А тут сорока вдруг как затрещит, ну, прямо как… сорока!

А у меня тут день такой тут выдался… ну, не так, чтобы плохой… просто тяжелый. Клиенты точно с Арарата сорвались. Повалили вдруг гурьбой всякой твари по паре. И весь день в офисе, где мы и без того друг другу локти натираем, вершилось сущее столпотворение. Переговоры, переговоры беспрерывные. А ты сидишь и на бизнес азбуке улыбочку корячишь кому-нибудь из сотрудников – будь, мол, человеком, дай перекурить: у меня уже язык в зубах заблудился. И вежливенько так: «А вот эти вопросы вам прояснит наш специальный специалист по этим вопросам», – и бегом на улицу, пока не схомутали. А там – бабья благодать! Солнышко, теплынь, тишина и винный запах опавшей листвы – самое то по грибочки с тонким прутиком бродить. Так что, когда по окончанию рабочего дня я вышел из автобуса и направился было домой, все остатки грибника в моей душе взбунтовались: что, опять в помещение? к телевизору, будь он трижды неладен – когда на улице такое изумление?! Нет, нет и еще раз нет! Ну, хоть полчасика тишины и покоя на свежем воздухе. И взяв пива, я сфланировал на лавочку в соседнем дворике.

Тут же заявился престарелый спаниель со слезящимися глазами. Бесцеремонно положил голову мне на колени – на, мол, гладь.

– Дурашка, ты чей такой?

Тот лишь моргал и периодически сглатывал что-то. И уши у него такие чудные – просто сами в ладони ложатся. Так и хочется схватиться за них, как за грудки, притянуть морду к лицу – собака, собака, ты меня уважаешь? хочешь, я тебе Есенина почитаю: «Дай, Джим, на счастье лапу мне…»

Я закурил. Пес беспардонно протиснулся между моими ногами, развернулся и уселся, бдительно окидывая взглядом двор. Он уже был на охоте: нетерпеливо переступал передними лапами, резким поворотом головы реагировал на каждый шорох и то подбирался, готовясь по первому же звуку команды рвануться вперед, то расслаблялся, сочтя объект недостойным нашего внимания.

Я отхлебнул пива, пробежался пальцами по лобу спаниеля:

– Э!... дорогой, ты ошибся: я не охотник, я – грибник…

Впрочем, говорят же – тихая охота… Охота – не охота, да уж больно охота… Идешь себе по лесу… Хотя, какие у нас тут в Нижнем Поволжье леса?! Тем более – грибы… Ну, шампиньоны, разве что, или там дождевики… Или вот еще эта – как её? – тополевая рядовка. Нет, гриб вообще-то в засолке очень, очень даже вкусный. Упругенький такой – на вилку накалывать замаешься. А хрустнешь им – еще просит для компании. Да и вообще приглядный. Ножка посветлее, цвета старой древесины – тополя или осины… Стройненькая, хотя и не высокая. Она, рядовка-то, вообще гриб небольшой. А выше всего ценятся совсем уж крохотулечки – с ноготок величиной, чтоб сами меж зубов проскакивали, а лишь потом – уже там, в нутрях – покрякивали да зубы с языком поддразнивали: как мы вас, как мы вас? а вы и не заметили!.. А шляпка – темная, цвета мореного дуба. То чуть с краснинкой, то – с зеленинкой, но всегда такой приятной, благородной… бархатистости что ли… Каждый раз кажется, вот коснешься её кожицы, и она окажется мягкой и теплой, как переплет старинного фолианта… Ан нет – холодная, но все равно приятная на ощупь. Одним словом, гриб-то сам по себе вполне приличный. Под водочку – да чтоб с лучком-маслицем, особливо ежели с горчичным – милое дело! Да – не дай бог! – еще сверху зелененьким укропчиком припорошить с каким-нибудь фильдеперсом – м-м-м! У нас эти грибочки на все свадьбы посередь стола ставят, да никому про то не говорят – трохи для сэбе да прочих знатоков. В других-то местах её, эту тополевую рядовку, и вовсе не знают. Или не замечают. У них-то там много чего иного есть. А у нас – шампиньоны, разве что, или там дождевики, да вот рядовка тополевая. Вот только собирают её… Зайдешь эдак в тополя, глядь – то тут, то там вся листва вместе с почвой перепахана. Ну, точно косяк кабанов двойным рылом прошелся. Вот это и есть рядовку собирали: её ж чуть ли не из земли выковыривают. И на грибников этих посмотришь – а у них пальцы по локоть серо-черные от перегноя. И это – охота?..

Я отхлебнул пива, закурил.

Собачья морда обернулась ко мне: ну, что, мол, молчишь, не гладишь? Я хмыкнул, наклонился и поскреб собачью грудь:

– Эх ты, Лабзутка, мать твоя – не скажу кто…

Пес утробно заворчал: не люблю, мол, этих нежностей телячьих.

Я отстранился и рассмеялся:

– Гляди-ка ты, какие мы серьезные!.. А что, мы б с тобой, наверно, сговорились. Одна беда – ну, не охотник я – грибник… А впрочем…Во Франции же вон ищут грибы со свиньями, а ты чем хуже тех свиней, а?

А мне б такой помощничек совсем не помешал – оно же всякое бывает. Раз, помнится, мы на Дон за подосиновками-подберезовиками поехали: у нас-то их тут, на Ахтубе, я отродясь не видывал… Подъезжаем к какой-то там развилке. Вышли осмотреться, куда дальше-то ехать. Отец – налево. Я – направо. И уж повернулся возвращаться, да что-то запнулся – чуть не упал. Глядь – по песочку бородавки какие-то дорогу перебегают. Я сунулся, конечно. Зеленушки! Да забавные такие! Сидят хоть и рядком, но всё по одиночке. Шляпка чуть с заломом и с ямочкой посередине. Подбоченившиеся, занозистые и все в песке – ну, точь-в-точь призывник на третий день после повестки. И такие же зелененькие – не так, чтоб в усмерть, а как травка из-под снега или лук в подвале, который без света – ну, известно, какой сейчас призывник. Так что ты думаешь? С места не сходя, полтора ведра нарезали! Правда, потом заклялись брать эти зеленушки: как мы их не отмывали, а песок все одно скрипел на зубах – не грибы, а всем пломбам полный Сталинград! Так что, если б ты умел грибы унюхивать, мы б с тобой уговорились, непременно бы уговорились!..

За воспоминаниями я не заметил, что сигарета прилипла губе. Пальцы проскользнули по бумаге до самого огонька, и я вскочил, чертыхаясь, расплескивая пиво. Спаниель с визгом отлетел метра на три и воззрился на меня. Я улыбнулся, подмигнул ему:

– Ладно, считай, отделались легким испугом… Иди сюда – я буду поаккуратнее.

Пес фыркнул, отряхнулся и – бочком, бочком – вернулся на прежнее место.

– Да хватит тебе, глупая ты псина! С кем не бывает …

Я осмотрел пальцы и, следуя извечным мальчишеским методам врачевания, полизал обожженные места.

Нет, ни какая это не охота – грибы. Это что-то другое. Совсем другое. Ведь сюда даже ходят иначе. На охоту идут на… На рыбалку – тоже на… А вот грибы – уже за или по. Как за водой, по воду… Прогулка, одним словом. Свидание с природой. Неспешное, обстоятельное. Бабье лето ж, ё-моё! Это вам не девчонка весна, у которой лишь охи-ахи, цветочечки повсюду, птичечки, козюлечки в носу да ветер в голове. А всей-то радости – щавель да редиска. Другое дело – лето. Тут уж вам и клубничка, и разлюли малина – навалит и фруктов, и ягод, и овощей разных… Роскошная, пылкая женщина. Одни копны свежего сена чего стоят!.. это, я вам доложу… Да вот беда – всё в трудах, в заботах, а потому точно в мареве каком-то: взахлёб, жадно, на бегу да без розгляду. Точно вот-вот дети проснутся или, того хуже, муж вернется. И так до самого бальзаковского возраста, до бабьего лета. Только тогда и опамятуется. Стол ломится, дети выросли, муж давным-давно ушел – самое жить бы да жить, ан уж зима катит в глаза… Вот отсюда и эта тишина, и солнышко мягкое, и нежность излетная. Грустно, брат мой, грустно… Как, черт возьми, все в этой жизни скоротечно!..

– А что, друг мой ситный, может – как в том анекдоте – черт с ней с этой охотой? А? Ведь не только у природы бывает бабье лето, – я сграбастал ушастую голову в охапку, прижался к ней щекой. – Ты ж меня поймешь, ты ж меня простишь?..

А тут сорока вдруг как затрещит, ну, прямо как… как сорока! Я сначала даже не поверил – ну откуда в городе сорока?! Просто мальчишка какой-нибудь с игрушечным автоматом. Но тут же обнаружил её на мелколистном вязе всего-то через проезжую от меня. Птица сидела на длинной горизонтально растущей ветке, что протянулась в двух-трех метрах над землей. А от ствола по той же ветке к ней пробирался лобастый рыжий кот из самых тех, из самых бандитов. С моего места ветка была как на ладони, так что мы со спаниелем оказались в первых рядах партера. Пес тоже насторожился, замер, наблюдая за чужой охотой. А задача у рыжего была не так-то уж и простой: тонкие веточки, тут и там вертикально отходящие от основной ветки, не только не давали ему возможности прыгнуть, но и мешали подкрадываться. Поэтому кот пёр как на параде или в психической атаке: набычившись, неспешно и в полный рост. Сорока, отчаянно стрекоча, то приседала и расправляла крылья, словно собираясь взлететь, то вертелась на одном месте, как по команде «кругом», а то даже бочком-бочком подскакивала поближе к противнику. Но стоило только коту выбраться на дистанцию атаки, птица моментально перескакивала за следующую вертикально растущую веточку. Рыжего эта наглость, похоже, задела за живое, и он решил не сдаваться, хоть уже и ветка принялась опасно раскачиваться с каждым движением, и лапки стали соскальзывать раз за разом… Наконец охотник отчаялся на прыжок. Он даже не стал подготавливаться, а совсем не по-кошачьи с полушага неуклюже ринулся вверх. Да ветка-то – не твердая опора, вот и отшатнулась вниз и в сторону, предательски сорвав всю энергию атаки. Несчастное животное, изо всех сил вертя хвостом, несколько раз перевернулось в воздухе и рухнуло на землю. Пес, видя такое посрамление охотничьей гильдии, с заливистым лаем кинулся в его сторону. Кот шикнул, но и не подумал испугаться. Сорока же, неуёмная в своём ликовании, стремилась еще побольней задеть кошачье самолюбие: оглушительно стрекоча, она раз за разом пикировала на кота и дергала клювом за уши, била лапами по спине, хлестала крыльями по морде. Меня скрючило в хохоте.

Нет, право слово, стоило бы на нас посмотреть: кот, прижимаясь к земле и шипя на птицу, чуть ли не по-пластунски удирает в подъезд; сорока демонстрирует чудеса высшего пилотажа, донимая поверженного противника; спаниель то замолкает и возвращается к скамейке, то вновь бросается с руганью в строну рыжего; а я задыхаюсь в приступах гомерического смеха:

– Охотнички, блин!..

 

© Patriot Хренов. 01 – 08.11.2007