Когда поэт Станислав Божков обратился ко мне с просьбой написать предисловие к его книге стихов, я совершенно искренне ответил, что сочту это большой честью для себя. «Нет, я не Байрон...» и не многие другие, куда более известные, чем скромный автор этих строк, разве что пишущий стихи на русском, украинском, английском и немецком языках... Сознаю неимоверную трудность предисловия вообще. А к поэзии, гармонично, синкретически соединяющей музыку, живопись и зодчество, – вдвойне. А к судьбе, назвать которую трудной значит почти ничего не сказать, – втройне. Но когда я читаю стихи Божкова или слушаю их в его неповторимом авторском исполнении, – все поэты читают стихи, как поэты, а не как актёры, и это прекрасно, – меня не покидает ощущение нашей близости и даже духовного родства. Мы дети одной и той же культуры, у нас общие поэтические приоритеты, общие учителя – великие поэты, у нас не так мало посвящений им, а также других стихов на общие для нас обоих темы. Близки мировоззрения, позиции. Поэтому столь обязывающая задача так радостна для меня.

 

Главная черта поэзии Станислава Божкова – триединая вера, надежда, любовь. Искушённый читатель поэзии, который видит не то что между строк, но даже и в других измерениях, сразу же ощутит незавуалированную, неизбывную любовь поэта к Слову и благоговение перед ним. «Сначала было слово...» Да разве только «было»? Оно и есть, и будет, и останется навсегда, увы, в отличие от его творца... Удивительно и прекрасно, что в наш грубый, «жестокий век», невзирая на эстафету собственных жизненных передряг, поэт сумел сохранить в душе неприкосновенный запас высоких и чистых чувств, без которого нечего и мечтать о взятии даже одной верной поэтической ноты. Это любовь к человеку как единственной мере всех вещей, – поэзия Станислава Божкова изначально, в своей основе гуманистична. Это любовь к женщине – животворной мадонне, да простится высокий слог (но уместен ли низкий?). Это любовь к истории, жизни, природе, всему неисчислимому земному. Это вера в красоту, духовность, поэзию (а что ещё может нас спасти?). Это надежда на лучшее будущее (а что ещё нам остаётся?).

 

Стихи Станислава Божкова отличаются, я бы сказал, культурностью. Это не просто симбиоз незаёмной свежести с начитанностью в классической и современной поэзии. Это отточенность, фольклорность, иногда афористичность строк. Это порой изысканные рифмы, способные доставить подлинное наслаждение поэтическому гурману. Это преднамеренные сбои ритма, нет, дыхания, фиксирующие и фокусирующие на главном мысль читателя и слушателя (а разве наша жизнь равномерна и прямолинейна, как в формулировке механического закона инерции?). Это своя собственная, неподдельная интонация, доверительная и трепетная, которая, словно девушка, ждёт внимания и, не побоюсь сказать, даже нежности. Это предположение у читателя немалой искушённости, развитого чувства причастности, желания и умения по-настоящему вжиться в судьбу поэта, даже породниться с ним, а не просто настроить собственный слух по его камертону. Радостно, что такие читатели были, есть и будут. Только благодаря вам, дорогие друзья, восхождение на поэтические Эвересты никогда не станет трудом Сизифа. А раз так, поэзия Станислава Божкова не будет гласом вопиющего в пустыне.

 

И в то же время она начисто лишена как элитарной оторванности, так и малейшего намёка на провинциализм. Это самовыражение судьбы, самоощущение личности – кровью от крови, плотью от плоти народной – в российской глубинке, в Прикамье, которое не отпускало даже меня, своего гостя, и чуть разжало объятия, лишь получив взамен триаду стихов о себе. И, быть может, это обстоятельство станет малым оправданием данного представления поэта его читателям, прежде всего его землякам.

 

Не думаю, что подлинная поэзия возможна без свободы – и внешней, и внутренней. Это цель, единственный выбор Станислава Божкова, безальтернативная форма его бытия и сознания, наряду с прирождённым гуманизмом – краеугольный камень его позиции, бесконечно близкой любой подлинной личности. Не было свободы – не было у Божкова никакой возможности выйти к читательскому уму и сердцу. Он не лгал, не притворялся, не перестраивался и не пристраивался, избегал струй и течений, оставался самим собой со всеми присущими ему достоинствами и недостатками, понимал неизбежность одиночества для подлинного творца. И ждал своего часа. И боролся. И, к счастью, дождался...

 

«Как много в этом звуке...» Читая стихи Станислава Божкова и наталкиваясь не то что на мысли и художественные образы, но даже и на отдельные слова, я, как и каждый, наверное, читатель, вижу, вспоминаю и чувствую что-то своё, свою вереницу событий и судеб. Стоило ему упомянуть о кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем – и сразу вспоминается мысленная дискуссия с Робертом Рождественским, видится Александр Галич, вперёдсмотрящий поэт и бард, выбравший свободу и резко бросивший на ходу оппонентам: «А вы валяйте, по капле выдавливайте раба!» А ведь похоронены там целые пласты русской культуры. Ищущий обрящет...

 

«В поэзии нет ни друзей, ни родных...» Никто из читателей мне просто не поверит, если я скажу, что все без исключения стихи Станислава Божкова представляются мне (даже не смею сказать: «являются») эталонными. Разумеется, я вижу, что в некоторых местах его же мысль можно было бы выразить по-другому и, как мне кажется, чуть более ярко, выпукло и художественно, да и можно было бы избежать ряда не самых богатых и запоминающихся рифм. Но это были бы уже не его стихи. К тому же все эти и другие недостатки вкупе с неоспоримыми достоинствами сплавлены в единый, неповторимый и узнаваемый стиль Станислава Божкова. Дейл Карнеги, идеи которого я использую в своих лекциях, настаивает: «Не переделывайте!» Невозможно переделать сложившуюся личность, тем более поэтическую. И никому не нужно. Пусть он и впредь поёт лишь своим голосом, а его развитие будет саморазвитием. Недостатки же и, как минимум, неровности стихов присущи всем без исключения, в том числе и Пастернаку, и Мандельштаму, и Цветаевой. К тому же на светосильном фоне всё это больше бросается в глаза...

 

О стихах Станислава Божкова можно говорить до бесконечности, но пора и меру знать. Главное, они за себя говорят сами, а лучшие не отпускают без неоднократного перечитывания. Поэт подлинно выстрадал свою первую книгу. От души рад за него и желаю дальнейшего творческого роста, – пределов совершенствованию нет и быть не может. И, конечно, новых и многочисленных, а главное, истинных и искренних друзей-читателей. Показав некоторые из стихов данной книги автору предисловий к трём моим книгам Лауреату Государственной премии СССР 1990 года Борису Чичибабину, я услышал его оценку творчества Станислава Божкова: «Хорошие стихи».