно не только приютили, но и накормили и напоили до отвала, быстро вернули нас к жизни, а память о долге перед замерзающими товарищами на площадке добавила энергии.

Оставив солдат на попечение хозяев, вдвоём отправились искать начальника рудника, чтобы просить о помощи. Советские люди были отзывчивы на чужую беду. Без слов нам дали лошадь, запряжённую в сани, и бочку бензина. Прихватив по пути водителей, осторожно, стараясь двигаться по своим ночным следам, чтобы не ранить ноги лошади, довезли бензин до брошенной машины, заправили бак и поехали в сторону посёлка. Но, как говорится, беда одна не ходит! Буквально на последнем километре не выдержало перегрузки, задымило и перестало работать сцепление. Теперь наша машина замерла окончательно. Возвращаться в свою часть стало не на чем. Подходящей исправной техники не оказалось и на руднике. Оставалось только ждать, когда обеспокоенный нашим длительным отсутствием командир части поднимет тревогу и с аэродрома взлетит вертолёт на поиск пропавших в степи людей. Подобные случаи уже бывали не один раз.

Так и произошло. К вечеру в небе над посёлком появился вертолёт. Лётчик, заметив в степи одинокую машину, опустился рядом. Группа спасателей, в составе которой был врач, несказанно обрадовалась, найдя нас живыми и здоровыми, и от бурной радости совершенно затискала нас в своих родственных объятиях. По рации доложили о находке в штаб полигона и нашему командиру. На рудник был выслан гусеничный тягач с запчастями, водителем и ремонтниками. Через пару дней машина, сопровождаемая тягачом, благополучно вернулась в часть. Нас же - бедолаг - доставили домой с комфортом на вертолёте вместе со злосчастным сварочным аппаратом. Сверху был хорошо виден путь, пройденный нами ползком и на четвереньках и "ёлочка", оставленная на снежной целине колёсами нашей машины. Однако задание было выполнено, тепло на объекте обеспечено и боевая работа, запланированная на вторник не сорвана!"

Юрий Семёнович немного помедлил, видимо, внутренним зрением доссматривая картины давно минувших дней, и заключил:

"Память о том злоключении и, особенно, о преодолении последних километров до посёлка горняков морозной ночью по глубокому снегу безжизненной пустыни Бетпак - Дала, осталась на всю жизнь. Я и сейчас ясно представляю себя совершенно выбившегося из сил и всё же ползущего к кажущимся недосягаемыми огням. Страха за свою жизнь не помню, помню только требовательное чувство долга: "Необходимо во что бы то ни стало добраться до посёлка и поскорее вернуться в свою часть со сварочным аппаратом - там "стоит" котельная, мёрзнут товарищи и возможен срыв очень ответственной боевой работы!"

 

5