Войти в мир искусства

 

(Правдивая история в монологах, диалогах и мелких комментариях автора)

 

- Я одного не понимаю, - говорит мой муж, - на какую аудиторию ты рассчитываешь? Если ты хочешь написать историю семьи, то надо же придерживаться фактов! И зачем такой странный язык? Или ты планируешь это печатать? Думаешь, кто-то заинтересуется твоими старыми евреями?

- Да, что ты, где печатать! – пугаюсь я. Так, пишу для развлечения. А язык как-то сам получился, случайно. Понимаешь, если они в прошлом веке разговаривают, то и язык должен быть другой.

- А-а, в прошлом веке, - говорит муж, - ну, понятно.

 

- Ты плохо меня расспросила, - говорит мама. – Я бы тебе еще много рассказала, и про ссылку, и про родителей, интереснее бы получилось.

Моя мама – воспитанник старой школы. Она считает, что ребенка нужно не хвалить, а направлять и проверять. Пусть даже ребенку перевалило за сорок. – И даты ты неправильно написала. Я не в 37-ом, а в 36-ом приехала.

- Это не хронология, - объясняю я, - это рассказ. Там главное образ передать, а даты менее важно.

- Что ж, тебе виднее, - вздыхает мама, - мне в твои годы было не до рассказов.

 

- Да, я еще вчера прочла, - говорит моя старшая дочь, пристально всматриваясь в зеркало. – Как ты думаешь, мне подстричься или так оставить?

Моя дочка похожа на диктора телевидения. Не просто на диктора, а отобранного по конкурсу из фотомоделей. Когда я иду с ней по улице, мне хочется крикнуть всем прохожим: «Посмотрите, посмотрите на эту прекрасную взрослую женщину, это я ее родила!» В детстве она была смешным карапузом без волос, но зато с очень толстыми щеками. Как жаль, что нельзя заранее посмотреть, что из твоего ребенка получится через 20 лет.

Ты что, обиделась? – говорит дочь. Я же ничего не говорю. Мне даже понравилось, честно! Особенно рассказ. Прямо как из настоящей книжки. Я недавно читала что-то похожее. Или по телевизору смотрела?

 

- Ты молодец, что пишешь, - говорит мое младшее дитя.

Она как обычно занята сразу тремя делами: слушает музыку, решает примеры, разложив тетрадки на ковре под столом, и разговаривает по телефону.

– Мне учительница хотела по литературе 80 поставить, а потом исправила на 90. Я ей рассказала, что у меня мама писательница! Нет, еще не успела. Уроков много. Ты же знаешь, мне на русском читать не удовольствие, а одна работа!

 

- Гениально! – написала мне по электронной почте моя давняя подруга, добрейший человек и страстная поклонница художников-самоучек, сочинителей стихов к юбилеям и просто народных умельцев. – Просто гениально! Я показала двум соседям и еще одному очень опытному человеку, тестю моего начальника, все рыдали! Я думаю, надо издать книжку!

- Какую книжку, - пугаюсь я, - ты что думаешь, я - Маркес, Хемингуэй, Чингиз Айтматов? И кто станет читать про моих старых евреев?

- В тебе совершенно нет самоуважения, - сердится подруга, - какой-то сплошной комплекс неполноценности! И почему ты мне не доверяешь? Вот увидишь, все умрут от такой книжки. Людям надоели заумные вещи, а тут нормальная жизнь, любовь, семья, старики. Неужели тебе неинтересно увидеть собственную книгу?

 

Каждое утро я еду на работу в мою клинику. Клиника находится в маленьком тихом городке – частные дома, почта, лавка, школа. Каждое утро я выхожу из своего дома в другом маленьком тихом городке – двухэтажные дома, школа, почта, супермаркет - и еду по проселочному шоссе, нахально обгоняя грузовики. По сторонам шоссе тянутся чудесные зеленые поля и холмы, по холмам в разные стороны гуляют коровы. Интересно, какая сейчас погода в Москве? Или в Париже?

 

- Доктор, вы меня не помните? Я ведь недавно у вас был, месяца два назад, у меня еще горло болело. Неужели не помните?

- Извините, у меня такой большой прием. И такая частая болезнь. Нет, нет, вы правы, конечно, каждый человек – индивидуальность.

-

Насморк, опять насморк, еще раз насморк, кашель, уши, горло, горло, горло. Нет, миндалины не увеличены. Ой, какие большие миндалины! Вирус. Небольшой вирус. Сильный вирус. Редкий вирус. Температура почти всегда при простуде. Нет, простуда часто без температуры. Хрипов не слышно. Нет, хрипов не слышно. Хорошо, что хрипов не слышно. Почему я уверена? Я двадцать лет слушаю хрипы. Конечно, бывают ошибки, вы совершенно правы.

Мне кажется, у вас лишний вес. Я понимаю, что вы немного едите, но, возможно, для вашего организма это много. Да, мясо. И сыр, конечно, в сыре – один жир. Орехи? Для вас это просто яд! Нет, смысл жизни остается, просто перемещается на что-то другое. Конечно, я вас понимаю, я вам очень сочувствую. Я сама просто ненавижу эти диеты.

Вы уже просто посинели от своего вегетарианства. Возможно, вы едите достаточно, но ваш вес это не показывает. Нет, мясо обязательно, И орехи. Почему гадость? И сыр гадость? Конечно, я вас понимаю, я сама совершенно не переношу переедание! Но все-таки анемия это не лучший выход. Витамины? Можно и витамины. Почему одна химия? И кальций химия? Тогда мы, пожалуй, и сами химия, немного усложненная, конечно. Нет, я не спорю, я совсем не спорю, конечно, вы лучше понимаете.

 

Поздно ночью я получаю письмо по электронной почте. От подруги.

- Все решено! Прекрасное издательство. Порядочные люди. И очень профессиональные. Они просто влюбились в твои рассказы. И в пьесу. Особенно в пьесу! Готовы просто бесплатно издать. Нужно только оплатить работу типографии. Двести долларов, весь разговор! Может, в конце придется что-то добавить. Срочно отвечай!

-

- В принципе, ты взрослый человек, - говорит муж, - вполне можешь решать, на что тратить деньги. Нет, я не смеюсь, с чего ты взяла! Мы, правда, еще не решили по поводу отпуска... Зачем обижаться, я не понимаю? Действительно, сумма небольшая. Ты и пьесу собираешься вставить? Ну, ну. Опять обиделась! Хорошо, я теперь буду только хвалить. Очень, о-очень нравится!

-

- Рабочий день в клинике начинается в восемь утра, ничего, не слишком рано.

- Подумаешь, давление! – говорит высокий полноватый мужчина, - просто голова разболелась. И сразу анализы? Да у нас на работе один спортсмен был, с 200 на 100 штангу поднимал! И ничего ему не делалось.

- Интересно, где он сейчас, - вежливо говорю я, хотя мне не очень интересно. Я все-таки занимаюсь живыми людьми, а не покойниками. – Понимаете, у вас слишком резко началась гипертония, хотелось бы проверить почки. Это просто так принято. Нет, конечно, это ваше здоровье, но я за него отвечаю некоторым образом. Или вы хотите, чтобы меня лишили зарплаты?

-

- Доктор, вы меня должны срочно принять! Горло. У меня и раньше горло болело, разве вы не помните? Доктор, вы не подумайте, что я такой нудник, у меня жена – на последнем месяце. Двойня! Мальчик и девочка. У нас никогда детей не было, шестнадцать лет лечились. Как вы думаете, ей это опасно? Доктор, может, мне совсем из дома уйти?

 

- Доктор, у меня зуб страшно разболелся, вон, вся щека опухла! К зубному врачу? А может, вы что-то дадите, таблеточку какую-нибудь? А если в порядке исключения, что вам трудно? Пусть антибиотики, мне лишь бы не сверлить! Вот и хорошо, вот и спасибо.

 

-

По вечерам я получаю электронные письма. Работа над книгой кипит, макет уже готов, верстка, вычитка, набор. И ошибки проверены. Надо же, как все серьезно! А я так старалась, печатала на компьютере. И ошибок, вроде, никаких не было. Профессионалам виднее.

- Я просто оторваться не могу, - пишет подруга, - это такое интересное дело – создание книжки! Целыми днями с наборщиком сижу, с художником. Рисунок для обложки уже почти выбрали. Скоро и в типографию передадим.

-

- Не забудь, там еще доплатить надо, - говорит мой муж. – Вечно витаешь в облаках, а люди на тебя трудятся. Нет, я бы сам спросил, вдруг они стесняются.

 

Я весь вечер кручусь на кухне, готовлю что-то вкусное, смеюсь, рассказываю случаи из практики.

- Этот больной с давлением такой упрямый, лопнуть можно. Но все-таки пошел на ультразвук почек. Говорит, из уважения к моей зарплате. Чего им только не наврешь для пользы дела! Слушай, - между прочим говорю я, - а что если мне съездить в Москву? Просто посмотрю на эту книжку. Буквально на несколько дней, и сразу назад!

 

- В принципе, ты свободный человек, - говорит муж, - можешь делать что угодно, но мы, кажется, собирались в отпуск. И вообще, все Москва, Москва! Сколько можно сидеть на двух стульях? Десять лет как уехали. Я уже не говорю, что существуют дети, мне кажется, им нужна мама, а не писательница и тем более издательница.

Ярко светит солнце. Я мчусь по проселочному шоссе, привычно обгоняя грузовики. В принципе, все правильно, какая от меня польза в этом издании!

 

- Заканчивают печатать, - пишет подруга, - типография гонит, как никогда. Правда, получилось сложнее, чем предполагали, зато обложка интересная. Да, доплатить немного придется. Долларов триста, я думаю, хватит.

- Это хорошо, что мы еще не решили с отпуском, - говорит мой муж. - Теперь времени много, к следующему году точно решим.

 

Толстенькая пачка новых книжек лежит на столе. Настоящие книжки – название, фамилия автора, даже оглавление.

- Обложка какая-то странная получилась, - говорит моя старшая дочь, листая страницы. Рыжая почему-то. Ты не могла другую попросить?

- Как-то неудобно было, - отвечаю я, - это ведь почти подарок.

Две страницы вылетают и плавно опускаются на пол.

- Ерунда! – говорит моя младшая дочь. Можно скотчем приклеить, и все. Еще лучше получится.

- Теперь будем всем раздавать, друзьям, знакомым, - включается муж. – Интересно, что они скажут.

- Что ты, зачем раздавать, - пугаюсь я, - как-то неудобно. Они меня знают как нормального человека, а тут вдруг книжка!

- Ты извини, - говорит муж, - но я не понимаю! Зачем тогда было все это затевать, писать, издавать?!

 

Первым я дарю книжку одним милым людям из Ленинграда, нашим дальним знакомым.

- Ты книжку написала? – приятно удивляются знакомые, вот молодец! Обязательно подпиши нам автограф.

Больших я их никогда не видела и не слышала. Можно понять, у всех работа, суета. К тому же мы ведь совсем дальние знакомые.

 

Наш близкий приятель позвонил ровно через неделю.

- Это хорошо, - сказал он, медленно подбирая слова, - это хорошо, что у тебя нет страха белого листа. Многие люди хотят писать, но боятся начать. – Он опять помолчал. – И хорошо, что ты написала о семье, предках. Я вот не расспросил родителей вовремя, а теперь некого, - загрустил он.

- Это не совсем моя семья, - честно попыталась объяснить я, - там почти все придумано. Самое достоверное это пьеса.

- Вот именно, пьеса! – воскликнул приятель, - ну, почему пьеса, скажи на милость? Рассказ, семейные документы я еще понимаю, но пьеса то при чем?!

 

- Пьеса получилась очень удачная, - твердо заявила женщина литературовед, преподаватель фольклора в Израильском университете. - Так тонко перекликается с Чеховым, остроумная, диалоги хорошие, просто Вишневый сад наших дней! А вот повесть мне совсем не понравилась. Какие-то семейные истории, все вторично. Мне кажется, вы списали с Василия Гроссмана.

Мне стало очень стыдно.

– Понимаете, - выдавила я, - так получилось, отъезд, заботы. В общем, я совсем не читала Гроссмана.

- Это не имеет значения! - строго сказала литературовед. – Вторично и все. Или Гроссман, или А.Б. Ешуа. «Мистера Мани» вы читали, надеюсь?

Если она сравнивает меня с такими прекрасными авторами, - подумала я, - может это принимать за комплимент?

Но все-таки истина была дороже, и я тихо пробормотала:

- Мне кажется, у Ешуа интрига построена совсем на другую тему.

- Не важно! – отрезала литературовед. – У него комплекс сексуальной неполноценности, у вас – не рожденных детей, нет большой разницы.

Много лет назад из-за медицинской ошибки умер мой новорожденный сын. Правда, я все время старалась вычеркнуть из жизни эту историю, но видно, мне не очень удалось. Так что по поводу комплексов литературовед была права, конечно. По крайней мере, в той части фразы, которая касалась лично меня.

 

Вечером подруга переслала мне отзыв другого литературоведа, преподавателя Московского университета:

- Особенно выделяется повесть, есть в ней что-то от латиноамериканского магического реализма, но эту магию легко понять и объяснить. Несомненна индивидуальность автора и недюжинный дар живописания. Вот только пьеса неудачная, слишком традиционна и вторична к Чехову, какие-то Три сестры наших дней!

 

Я решаю отдохнуть от профессионалов и даю книгу пожилой соседке. Соседка звонит на следующий день к вечеру. Она плачет в трубку:

- Деточка моя, если бы я точно не знала, что это вы написали книгу, никогда бы не поверила. Как такая молодая современная женщина может знать о нашей жизни? А после эпизода в Германии я не спала всю ночь, у меня просто озноб начался. Я сегодня утром отнесла книгу подруге, бывшему директору библиотеки. Вы не представляете, мы уже час стоим в коридоре и обе плачем.

-

Поздно вечером позвонили из журнала с незабываемым названием «Солнечное сплетение».

- Не зажигает, - сказал молодой мужской голос, - совсем не зажигает. И темы старые. Эта книга нам не подойдет, никто ее читать не станет!

 

Я опять получаю электронное письмо. На этот раз от моего издателя, той самой загадочной женщины, которая, если верить подруге, влюбилась в мои рассказы и особенно в пьесу.

- Вы должны пробиваться. Искать знакомых в литературной среде. Я думаю, вам стоит вступить в Союз писателей Израиля, это интересно, будете участвовать в заседаниях, обмениваться опытом. Я вам посылаю телефон одного из членов Союза.

- Может, мне лучше прямо в Кнессет поступить, – говорю я мужу, - буду участвовать в заседаниях, обмениваться опытом?

-

Через несколько дней я все-таки звоню по присланному телефону. Чем черт не шутит!

- Мне посоветовали к вам обратиться, - говорю я мрачному голосу в трубке, - узнать насчет Союза писателей…

По выразительному молчанию я понимаю, что даже просьба о вступлении в Кнессет его бы меньше возмутила.

- Хорошо, - вздыхает мой невидимый собеседник, вероятно покоренный магией издательского имени, - для начала пришлите свою книгу.

Он перезванивает довольно скоро, недели через две.

- Я прочел, - голос так же мрачен, как и в прошлый раз, - ну, ладно, я вам дам телефон одного литератора, руководителя Хайфского общества, поговорите с ним сами.

Я честно звоню литератору по указанному телефону.

- Адресат выбыл, - вежливо отвечает трубка, - год назад. Но вы можете узнать в справочной его новые координаты.

Главное, не задаваться, - решаю я, - ну, переехал человек, что мне стоит позвонить еще раз.

На этот раз голос был приветливый и очень немолодой. Про Союз писателей я решила благоразумно молчать.

- Вот, вышла книжка, - уныло сообщаю я.

- Это очень интересно, - так же уныло отвечает голос. – Если вас интересует, я даю литературные консультации.

- (За сколько, - хотела спросить я, но потом решила промолчать).

- И вы можете приходить на наши вечера в клубе пенсионеров. А где, кстати, вышла книжка, в Израиле?

- Нет, в Москве, - послушно отвечаю я.

- И здесь не продается?

- Нет. – Почему-то отвечаю я, хотя моя подруга уже организовала доставку в магазины русской книги.

- Вот это хорошо! – голос моего собеседника впервые оживляется.

- Я тоже искренне радуюсь, раз ему это хорошо.

- – Я сейчас уезжаю в длительный отпуск, - продолжает мой неизвестный собеседник (бывает же людям такое везение – длительный отпуск!), - а по приезде позвоню вам. Месяца через два. Или через три.

 

- Все, - сказала я себе, - хватит. Жила как нормальный человек, в гости ходила, людей лечила, а теперь только извиняюсь да оправдываюсь. Зачем мне вообще сдалась эта книжка?!

- Следующее издание только посмертно! – твердо написала я подруге, хотя можно было ее и пощадить, конечно.

 

Вечером пришел ответ:

- Книгу прочел бывший посол России в Израиле. Очень хвалил, говорит, что она должна быть интересна израильскому читателю, поэтому будет правильно и хорошо перевести ее на иврит. А вчера звонили из Культурного центра, предлагают устроить презентацию. Может, ты сможешь приехать?

 

Мой день рождения осенью, и хотя я давно его не праздную, но самые близкие и родные всегда помнят и приносят подарки, мир все-таки устроен не так плохо. В этом году все подарили мне деньги, чтобы я сама могла выбрать то, что мне нравится.

- Давай купим что-нибудь тебе лично, - сказал муж. - Сколько можно все время думать о детях и родителях! Только ты не спеши, подумай, что ты больше всего хочешь.

Что тут было думать! Я хотела билет. На самолет. Тель-Авив – Москва.

 

Слово презентация мне, конечно, давно знакомо, как и любому нормальному человеку. Например, презентация нового фильма, или новой компьютерной техники, или, на худой конец, нового лекарства. Но невозможно было приложить это слово к собственной персоне.

Хорошо, что зал оказался такой небольшой, почти как обычная комната, только длинная. На стенах висели картины израильских художников. Я сразу узнала знакомые пейзажи.

- Вы не волнуйтесь, - сказал очень живой и улыбчивый человек, директор культурного центра, - я все сделаю сам, и скажу, и отрывки прочитаю. Я, кстати, очень хорошо читаю вслух. Вот только, боюсь, народу будет мало, очень уж погода скверная, просто ураган какой-то.

 

Но он зря боялся, этот милый человек, зал ломился, некоторые даже стояли в проходе. И все дружно махали мне рукой или хотя бы улыбались. Потому что зал был полон моих родственников. Близких и совсем дальних, которых я сама никогда не видела. А некоторые привели знакомых и соседей. Это мой любимый двоюродный брат, который был посвящен в создание книжки, поработал на почве ее популяризации.

Я думаю, никогда директор культурного центра не встречал такой благодарной аудитории. Публика просто ела его глазами. На каждую невинную шутку зал отвечал дружным одобрительным смехом, а при упоминании книжки и ее бесспорных достоинств разражался длительными аплодисментами

. Директор бодро зачитал один из рассказов. Читал он очень мастерски, немного подвывая и расставляя акценты голосом, чтобы зал знал, на что обратить внимание. Правда, он немного путал слова, и акценты, как мне казалось, были не совсем в нужных местах, но какое это имело значение!

Потом слово предоставили издателю. Кстати, я впервые увидела ее на этом вечере и сразу полюбила всей душой. Издатель отказалась отвечать на затейливые вопросы ведущего о трудностях издательского дела и сказала, что будет говорить только о книжке. И она говорила. Проникновенным, глубоко прокуренным голосом она говорила о книге вообще и об авторе в частности, при этом повесть сравнивала с эпохальным романом, а автора с Достоевским. Мне страстно захотелось побежать и купить эту прекрасную книжку, тем более, что лоток находился тут же, у входа в зал

. Потом предполагалось мое выступление, и я честно рассказала про свой медицинский профессионализм, потому что никакого другого у меня никогда не было. Я еще попыталась немного объяснить содержание повести на случай, если кто-то не поймет, но, к счастью, вновь вмешался директор, и громко зачитал начало этой повести, радостно путая строчки в старинной заздравной песне. На этом, по-видимому, предполагалось закончить, директор уже встал для прощальной речи, сияя улыбкой и с надеждой посматривая на часы, но не тут то было! Мои родственники дождались, наконец, своего часа.

Они выходили в центр зала по одному, четко объясняли степень моего с ними родства и начинали рассказывать. Много и охотно. О себе. И трудном военном детстве. И своих родителях, которые, к сожалению, не дожили до этого знаменательного часа. А мой любимый двоюродный брат рассказал также о жене, детях, общих знакомых в Израиле и собственных творческих планах. Я была счастлива, что моя книжка вызвала в них такие глубокие чувства.

Презентация закончилась полным триумфом. Книжка разлеталась с лотка, я отчаянно подписывала автографы, путая фамилию с псевдонимом. Какая-то совершенно незнакомая бабушка подошла и поцеловала меня в лоб. И все это было записано на настоящую видеопленку! Получился буквально целый фильм, который я, торжествуя, повезла к себе домой.

 

- Рита совсем не изменилась, - сказала моя мама, внимательно просмотрев фильм, - а Неля пополнела, но выглядит хорошо. Жалко, что остальных плохо видно. И еще слишком часто показывают этого постороннего человека с улыбкой.

- Вот и прославилась наша фамилия, - сказал папа и незаметно вытер скупую слезу.

 

Клиника ломилась. Пациенты сидели в коридоре, и во дворе на лавочке, и в комнате медсестры. Предложение обратиться к другому врачу они воспринимали как личное оскорбление. Казалось, я отсутствовала не неделю, а долгие годы, за которые у моих подопечных накопились целые горы крупных проблем и мелких неурядиц. Я честно внимала и сопереживала, с испугом поглядывая в окно на все подъезжающие машины.

- Доктор, вас тут ожидает несколько сообщений, - сказала в телефонную трубку наша секретарша.

- Что-нибудь срочное? – в отчаянии спросила я.

- Нет, ничего особенного. Вот, например, звонили из ультразвука. Что-то нашли в почках у одного больного. Связать вас с ультразвуком?

- Да, да, конечно, - вздохнула я. - И вызови-ка этого больного на прием на всякий случай.

- На сегодня?

- Ой, нет, только не на сегодня. Давай дня через два, когда хоть немного рассосется.

 

Секретарша из ультразвука была порядочная зануда. Сначала она спросила мою фамилию и номер врачебного удостоверения, потом фамилию и номер паспорта больного, хотя сама же меня искала по поводу этого больного.

- Опухоль правой почки, – строго зачитала она, - девять сантиметров на шесть, но капсулу не проросла. Нет, никакая не киста, плотная, бугристая. Нет, никаких сомнений!

 

- Еще ничего точно не известно, - сказала я больному, - нашли что-то в почке. Я вас срочно госпитализирую.

- Ну, вот еще! – проворчал больной. - Есть у меня время госпитализироваться, только на новую работу перешел. Через месяц, пожалуй, смогу, да и то вряд ли. И что вы все затеваете? У всех людей давление, и ничего, живут спокойно.

- Это не шутки, - разозлилась я, - подозревают опухоль. Правда, совсем небольшую (девять сантиметров, повторила я про себя с ужасом). Еще капсулу не проросла. Но ждать очень опасно.

Он немного испугался.

- А что будут делать?

- Да, ничего особенного, - как можно естественнее сказала я. – Удалят почку, и все. С одной почкой человек может сто лет прожить без всяких проблем!

- Вам все просто! – вновь заворчал больной. – А вдруг они зря удалят. Может им так выгоднее, за операцию, небось, большие деньги получают!

- Для вас операция будет полностью бесплатная, - терпеливо объяснила я. - А у хирургов в больнице оплата почасовая, им в сто раз лучше в ординаторской сидеть, чем с вашей почкой возиться.

 

Вечером в кабинет зашла жена этого больного.

- Доктор, - сказала она, - вы равнодушный и жестокий человек! Вы знали, какой страшный диагноз у моего мужа, и спокойно отложили на два дня его визит!

 

- Хорошие новости, - написала подруга, – книга распродается, медленно, но все-таки распродается! А вчера пришла одна женщина и купила десять штук. И расспрашивала об авторе! Я ей дала твой телефон, ты не возражаешь?

 

Голос в трубке был вежливый и очень приятный.

- Я только вчера приехала в Израиль. У меня здесь почти все друзья и родственники. А сама я так и не решилась эмигрировать, у меня интересная работа - музыкальный редактор. Правда, последнее время приходится немного подрабатывать. Няней. У одних милых людей (она назвала моих дальних родственников). У них я и увидела вашу книгу. Я даже стала звонить в Израиль и спрашивать, кто эта удивительная писательница, но никто не знал! Тогда я решила каждому из моих израильтян подарить по книжке!

Только об одном сожалела я, слушая эту замечательную женщину, - что никто из моего семейства не присутствует при нашем разговоре.

- -И еще, - продолжила женщина, - вашей книгой заинтересовалась одна дама, театральный режиссер.

- Галина Волчек? – спросила я, перестав дышать.

- Нет, нет, эта дама живет в Израиле, уже полгода, где-то совсем рядом с вами, в кибуце (она назвала совершенно неизвестное мне место), и она очень приглашала вас приехать в гости.

 

- Рядом! – сказал муж, - полтора часа в один конец. К совершенно незнакомому человеку! В единственный выходной! Ты так уверена, что мы должны туда ехать?

- Эта женщина – театральный режиссер! – сказала я, - и ей понравилась моя книжка, представляешь. Человек искусства!

- У тебя чисто обывательское представление о людях искусства, - проворчал мой сведущий муж, - иногда с простым инженером или врачом в десять раз интереснее и проще общаться.

- Но ведь она всего полгода в стране. Из Москвы. Вдруг ей одиноко, тяжело? Вспомни, как мы сами приехали.

У моего мужа было доброе сердце.

- Хорошо, - вздохнул он, - только не на целый день, пожалуйста. Надо хоть раз отоспаться за неделю.

-

Вечером позвонила мама.

- Как хорошо, что завтра выходной. Мы с папой давно тебя ждем, - пришли какие-то непонятные письма. А у соседки муж перенес инфаркт, ты должна срочно ее проконсультировать. И давление мы уже неделю не меряли.

- Все сделаем, - бодро сказала я, - и померяем, и с соседкой поговорим. Только не завтра. Мы уже обещали, понимаешь? Но я обязательно приду! Например, в четверг. Да, в четверг, я как раз рано освобожусь после дежурства.

- Конечно, - вздохнула мама, - я все понимаю, кому интересно со стариками!

 

У дамы режиссера был пронзительно радостный голос и розовая ленточка на шляпе.

- А вот и моя фазенда, - восклицала она, проводя нас в тесное неустроенное жилище, - не правда ли, чудесно!

- Вот видишь, какая мужественная женщина, - шепнула я мужу, – живет в такой дыре и еще радуется.

- А я получила вашу книгу, - так же радостно сказала женщина, - правда, еще не читала. Сейчас такое время, каждый может написать и издать все, что угодно! У вас, наверное, знакомые в издательстве? - продолжила она, приветливо улыбаясь.

- Да, да, - сказала я, - очень близкие знакомые, а как же иначе!

- Я так и думала, - опять улыбнулась режиссер. – А я вот рада отдохнуть здесь, наконец, от суеты творческой жизни, от всех этих сплетен и интриг, связанных с фильмом. Как, вы не знаете?! Я выпустила фильм об известном режиссере, гении современности. Вы и режиссера не знаете? Но где же вы были все это время?

- Понимаете, - заизвинялась я поспешно, - мы уже десять лет живем в другой стране. Многое упустили, конечно. Но и очень многое приобрели…

- Нет, нет! Это невозможно. Не знать Петечку! Вы должны срочно посмотреть мой фильм!

 

Мы пили бледный чай из разномастных чашек, норовящих упасть с маленького низкого столика, и смотрели фильм про режиссера Петечку. Фильм был совершенно настоящий, как сказала бы моя старшая дочь, похожий на передачи из серии «Культура», что идут у нас по 8-му каналу, но выгодно отличался тем, что все персонажи говорили по-русски. Я вдруг ужасно затосковала по Москве, по доброму старому Театру, где служат искусству чудесные чудаковатые режиссеры, где понятно каждое слово, и подтекст, и старые шутки, и все лица в зале кажутся знакомыми…

- Вот и чудесно, что мы познакомились! – сказала нам режиссер. – Теперь и я приеду к вам в гости, посмотрим вторую часть фильма, поговорим о театре. А как вам игра… - она назвала незнакомую фамилию. – Как, вы и его не знаете? А помните, что написал Моэм в «Подведении итогов»? Вы не читали «Подведение итогов»?! Боже мой! Я займусь вашим воспитанием. Мы составим список книг…

- Какие-то книги я все же читала, - принялась я оправдываться, - и Моэма тоже, конечно. Все, что было переведено в нашу бытность в России. Просто эмиграция отняла много сил, пришлось поднимать всю специальную литературу, экзамены, дети, чужой язык…

- Да, да, я понимаю, - заулыбалась режиссер, - да вы еще сами взялись писать. Но ничего не поздно, вы такая молодая!

 

- Я тебя предупреждал, - вздохнул муж, - могли бы спокойно погулять, в бассейн сходить.

- Мама, - сказала младшая дочь, - вы опять где-то бродите, а мне кроссовки надо купить, видишь, уже пальцы торчат!

- Да, да, - ответила я виновато, - в следующий раз пойдем в бассейн. И кроссовки обязательно купим. В четверг. Я рано освобожусь после дежурства.

-

 

Воскресение – начало рабочей недели. Потому что Бог создал шесть дней для труда, и считать он начал с воскресения – день первый, день второй…. И ведь что странно – к нерабочей пятнице быстро привыкаешь, а вот с рабочим воскресением просто невозможно смириться!

Я возвращаюсь домой в полной темноте, борясь с непреодолимым желанием закрыть глаза.

- Мам, тебя к телефону!

- На каком языке? – испуганно спрашиваю я, срочно перебирая в памяти всех прошедших за день тяжелых больных.

- На русском.

Я с облегчением вздыхаю.

 

- Я целый день читала вашу книжку! – слышу я радостный голос дамы режиссера, - Потрясающе! Невообразимо! Закончилась моя спокойная жизнь, все мои мечты о тихом отдыхе на лоне природы. Решено! Я буду ставить спектакль по вашей повести!

Я чувствую себя восьмилетней девочкой, которой совершенно без всякой причины вдруг подарили прекрасную иностранную куклу.

- В Москве? – спрашиваю я, боясь дышать.

- Нет! Здесь. Только здесь, в Израиле!

Кукла беззвучно растворяется в воздухе.

- Я думаю, это будет непросто, - осторожно замечаю я.

Нет, театры в Израиле, конечно, есть, и даже неплохие, но я не думаю, что они ощущают большую нехватку незнакомых режиссеров пенсионного возраста, да еще ни слова не понимающих на иврите.

- Не волнуйтесь. Я этим сама займусь, тут есть одна организация… Впрочем, не важно, мне жаль отнимать ваше драгоценное время. Это будет настоящий большой спектакль, обязательно музыкальный! Я знакома с одним пожилым композитором. И еще надо пригласить нескольких актеров. А остальной коллектив можно взять молодежный, из старшеклассников. Решено!

- Я рада, что вам понравилась именно повесть, - сказала я искренне, - ее как раз многие не понимают, говорят, слишком много действующих лиц.

- Потому что они их не видят. А теперь они зазвучат, заговорят, каждый своим языком.

Мне хочется подпрыгнуть на одной ножке, как в детстве, но я боюсь, что мое семейство это неправильно поймет.

- Только по поводу композитора, - решаюсь я продолжить, - там ведь героиня все время говорит о Бахе, даже поет отрывки из концерта, может, стоит обойтись без композитора?

- Ни в коем случае! Вы совсем не понимаете мой замысел! Но не волнуйтесь, автор пишет, а режиссер осмысливает. Короче, мы должны встретиться. Срочно! Я думаю, я смогу приехать к вам в четверг, мне будет очень удобно, потому что в пятницу я смогу поехать от вас дальше, в Хайфу. Договорились?

- Договорились, - отвечаю я.

- А что бы вы сказали на моем месте?

 

- Она собирается ставить спектакль по моей повести! – торжествующе говорю я мужу, - книга произвела такое неизгладимое впечатление, что она решила вернуться к творческой деятельности! Она даже знакома с какой-то организацией, которая может помочь с деньгами. И собирается пригласить композитора. И настоящих актеров. И еще каких-то старшеклассников.

- Интересно, - говорит муж, - еще вчера даже не читала книжку, а сегодня уже есть и организация, и актеры, и композитор.

Если кто-то забыл фразу про пророков в собственном отечестве, я могу напомнить. У меня по этой части большой опыт.

 

Четверг наступил очень быстро. Я даже не успела позвонить маме и предупредить, что опять не приду. Главное, давно пора оставить дежурства. С тех пор как появилась клиника, в них нет никакой нужды, но как-то страшно отрываться от больницы, от кардиологии. Как будто ухожу на преждевременную пенсию.

Давай, давай, - ругаю я себя, на полном автопилоте выруливая к перекрестку, - дежурь, романтик-кардиолог! Пока не сдохнешь на боевом посту.

И все из-за этой старушки. Ее впихнули мне из приемного в два часа ночи. Старушка давно завершила земной путь, и равнодушно смотрела в никуда потухшими глазами. Детей своих она не узнавала.

- И ты хочешь, чтобы я заняла ею последнюю койку?! – прошипела я возмущенно дежурному из приемного. – А если поступит острый инфаркт? Я что тромболизис на полу буду давать?

- В терапии коек нет, - уныло бубнил дежурный, растирая белое как полотенце лицо, - а она сейчас запросто отек легких устроит, куда я ее дену?

- Но почему именно ко мне? С таким же успехом можно в глазное положить. Или в родблок!

- Давай, давай, издевайся, - сказал дежурный. – У меня еще две почечных колики в коридоре, и псих опять явился.

Псих был классический, каких знают все врачи приемных отделений. Он закатывал глаза и часто дышал. В прошлом году один такой в пылу возмущения убил дежурного хирурга.

- Ладно, - сдалась я, - переводи свою старушку.

А в четыре поступил инфаркт. Сорок два года. Час с начала болей. Вот вам и тромболизис! Старушка, получившая свои мочегонные и снотворные, мирно дремала под дорогим, громко тикающим монитором.

Можно еще долго рассказывать, но не думаю, что кому-то это будет интересно. В конце - концов, после криков, беготни и скандала с терапией, которая все-таки зажала одну койку (поделом мне с моим альтруизмом!) все утряслось, инфаркт пролечили, даже рубца не осталось. Тромболизис – великая вещь! Но во мне не было ни радости, ни сознания исполненного долга. Просто хотелось прислониться где-нибудь в тихом месте к теплой стенке.

 

Режиссер ждала меня на перекрестке, как договорились.

- Какой милый район! – восклицала она, оглядываясь. - И море рядом. Я знаю! Давайте поедем на море, будем гулять, любоваться на закат!

- Давайте, - послушно согласилась я, мечтая закрыть глаза хоть на мгновение.

Дома было на удивление прибрано, младшее дитя проворно подавало на стол вчерашнюю еду. Все-таки не зря вкладываешь столько сил в своих чад, иногда и польза есть!

- Мама, - сказала дочь, задумчиво завязывая кроссовки, - а до скольких сегодня магазины работают?

- Никаких магазинов! У нас гости, и мы едем гулять на море, - строго ответила я. – Понятно?

- Понятно, - ответила моя послушная девочка и за спиной гостьи состроила страшную рожу, - конечно, понятно.

-

Мы гуляем вдоль моря. И правда, здорово! Я здесь не была месяца два. Решено! Срочно меняю образ жизни, сажусь на диету, вывожу семейство на море…

- Я узнавала насчет аренды зала, - говорит режиссер, - главное, найти поддержку общественности.

- Но ведь еще рано говорить про зал, - удивляюсь я, - еще ведь нечего показывать.

- Ничего страшного! Я пока привезу свой моноспектакль из Москвы, мой актер не захочет играть в плохом зале. И еще было бы хорошо выступить на радио. Я могу почитать ваши рассказы. Решено! Вы отправляете на радио книжку!

- Но ведь надо знать, кому отправлять. И неудобно как-то.

- Неудобно?! Да, пусть спасибо скажут. Я сейчас же позвоню одной даме с русскоязычного канала. Вот, и телефон случайно оказался. Прямо завтра отправляйте ей книгу!

- Хорошо, - радостно соглашаюсь я.

Вот ведь, оказывается, какая гениальная книжка получилась. На радио должны спасибо сказать! И режиссер сама почитает мои рассказы. Наверное, ей тоже интересно - встретится с коллегами, познакомится с новыми людьми.

 

У меня появился новый знакомый – милый пожилой человек, общественник из Хайфской мэрии. Опять –таки благодаря даме режиссеру. Вот что значит творческий человек – за полгода и столько знакомств. А у меня за десять лет что? Одни инфаркты и больные носоглотки!

- Мы пойдем с вами в одно замечательное место, - говорит общественник, - новый магазин русской книги. Там есть подходящий зал для спектакля.

В последнее время я стала бояться книжных магазинов, я теряюсь от обилия замечательных, таких недоступных прежде изданий, начинаю бросаться от Кортасара к Воннегуту, от Кундеры к Зюскинду.

- Вот, вот, смотри, - говорю я себе, - здесь как раз не хватает тебя с твоими старыми евреями и сомнительными пьесами! Давай, мучайся, твори, отрывай время от любимых детей, беспомощных родителей, единственного мужа! Приличный человек бы специальную литературу лишний раз почитал.

Но, мы пришли искать зал для спектакля, благородная цель!

 

У входа в магазин стоял маленький человек в огромном галстуке и костюме тройка. Он был величественен и недоступен как наш больничный охранник Нисим, но у Нисима, конечно, такого галстука не было. Простором и роскошью помещение напоминало католический храм где-нибудь в Испании, вдоль лестницы почтительно застыли сотрудники неясного назначения, за стойкой сияла буфетчица в окружении соков и корзиночек с печеньем. Сами книги тонули вдалеке на неплотно заставленных полках.. Нас торжественно усадили за столик.

- Вот, - скромно сказал мой спутник, - хотели бы использовать ваше помещение для презентации книги (я вздрогнула, но не подала виду), но не просто презентации, а в виде спектакля!

Маленький человек усмехнулся улыбкой Мефистофеля: -

- Не вижу коммерческого интереса. Как ваша фамилия? Что-то не слыхал! И режиссера такого не слыхал. Завадского знаю. И Любимова знаю.

Он с удовольствием развел руками

- Если бы вы были Ахматовой, другое дело! Я бы дал рекламу, предоставил зал…

Я тихо порадовалась за Анну Андреевну, и особенно за то, что ей этот зал не грозит.

 

- Вы меня полностью убедили, - сказала я, быстро вставая.

Мой спутник с достоинством раскланялся:

- Вы еще можете пожалеть, - он мстительно помахал только что подаренной мною книжкой, - что-то я не вижу, чтобы ваш магазин ломился от покупателей (это было чистейшей правдой, из покупателей присутствовали только мы да еще пожилой человек у стойки, но он, правда, покупал пиво).

 

- Это и не зал совсем, - отчиталась я вечером режиссеру, - так, проходной вестибюль. Как там можно показать полноценный спектакль с большим количеством действующих лиц!

- Мы можем сделать малый спектакль, моно-, по одному из рассказов. Его потом легче будет возить по стране вместе с презентацией книжки.

- Мы все будем возить по стране один рассказ? - испуганно спросила я.

- Не рассказ, а моноспектакль, - строго сказала режиссер. Это огромная разница. Впрочем, вы не можете это понять! Вы ведь, наверное, и моноспектаклей то никогда не видели. А это огромная работа, нужно ввести музыку, театральные эффекты. И такая работа, конечно, должна быть оплачена. Ведь нужно пригласить актрису.

- Меня как-то не очень интересует эта презентация, – сказала я растерянно. - Тем более, книжки нет, она уже распродана. (Как ни странно, это было правдой).

Конечно, надо было сказать моей даме режиссеру совсем другое. Что я не так сильно не понимаю в моноспектаклях. Что если мне не изменяет память, речь шла о театральном прочтении повести. Что рассказ, который выбрала режиссер, был рассказом моей мамы, тем самым, где я перепутала даты, но, говорят, образ все-таки удался, и мне как-то мешало, что чужая актриса хорошо поставленным голосом будет говорить мамины слова, и все это в окружении музыки и прочих театральных эффектов.

Но стоило ли зря обижать человека, которому так нравилась моя книга!

 

- Мам, тебя к телефону! На русском языке.

Жизнь, доложу я вам, здорово изменилась за последнее время

.

- Здравствуйте, я говорю с радио. Так, записывайте, пожалуйста: приехать 21-го, в 14:30, улица Леонардо да Винчи. Вы хорошо знакомы с Тель-Авивом? Ничего, я вам объясню, как пройти. Что значит, зачем? На передачу, конечно! «Литературные встречи», полчаса в живом эфире. Работа? Ну, отмените, возьмите день отпуска. Прочитает отрывки? Режиссер? Возможно, возможно. В другой раз. Конечно, обсудим! Успеем, вы ведь приедете на полчасика пораньше. Нет, сейчас я очень спешу. Нет, это не имеет значения. Неважно! Прекрасно! Все при встрече! Обнимаю!

-

- Что-то не хочется мне ехать на это радио, - говорю я младшей дочке, – Полчаса в живом эфире! Что я буду рассказывать? Свой творческий путь? И отрывки я сама не умею читать. Тоже нашли Козакова! Представляешь, мои пациенты услышат?

- Мама, - говорит мое дитя, - у тебя совершенно нет деловой хватки! Раз приглашают на радио, надо ехать! Для чего-нибудь пригодится.

 

- Здравствуйте. Нет, вы меня не знаете. Да, в газете это я, так небольшие заметки, афоризмы. Я прочел вашу книгу, взял у одних знакомых. Короче, я написал на вас рекомендацию. Ничего особенного, просто для вступления в Союз писателей нужны две рекомендации и творческая биография. Да, конечно состою, я член правления от северного округа. Нет, вторая рекомендация тоже написана. Одним нашим писателем, он, кстати, очень опытный и требовательный человек. Так что, соберите все свои книги, рецензии, старые публикации и подавайте! Да, не стоит благодарности, нам самим было очень интересно.

-

 

- Доктор, вы меня помните?

Еще бы я не помнила! Правая почка, шесть на девять сантиметров, бугристая, но капсулу не проросла.

- Вы оказались правы, не очень тяжелая операция. Уже неделю как выписался! И знаете, что интересно? Давление совершенно нормальное! Кто бы мог подумать?

-

- Доктор, наша двойня родилась! Еще вчера! Мальчик и девочка. Может быть, вы придете на обрезание?

-

- Доктор, только вы можете мне помочь! Нет, я уверен! Помните, вы мне от зуба какую-то чудесную таблетку дали? Так и прошел, ничего не сверлили! А теперь у меня другой вопрос. Мы собираемся ребенка завести, третьего. А уже есть две дочки. Да, я тоже люблю девочек, но, может, вы знаете какой-нибудь новый рецепт чтобы получился мальчик?

 

На этот раз телефон звонит прямо в сумке. На заднем сиденье. Голос совершенно незнакомый, но мне теперь не привыкать!

- Я получил ваше письмо. По поводу поддержки спектакля. Идея, конечно, прекрасная, но…

- Это не мое письмо, - честно признаюсь я, - и идея не моя.

- Что вы говорите? – удивляется мой собеседник, - но ведь вы автор книги?

- Ага, - говорю я, – автор. – Я стою на обочине, мимо со свистом проносятся грузовики. Поделом! Давно пора привыкнуть подключаться к микрофону в машине.

- Я очень рад с вами познакомиться! Очень рад!

- А вы кто? – хочется мне спросить, но, наверное, это будет выглядеть неприлично.

- Я слышал так много хорошего о вашей книге от… (он называет даму режиссера), но, по-моему, единственный, кто не удостоился ее прочтения. Нет, не подумайте, что я напрашиваюсь на подарки! Я готов купить, только назовите магазин.

- Ну, что вы, - ору я сквозь шум грузовиков, - я вам с радостью подарю. А в магазинах она уже не продается, кончилась.

- Что вы говорите! – радуется собеседник, - такой большой спрос?

- Нет, - честно отвечаю я, - тираж был очень маленький.

- Знаете что, - голос оживляется еще больше, - у меня есть идея. Вы передаете нашей организации права на книгу, а мы печатаем ее приличным тиражом, распространяем, даем рекламу. Думаю, получится очень хорошо. А вырученные деньги можно будет вложить в ваш спектакль!

 

Я врываюсь в дом со скоростью кардиологической неотложки. Мои ненаглядные домочадцы, расположившись рядком на диване, мирно смотрят американский боевик.

 

- Мне предлагают переиздание книги! Приличным тиражом! С рекламой!

 

- А какой будет гонорар? – заинтересовалась мама.

- Я бы на твоем месте не рисковал авторскими правами, - сказал муж.

- А мы сегодня будем ужинать? – спросила младшая дочка.

А старшая ничего не сказала. Потому что она была в длительной командировке заграницей.

 

Конечно, разве с этой публикой можно разговаривать об искусстве! Но у меня теперь есть человек, который все поймет и порадуется вместе со мной! Я быстро набираю номер в кибуце.

- Что?! – говорит режиссер, - С какой стати?! Нет, вы только подумайте, я два месяца езжу, хлопочу, пишу эти дурацкие письма! А они будут издавать какую-то книгу!

- Вы, наверное, не поняли, - испуганно шепчу я, - они хотят издавать ту самую книгу. Нашу. И обещают обеспечить рекламу, ведь это же будет на пользу спектаклю. И вырученные деньги тоже пойдут на спектакль.

- Я все поняла! – отрезает режиссер, - слава Богу, не первый день в этом мире. В конце концов, это я вас открыла. Так бессовестно меня использовать! Боже мой, я трачу время, общаюсь с недалекими, совершенно неинтересными мне людьми! Или вы хотите, чтобы я работала бесплатно? Никто в мире не согласится на такие условия!

- Кроме эмигрантов, – хочу сказать я, но не говорю. Время позднее, хватит на сегодня общения с чужими людьми.

 

- И опять звонок. И опять чей-то знакомый голос. Я вдруг вспоминаю шум проносящихся грузовиков. Ах, да! Это мой последний собеседник.

 

- Я в восторге! – голос в трубке набирает силу, - так проникнуться нашей историей! А эпизод с американцами буквально взят из моей семьи! Я просто плакал!

- Спасибо, - вежливо говорю я. Интересно, вспомнит ли он про обещанное издание?

- Я знаю, что нужно делать, – еще более вдохновенно говорит мой невидимый собеседник, - вы должны писать о нашей древней истории! Ведь у нашего народа есть Тора! Такое собрание сказаний и легенд! Такое богатство!

- Да, да, - еще более вежливо поддакиваю я. Да и зачем спорить с очевидными вещими!

- Поэтому вы должны срочно записаться на курсы! На курсы по изучению Торы. Кстати, я могу вас рекомендовать. Это страшно интересно! И тогда, после курсов, вы во всеоружии возьметесь за древнейшие истории! Это будет новое слово в литературе!

- А это обязательно, на курсы? – испуганно спрашиваю я, - нет, нет, я не против древнейшей истории, просто всегда так не хватает времени. И потом так получилась, что я уже занималась изучением Торы, даже два раза – сначала с одной дочкой, а потом со второй.

- Да-а, - разочарованно вздыхает собеседник, - я не учел, что у вас мало времени. А ведь хорошая идея, согласитесь?

Про издание он больше так и не вспомнил.

 

Нарядный как игрушка поезд бодро мчится вдоль моря. Я еду в Тель-Авив подавать документы в Союз писателей. Накануне весь вечер писала творческую биографию. Получились четыре полные строчки. Зато людям не утомительно будет читать!

 

В старом пустынном здании Дома литераторов я с трудом нахожу маленькую невзрачную комнатку на третьем этаже – Отдел русскоязычных писателей.

На лице человека, сидящего за столом, такое утомление жизнью и отсутствие интереса к посетителю, что только из одного сочувствия хочется повернуться и пойти домой.

 

- Учтите, - говорит человек, засовывая мою папку куда-то в кучу бумаг, - ответа придется ждать очень долго.

- Ничего, ничего, - виновато улыбаюсь я, - мне не срочно.

- И членство в Союзе не дает никакой финансовой поддержки. Наоборот, еще нужно платить обязательные членские взносы!

- Да, да, я понимаю.

- И вообще, мы планируем резко сократить прием. Столько графоманов развелось! Союз не должен быть слишком большим, это только снижает престиж, писатели обижаются.

- Совершенно с вами согласна, - киваю я, - престиж – очень важно для писателя. Но вы не учли одно обстоятельство, если прекратить прием, вы же сильно потеряете на членских взносах!

 

Я возвращаюсь дневным поездом Тель-Авив – Хайфа, мерно покачивается полупустой вагон, весело сверкает море. В принципе, мир прекрасен и совершенен, просто давно пора начать новую жизнь, сесть на диету, вывозить семейство к морю. И, главное, купить кроссовки, как же я забыла! И еще - не опоздать на работу, у меня сегодня прием с двух, страшно подумать, что там начнется.

 

Поздно вечером я получаю письмо от своего любимого двоюродного брата. В письме – рецензия на мою книгу, Илья Петров, газета «Книжное обозрение» от 5-го февраля. Интересно, что написал этот Илья Петров, может быть, роман под названием «Двенадцать теленков» или, наоборот, «Золотой стул»?

Заметка называлась «Было и хорошее».

«…Есть такие мелочи, детали, что значимее любого целого… настоящих прозаик не расцвечивает, а сжимает… в двух предложениях жизнь и судьба, любовь и ностальгия, счастье и несбывшиеся надежды... «Ах, оставь, я тебе уже все рассказала…» – начинается, словно стихотворение один из рассказов… Короткий рассказ о длинной жизни, в которой «было и хорошее»…В книге одна повесть, одна пьеса, несколько рассказов.

Ах, оставь, я тебе уже все рассказала…».