Один из мифов об Александре Македонском. Сюжет о необычных собаках заимствован мной из «Исторической библиотеки» Диодора. (Кн.XVII Гл. 92.) События происходят сразу после победы над Пором на р. Гидасп. Второй сюжет относится к событиям на р. Гифасис, когда войско, несмотря на пламенные речи Александра, отказалось продолжить утомительный и долгий поход. Выразителем настроений солдат оказался один из преданных Александру людей - Кенас, выступивший с ответной речью, выразившей чаянья всех ветеранов. Он сказал: «Государь, человек, всегда добивающийся успеха, должен прежде всего знать, когда надо остановиться». Так был закончен Индийский поход Александра. Впереди у него оставалось ещё три года свершений. Три года жизни...

 

Весна 326 г. до н.э. Индия.

 

- Ты прав, филэ, здешние люди красивы. Иной красотой, не эллинской. Но, я думаю, не обошлось без вмешательства богов.

 

Александра мучает головная боль. Дают о себе знать старые раны.

Я не могу ему помочь, но стараюсь хоть как-то отвлечь, пока подействует снадобье, приготовленное лекарем.

Он не отвечает, рассеянно теребит в руках маленький драгоценный кинжал с ручкой из резной слоновой кости - один из многочисленных подарков кафейского царя Сопифа. Поднося его, тот пояснил, что вещица принадлежала некогда богу с трудно произносимым именем, но по описанию которого мы поняли, что это Дионис. И теперь Александр не расстаётся с подарком.

Я вижу, что он прислушивается к моим словам, а потому продолжаю свои рассужденья.

- Помнишь, как мы были поражены, впервые увидев знаменитого Пора? Он восседал на своём боевом слоне, подобно величавому богу: благородный овал лица, огромные глазищи, мечущие молнии. Волосы, ниспадающие из-под белоснежной чалмы, заплетены в косы. Чудный цвет кожи и этот глаз во лбу.

Мне показалось даже, что я увидел самого Ареса в его иноземном воплощении.

 

Александр прищуривается в болезненной усмешке:

- Сказать по правде, я тогда разозлился. Он был слишком великолепен. Быть может, потому мне пришлось непременно его победить. Но я всё же рад, что не убил его.

- Вчерашний враг иногда становится другом, это ты хочешь сказать? Одна из премудростей войны.

- Да, это так. И вчерашний друг внезапно превращается во врага...

В зрачках Александра, устремлённых на пламя, возникают тени ушедших: Филота, Каллисфен, Клит, Гермолай... Сколько их? Слишком много.

Он так и не простил себе ни одной из этих смертей. "Кровь друзей можно отмыть с ладоней, но никогда - из сердца", - вот что он сказал мне, оплакивая Клита...

 

Я не успеваю отвлечь его от грустных мыслей: за стенами шатра раздаются странные звуки, похожие на завывания и лай степных волков.

Александр настораживается:

- Что там такое? Пойди, узнай.

Он хватается за виски. Боль не отпускает его.

- Да, филэ. Не волнуйся. Лежи спокойно. Я скоро.

 

Высокий индус, словно вырезанный из темного дерева, - столь правильны черты его лица и пропорции фигуры, - облачённый в необычайно ярких расцветок одежды, что-то пытается объяснить солдату, охраняющему подступы к нашему лагерю. Двое других, столь же совершенные обликом, держат на поводках четырёх диковинных зверей. Скорее всего, это собаки. Или всё же львы? Столь огромных и широкопастных псов я ещё не видывал. На головах не видать ушей, а хвосты подрезаны почти под самый корень. Их песочного цвета шерсть переливается на солнце. Они ухожены и сыты.

- В чём дело, Аристон? Что хотят эти люди?

- Я не могу разобрать, что он там лопочет. Но, кажется, упоминает своего царя - Сопифа.

Стражник обескуражен и с опаской косится на одного из зверей, рвущегося с поводка индуса.

- Эй, позовите толмача.

Я должен во всём разобраться.

 

Учёный перс не слишком преуспел в местном наречии, но всё же с горем пополам переводит, что царь Сопиф прислал обещанный дар. Если Александр оценит этих четырёх - двух самых сильных псов и двух щенков из последнего помёта - то ему преподнесут в дар полторы сотни этих собак.

Ах, да, теперь я вспомнил: на вчерашнем пиру, с самодовольством поглядывая на Александра, жадно рассматривавшем диковинные украшения из золота, серебра, самоцветных камней и слоновой кости, среди которых был и кинжал Диониса, Сопиф заявил, что завтра пришлёт ему необычных зверей: собак, в чьих жилах течёт львиная кровь.

 

- Пусть их отведут вон туда, за те палатки. Подальше от лошадей. Иначе переполошат весь лагерь.

Я собрался вернуться и рассказать обо всём Александру. Но он уже здесь. Не выдержал и вышел сам посмотреть, что происходит. Глаза его сверкают:

- Я хочу их видеть!

- Как твоя голова?

- Пустое! Я уже забыл. Идём же, скорей, посмотрим. Чудо. Чудо как хороши! Настоящие дикие звери.

 

Высокие скулы, благородный профиль, чуть надменный изгиб пухлогубого рта, цепкий взгляд огромных тёмно-карих глаз. Роскошь одежд индуса слепит глаза. На шее - гирлянды невиданных благоуханных цветов: одну из них он, сняв с себя, подносит Александру, другую - мне. Царь Сопиф высится надо всеми, даже над рослыми соплеменниками. И всё же, как ни странно, Александр, не доставая ему и до плеча, не кажется маленьким рядом с этим исполином. Над Александром - ореол гривы его светлых волос. А гордо вздёрнутый подбородок, доставшийся в наследство от божественных предков, заставляет раджу уважительно склонить перед ним голову, увенчанную бирюзового цвета чалмой.

 

В наскоро сооружённый возле лагеря загон выпускают огромную львицу. У неё недавно появился детёныш и она неимоверно опасна. Даже видавшие виды солдаты с опаской отходят подальше. Кто знает, не сможет ли хищник прорваться сквозь заслон копьеносцев?

Сопиф одним взглядом отдает команду. И в загон со странным глухим лаем, похожим на вой, врываются два щенка- подростка из приведённой четвёрки дарёных псов.

Шерсть на холке львицы становится дыбом. Она по-кошачьи выгибает спину и шипит, оскалив огромные клыки. Собаки, не медля ни мгновения, кидаются на неё с небывалой отвагой.

Удар лапой - и один из щенков отлетает от львицы прочь. Падает на бок, перекатывается в пыли, пачкая свою чудную шерсть, но не издав ни единого звука. Быстро вскакивает на крепкие ноги, встряхивается и вновь кидается в бой. Второму удалось вцепиться львице в плечо. Она пытается его стряхнуть, изворачиваясь, бьёт лапой и кусает за впившуюся в неё морду. Наконец, отрывает от себя врага прежде, чем подоспевает второй из псов.

 

Александр сосредоточенно следит за поединком. Солдаты, пришедшие посмотреть, очнулись от первого шока и теперь кричат, свистят, топают ногами, подбадривая бойцов. Львица вызывает их явное сочувствие, и они приветствуют каждый её удачный удар и грозный рык, сопровождающий маленькие победы.

Сопиф недоволен. Его пальцы стискивают подлокотник кресла. Гневная складка залегает меж подрисованных охрой бровей.

Я подмигиваю Аристоклу: тот делает быстрые зарисовки для моего заказа. Потом он вырежет из дерева фигурки и раскрасит их красками. Я хочу, чтобы он успел захватить Сопифа именно таким, каков тот сейчас.

Аристокл мне кивает в ответ, что понял.

 

Поединок, похоже, длится дольше, чем этого желалось индусу. Псы заметно устали. Львица, впрочем, тоже. Но всё громче раздаётся её гневный рык. И всё реже и неуверенней атаки собак.

Сопиф делает новый знак. И на эту необычную арену выпускают вторую пару: двух здоровенных матёрых псов. Львица рядом с ними не кажется уже столь мощной. Она поджимает уши, в оранжевых глазах её - холодок смерти. Но она не намерена сдаваться. Резкий рывок - и один из щенков отлетает с перекушенным горлом. Удар грозных лап рассекает бок одному из матёрых псов. Кровь собак смешивается в пыли с кровью львицы.

Один из взрослых псов, нацелившись, метким броском вцепляется ей в шею. Второй - тут же прихватывает холку. Молодой, вдохновлённый столь крепкой поддержкой, атакует львицу с тыла и, наконец, ему удаётся впиться ей в левое бедро.

Огромная кошка ещё дергается несколько раз, затем, выдохнув в полурыке- полустоне, без сил опускается на песок. Её забрызганная кровавой слюной голова глухо стукается о землю и взгляд стекленеет.

Собаки, не получая команды отпустить зверя, крепко удерживают свою уже мёртвую добычу.

 

Над полем этой необычной битвы повисает напряжённая тишина.

Сопиф переводит дыхание, разжимает побелевшие в костяшках пальцы и откидывается на спинку кресла. Из-под полуприкрытых век бросает взгляд на Александра.

Тот старается не выдать эмоций. Но по проступившим на скулах пятнам я вижу, что он впечатлён.

Сопиф что-то негромко говорит одному из своих людей, и тот стремительно выскакивает на огороженную площадку.

В руке его длинный кинжал, похожий на меч.

 

- Что он собирается сделать? - Александр оборачивает к Сопи фу озабоченное лицо.

Тот что-то говорит, а толмач переводит:

- Эти собаки весьма хороши.

- Да, я видел. Одолеть львицу непросто...

- Ты не всё видел, царь Александр. Собаки не только бесстрашны, они совсем нечувствительны к боли. Два молодых щенка оказались слабы. Но это уникальные псы. Смотри же.

 

Индус подступает к щенку, чьи зубы всё ещё погружены в плоть львицы.

- Он отрубит ногу псу, но тот даже не заскулит.

- Не надо!

Александр вскакивает, а двое македонских солдат, отбросив страх, выбегают на арену и в последний миг удерживают руку слуги Сопифа. Индус разгневанно скалит белоснежные зубы и оборачивается к своему повелителю.

- Александр, - Сопиф улыбается, - это всего лишь слабейший из псов. Не жалей. Сегодня же вечером ты получишь полторы сотни взрослых и сильных. Позволь лишь показать тебе.

- Хорошо, - Александр с неохотой уступает любопытству.

Индус наклоняется к собаке. Взмах кинжала - алая кровь бежит их разверзшейся раны на землю. Но пёс, не издав ни звука, продолжает удерживать в зубах ногу львицы. Индус отрезает по кускам собачье мясо. Ещё. И ещё. Обнажается кость. Ни единого движения, стона, завывания, - ничего, что показало бы, что у этого пса есть хоть какие-то телесные чувства. Лишь совсем обескровев, щенок падает замертво, так и не выпустив из зубов своей жертвы: труп пса на труп поверженной львицы...

 

Александр, играя желваками, молча поднимается со своего кресла.

- Твои собаки великолепны, царь Сопиф. Но с меня довольно подарков. Благодарю тебя.

Индус обескуражен. А Александр, не оглядываясь более, спешит к своему шатру.

- Ему не понравились псы? - Сопиф растерянно смотрит на меня. Его огненная крашеная борода подрагивает.

- Собаки хороши, раджа. Но, боюсь, нам не прокормить их. Если ты хочешь угодить царю, лучше пришли-ка ещё соли из твоих знаменитых копей.

 

Июль 326 г. до н.э. Лагерь на р. Гифасис.

 

Третий день он не выходит из палатки. Третий день никого не допускает к себе, кроме слуг, просушивающих его одежду и приносящих хлеб и разбавленное вино - иной пищи не ест.

Но я же не могу дольше оставаться безучастным! Продолжать делать вид перед воинами, что так и должно быть? Что Александр всего лишь спокойно обдумывает под шум этих нескончаемых ливней дальнейшие планы? Отвечать спокойно на все эти вопрошающие взгляды: ну как он? Что он? Что будет дальше?

Да я и сам не знаю ответов!

 

Сегодня мне донесли о новой стайке дезертиров, покинувших под покровом ночи лагерь. Я даже не стал высылать за ними погоню. Всё равно казнить этих отчаявшихся нет никакого смысла. Возможно, им повезёт и удастся живыми добраться домой. Что они станут рассказывать своим детям и жёнам? Как объяснят, что бросили своего царя на краю земли?

А я сам? Я не бросил ли его, боясь всего лишь вспышки гнева? Не решаясь нарушить запрет и войти в палатку? Конечно, у меня есть оправдания: пока Александр пребывает в борьбе с самим собой, кто-то же должен руководить жизнью войска. Обеспечивать провизией людей и скот, доставлять оружие, следить за продвижением флота и постройкой новых переправ, принимать послов и отвечать на послания из далёкой Македонии и сатрапий. Кто, как не мы, гетайры Александра? Кто, как не я, кого он называет своим ближайшим другом?

А раз так, то вот сейчас я откину полог и войду, чтоб, наконец, всё решить...

 

Полумрак. Запах сырости и дыма от тлеющего очага. Промозглость - мы к ней уже почти привыкли. Всё лучше, чем мороз и вьюга. Бумаги и карты разбросаны на полу. Шлем с поникшим султанчиком валяется возле ног. Остальные доспехи раскиданы и прикрыты плащом.

Царь сидит в походном кресле, закутавшись в шкуры. Спит? Я делаю попытку уйти, но его хриплый голос останавливает меня:

- Гефестион? Что-то случилось?

- Случилось? Да, наверное, случилось, филэ.

- Не уходи.

- Я не уйду...

С трудом заставляю свой голос не дрожать.

- У тебя холодно. Приказать вскипятить воды?

- Нет. Не надо.

Его тон резок. Теперь, привыкнув к сумраку, я вижу его небритое лицо и лихорадочно блестящие глаза. Моё сердце сжимается от боли за него. Я попытался утешить его сразу, как только отзвучали горькие слова Кенаса.

Но Александр тогда грубо оборвал меня. Ушёл. Удалился. Остался наедине с самим собой и богами, в которых он так свято верит. Но где же они теперь? Почему мне он кажется таким одиноким?

 

- Знаешь, - Александр не смотрит мне в глаза, словно рассуждает сам с собой:

- Мне иногда представляется, что я один из тех псов царя Сопифа, помнишь? От меня отрезают по кусочку мясо, а я держу в зубах свою жертву и прикидываюсь, что не чувствую боли. И так - пока не издохну...

- Что ты говоришь, Александр!

Мне трудно дышать, и голос срывается. Я делаю шаг к нему, но он останавливает меня жестом:

- Все, все норовят отрезать от меня свой кусок: Олимпиада - хочет власти, Роксана - требует сына, мои друзья - ждут всяческих благ, солдаты - дай им волю, разорвали бы мою плоть на тысячи кусочков...

 

Я могу лишь молча мотать головой. О, как он неправ! И как же тяжело ему теперь! Он устал и подавлен.

- А ты? Чего пришёл требовать от меня ты? Назначения хилиархом*? Ты всегда молчишь и ничего не просишь. Делаешь вид, что тебе ничего не надо? Лукавишь, потому что тебе нужно всего меня - целиком? Что?

- Не надо... не надо, филэ, говорить слов, о которых потом пожалеешь. Тебе трудно. Больно.... мне больно за тебя. Я всё понимаю. Но ведь ты - Александр! Нет, ты не пёс, ты - лев. Тот, что чувствует боль, но умирает, сражаясь и дорого продаёт свою жизнь. К тому же...

Голос мой снова предательски подводит меня и срывается в шёпот:

- ...ты не один. С тобой твои друзья. Я - с тобой навсегда, пока жив. Разве ты забыл? Ахилл и Патрокл...Так как же....

- Прости!

Его руки стискивают мою шею. Он всхлипывает и сопит, прижавшись скулой к моей щеке.

Он вдруг столь же резко отстраняется и взгляд его высыхает:

- Ты прав. Я - не пёс, я лев! Да! Так.

Он быстро заходил по комнате, оживился.

- Знаешь, надо распорядиться, чтоб устроить жертвоприношение. Как только прекратится этот проклятый дождь, устроим алтари.

- Да, филэ.

- На вечер созывай совет. Пусть будут только самые верные из гетайров. Птолемей, Пердикка, Леоннат.... Остальных не хочу видеть.

- Да, филэ.

- Я... подготовлю приказы. Мы.... - он стиснул зубы, кожа на желваках заходила, так нелегко ему произнести это: - ...возвращаемся. Я решил. Да, так будет лучше.

 

Я опять делаю шаг к нему, и теперь сжимаю в своих объятьях. И слышу, как он бормочет:

- Мы возвращаемся. Возвращаемся. Поход окончен. Всё.

Он повторяет, привыкая к звуку этих слов из своих уст. Я утешаю:

- Хорошо, филэ. Пусть так. У нас ещё много дел осталось позади.

Позади? Нет - впереди, царь.

 

- Да, мы создали, пожалуй, достаточно большое царство. Мой - хилиарх. Как тебе это? Я давно должен был издать указ о твоём назначении.

Я пожимаю плечами: достойная должность не жмёт мне плечи, но, странно, и не окрыляет, как, наверное, должна бы. Я слишком давно "его хилиарх", чтоб простой указ, записанный на куске кожи мог теперь что-то изменить....

______________________________________

 

*хилиарх (греч.) - у персов - начальник личной гвардии правителя. А.М. провозгласил х. своего первого гиппарха Гефестиона, учредив тем самым высшую гос. должность. То, что это произошло при Гифасисе - придумано мной.