Под стук колёс хорошо спалось. Калмыков не слезал со второй полки – отсыпался за всю жизнь. Давно он не был в родных краях и вдруг собрался. Мать с отцом похоронил пятнадцать лет назад. Померли оба в одночасье. Говорят - судьба. А он думает, друг без друга не могли жить. Отец ушёл и мать за собой потянул. С тех пор Калмыков в городке своего детства не бывал. А недавно подписал бессрочный контракт на работу в Швеции. Захотелось ему повидать пустое родительское гнездо, пройтись по знакомым улицам, навестить старых приятелей, подышать степным воздухом. Без этого не решался уехать за границу.

 

Дверь купе скрипя отъехала в сторону, проводница просунула голову:

- Степное! Стоянка три минуты.

Попутчица с нижней полки принялась тормошить соню.

- Гражданин пассажир! Ваша станция!

Калмыков дёрнулся, откинул одеяло, спрыгнул на пол, снял с третьей полки чемодан, сунул ноги в ботинки и выбежал из купе.

Только сошёл с подножки, как поезд тихо тронулся и покатил дальше, унося предупредительные слова проводницы:

- Обратно будем через неделю, не опаздывайте!

 

«Мать честная! Чуть не проспал!» - поразился сонный Калмыков, ставя чемодан на землю. Распрямился и заметил перед собой железнодорожный щит с наименованием станции. «Степное», - ласково растягивая буквы произнёс гость. Оглянулся и...

 

Кроме рельс, упирающихся в горизонт, и щита с названием станции, ничего не увидел. Совсем ничего. Ровная степь – ни горы, ни холма вдалеке. Калмыков стоял с вытянутым лицом. Посмотрел вокруг ещё раз. Присел на чемодан, закрыл глаза. Сосчитал до десяти, ущипнул за мочку уха. Открыл – ничего не изменилось. «Быть того не может!». Поднялся и медленно пошёл в сторону несуществующего городка.

 

А степь колыхалась травами. Казалось, ею охвачен весь земной шар. Как ни крути головой – другого пейзажа не видать. Садилось солнце. Оранжевая полоса на стыке неба и земли отливала старинным золотом. Низкие облака затянули весь небосвод. В просветах между ними виднелась бирюза невечернего неба. Тёплый ветерок плёлся за Калмыковым. А тот постепенно начинал сбавлять шаг: идти-то некуда. Разум отказывался понимать увиденное глазами. Ещё пятнадцать лет назад стояли здесь дома, обитали люди, была жизнь. А теперь только степные травы и облака заполняли голое место. И никаких следов человеческой деятельности. Калмыков совершенно не представлял, что должен делать. Остановился растерянный. В вышине ветер был сильнее и гнал давящие степь облака. Они кучились, видоизменялись, грозились выпасть дождём на травы. Но не успевали излить вОды - торопились к другим землям. Калмыков сделал ещё шаг...

 

***

 

Я сделал ещё шаг. Под подошвами ботинок вместо мягкого степного ковра ощутил твёрдую неровную почву, будто на сушняк ступил. Глянул под ноги – повсюду валялись обломанные ветви, сучья, лежали каменья. Как после шторма. Посмотрел вокруг и поразился. Ландшафт изменился! Теперь я находился в глубокой балке, поросшей деревьями. Они росли под углом к середине оврага. Я с опаской продвигался в этом островерхом коридоре. По дну балки протекал ручей. Перемена испугала настолько, что в шее я почувствовал сильную пульсацию. Казалось, сердце покинуло законное место и застряло в горле. Моё дыхание участилось, выступил пот. Я не решался сделать следующий шаг. В кронах деревьев размножился эхом пронзительный звук. Я вздрогнул и одновременно на плече ощутил прикосновение. Резко обернулся и обомлел. Передо мной стояла женщина.

- Кто ты? – я не узнал своего голоса.

- Мара.

- Что ты здесь делаешь?

- Живу.

- Как ты сюда попала?

- Я всегда была.

- А город? Куда подевались люди?

- Здесь никогда не было людей.

- Я вырос в этом городе.

- Знаю. Я буду тебя сопровождать.

Женщина взяла меня за руку, и мы пошли вдоль ручья. Как только почувствовал тепло её руки, страх исчез.

 

Мы долго пробирались через завалы из сломанных ветвей, перепрыгивали через ручей, петляли между деревьями. Их богатые верха быстро затушёвывал вечер. В балке смеркалось. Вскоре стало совсем темно. Мы остановились. Женщина высвободила руку. Я повертел головой. Тьма уже успела набросить свой непроницаемый мешок, и невозможно было что-либо различить. Я ждал, когда снова возьмёмся за руки, но этого не случилось. Протянул руку туда, где стояла моя спутница, и ощутил пустоту. Сердце ёкнуло.

- Мара! – позвал тихо, почти шёпотом.

В течение этого странного дня меня так часто колотило от страха, что сейчас я просто разозлился. Страх обессиливал меня, а злость прибавила сил. Я шагнул наугад и...

 

***

 

Калмыков ухнул в яму и на удивление мягко приземлился. Сразу стало светло. Перед ним на поляне мальчишки лет семи-восьми. Двое сидят на поваленном дереве, кто-то валяется на траве, а один копошится в земле у кустов. Калмыков узнал их. С ними он вырос. Правда, Димка рано погиб. А вот этот мальчик, кажется, он сам – Колька Калмыков.

- Пацаны, айда сюда!

В руках у Димки было что-то круглое.

- Ух ты, какая штука!

- Дай подержать!

- Это же граната!

- Сам знаю, что граната.

- Надо за кольцо дёрнуть.

- И чё?

- Дёрнуть и далеко забросить. Она взорвётся.

- Ух ты!

- Чё, правда что ли?

- Дай мне!

- Я сам!

Калмыков смотрел на них, отведя ветку, слышал разговор и понял, чем дело кончится. Бежать к ребятам и спасать их, выхватив гранату, не было никакого желания. Умирать он не собирался.

- Димка, оставь гранату, - дёрнул товарища за рукав Колька. - Айда в «жёстку»* играть!

- Иди ты! Тут такое...

Колька отошёл от ребят. Он несколько раз оглянулся, увидел, как Димка с силой дёрнул кольцо. Остановился и заорал что есть мочи:

- Эй, пацаны! Сюда! Скорей! Покажу, что нашёл! Скорей!

Ребята, как по команде, рванули к нему. Димка остался один. Он швырнул гранату. Та упала метрах в семи.

- Брехло! Не взорвалась, - сплюнул сквозь зубы Димка.

Он направился к тому месту, куда упала граната.

Калмыков снова почувствовал прикосновение на плече. Оглянулся, Мара стоит. Перевёл взгляд на поляну. Картина застыла. Димка склонился, протянув руку, над лежащей в траве гранатой. Остальные замерли тоже.

- Иди, - приказала Мара.

- Зачем?

- Забери её.

Хотел жёстко возразить, но почувствовал непреодолимое желание подержать в ладонях гранату и ощутить её холод. Калмыков шёл, приминая высокую траву. За ним травы смыкались, восстанавливая былую нетронутость. Подошёл к Димке, всмотрелся в его лицо. С того самого дня, как друг подорвался, он почти не вспоминал о нём. Калмыков со спины обхватил Димку рукой, прижав его, полусогнутого, к себе, а другой рукой взял гранату. Полыхнуло нестерпимым жаром. Последнее мгновение сознания отметило ослепительную вспышку.

 

***

 

Боли я не почувствовал. Меня ослепило тысячами солнц, и зажгло изнутри неимоверным огнём. Я ощутил, как моё тело разлетелось на множество кровавых кусков, оставив полыхающую сердцевину. Она была на удивленье цельной и сияла белым горячим светом. Я, как воздушный шар, медленно поднимался над землёй. Сверху видел поляну и ребят на ней. С каждой секундой удалялся от них до тех пор, пока видимое не исчезло. Вскоре движение прекратилось. Перед внутренним взором закрутилась моя жизнь, день ото дня, начиная с зачатия. Всякая минута прожитого дня воспроизводилась на экране сознания. Я жил долго, а увидел каждый миг жизни за считанные секунды. Мне было о чём сожалеть. И снова огонь жёг меня, но другой - болезненный и мучительный. То цельное, которое я ощущал, как собственное «Я», неистребимое, вечное, исстрадалось от жгучего сожаленья, от невозможности исправить некоторые поступки. Я заплакал. Плакал навзрыд. Впервые не скрывал свои слёзы. Вокруг не было никого, кто мог бы меня осудить за них. И я – строгий судья себя самого – не сдерживался. Рыданья не приносили облегчения. Горечь снедала меня. Я раскаивался и понимал - поздно.

Снова появилась Мара. Она была в сияющих одеждах. Парила предо мной.

- Мара! Помоги! Мне нужно снова туда.

- Это невозможно.

- Ты же вернула меня в детство.

- Тогда ты был жив, обитал на земле, и можно было многое исправить.

- А сейчас?

- Есть путь только вперёд, назад пути нет.

- Как же быть?

- Так и быть.

- Мучиться?

Ответа не последовало. Душевная боль не отпускала меня. Я весь извёлся. С досадой понял, посулить Маре за моё возвращение в земную жизнь нечего. Мир вещей - в прошлом. Мне ничего не оставалось делать, как с прожжённой душой ожидать дальнейших событий. Стало ясно, сила изменить свои решения даётся только в земной жизни. Огонь раздирал меня, и не было ему конца.

 

***

 

Дверь купе скрипя отъехала в сторону, проводница просунула голову:

- Степное! Стоянка три минуты.

Попутчица с нижней полки принялась тормошить соню.

- Гражданин пассажир! Ваша станция!

Калмыков дёрнулся, откинул одеяло, спрыгнул на пол, снял с третьей полки чемодан, сунул ноги в ботинки и с тревогой посмотрел в окно. Увидел степь, простирающуюся до горизонта. Кинулся в коридор к противоположному окну, там – тоже самое. Города не было. Он присел на нижнюю полку и уставился себе под ноги.

- Идите же! Опоздаете! – торопила его сердобольная попутчица.

Калмыков поблагодарил женщину, закинул чемодан наверх, разулся и снова забрался на вторую полку. Заглянула проводница:

- Вы что, не сходите?!

- Нет. Поеду до конечной. Разницу доплачу.

- Как это?! Я начальнику поезда доложу. Мы вас высадим!

- Только попробуйте, - ухмыльнулся Калмыков, поворачиваясь спиной к проводнице.

Поезд тронулся, унося в своем чреве счастливого Калмыкова. Теперь он точно знал, как ему жить.

 

_______________________

 

*«жёстка» - кусочек кроличей кожи с пухом, к обратной стороне которой припаян свинцовый кругляшок. Рукой подбрасывается вверх и отбивается внутренней стороной стопы. Выигрывает тот, кто отобъёт «жёстку» наибольшее количество раз, не дав ей упасть на землю.