---

NE ZABUDEM OB AMERICA

Николай Борисов

 

Все, конец, баста, крышка, не верю, ни во что не верю! Никакая у нас не перестройка и никакие не реформы. Правду говорил мой друг по лестничной клетке Изя - Андрей Сидоров: "Афера все это, а¬фе-ра". А я спорил с ним, о человеческом лице нашей жизни говорил. Он не стал спорить, взял и свалил в свой Израиль.

Перед отъездом, как полагается, выпили, я его и спрашиваю: "Ты мне, морда твоя смоленская, покажи, в каком это месте ты еврей, может, и у меня есть". Он только загадочно-пьяно улыбался и говорил, икая: "Не приставай, Иван. Не покажу, ы-ык... Если хошь... ы-ык... племянником тебя... своим... сделаю... ы-ык". Так и уехал.

А сейчас все, предел. Не верю. Никому не ве-рю! Тут жена моя, Рая, намедни пристала: "Сходи, Ваня, к банку. Наши рублики обменяй на их доллары. Все живы денежки останутся. А то по телеку говорят, опять наш рублик падать будет". А я ей: "Рая, солнышко ты мое, да я бы давно обменял, не продешевить бы. Никогда его окаянного в руках не держал". А она все свое: "Там, подле банка, народ знающий, послушай, порасспрашивай. Язык ведь, он того,до Киева доведет".

Ну, я и пошел. Иду, а мои кровные у меня в кармане так и шевелятся, так и шевелятся. Не хотят расста¬ваться, по-видимому.

Подошел, вокруг банка ни души. Наверное, в нера¬бочий день попал. Ан нет, смотрю, один студентик очкастый крутится. Худенький, утомленный весь. Дай, думаю, спрошу, они народ умный, все знают, а этот, видать, от учебы совсем уморился.

"Слушай, говорю, малец, не сочти за труд, объясни. Я вот хочу наши деревянные на их золотые обменять". Он так обрадовался, так обрадовался: "Батяня, родной, вмиг уладим, вмиг оформим по самому низкому курсу. Без всяких комиссионных. Сколько у тебя деревянь¬неньких-то?"

Достал я ему, показываю: "Кровные, говорю, сбе¬режения". "Да-а, - сочувственно отвечает, - пони¬маю. А кому сейчас легко?" И так лихо пересчитал, что я только диву дался. Что в цирке. Как их такой ловкости в университетах учат?

"На тебе, говорит, батя, двести зелененьких, по доллару каждая. Самый выгодный курс, самый выгод¬ный размен. Все чики-чики. Но смотри, никому не показывай. Если что... скажешь, по доллару собирал годами. А то нас с тобой при влекут за валютные махинации и всучат лет по пять, но тебе поболее. Будем с тобой на тюремных нарах париться". И ушел.

Я человек с понятием, рассовал пачки по карма¬нам, но не пойму, как это на нарах париться, да еще в тюрьме.

Стою один напротив банка, тихонько радуюсь. На душе трепетно, легко. Уверенность в завтрашнем дне так и прёт из меня, как будто ношу тяжелую с плеч сбросил. Волнение такое, словно я в детстве только что от сторожа с полной пазухой яблок сбежал.

Дома сели с Раей за стол, дверь на два замка закрыли. И рассуждаем, где прятать-то наше зеленое сокровище будем.

Райка пристает: дай посмотрю, говорит, на дол¬ларчик. Я ей: "Что ты, как деревня, ни разу не видела, что ли?" Но она у меня баба настырная. Умыкнула ¬таки. Смотрю, не порвет ли ненароком. Так смотрит и эдак, и на свет, и под стол засунет. Даже на язык попробовала. Ох уж эти бабы.

Вдруг притихла и робко: "Ваня, а я по-ихнему читать умею и понимаю". "Тьфу на тебя, говорю, курица. Восемь классов птушных, а туда же..." Вырвал зелененькую. Начал читать, как-никак полное среднее, и меня аж пот прошиб: тоже понимаю. Сглотнул от волнения слюну и по буквам: "Z-a-k-r-o-m-a of R-o-d-i-n-a", ¬это ведь по-нашему "закрома Родины" или "в закрома Родины". Еще больше пот выступать стал. Чувствую в голове ясно, светло. Может, влияние телевизора на языковое понятие сказывается, все иностранщину смотрим, сериалы разные.

Читаю дальше, у самого сердце от волнения зашлось: "Ne za-bu-dem оb Аmе-¬rica" - это ведь "не забудем об Америке", чуть ниже, в уголочке: "This is chisto normalnie dеngi". Здесь какие-то сомнения насчет студента того хлипенького вкрадываться в меня стали. А Райка, баба надо¬едливая: "Ваня, Ваня, - дрожащим голосом, - а это кто нарисован?" - и смотрит на меня выпученными глазами. «Кто? Кто? Джордж Вашингтон;- говорю,- не Клинтон же. И чему только тебя восемь лет учили?»

А она: "Не-ет, отвечает, Ванечка, это наш Борис Николаевич". Я так и обомлел. Пригляделся, и вправду Борис Николаевич - только в буклях. А под ним печат¬ными буквами "Odna у.е" написано, дальше я уже читать не смог. Ах, студент! Ах, паразит! Вот, оказывается, чему вас в университетах учат. Ну, перестроился!

Рассыпал зеленые по столу. С них Борис Нико¬лаевич строго так на меня смотрит, осуждающе, и голос его в ушах, вопрошает: "А-фе-ра, Ва-ня, а¬фе-ра..."

Очнулся, а жена мне хреном толченым в нос тычет, это чтоб я в сознание пришел. А зачем мне оно, сознание-то, если я ни во что не верю. Эх, уехать бы! Но куда? Если только... к Изе... племянником? А?

 

= = = = = = = = = = = = = = = =