Жаркое лето 1916 года для крестьян деревни Ивановки N-ской губернии было очень томительным. Неподалёку проходила линия фронта, и хотя бои в этих местах носили вялотекущий, позиционный характер, и хлеб было велено всё равно сеять и убирать, вопрос, кому достанется урожай, оставался открытым. Крестьяне работали спустя рукава, часто собирались в тени небольшими группами и подолгу обсуждали преимущества и недостатки жизни «под немцем». В воздухе, что ни день, кружили аэропланы, возбуждая любопытство и порождая слухи о сброшенных с неба шпионах. Жертвой подобных слухов по непостижимой русской логике и стал Фёдор Петров, местный проповедник и основатель баптистской общины, несколько лет назад поселившийся в Ивановке вместе со своей большой семьёй.

Его «нерусская вера» чувствовалась сразу и во всём: икон в доме не держит, лба сроду не перекрестит, чарку с вином никому не подаст и ни от кого не примет, работает на выделенном ему дрянном поле как на своём собственном, не жалея ни себя, ни жены с детьми. И вдобавок ко всему – речами прелестными заманил в секту несколько душ православных, которые бегают теперь к нему в дом ни свет ни заря, учатся по складам читать Евангелие и кланяются там «немецкому Богу».

Долго ломал голову приходской священник отец Лука, как прекратить это безобразие. Ещё до начала войны, выбрав удобный момент, пожаловался было на беспокойного сектанта генерал-губернатору и одновременно – собственному церковному начальству. Но тогда ничего путного из этого не вышло. Ни гражданская власть, ни духовная – в лице епископа – не вступились за священника и православную веру. Преступлений, говорят, уголовно наказуемых, твой Фёдор Петров никаких не совершал, а что касательно веры, то его императорское величество государь Николай Александрович милостиво даровали теперь свободу совести всем сектантам... Так что подожди, отец Лука, пока баптист тот украдёт что-нибудь или, напившись, буянить начнёт, тогда, мол, и выселить его из села можно будет куда подальше.

Всё бы хорошо, да вот беда: не пьёт и не ворует антихрист этот. Не святой он, конечно, жалуются на него время от времени добрые прихожане, да всё это ерунда какая-то, зацепиться не за что. Но то было до войны. А теперь время другое, время серьёзное. Теперь обещали на его патриотический сигнал отреагировать должным образом: шутка ли, в доме у себя Фёдор Петров намедни немца принимал, тоже баптистского проповедника по имени – вот дал Бог имечко, истинно шпион! – Вильгельм Фридрихович Гоппе. Теперь всё, теперь – Сибирь, лет на пять минимум. Слава Тебе, Господи, что наконец открылась «тайна беззакония»!

 

2

– Фёдор, беги! Ну, беги же, Христа ради! – увидев в окно машущего условным знаком сына Петьку, закричала жена и толкнула в руки заранее приготовленный узелок с вещами.

– От них разве убежишь, Катя? – неуверенно ответил Фёдор и задумался.

– Беги, через огороды – и в горы! – вновь взмолилась жена. – Закончится война, вернёшься к нам... Прошу тебя! Нас, может быть, одних не тронут...

Фёдор обнял жену.

– Бедная моя, как вы будете без меня?

– Господь поможет.

Фёдор побежал через огороды, когда пешие полицейские уже подходили к дому. Катя долго не открывала дверь, давая возможность мужу уйти как можно дальше. Почувствовав неладное, полицейские обогнули дом и увидели бегущего человека. Местность была открытой, до подножия ближайшей горы довольно далеко, а беглец уже немолод.

– Догоним без стрельбы, – решил урядник Громов и скомандовал сопровождавшим его нижним чинам, – за мной бегом!

Четверо полицейских побежали по полю, придерживая болтавшиеся сбоку шашки. Однако, несмотря на молодость и резвость служивых людей, расстояние между ними и беглецом сокращалось медленно. Вскоре стало очевидным, что сектант успевает добежать до склона горы. Полицейские тяжело дышали. Громов хотел уже было стрелять, но, увидев перед собой почти отвесные каменные глыбы, которые, казалось, не давали беглецу шансов нигде укрыться, решил продолжать преследование.

Фёдор хорошо знал эти места, ставшие для него уже родными, и, хотя спиной чувствовал приближающуюся погоню, надеялся, что сможет от неё уйти на крутом подъёме. Гору в деревне называли Кривухой, и таила она на своих неровных узких уступах множество неожиданностей и опасностей для незнающих её людей. Добежав до первых спасительных крупных камней, Фёдор, несмотря на большую усталость, стал ловко взбираться вверх по едва приметной тропе.

– Вперёд, за ним! – приказал урядник, тыча указательным пальцем в небо. – Лови шпиона!

Трое полицейских, ворча под нос, полезли в гору. Сам Громов остался внизу и, отдышавшись, выбрал удобное место для наблюдения.

Вскоре двое преследователей вынужденно остановились на склоне, резко уходящем вверх. С багровыми лицами, они разводили дрожащими руками и виновато смотрели в сторону урядника. Однако третий полицейский, несомненно, выросший где-то в горах, уверенно продолжал взбираться по каменным глыбам. «Каков молодец! От Кравчука не уйдёт!» – удовлетворённо подумал Громов, видя, что расстояние между полицейским и беглецом вновь стало сокращаться.

Между тем силы оставили Фёдора, он в изнеможении прислонился к каменной стене и в отчаянии воззвал к Богу: «Господи, помоги!..»

Полицейский, оголив шашку, неумолимо приближался.

– Сдавайся, шпион!.. Сейчас порублю!.. – преследователь задорно посмеивался, он находился уже совсем близко от сектанта и слышал его молитву. – Не поможет тебе Бог, не поможет!

Фёдор закрыл глаза, не желая видеть, как поднимается его враг. Тот устрашающе стучал шашкой по камням и уже подбирался сверкающим лезвием к его ногам. «Да будет воля Твоя...» – прошептал Фёдор окончание молитвы.

И тут произошло нечто неожиданное.

Уже торжествующий полицейский, в двух шагах от своей цели, вдруг пошатнулся, потерял равновесие и быстро съехал на животе до того места, с которого только что угрожал Фёдору. При этом полицейский ударился головой об острый камень и едва не сорвался вниз – в последний момент он с трудом ухватился за край выступа и повис над пропастью. Бесполезная теперь шашка валялась рядом с ним.

Урядник Громов нахмурился. Приказ станового пристава об аресте сектантского проповедника оказался под угрозой невыполнения.

– Давай же, Кравчук, поднимайся! – ободряюще закричал Громов снизу.

Но у Кравчука была пробита голова и порезана шея, кровь заливала его застывшие от ужаса глаза, алым ручейком струилась на маленькую каменную площадку, на которую, из последних сил подтянувшись на руках, он пытался взобраться.

– О, Господи! – только и мог сказать Фёдор, открыв глаза и оценив мгновенно изменившуюся ситуацию.

Теперь ему ничто не угрожало, можно было уходить дальше в горы. Но как быть с полицейским? Долго ему не провисеть... Ещё совсем недавно его преследователь куражился, метил шашкой по ногам, и вот теперь он из последних сил держится за камни побелевшими пальцами, а рукоять его некогда грозной шашки погружается в растущую на глазах кровавую лужу...

Фёдор тяжело вздохнул и стал спускаться к своему неудачливому гонителю. Урядник Громов и двое полицейских внизу удивлённо и настороженно следили за действиями сектанта. Вскоре ноги Фёдора встали на площадку, залитую кровью врага. В этот миг его точно обожгла мысль: пришёл час возмездия! В памяти всплыли слова из Ветхого Завета: «Возрадуется праведник, когда увидит отмщение; омоет стопы свои в крови нечестивого... Блажен, кто разобьёт младенцев твоих о камень!» (1) Фёдору на долю секунды даже представилось, будто бы он, ликуя, толкнул своего врага в пропасть...

Похолодев от этих мыслей, проповедник что было сил схватил обеими руками несчастного полицейского. Сбивая дыхание, потянул его на себя со словами Евангелия: «Отойди от меня... сатана! Ибо написано... любите... врагов ваших... благо-слов-ляй-те... проклинающих вас...» (2)

В следующую минуту беглец и его преследователь, обнявшись, счастливые, уже сидели на крохотном горном выступе и вместе благодарили Бога. Фёдор снял с себя рубаху и перевязал голову раненому. На какое-то время они забыли о цели своего пребывания на этой горе. Небо их обнимало со всех сторон.

Улыбался внизу и урядник Громов. Это не помешало ему, впрочем, дать знак двум неловким полицейским быстрее взбираться наверх. Те, успев немного отдохнуть, теперь смогли подняться чуть выше. Однако вскоре перед ними предстал почти отвесный участок горы, где на высоком выступе непонятно как оказались Петров и Кравчук. Полицейские, боясь свернуть себе шеи, окончательно встали.

Тогда Громов сделался мрачнее тучи и, закинув голову вверх, закричал:

– Кравчук! Ну, как ты там?

– Ничего... живой, слава Богу! – ответил не по уставу подчинённый.

Кровотечение у него уже прекратилось. Он пребывал в возвышенном и восторженном состоянии человека, только что избежавшего неминуемой смерти.

– Кравчук! – продолжил жёстко Громов. – Слушай мою команду... Приказываю: арестовать сектанта и спустить его вниз... Будет сопротивляться – руби шашкой!

Петров и Кравчук посмотрели друг другу в глаза. Их лица стали серьёзными, но на них не было ни страха, ни озлобленности.

– Не могу, Громов... он мне жизнь спас! – закричал Кравчук, продолжая смотреть в глаза Фёдору.

– Кравчук! – зловеще предупредил урядник. – Не выполнишь сейчас же приказ, по закону военного времени пойдёшь под расстрел!.. И самаритянин твой пусть это учтёт, если ему тебя так жалко...

Кравчук опустил голову.

– Беги, – тихо сказал он Фёдору.

– Тебя расстреляют.

– А тебя сошлют в Сибирь.

– И в Сибири люди живут, это всё же лучше расстрела! – улыбнулся Фёдор, ему уже было ясно, что делать дальше.

Полицейский с удивлением посмотрел на него.

– И ты пойдёшь из-за меня в ссылку, хотя можешь бежать?

– Нам пора, – Фёдор положил руку ему на плечо, – не вечно же тут сидеть...

Кравчук побледнел и с трудом встал на ноги. Держась за каменную стену, он в отчаянии пнул шашку. Та полетела в пропасть, на прощание что-то злобно проскрежетав.

Фёдор Петров вдруг громко запел христианский гимн – казалось, камни вокруг зазвенели – и, помогая раненому полицейскому, стал спускаться вниз. При этом ослабевший Кравчук рыдал, как дитя: «Прости меня, друг... прости ради Бога!..»

Внизу полицейские растроганно наблюдали за этой, почти библейской картиной. Даже суровый Громов тихо произнёс какую-то молитву и едва заметно осенил себя крестным знамением.

 

3

Через неделю после описанных событий Фёдор Петров, а также его жена и шестеро детей, лишённые имущества, вместе с группой других сектантов из прифронтовых деревень были отправлены под конвоем в Сибирь. Их провожали на станцию несколько отчаянно смелых единоверцев. Рядом с ними за последней подводой, на которой теснилась семья Фёдора Петрова, какое-то время шёл человек в военной форме, с перебинтованной головой. Провожающие приняли его за солдата с германского фронта. По его щекам текли слёзы, и он всё время что-то тихо повторял. Те, кто находился поблизости от него, рассказывали, что слышали такие слова: «Есть Бог, есть!.. Он защитит, Он поможет!..»

 

______________________________

1. Пс. 57.11; 136.9.

2. Мф. 4.10; 5.44.