Константин Карлович Данзас, "лицейский брат" Пушкина. Очерк из цикла Пушкинское время и лица"

 

Трудно писать биографию человека, который всю жизнь свою провел в военных походах и сражениях, никогда не имел пристанища, семьи, детей. Единственной его наследницей после смерти оказалась племянница, дочь горячо любимого брата Бориса.

 

Она-то и забрала к себе в дом и бережно сохраняла многочисленные памятные вещи из редчайшей пушкинской коллекции дядюшки: посмертную маску Пушкина работы С. И. Гальберга, бюст поэта, скульптора И. Витали, копии последнего письма Пушкина барону Геккерну, многочисленные портреты Пушкина и его друзей - И. Пущина, В. Жуковского, Е. А. Карамзиной, А. Дельвига.

 

Хранилась в этом необычном и, наверное, самом первом пушкинском музее и записка, присланная поэтом Константину Карловичу накануне дуэли. В ней содержалась просьба к лицейскому другу помочь в деле чести и сохранить все в тайне. Позже она исчезла. Возможно, была уничтожена самим адресатом. Данзас не мог поступить иначе: он был связан с Пушкиным узами лицейского и дворянского братства. И на смертном одре великий поэт вспомнил об этом, сказав В.А. Жуковскому и П. Вяземскому: "Просите за Данзаса. Он мне брат."

 

Известно о" лицейском брате" Пушкина совсем немного и повесть его дней печальна и тяжела. Странно, но даже в солидных источниках не упомянута дата его рождения, кроме года - 1801 (он был на два неполных года моложе Александра Пушкина) Нет почти и сведений о его родителях, известно только, что он происходил из старинного дворянского курляндского рода. Начальное образование получил в Москве, в университетском благородном пансионе, где давались хорошие знания литературы, каллиграфии, азов иностранного языка и всего того, что было необходимо ребенку из хорошей семьи. По ходатайству влиятельной знакомой отца, генерал-майора Карла Данзаса, графини Софьи Васильевны Строгановой, был принят в Лицей. Вступительный экзамен Данзас сдал отлично, но впоследствии своей репутации прилежного ученика не поддержал.

 

Профессор русской и латинской словесности Н. Кошанский аттестовал его так: "Константин Данзас, кажется, мало имеет способностей, или они переменчивы; он не может идти ровным шагом, прилежание его зависит совершенно от глаз надзирателей; он не имеет ни столько соревнования, чтобы сравниться с другими, ни столько рассудительности, чтобы чувствовать пользу, почему успехи его малы и слабы".

 

Гувернер М. Пилецкий высказался несколько мягче: "Нельзя сказать, чтобы не имел способностей, но свойственная ему мешковатость, вялость, неловкость, а при том, и ленивость делают их бесплодными". (Цитируется по книге В. Кунина "Друзья Пушкина" т.2. М. Изд-во "Правда "1986 г)

 

Рыжеволосый, большой, неуклюжий, с вечно вздернутыми бровями, натыкающийся на все углы, Данзас носил в Лицее прозвище "Медведь" и оправдывал это обычным будничным равнодушием ко всему, что происходило вокруг. Забивался в какой-нибудь уголок и мечтал о чем-то своем. Но когда его задирали, он вскакивал, взъерошенный, с горящими глазами и отвечал на злые шутки "сердитым окриком или кулачной расправой. И убедить его в том, что он - не прав - было невозможно!" (Дословное свидетельство Е.А. Энгельгардта - директора Лицея). Впрочем, "лицейский медведь" был "Мишка милый", за друзей стоял горою, делился с ними последним, неровности характера постепенно сглаживались в результате трудов наставников и преподавателей, хотя он по-прежнему замыкал список лицеистов по успеваемости. Впрочем, может быть, требования профессоров и гувернеров в Лицее были слишком высоки, кто знает? Учитывая блестящую когорту выпускников, вышедшую из его стен.

 

Во всяком случае, когда директору Лицея было доложено профессором Н. Кошанским о том, что лицеисты выпустили журнал "Лицейский Мудрец" (1815-1816 гг.) и в числе его "типографщиков" числится Данзас, Егор Александрович не удивился, только заметил с улыбкой: "Как ни странно, в нем довольно много склонности к искусству". (Занятиями изящными искусствами и литературой всячески поощрялись преподавателями среди лицеистов. Таков был дух времени и дух самого учебного заведения.)

 

Данзас, переписывая своим красивейшим каллиграфическим почерком стихи и статьи, представляемые "авторами" в журнал, почти полностью сам отвечал за подбор материалов в журнале и за их литературно-художественные достоинства. Сохранилось несколько книг - альбомов в сафьянном переплете вишневого цвета с золотым венком на лицевой стороне переплета и надписью: "Лицейский Мудрец 1816 г." В конце каждого номера журнала раскрашенные рисунки А. Илличевского, представляющие то воспитанников, то наставников в разных сценах, отчасти описанных в статьях журнала. Шутливые надписи "Отпечатано в типографии Данзаса" и "Печатать дозволяется. Цензор Барон Дельвиг" завершали усердно-кропотливый рукописный труд воспитанников.

 

Данзас часто выступает в журнале в роли критика и бранит своих читателей за то, что они доставляют ему мало материала. "Если так будет продолжаться, - со смехом пугает он читателей, - я подарю Вас усыпительною поэмой г. Гезеля!" (т.е. Кюхельбекера) Над последним часто звучали насмешки на страницах "Мудреца". Впрочем, совершенно беззлобные!

 

Кроме пристрастия к искусствам и горячности нрава Данзас ничем особым более не выделяется. Он из тех людей, которые проявляют свои лучшие качества на деле.

 

Данзас был выпущен из Лицея офицером в армию. С 1817 года началась его служба, полная опасностей, испытаний, частых ссор с начальством. Всё - из-за полного отсутствия житейской хитрости и пренебрежения к формальной стороне офицерских обязанностей. Да, впрочем, нужна ли житейская хитрость и вычурная парадность человеку, храброму до беззаветности, благородному, честному, не привыкшему, не умеющему жить иначе?..

 

Служебный формуляр Данзаса полон записями о наградах: "золотая полусабля за храбрость" (1828); бриллиантовый перстень - редкая высочайшая награда для офицера армии, полученная, вероятно, от императорского имени. В официальных биографиях Данзаса об этой награде упоминается редко - нетипично для офицера, приговоренного позднее императорским военным судом за участие в смертельной дуэли к повешению, замененному двумя месяцами ареста в Петропавловской крепости! В том же послужном списке упомянуто и о серьезном ранении в плечо в 1828 году под стенами крепости Браилов (Кавказ): "ранен пулею в левое плечо выше ключицы с раздроблением кости".

 

Это ранение давало о себе знать и в Петербурге, в 1836-37 годах. Данзас носил левую руку на перевязи, а досужие сплетники после дуэли уверяли, что он был ранен Дантесом.

 

Ни обилие наград, ни простреленное плечо, ни даже контузия в ноге не могли уволить храбрейшего, беззаветно преданного армии и солдатам, офицера от военной службы. Ему не раз предлагали теплые и хлебные места при штабах, но он неизменно отказывался, заранее зная, что не поладит с начальством. Кочевая жизнь была ему больше по душе.

 

Она же завела его в 1820 г в Кишинев, где он повстречался с Пушкиным. Встречались они и на праздновании Лицейских годовщин - трижды. Последний раз эта встреча произошла 19 октября 1836 года. Подполковник Данзас находился в Петербурге в ожидании нового назначения.

 

Разумеется, давая показания следственной комиссии, разбиравшей обстоятельства дуэли, в интересах чести погибшего друга, Константин Карлович не мог сказать, что знал о поединке сколько-нибудь заранее.

 

Он говорил, что случайно повстречал Пушкина 27 января 1837 года (дата ст. стиля) на улице, вместе с ним пошел в кондитерскую Вольфа, потом во французское посольство, где произошел разговор Пушкина с Д'Аршиаком - секундантом Д'Антеса. Пушкин представил Данзаса, как своего секунданта. Отказаться от участия в поединке было по всем представлениям - немыслимо!.. А в пять часов пополудни того же "генваря 27", после последних приготовлений к дуэли - покупки оружия в магазине Куракина - отправился, вместе с остальными прямиком на Черную речку, к Комендантской даче, везя с собою лист бумаги на котором были записаны условия поединка. То же самое утверждали, помня предсмертный наказ поэта, Вяземский и Жуковский, Плетнев и А.И. Тургенев. Следственной комиссии пришлось поверить им на слово. Поверим и мы, ведь возможная кучка пепла, оставшаяся от записки, в которой поэт просил друга помочь "в деле чести" - не аргумент... Суровый приговор был вынесен Данзасу, главным образом, за недонесение о дуэли властям.

 

Думается, после гибели друга, после самых мучительных, тяжелых дней в жизни, Константин Карлович не боялся уже ничего: ни петли, на шею, ни вражеской пули, ни разжалования в рядовые! Он был рад тому, что в последние дни Пушкина мог находиться при нем, облегчать, чем умел и мог, его страдания и страдания Натальи Николаевны, которой он первым принес ужасную весть. Ее, впавшую в отчаянье, друзьям порой приходилось силой уводить от умирающего... И часто это делал именно Данзас. Не случайно, больная Наталья Николаевна, в первые же дни после смерти мужа написала прошение императору о дозволении Данзасу препроводить тела друга до места последнего успокоения и не наказывать слишком строго. В первом Данзасу было отказано - император не пожелал нарушить закон, карающий дуэлянтов. Об остальном мы знаем. 19 мая 1837 года инженерный подполковник К.К. Данзас был освобожден из Петропавловской крепости. О чем он вспоминал в камере? О тех, самых страшных для него днях, о мучениях Пушкина, дошедших ночью накануне смерти до такой степени, что поэт решился покончить с жизнью. Он попросил слугу, ухаживающего за ним, принести пистолеты. Но тот, выйдя из комнаты, благоразумно предупредил Данзаса. Константин Карлович, молниеносно вернулся в кабинет и забрал пистолеты у Пушкина, который уже спрятал их под одеяло. Вся эта "молчаливая дуэль" произошла так быстро, что никто не узнал о ней до той поры, пока воспоминания о последних днях поэта не были опубликованы в 1863 году в записи близкого друга Константина Карловича А.Н. Аммосова.

 

Почему столь поздно? Возможно, Данзас щадил память и сердце вдовы поэта, которой не стало в том же 1863, осенью, а может быть были какие-то другие причины - теперь не узнать. В то время представления об этике были иные, чем теперь. Данзас был истинно человеком чести. Только ему доверил Пушкин список долгов, которые подлежало заплатить немедленно и попросил сжечь некоторые бумаги. И по прошествии многих лет Данзас не перечислил, какие именно. Тайна была сохранена. Софья Николаевна Карамзина называла П. Вяземского, В.А. Жуковского и К.К. Данзаса, "тремя ангелами-хранителями" поэта, облегчившими его последние минуты.

 

Выйдя из-под ареста, Данзас долгое время послужил в Санкт-Петербургской инженерной команде, потом опять не поладил с начальством и был отправлен по его личной просьбе, на Кавказ, командовать Тенгинским полком, где служил М.Ю. Лермонтов. По отзывам людей бывалых, в частности декабриста Николая Лорера, храбрости, подобной храбрости полковника Данзаса они не видели. Она была беспримерной. В 1839 году К.К. Данзас был назначен помощником генерала Николая Николаевича Раевского, возводившего форты Черноморской береговой линии, и встретился со Львом Пушкиным. Они сердечно подружились.

 

В отставку Константин Карлович вышел с чином генерал-майора в начале 1850-х. Он не нажил ни гроша, у него не было ничего, кроме пенсии генерала. Собственной семьи он так и не создал. В литературе глухо упомянуто о том, что он неудачно сватался к Вере Александровне Нащокиной, вдове Павла Воиновича Нащокина.

 

С ростом всенародной славы Пушкина Константин Карлович все мучительнее и острее ощущал свою роль в роковом поединке. В конце концов ему трудно стало говорить о чем-либо, кроме дуэли, он был склонен обвинять себя в том, что не сумел сохранить другу жизнь!

 

Прежде веселый, остроумный, каламбурист и весельчак, обладающий, по отзывам современников, "истинно французским складом ума", со временем, Данзас превратился в грустного, нервного, подавленного человека. Он трепетно собирал и хранил экспонаты своего маленького Пушкинского музея. Особенно берег кольцо с бирюзой, которое, умирая, Пушкин снял со своей руки и отдал ему.

 

По поверью, это был талисман от насильственной смерти.

 

Скончался генерал-майор Константин Карлович Данзас 3 февраля 1870 года, в совершенном одиночестве в Петербурге и был похоронен на казенный счет(!) на католическом кладбище Выборгской стороны. В 1936 году его прах был перенесен в Александро-Невскую лавру.