Слово «доктор» Тому никогда не нравилось – от него пахло больничными коридорами, кафелем и йодом. «Врач» подходило куда больше, в нём было что-то литературно-кинематографическое: круглые очки, аккуратно подстриженная бородка, крахмальный халат с нагрудным карманом для рецептурных бланков и чистые пациенты. В общем-то, примерно так он и представлял себе будущую работу. Пока не поступил на первый курс медицинского факультета. Кстати, наверное, тогда всё и началось. Первая кровь, первая перевязка, ожоговое отделение, бутерброды в морге, да что уж там, он даже роды принимал, а это было похлеще всего остального. На втором курсе он, как и все, начал курить. Но не прошло и месяца, как его определили помогать на операции по удалению лёгкого у курильщика, и он бросил. Сначала долго блевал в туалете, а потом, как закрыл за собой дверь в кабинку, сразу и бросил. На третьем курсе было самое время задуматься, а правильно ли он вообще решил с профессией и не стоит ли, пока не поздно, развернуть оглобли и перевезти свои вещи в колледж какой-нибудь нормандской литературы? Собственно, раздумывал Том как раз до четвёртого курса. А там сообразил, что, пожалуй, всё-таки поздно, а до получения красивой мантии с шапочкой и кисточкой осталось рукой подать, и вернулся в белоснежные объятия медицины.

Жалко только, что поработать так толком и не успел. Нет, не потому жалко, что он такой фанат своего дела и днём и ночью только и думает, какие таблетки в каком количестве прописать бабуле и что значит тёмное пятно на фотографии ультразвука. Вовсе нет. Жалко было потому, что сейчас, вместо того, чтобы вешать пальто в шкаф и доставать из ящика красивый прохладный стетоскоп, он, связанный, лежал вниз головой на очень некрасивом и неприятно тёплом пыльном коврике в багажном отсеке грузового самолёта и летел чёрт знает куда и почему. Том никогда не ощущал себя одним из тех парней, которые к таким вещам относятся проще чем к завтраку с беконом. Они одним крепким ударом крепкой ноги вышибают дверь, вяжут пятерых преступников за раз и сдают тех в руки как всегда опоздавшей полиции, которая обычно подъезжает только под титры, зато с внушительным запасом шерстяных одеял. Нет, он явно был не из их числа. А потому лежал смирно и тихо надеялся, что когда самолёт приземлится, про него забудут, и добрая тётя-уборщица, подметая пол в салоне, найдёт его и развяжет. Он даже согласен, если ему ничего не объяснят насчет того, что же с ним стряслось и почему именно его угораздило отхватить лотерейный билет со словами «заложник неизвестной контр- или какой там группировки».

Самолёт летел ровно, совсем изредка попадая в небольшие и мягкие воздушные ямы. По бултыханию воды в стоящей рядом канистре, Том догадывался, когда они ложились то на левое, то на правое крыло. Два раза мимо него проходили громадных размеров армейские ботинки. Глядя, как они впечатывают следы в дорожку между ящиками, Том совсем не хотел знакомиться с их обладателем. Иногда, ближе к пилотам, он слышал раскаты самой распоследней брани, которая, правда, хоть и ограничивалась одним-двумя основными словами, зато уж те так плотно лепились друг к другу, что для остальных просто не оставалось места, и смысл фразы можно было понять разве что по интонации.

Летели долго. Том успел вспомнить детство, перечислить всё, что не успел сделать в жизни, нарисовать в воображении образ прекрасной девушки и мысленно с ней попрощаться. Он даже успел чуть было не уснуть, как вдруг канистра наклонилась вперёд и самолёт пошел на посадку. Ботинки забегали быстрее, ругань усилилась, его придавило задетой кем-то картонной коробкой... На всякий случай Том решил сгруппироваться и подтянул колени к подбородку. Самолёт тряхнуло, потом ещё раз, и ещё. Он не понял, то ли это выезжали шасси, то ли они уже скребли колёсами по земле. Наконец гудение и тряска прекратились и где-то сзади скрежетнуло металлом. Может быть, это открывался люк, или хозяин армейской обуви вдруг споткнулся и зацепился автоматом за что-нибудь железное, или рассыпались банки с консервами - у Тома был миллион вариантов, но ни один не приводил его к перспективе освобождения, мол, сейчас всё закончится, народ разойдётся и он, уставший и счастливый, вернётся в обитель своей привычной жизни. Не зная, чего ждать, Том зажмурился и напрягся. Или он сделал так потому, что по всем прикидкам именно этот момент был самым подходящим, чтобы получить пулю в лоб, как частенько и происходит в кино со «случайными заложниками». Голоса за спиной сделались глуше, матерились уже не так воодушевлённо, а матерившиеся как будто переместились под пол, по крайней мере, слышно их было вроде как внизу. Время от времени доносились глухие хлопки и звук переволакиваемых вещей. Том продолжал послушно крючиться на полу и старался не двигаться. Спустя какое-то время он понял, что не слышит ничего. Никто не шагал мимо его головы, не ругался на чём свет стоит. За ним даже не пришли, чтобы приставить холодный ствол к виску. Никто не ждал, что он будет молить о пощаде, равно как никому не интересно было, проявит ли он мужество, гневно посмотрев на врагов перед смертью, или упадёт в обморок при виде простого кулака.

Том высунулся из-за упавшей на него картонки. Перед ним был пустой коридор и открытый настежь люк. Он попробовал встать на колени, но покачнулся на затёкших от долгого перелёта ногах. Скривившись, как и полагается в подобных случаях, он превозмог это неудобство и постепенно встал в полный рост. Тут он понял, что стоять будет не так-то легко, потому что колени ходили ходуном, да и всего его сотрясала то мелкая, то крупная дрожь, и он никак не мог приноровиться к своему дёргающемуся телу. Держась за стенку всё ещё связанными руками, Том допрыгал до люка и быстрым движением, на манер Джеймса Бонда, выглянул наружу. Ангар, в котором припарковался самолёт, был пуст. Он был совершенно пуст. По правде говоря, это был самый пустой из всех существующих ангаров – ни мусора, ни ящиков с надписью «Осторожно! Не кантовать», ничего, что хотя бы отдалённо напоминало о посещении его человеком. Развязав верёвки, Том спустился по оставленному низенькому трапу и бегом пересёк гулкое пространство. Дверей не было – вместо них были две симметрично расположенные дыры для въезда и выезда самолётов. Через одну из них Том и вышел на улицу. На ходу выпутываясь из обмотавших лодыжку верёвочных обрывков, он побежал в поисках ближайшей дороги, или человеческого жилья, или, на худой конец, леса, в общем, чего-то такого, что обычно виднеется на горизонте всё того же фильма.