Так долго ждать дембеля…. И так обмануться! Оттуда, с горных россыпей и пыльных дорог, мираж Московских улиц был чистым и умытым. Утренним. Оттуда всё виделось по-другому…

 

Москва пыхтела и перхала от жары, пыли и смога, щурилась от дыма Шатурских торфяных пожаров.

Спасения от этого мутья не было. Движения людей и трамваев-троллейбусов замедлялись и прерывались, будто мигали. Оттого создавалось впечатление мерцания мира в туманном мареве. Мираж…

Плывун сознания. Похмелье и смог – адская смесь.

Иду к Антону. Скорее обнаруживаю, что движение моё именно в ту сторону. Когда я выбрал это направление - не помню.

Нужно хоть пивка пару бутылок взять. Хотя…. Три бутылки. Тёлка из вчерашнего вечера, эта дебелая-белая с козьими глазами, наверняка ещё у него. Чёрт бы побрал этого ловеласа! Девки так и прилипают к нему, словно булавки к магниту… Я так с ними не умею. Может и к лучшему. Потому в моём телефоне нет «левых» гинекологов и кожно-венерически знакомых врачей. Слава богу, и без них хватает друзей с более прозрачными профессиями. Да и вообще, проблем с женским полом у меня гораздо меньше, чем у моего любвеобильного друга. Потому, что их меньше. Антон берёт девочек чем-то изнутри, сам, видимо, не осознавая, чем. Просто, они всегда его клеят, а не он их. А парень отзывчивый и щедрый на женское внимание.

Фу, как муторно…. Я надеялся, что после прогулки мне полегчает. Ан, нет. От духоты и смога ещё хуже. Кое-как ещё поддерживает жизнь «Старый мельник», который я посасываю из горлышка на ходу. Еще один «мельник» в другой руке, а два - в карманах брюк.

Уже почти полдень. А Антон, наверняка, спит ещё. Он похмелье лечит сном. Дурак! Человеческий организм не обмануть. После литра водки – сутки отдай. А мы вчера усугубили прилично, сутками не отделаешься. Потому как качество водки далеко отличалось от приличия нормы. Плюс к ней: черствые бутерброды, консервированное пиво, фисташки, шоколад, апельсины, никотин и губная помада. Вот это – винегрет! Фу-у!

Ничто так не помогает от похмелья, как тихий возврат к пьянке.

Подойдя к подъезду Антона, ужасаюсь от мыслей о пятиэтажном подъёме. М-да. Главное, в общем-то, проскочить первый, темный и загаженный кошками, этаж. Проскочить одним махом, задержав дыхание, чтобы не добавить в эту помойку своих вчерашних харчей. Для чего перед дверью делаю три глубоких вдоха-выдоха, задерживаю дыхание и … вперёд!

Распахиваю пружинящую дверь и врываюсь в темноту…. Успеваю рассмотреть начало ступенек, как дверь со страшным грохотом захлопывается. Вопреки логике, умудряюсь споткнуться именно на первой ступеньке. Конечно же, спасая пиво, лечу «дельфинчиком». По инерции сучу отстающими ногами, долетаю до конца лестничного пролёта и врубаюсь головой… видимо, уже в дверь.

Стоп-кадр…

…Метро? …Трамвай? Стук колёс, вибрация и покачивание. Искры в глазах медленно ссыпались вниз и уже можно разлепить глаза… Затёртая резина пола, стальные крепления, ножки кресел и ноги. Несколько пар ног в пределах видимости…. Да, трамвай, всё-таки. А ноги – это пассажиры. Одна пара приближается к моему лицу. Явно старушечьи ноги в смешных и немодных давным-давно полусапожках. Уже не новые, конечно, разношенные, со стёртыми бурыми носами, в отличие от первичного - серого цвета. Встали устойчиво и привычно. Качка на них не действовала. Сверху раздался противный скрипучий голос.

- Вставай! По вторникам лёжа ездить запрещено. Вставай, пока контролёр не появился, дурень! – я, почему-то, послушно начинаю подниматься. Уже встав на колени, с удовлетворением отмечаю – трамвай. Качает – едем. В пределах видимости пассажиры, раз, два, три, пять. Шесть человек. И все смотрят на меня. Спешу подняться, цепляясь за крашенный поручень.

Напротив, на сдвоенном сидении, два старичка. С виду ветераны, серенькие такие. Один в телогрейке и… соломенной шляпе. Носатый не в меру, с маленькими, да ещё и припухшими глазками, узким и недобрым ртом. Толкает соседа, кивая при этом на меня. Сосед – такой же серенький, но в берете, мятом и кособоком с хвостиком на макушке и в плаще, не по размеру большом и старом.

- Рупь ставлю против Вашего, что не встанет с первого раза… - предложил напарнику «носатый».

- Встанет. Ещё рупь сверху – прошепелявил второй с уверенным видом. К их диалогу подключилась старушка:

- Встанет. Сегодня вторник, значит встанет. По трёхе скидывайтесь… - старики со вздохом полезли в карманы, похоже, что за деньгами и я уже чётко для себя решил, что не дам им выиграть. Телогрейка и берет мне сразу не понравились, а старушка обнадёживала…

Почти не напрягаясь, я поднялся на ноги и… сразу же пожалел – в голове что-то ухнуло, загудело тяжёлым гудом и в глазах помутилось… «Телогрейка» хмыкнул и добавил:

- Если назад рухнет - моя взяла, по пятёрочке с вас, убогие, - гул тихо смолкал в голове, тошнота и боль уходила медленно, но уверенно. Я глубоко вздохнул, наконец, и медленно вытянул руку в сторону стариков. Пальцы не подвели. Кукиш сложился на славу! «Вот вам!». А ощутив лёгкий прилив сил, доставил себе удовольствие удержать красноречивый жест еще несколько секунд.

- Хоть по вторникам и нельзя показывать кукиши, ты мне нравишься, парень. Я дам тебе рупь с выигрыша, прохихикала бабка, ловко обогнув меня, успела при этом шлёпнуть меня играючи по мягкому месту и подмигнуть левым глазом. Я почувствовал, как покраснел. Так же ловко выхватила из их рук мятые купюры. Опять хихикнула, опять подмигнула мне и быстрым движением отправила выигрыш куда-то себе за пазуху.

- Красавчик! Как тебя звать-то, по вторникам? – спросила старуха, продвигаясь ко мне ближе.

- Сергеем, машинально ответил я, глядя на дедов-ветеранов. Последние уже невозмутимо пялились в окно будто бы ничего и не произошло.

- Сергеи - они по вторникам на ипподроме, - почти возмутилась старуха, - получается, что тебе сегодня и на трамвае ездить нельзя. Давай, двигай к выходу…

- Я прошу прощения, а Вы кто?

- Скажу – Дед-Пихто, ты же не поверишь…

- Не поверю.

- Назови, как хочешь, только зонтик не трожь.

Присмотрелся и понял, что иначе, как Шапокляк, ничего на ум и не приходит.

- Шапокляк! Не обижу?

- Ну, таким достойным именем не обидишь. Знавала я её…

- Старуху Шапокляк?

- Эта старуха, она всем вам, молодым, такую фору даст! Льстишь ты мне, малый, а по вторникам…

- Что такое у вас тут со вторниками? Что за вторниковый культ? – я начинал подозревать маразматические симптомы в её поведении.

- Милый мой Серёжа, не смотри на меня, как на дебильную старуху с маразматическими симптомами в моём поведении. Ты сюда попал сверху, то есть упал сверху. А это значит, что упал не просто сверху, а не спроста. А это значит, что попал сюда случайно. Да ещё и во вторник…. Не к добру это…

- У меня такое впечатление, что здесь, у вас, всегда вторник.

- Ну, ты даёшь! Вторников без среды не бывает. Он же на день раньше её!

- Ничего не понимаю!

- Я пока тоже. Но ты гораздо больше не понимаешь. Потому нишкни и держись меня. Ох, не спроста всё это…

Я замолчал. Мы петляли в каких-то игрушечных, или сказочных, переулках. Булыжное покрытие их было настолько старо и потёрто, что камни уже не имели округлых выступов на поверхности. Втёртые в дорогу, они были почти вровень с плотной землёй и пылью. Стены домов, удивительно вросшие в эту каменную поверхность… Ощущение чуть ли не вечности…

- Сюда, Серёжа, сюда.

Я бы и не заметил дверь, которую открыла старуха где-то посреди забора, что ненадёжно скрывал пространство между двумя покосившимися и осыпавшимися цоколями небольших, но глухих здесь в переулке домов.

- Нам сюда?

- Сюда, сюда, дружок.

Дворик настолько плотно зарос бурьяном, что представлял собой нискорослую тайгу. Или даже джунгли. Шапокляк уверенно раздвигая заросли крапивы, полыни, лопухов и еще чего-то исключительно крупносорного из рода растений, продиралась впереди меня с шумом и хрустом, словно носорог. Я старался не отставать от неё и, в очередной раз удивлялся её проворности. «Как в мультике, блин!».

В какой-то момент, увлёкшись борьбой с гигантскими сорняками, не заметил, как вывалился весь в репьях и цепких вьюнах на простор.

- Видел бы ты себя сейчас, Серёжа… - по-доброму так произнесла старуха, цыкая языком.

- Да я представляю…

- Дай-ка помогу, милый, - обирая с меня остатки цепких растений и семян, Шапокляк ласково улыбалась мне. «Как мама, чесслово!»

- Я скорее в бабушки тебе гожусь, дружок. Но, по вторникам…

- Снова-здорово!

- Ну, ладно, ладно, пошли.

Старуха направилась прямо к видневшемуся невдалеке перекошенному черными уже от времени стенами сараю. На пустыре кроме него ничего не было. Лишь ветер гнал куда-то в степь обрывки газет, полиэтиленовые пакеты, разный другой мусор. «Свалка, что ли, где?»

- Не свалка. Здесь по вторникам всегда так. И откуда что берётся?!!

- Зачем Вы читаете мои мысли?

- Я их слышу. Ты просто думаешь громко, дружок. А по вторникам у меня такой слух, что ой-ёй-ёй!

- Я не думаю вслух…

- Ещё как, вслух, Серёженька. Ты просто не замечаешь этого…

Дверь была приоткрыта и будто ждала гостей. В сумраке сарая – свет проникал лишь сквозь запылённое и затянутое плотной паутиной окошко и щели в крыше – мне удалось рассмотреть захламлённое всяческой рухлядью помещение.

- Не споткнись, тут всюду хлам. Иди сюда.

Шапокляк уже была у дальней стены сарая, где стоял колченогий стол – не стол. На нём лежал короб, такой же запылённый и серый, как и всё кругом. Осторожно ступая по земляному полу, я медленно продвигался вперёд. Заметил под ногами старую тряпичную куклу с одним пуговичным взглядом. Подмигнул ей, на всякий случай. Ничего не случилось, однако, осталось впечатление, что ответ я от неё получил. Одноглазый такой, но ответ. Оглядываться не стал, опасаясь убедиться в этом.

- Зачем мы сюда припёрлись?

- Надо. Вторник сегодня.

- И чего?

- Меньше глупых вопросов, меньше глупых ответов, - прямая логика!

Пространство за старухой засветилось Свеча – понял я. Уж не колдовать ли собралась, ведьма?

- Что за глупости! Просто, чтобы лучше видно было. Ты какой-то мнительный, мой мальчик. Не задержу я тебя, подойди уже ближе…

- «Свеча горела на столе. Свеча горела…», - продекламировал я вполголоса проникновенно. Бабка лишь покосилась на меня с ухмылкой.

- Вот эта книга, Серёженька…. Это книга Жизни.

- Само-собой…

- Не ёрничай, мальчишка…

- По вторникам, - закончил было я и осёкся. Книга, действительно была необычной. В пламени свечи ли, сама ли по себе, она не была обычной книгой. Будто живая, она мерцала, то волнами, то дрожью мелкой, то будто бы вздыхала – она казалась живой.

- Тебе и говорят – Кни-га Жиз-ни! Иди ближе, ты должен прочесть вот здесь. Вслух, - она указала пальцем осторожно, не дотрагиваясь до самой книги, но и этого приближения её пальца хватило для того, чтобы книга взволновалась, затрепетала сиянием цветов фиолетовых и розовых оттенков. А с ногтя поплыли синие зигзаги маленьких молний.

Я подошёл ближе. Бабка дождалась, пока я увижу то, что она мне показывала, одёрнула руку. С тихим шелестом молнии вернулись в книгу.

- Читай, мой мальчик. Не бойся. Вслух читай, - вкрадчиво прошептала Шапокляк и с мирной улыбкой на устах, прикрыла глаза в ожидании.

Свечение страниц, будто в ожидании, прекратило мерцание, зажглось ровным сиреневым светом маняще. Я не видел текста. Страницы были чистыми…. Нет. Вот одна строка начала проявляться, словно в фотопечати…

- Читай, - так же тихо повторила старуха.

- «Песня… сложилась… из голоса волн… и мелодии ветра… Гимном… рождения новой… Звезды она будет»… - всё. Книга потускнела чуть и заискрилась, замерцала мириадами разноцветных точечек. Медленно погасла, как в свет в театре. Свеча вздрогнула пламенем и тоже погасла. Лишь красным пятном на чёрном экране осталась недолго.

- Хорошо. Всё, Серёженька, пошли. Наша миссия выполнена. И подожди с вопросами. Потом…

Мы выбрались, не помню и как, словно во сне, обратно в переулки. Шли недолго по улице молча. Шапокляк заговорила первой, лишь я открыл рот для вопроса.

- Вот так, каждый вторник, Серёжа, появляются здесь, у нас люди, наподобие тебя. Откуда и как вы сюда попадаете, никто не знает, да и знать не хочет особо. Живём себе тихо-мирно, встречаем вас, провожаем. Привыкли.

- А…

- Каждый вторник книга открывается на ведомой только ей странице и «посланец» читает строку. Всякий раз иную.

- И что?

- И всё. Читает и уходит…

- А зачем?..

- А зачем ты ночью спишь, девушек любишь, песни поёшь, когда тебе хорошо…

- Это понятно! А читать зачем?

- Затем. Затем, мальчик мой. Чтобы жизнь продолжалась так, как ей написано. Вот ты сегодня что прочитал?

- М-м… Не помню. Что-то про песню…

- Вот именно, Серёжа. Не помнишь. Потому, что не тебе эти слова из книги.

- А кому? – я уже немного злился.

- Не злись, парень. Я тоже не знаю. Ну, наверное… - многозначительно пожала плечами и показала пальцем в небо, - кому-то, кому это нужно.

- Круто! – усмехнулся я, - а если кто не прочтёт вовремя, или там…

- Было такое. Не знаю, уж, по каким причинам, но бывало. И были войны. А недавно, вон… Что-то я разболталась. Пришли мы.

- Куда пришли?

- На место, мальчик мой. Пора пришла прощаться. И давай, без лишних вопросов. Было и было. Жизнь сама всё разъяснит. Твой трамвай, Серёженька, - в последний момент я очнулся и увидел приближающийся из тумана ли, дымки ли трамвай.

- А ты, Шапокляк?

- Всё будет по-прежнему. Всё будет хорошо, Серёжа. Прощай! Рада была с тобой познакомиться.

- Подожди…

- Всё, Серёжа, ничего не изменить. Всё в этой жизни предрасчитано. Прощай, дружок! Тебя ждут

- А…можешь…

- Могу! Обязательно передам. Карлсону и Чапаеву. Огромный привет.

- А почему им?… Ах, да! Я почему-то про них вдруг подумал…

- Громко думаешь, мальчик мой! Береги свои мысли!

- Ты давай уже, заходи! – требовательный баритон вагоновожатого заставил меня вновь очнуться и увидеть ожидающий меня трамвай.

- Это Вы мне? – спросил я в расстерянности.

- Тебе, тебе! Давай уже, заходи. Расписание у нас строгое!

Я глянул ещё раз в сторону, туда, где лишь несколько секунд назад стояла Шапокляк. Конечно же, её там уже не было. С сожалением, я взялся за поручень и вошел в салон трамвая. Огляделся. Трамвай был пуст. Я сел на ближайшее сидение и повернулся к окну…

 

- Эй, ты! Чего надо-то? Чо в дверь долбишься? – я вдруг понял, что нахожусь в полумраке подъезда. Шум трамвая уже ушёл куда-то далеко…

- Что за моду взяли?! Как вторник, так головами в дверь стучать! А ну, вставай и проваливай отсюда! Щас милицию позову! – сквозь щель в двери, ограниченной цепочкой я увидел лишь тень кудлатой морды какого-то взъерошенного дядьки. Дверь захлопнулась.

- Ага, исключительно, по вторникам… - пробормотал я.

К моему удивлению, обнаруживаю, что всё пиво цело. Поднимаюсь, кряхтя, и иду наверх. Здесь уже светлее. С удовлетворением понимаю, что голова уже не болит, состояние моё, на удивление, завидное. Хочется петь…

 

«Песня сложилась из голоса волн и мелодии ветра.

Гимном рождения новой Звезды она будет…»

 

Удивительно знакомые… и незнакомые слова. Откуда взялось – не пойму.

 

Так долго ждать дембеля…. И не обмануться! Оттуда, с горных россыпей и пыльных дорог, мираж Московских улиц был чистым и умытым. Утренним. Оттуда всё виделось так же…