Что мне осталось от отца? Немногое: с десяток писем, Улыбка во всю ширь лица – И память детства... Среди истин, Моих житейских аксиом, Нет однозначной о предтече... Вдоль биографии снуем... Так редки были наши встречи И так отчаянно давно -- В глубиннной северной Кыштовке. Зимою в ней – с утра темно, При – будто – светомаскировке. Июльской ночью не уснешь: Светло до самого рассвета. Сто лет в Кыштовке проживешь – Но свыкннуться ни с днем без света Ни с яркой ночью не дано... На снимках он всегда смеется... Прокручиваю то кино, Что из фрагментов создается Бесед полузабытых с ним, Давнишних писем и фантазий... Дышать с ним воздухом одним Не доведется... Мне в рассказе Совсем не просто отделить Мои фантазии от фактов... Могу ли сам себя корить, Что не искал с отцом контактов? Каким он был? Каким он был? Я сам пытаюсь доискаться. Но из обрывков не слепил Картину, чтобы четко вкратце Нарисовать его портрет... Я стал завзятым нумизматом – Он горсточку прислал монет – Могу похвастаться ребятам: -- Вот, папа есть и у меня! – Слал иноземные банкноты. Их с письмами его храня, Веду с судьбой перерасчеты: А что, а как бы, если бы?... Что, понимаю сам, наивно. Ведь не дано второй судьбы... Он жить пытался креативно, А в повседневности скучал... Но, впрочем, я не знаю точно, Каким из жизненных начал Руководим был... Было тошно В той ипостаси пребывать Ему – в том времени и месте – И начинал все связи рвать – И рвал сердца – к судьбе из мести. Нет, не сумею рассказать, Чего хотел Алиев старший... И у него нельзя узнать -- Оборвалась судьба на марше. Я в детстве только ждал и ждал С ним встреч... Мечталось: будет близко, Поговорим... Умел увлечь... Но прерывалась переписка – Я письма не умел писать – Был мал. О чем спросить – не ведал. Хотелось многое сказать, Спросить... Вот что бы он ответил... Но на бумаге мой вопрос Выписывался несуразно. Зачеркиваю вкривь и вкось, Не шлю письма... Ну, да, напрасно, Что понял, наконец, и сам... Хотелось просто быть с ним рядом – Тогда и слов не надо нам, Коль можем обменяться взглядом... А шанса встретиться потом Уже судьба нам не дарила... Мы по Кыштовке не пойдем Гулять – сложилось косо—криво... Не можешь, если юн, понять, Что ни один из нас не вечен. И не умеем, жаль, воздать Любовью за любовь предтечам... Мне б упросить. Мне б настоять, Но я не шибко и стремился. И стали шансы ускользать. Отец в пространстве растворился. Тепло отцовства мне дарил Четыре года славный отчим. Его рак легкого сгубил До срока – горестым отточьем... В конце восьмидесятых – шанс Пробраться на Кавказ туристом, В чем, видно, с роком диссонанс. Вдруг стало непроглядно мглистым Над миром небо. Отменен Был самолетик до Кыштовки. К отправке группы мне в район Попасть нельзя -- судьбы уловки. Сестра Полина, заменив Меня, отправилась на встречу... -- Старик какой-то! – Сердца миф Разрушила... В душе перечу «Старик какой-то...» -- об отце... По сути с ним несовместимо. Во мне – по крайности в мальце, Алиев Вова – это имя Имело ощутимый смысл. А для сестры оно абстрактно. Вкус разочарованья кисл. Считаю, что судьба бестактно Тот шанс у сына отняла... Как папа выглядел с годами Мне знать судьбина не дала... Вдруг замелькали в ретрораме Пейзажи огненной Чечни. Направленный туда газетой В невдохновляющие дни, Искал пути покончить с этой Разлукой... Снова – не судьба... Уже я топал к вертолету – Меня солдатская гурьба Прикрыла... Но судьба работу Вела без сбоев... Отменен Полет – забрали вертолеты, Пилотам новый план вменен... Какие-то сводила счеты Со мною иль с отцом судьба: Мол, вертолеты в Первомайском Понадобились... Жизнь – борьба И, право, несть числа фугаскам, Что в нас бросают на пути... Уже в конце тысячелетья Хотел с отцом контакт найти... Как, мол живешь, -- пишу, -- ответь. Я Работал. Деньги завелись. И мог бы навестить папашу... Не мог. Навечно разошлись. Уже покинул землю нашу, Уже полгода, как ушел. Не слышу голоса отцова. О мертвых или хорошо, А нет – так лучше ни полслова. Да только мертвым мне его Представить вовсе невозможно, Как и живым... Все оттого, Что всю-то жизнь, скажу неложно, Не с человеком говорил, С воображаемым фантазмом. Будь ближе, я бы примирил Себя со смертью... Будь опасным Заболевание его, Приуготовлен был бы к смерти И сам больной... Но от сего Был отстранен... Свести сумейте Тот символ, созданный в душе С осознаванием, что в жизни Давно отсутствует уже... Несоответствия – загрызли... Судьба меня вела, вела... Учился я в Новосибирске, Влез в журналистские дела – Генетика, ее изыски... Теперь в столице суечусь – Хлеб даждь насущный, святый Отче... О буераки колочусь, Карабкаюсь – живу, короче. И размышляю об отце... Судьба от жизненных метаний Уберегла его в конце, От всех недугов и страданий. Он был в метаниях допрежь Меж суицидом и психозом, В надрыве, истерии, меж И просветленьем, и наркозом Алкоголизма – и борьбой, Что в редких письмах отразилось: Веду, мол, с водкой смертный бой. Бутылка даже запылилась. Ее пришпилил к потолку, Чтоб до последнего держаться... Вот что отписывал сынку... Не мог собой распоряжаться – И увольняем, и гоним... Из алиментных рапортичек Распознавали, что где с ним По этой, худшей из привычек, В который раз произошло... Шел от этапа до этапа... В алкоголическое зло, Возможно, на журфаке папа Был ввергнут – и не устоял... Я не судил его по-детски: Мол, папа сильно выпивал – И потому плохой... В разведке Ему бы не было цены – Бескомпромиссный и отважный Он был бы к месту в дни войны... В семидесятые – куражный – Скучал... Я помню эпизод. Случился, кажется,в Прохладном, В какой-то очень давний год. Он при повторе многократном Запечатлелся навсегда... Мы движемся домой с папашей. Глядим: да что за чехарда? Три отморозка в дури ражей Площадку детскую громят... -- А ну-ка посиди сынишка. – Уж он метелил их! Вопят... Вот это – да! А жизнь – пустышка, Без остроты – не по нему... И коль жилось без интереса, Показывал семье корму И уходил без политеса. Что остановит? Ничего. Я не записываюсь в судьи. О журналистике его С восторгом вспоминают люди, Причем, из самых разных сфер: Коллеги, милиционеры. Едва ли скептик-маловер В плену читательской химеры Способен оценить вполне, Как тяжела работа эта. Сие не понаслышке мне Теперь известно – ведь газета Была профессией моей. Покой уж точно только снится Тем, кто по жизни верен ей. Не избежал – и потрудиться Пришлось ногами и пером, А больше – головой и сердцем. А что в остатке? Два в одном: Любовь и злоба... Сладкопевцем Я не был – и переживал За каждую строку... От предка В отличье их не заливал Спиртным, хоть и бывал нередко В отчаяньи... Не мне судить, Как, почему он надломился. Пришлось творить ему и жить В другие дни... Сюжет сложился Его судьбы наперекор Серятине семидесятых. И не ему – судьбе укор За то, что выпали в осадок Вампилов, Шпаликов – и он, Не удостоенные бронзы... Кто был бездарен, но смышлен, Рвались отчаянно в партбонзы... Я, кстати, вспомнил: выпивать Он стал в райкоме комсомола, Откуда стали выживать, Карьеру делавшие... Школа Интриг – не МГУ чета. Подставили его умело За пикничок – душа проста – И завели на Вову дело... Не воевал. Не отсидел. Мечтал о подвигах наивно. Высоцкому поверив, пел Блатное... Так декларативно То поколение, мечась, С официозом воевало... Алиев Вова, подключась, Тянул блатное одеяло На свой студенческий типаж... Но заигрался... Стало шоком: -- Что, уголовник зять-то ваш? – По-свойски говорил с заворгом Райкома -- первый секретарь... Старался одолеть рутину... Ему в петличку бы кубарь: -- За родину!... Что мне, как сыну, В нем было важным, дорогим? В дни горестей шептал: -- Прорвемся! – Был неспособен быть другим. Поймем, оценим... Улыбнемся, На старый снимок бросив взгляд В ответ на папино сиянье... Узнав, что помним, был бы рад... Мы помним... В этом – покаянье. Поскольку каждый виноват Пред теми, кто не состоялся... Мы помним, папочка. Ты рад? Чуть-чуть сильней заулыбался... | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
