Я не видела ее давно, и вот, по счастливой случайности, мы сели в один поезд. У нас было три часа, три часа из двадцати четырех, три часа за эти полгода.

- Привет, - Юля улыбнулась, открыто и искренне, какой всегда была ее улыбка.

- Привет, рада тебя видеть, еле дозвонилась, ты долго была недоступна, - но думаю, мое лицо не светилось, кажется, я всегда была более сдержана.

Юля, моя подруга, помнится, конец первого и второй класс мы учились вместе, да – давно это было, мы часто переезжали, поэтому и школ я сменила много; в таком детском возрасте, Бог его знает, на чем строится дружба, такая дружба, которая сохранится на долгие годы, если не на всю жизнь. Помню, я уехала, мы как-то поддерживали связь, но потом стали совсем чужими… правда сейчас, верится, что вновь нашли друг друга, даже не вспомню, где, как и почему слышала, все в мире циклично, может из этой же серии, да не к чему об этом.

- Как ты?

- Нормально. А ты?

- Да тоже ничего. По учебе долгов много.

- Даа, у меня тоже, я болела больше месяца.

- Точно, ты же писала, напугала меня совсем, что-то про капельницы, уколы… Как так вышло, Алис?

- Да просто, болела-болела, то чихну, то кашляну, потом как-то поплохело, когда из дома на электричке ехала, плохо-плохо, на утро встать не смогла, спина отнялась – почки, вот и увезли на скорой, а там капельницы, температуру сбить не могли, все 38 держалась, да еще и инфекция какая-то началась… Ничего, лучше теперь уже.

- Дааа, ты ведь как-то кажется уже лежала с почками – не бережешься совсем…

- Нормально…

Фразы текли с неохотой и вяло, как что-то густое, липкое и ненужное вовсе, эт как мазут, наверное, черный-черный с ложками каплями – тягуче – так было на душе.

- Знаешь, а мы с Сашей расстались…

Я бросила на нее сочувственный взгляд, боялась, свое сочувствие передать, у самой не ажур, не дай Бог, снова заплакать, я сидела совсем близко, полубоком, смотрела в одну точку и слушала, хотелось, чтоб фразы обволакивая, как мутная речная вода, текли в скользь, но они проникали в самую душу и заполняли ей пустоту, пустоту, неизменную пустоту, которая стала зиять страшными дырами в моей жизни, я слушала ее рассказ и хотелось закрыть лицо руками или уткнуться в Юльку, бедная моя девочка… А мазут уже подступал к горлу вперемешку с какой-то злой язвительной отравой, которая вылилась в вымученную улыбку и в нервное постукивание кончиками пальцев.

- Знаешь… а у меня тоже был мальчик, помнишь Игорь. Смешно может, но когда мы познакомились он спал с какой-то девкой и потом тоже, но я не знала, верила его глазам, словам, письмам, знаешь, мы помирились, потом вот я и попала в больницу, он позвонил через пять дней, сказал, что меня слишком долго не было, он так не может и ушел к ней, хм, конечно, я ж просто билет до Ямайки взяла и отдыхать без него уехала, хм, не было долго…

- Да, дурак он, Алиса.

- Нееет, я дура, я ж простила… представляешь, еще в пятницу вечером он крепко держал меня за руки, смотрел в глаза и обещал быть всегда, всегда рядом, он клялся не уходить и любить меня чуть ли не вечно… а в субботу ночью уже был с ней, Юля, - что солено-горькое порывалось вырваться наружу, вздохнуть глубоко, спокойно, так было надо., все нормально.

- Лис, - я видела, как она смотрела, сколько боли, жалости и понимания, от этого сейчас было лишь пустынней, хотелось, чтоб не было этих невыносимо ярких лап в вагоне, чтоб не было никого.

- Юль, а почему вы расстались? он сказал? – как ей тяжело, она говорила медленно, и видно, все переживала заново, перед ее глазами был не полупустой вагон и уставшие люди, а живые картины последней ночи, его объятия, голос и ранящие слова, изредка вспоминались и моменты счастья, тогда чуть заметно улыбалась, волной самоиронии хотела спастись, но ей было слишком тяжело. Как хотелось ее обнять.

- А как ты себя чувствуешь после операции?

- Да, ничего, много что делать нельзя, да, вроде, ерунда все это.

- Юль, ну нельзя ж так.

- Ааа, нормально, - она попыталась улыбнуться. – Тебе смска кажется пришла.

- Да, эт папа. (Мои родители давно разошлись, долгое время я вообще не знала, что там с родным отцом, да и сейчас не знаю, так иногда переписываемся «все нормально – нормально») Представляешь, он что-то звонит!

– Да, пап. – Привет, доченькая, какая у тебя карточка? - Маэстро студенческая, кажется. – Хорошо, целую пока.

- Юль, а ведь он никогда не звонил, странный разговор, правда… а я ведь его не видела, тааак, не видела уже около пяти лет.

Комок рыданий застрял в горле, такой родной и любимый голос, па-па, па-па, да что за сентименты, дело прошлое, папа, как же мне его не хватает.

- А я вот даже не знаю, где мой, мама говорит сидит. Да и не знаю я его. А как с мамой?

- Да, не общаемся мы, ни на звонки, ни на смс она не отвечает, так денег молча бывает привозит.

- Лис, как мне тебя жаль, смотрю и жаль.

- Да, брось ты и не такое бывает, у меня еще все нормально, по крайней мере за кофе и красивую машинку пока не продаюсь.

- Не говори так.

- Страшно ведь другое, что ничего не изменится.

- Мда, не изменится, ты права.

- А ведь раньше верили, в счастье, взаимную любовь и счастливую жизнь, а ведь ничего – ничего… все так, и лучше не будет.

- Главное не хуже.

- Да, - я вздохнула, и вздох этот был последний вздох пустоты, которая захлебнулась в черном и липком мазуте.

- Пойдем в тамбур, нам выходить уже.

- Пойдем.

Мы вышли, там как и обычно было накурено, грязно и много утомленного народа. Рядом с нами стояли двое мужчины, державшие коробку с телевизором и женщина с ними, в ее ногах копошился малыш года три. Они ругались, нередко приправляя речь матом. Вдруг ребенок уловил случайно брошенную фразу и стал ее повторять: «Тяй, Боххх, тяй Боххх, дьай Бохг…», в ответ раздраженный оклик – «Вова, стой нормально» - «Тяй, Боххх…»

ДАЙ НАМ БОГ! Я почувствовала, как горечь стала отступать. А по дороге к дому это грязное, темное, липкое и губящее нечто все слабее и беззвучней хлюпало под ногами.

Дай Бог.