Я знаю точно, что есть интуиция. Это осознание того, что змей схватил себя за хвост. А, значит, все снова пошло по спирали. Интересно только, какая часть этой спирали есть четкий план. Точка начала или точка конца. Если точка начала, тогда Библия права и Бог создал мир. Если точка конца, тогда ясно, куда, только не ясно, как.

 

Гладь широкого морского залива похожа была на растаявшую сахарную глазурь. Сквозь "засахаренную" корку льда дышала серая живая вода, и в ней шевелилось холодное небо. Небеса как всегда были похожи на глаза шизофреника: в них была пустота, и в них было болезненное понимание Тайн.

Одну сторону мира с другой соединяла массивная каменная мостовая кладь. Мост выглядел как пародия на радугу – изогнут под самыми облаками, он был черен и веял холодом. Где-то далеко на горизонте застыли голубые леса.

В воде колыхалось также отражение каменного истукана – огромной головы с двумя лицами, смотрящими в разные стороны. Шея идола вырастала прямо из воды, и только заледенение вокруг основания говорило о том, что пьедестал скрыт где-то под водой на небольшой глубине.

"Кто я такая? – Маленькая рыжая с поперечными полосами птица вцепилась в каменный выступ моста. Она нахохлилась и подвигала длинным хвостом. Наклонила голову и посмотрела на идола одним глазом. Человеческим глазом человеческой головы. Широко открыла рот, подвигала острым язычком. Встряхнула крыльями, переступила закоченевшими лапками по камню. "Кто? – пыталась закричать, но из горла вырвался птичий клекот. Птица нахохлилась, замерла, подвигала человеческой женской шеей и маленькой обритой налысо головой женщины.

"Знаешь",– странное чудовище издало непонятные шипящие звуки, но потом заскрипело речью, - "недавно мне снилось, что я птицей лечу над огромным озером, или морем, которое сковано льдом". Полуптица встрепенулась, заклекотала, подвигалась: "Неужели" – заскрипела она, - "Даже не верится после всего, что мы с тобой пережили!".

Помотала женской головой и отчетливо заговорила:

- Я спрашиваю тебя, кто мы такие?

Обернулась, ухватилась лапками за щель в влажном, обросшем скользким мхом камне:

- Мы – Птичка, детка! – и засмеялась.

Идол смотрел сквозь камень моста вдаль, вторая его голова кривилась на гладь моря. Полуптица жалась к камням и строила гримасы, не видя даже конца этого огромного моста, который рассекал видимый ею мир на две части. Она снова заговорила:

- Я думаю иногда, что живу больше снами, чем явью. Ну вот опять – такого быть не может!

- О, крошка, мне тебя иногда бывает много! с твоими размышлениями о необходимости неба в небе и молекул в воде! – она склонила голову и попыталась вытянуть губы в усмешке. Получилось жутко. – Встряхнула крыльями и спорхнула с камня, вырвав кусок мха: "Оу, Ай уонт ту би факт.. Тра-ла-ла-ла". Потом снова села:

- Не клоуничай! У меня трагедия в жизни, я несчастна, я потеряна. Я потеряла любовь и смысл жизни…

Захохотала, изогнулась, распушила перышки хвоста:

- Юмористка. Несчастна она. А разве у тебя нет меня? – подмигнула глазом, потом нахмурила белый лоб без единой волосинки, - "Врунья!", - и закричала по-птичьи, похожим на соколиный клекотом, нахохлилась и заговорила, - "Потеряла значит! Смысл! Пока мы летели, ты теряла только помет! Да еще пе-еерышки, когда самцы нас примечали! А тепер все значит потеряла!

- Ты злая, злая! и как я только с тобой связалась?, - маленькое личико покраснело и сморщилось. Но слезы не потекли.

- Нет, это МЫ злые! Мы, крошка, злые. Мы бросили свое гнездышко, своего танцующего самца, свой бетонный лесок, милочка, весь в мелькающих огоньках, и отправились на поиски себя. Что мы нашли, милочка? Мы нашли меня! И теперь мы должны радоваться. Мы увидели мир!

- Ты курица! Не смей указывать мне. Вот он – мир – косится на нас из льда каменной физиономией. Ты рада? Ты должна быть рада, потому что уже не нужно растаскивать яйца по чужим гнездам. И не нужно жрать гусениц, мерзких мохнатых зеленых гусениц!

- Дура ты, милочка, сразу видно. Видно даже бетоноголовому истукану, затонувшему по самые гланды! Он бы и хотел тебя не видеть, дуру, даже рожу отвернул. Одну. Но их у него, к сожалению, две. Приходится смотреть на тебя, уродину лысую.

- Я просто тебя ненавижу.

- А кого ты любишь, чудище в перьях?

Некоторое время было тихо. Вода и небо обменивались отображениями. Мост простирался бесконечным коромыслом. Лапки мерзли, так привыкшие к уюту сухих веток.

- А так-таки и некого думаешь? Нет, ошибаешься, птица, неправа ты. Я люблю Его. Он - самое бесстыжее, самое сексуальное, самое вредное и мудрое создание. И зачем он такой совершенный?

-Деточка, Его – не существует. А, хотя, а ну глянь, глянь – это не он там затонул? Морду раздвоило еще, и неулыбчивый такой – вишь – может замерз? Ха!

- Думаю, в каждом из тех, кого я любила (и люблю до сих пор) есть что-то от него, - голова на птичьем теле закрыла глаза и склонила головку к крылу. – И не нужно мне твердить о каких-то идеалах, которые я создаю и тому подобном. Он – Не идеал. Просто…просто он что-то огромное и свежее, и непонятное, как мои сны. В нем, между прочим, полно коварных и плохих черт – например, невидимость.

- О-о-ой, и нудная ж стерва. Или ты об истукане? Насколько свежем не знаю, но огромном – так это факт. Милочка, мы так и будем сидеть на этом холоде и нюхать йод? Двуликий янус – он конечно, хороший зритель для наших душевных терзаний, но пора лететь. Пора нам продолжать искать себя и.. зеленых мохнатых гусениц.

Полуптица скривилась в плаче, потом рассмеялась, потом поджала лапки и полетела. Покинутый мост оставался все ниже, он не казался уже таким огромным и мрачным. Его влажная и холодная каменная спина открывала вид на шпили города, которые постепенно загорались уютными огоньками жизни. Той уютной и настоящей жизни желтого окна среди холода незащищенности. А полуптица удалялась куда-то вдаль. Туда, куда задумчиво смотрел вечный идол. "Бедный, - подумала полуптица, - ему-то не убежать от своего проклятого близнеца, который всегда смотрит в другую сторону". Подумала, опечалилась, но решила, что не надо этой Птичке показывать слабинку, и отчаянно заработала крыльями, попала на воздушный поток, расправила перышки и поплыла среди вечно пустого неба.